Некроромантика: Истории о мертвых и влюбленных

Эхо под землей рисует твой сон, Сердца стук вернет твои сомненья. Ты поймешь, что ты обречен! Злой рок, судьбы колесо.

Несколько месяцев назад, в Норфолке, когда он только пришел в себя, больше всего Кирен боялся снова засыпать. Всю первую ночь он смотрел в зарешеченные окна общей комнаты в ожидании рассвета, в ожидании солнца: серого, бледного, холодного, которое, никак не хотело показываться из-за горизонта. Ему казалось, что если он заснет, то этот сон будет похож на еще одну смерть — темный провал, в котором не останется ничего. В котором не будет его самого, его сознания, с таким трудом возвращенного врачами и лекарствами. Кошмаров Кирен не боялся как, не боялся чувства вины, которое могло прийти вместе с ними. Единственное, что его беспокоило — это пустота. Но все его опасения были напрасными. Сны, настигшие его за закрытыми веками, оказались такими же цветными, шумными, немного фантастическими, как и до смерти. Странные пейзажи и выдуманные города, все привычно крутилось перед глазами как в калейдоскопе. Тогда, проснувшись по утру, он счастливо улыбнулся собственному отражению в крохотном зеркале над умывальником, и подумал, что это наверное лучшее, что с ним случилось в новой жизни. Тогда, но не сейчас. Кирен открывает глаза и смотрит перед собой. По белому потолку его комнаты стелются серые тени деревьев, растущих под окном. Сон тягучий и душный, горький от запаха стриженной под окном травы и обиды, никак не хочет улетучиваться. Кирен напоминает себе что он дома, в своей комнате, в своей кровати. Что это просто сон, и по утру ему не придется собирать себя по кусочкам, латать свою жизнь, словно поношенные джинсы. С ним ничего не произошло, ни хорошего, ни плохого. Он все тот же, холодный бесчувственный пжч с проблемами вроде необходимости регулярного приема нейротриптилина. И завтра он уедет отсюда. Кирен неловко улыбается, растягивая губы в стороны, обнажая зубы, проводит рукой по лбу, ерошит волосы, прогоняя слишком яркие воспоминания о том, чего с ним никогда не случалось. Это не был кошмар, ужастик, вроде тех, когда тебя хоронят живьем или ты тонешь, глотаешь холодную соленую воду и не можешь проснуться. Ничего подобного. Но Кирена не оставляет чувство разочарования, досады, жалости к себе. Оно скручивает изнутри, сжимаясь в тугой узел, словно змея, поселившаяся в его мертвом теле. Ему приснилось, что сам того не желая, в одно мгновение он получил все. Все о чем мечтал или мог мечтать. Все, чего ему не хватало для абсолютного равновесия с миром. Оно заполнило его без остатка, принеся с собой чистое, сто процентное счастье. Без оговорок, без примесей, без условий. И Кирен впервые за обе жизни почувствовал себя спокойным, довольным и умиротворенным. Так легко и беззаботно ему не было даже в ту ночь, в пещере, когда он решил, что именно сейчас все для него закончится. Это чувство пьянило как воздух, затягивало как морфий, тянуло вверх, как чужая рука. Рука незнакомца с голодной лукавой улыбкой. Кирен уверен, что тот начал сниться ему в самую первую ночь, точнее утро, еще в больнице. В его снах никогда не было реальных людей, знакомых, родных, случайных прохожих, которых он мог увидеть где-нибудь на улице. И вначале он был просто лицом из толпы, одним из сотни, тысячи тех, кого Кирен придумал. Таким же пестрым и улыбчивым, как и все остальные, кто ему снился. А потом Кирен стал его узнавать. От ночи к ночи незнакомец не оставлял его: он продавал Кирену кофе, просил книгу в библиотеке или брал интервью. Однажды, он просто сел рядом, и сон перестал быть случайным набором картинок. Он стал историей, диалогом невольных попутчиков столкнувшихся в чужом городе. У незнакомца не было имени (по крайней мере он ни разу его не назвал, а Кирен не спрашивал) зато он никогда не менялся: тонкая полоска улыбки, внимательный взгляд, стоящие немного торчком темные волосы. Подсознание, как Кирену казалось, не скупилось на мелочи, любовно вшивая в образ все то, что ему нравилось, и даже то, в чем он стыдился признаться даже самому себе: ирландский акцент, пирсинг, чертову кучу татуировок, о значений которых Кирен старался не задумываться, и самые жадные руки на свете. Их ничего не значащие разговоры довольно быстро сменились прикосновениями, объятиями и поцелуями. Во сне не было никаких границ, чувства неловкости или неуместности, и можно было честно говорить о том, чего хочется. По утрам Кирен долго не открывал глаза, растягивая фантомные ощущения того, как незнакомец терся заросшим подбородком о его голые плечи, или как целовал за ухом, прикусывая кожу. Он мог представить его лицо, как если бы этот человек существовал на самом деле: его серые глаза и карминовые губы. Нет, он не был пжч, но в своих снах Кирен тоже был человеком. Его кожа была теплой, легким требовался кислород, а сильные руки, которые гладили его вдоль спины, сжимая пальцами ребра, раз за разом заставляли дыхание сбиваться. Кирен убеждал себя, что в наслаждении иллюзорными ласками нет ничего странного, ведь в реальности все его чувства тоже были выдумкой, воспоминаниями из прошлого, такими же надуманными как и остатки прикосновений из сна. Немного жаль, что сегодня все это закончилось. Кирен снова трет лоб и переносицу, отгоняя дрему и пытаясь убедить себя, что он не будет скучать по этим снам. Потому что их больше не будет, как не будет придуманных поцелуев или объятий. Или самого незнакомца, который сегодня вдруг отстранился, не поцеловав его, и сказал: — Ты мне не подходишь, хотя у тебя самые длинные ресницы, что я видел. Это было самое нелепое что он мог сказать, самое бессмысленное, что был способен придумать для себя Кирен. Вот только после этих слов все закончилось. Его чистое, стопроцентное счастье, гармония и спокойствие, которое Кирен чувствовал, исчезло без следа. Утекло как песок сквозь пальцы, оставив после себя только горечь и смятение. Боль. Такую же осязаемую, как и все остальное. Кирен поворачивается на бок и в этот момент слышит стук. Тихий удар чего-то легкого о стекло. И следом еще один. Отодвинув шторы, он открывает окно. — Эми? Мы же договорились встретиться утром или нет? — Кирен недоуменно смотрит на девушку внизу, а затем улыбается. Если кто и может его спасти от лишних мыслей, так это Эми. — Я передумала. Спускайся, — она нетерпеливо топает ногой возле себя, не оставляя ему даже шанса на сопротивление. У нее есть план, идея, частью которой должен стать Кирен, и отказов она не принимает. — Мы нашли в подвале целый мешок пиротехники, фейерверки и всякое такое. Идем их запускать. — Мы? — он удивленно высовывается из окна еще больше. — Ты еще спишь, что ли? — Эми хмыкает и терпеливо напоминает: — Я же обещала тебя кое-с кем познакомить. Эй, Саймон, иди сюда и уговори эту Рапунцель спустится к нам. Из тени выходит человек и Кирен что есть силы цепляется пальцами за деревянную раму. Он уже не уверен, что проснулся, и Эми не кажется ему такой же реальной как несколько минут назад. На незнакомце серая парка и растянутый свитер, у него белая кожа и белые глаза, как и у всех пжч. Но Кирен может без труда представить, что случится, если добавить немного грима на это лицо, или одеть линзы. Он уже видел этот внимательный взгляд, целовал это упрямые губы, он знает каким будет голос этого человека, стоящего под его окном. Человека из его снов.