***
— Сеньор де Флор, простите, что нарушила Ваше уединение, — я не ожидала встретить кого-то на крыше и последний, о ком бы я подумала, был бы нанятый для девушек учитель танцев. — Не уходите, — улыбнулся парень. Что я о нем знала, кроме того, что поведал в своем рекомендательном письме Сеньор Фернандес, мнению которого я доверяла и поручилась перед бабушкой и Сильвией за его ученика? Ничего. Этот парень по-прежнему оставался для меня загадкой. — О чем Вы думали, когда я пришла? Вы выглядели задумчивым, и я сказала бы что печальным, — на лицо Гиацинта снова легла тень тоски. Я снова лезу не в свое дело. — Простите, это меня совсем не касается. Я обоперлась о перила и посмотрела вниз на раскинувшийся город перед нами. Он завораживал своей красотой и каждый раз напоминал мне о том, почему собственно мы делаем то, что делаем. Эти люди доверяют нам, и меньшее, что мы можем делать для них, — стараться улучшить их жизнь и защищать, как можем. Де Флор кивнул, принимая мое извинение, и задержал на мне свой задумчивый взгляд. Он был типичным испанцем с темными волосами и золотистой кожей, но при этом он не был таким темпераментным. Этот испанец был спокойнее, чем все те, которых я знала прежде. При этом был столь же обаятелен. Мне стало интересно, что он за человек и почему оставил свою страну, чтобы приехать сюда. Я уверена, в Мадриде у него нет недостатка в работе. — Я думал о брате, — все-таки признался он, продолжая наблюдать за мной. — Не знала, что у Вас есть брат, — как бы я ни хотела, я не смогла скрыть любопытства в голосе. — О нем мало кто знает, — Гиацинт сжал руки в кулаки, но довольно быстро разжал их. — Он болен и мне не хотелось, чтобы за его спиной говорили всякое. По тому как напрягся испанец я поняла, что жалость ему не нужна. Ее лучше оставить при себе. У меня у самой были братья и сестры, и я не хотела, чтобы кто-то вмешивался в наш тесный круг. Я всегда подпускала незнакомцев к себе с небольшой опаской и все еще не до конца верила, что смогу принять девушку из отбора, которую выберет Ник. Может поэтому я с большей охотой начала прикрывать их с Хулией? Ее я знаю, ее люблю, а девушки… они все еще чужие для меня. Что если они сделают моего брата несчастным? Могу ли я доверить им Ника? Его судьбу? — Я понимаю. Мой брат здоров, но я тоже хотела бы его защитить, помочь ему, но у нас не всегда хватает на это сил. Он сам должен пройти через это, ведь это ему с его выбором жить всю жизнь и воспитывать детей, — улыбнулась я последним словам. Надеюсь, с этим у него будет лучше, чем у всех наших предков до папы и Нику не придется мириться со своим выбором. Он должен быть счастлив, он заслуживает этого. Его ноша столь велика, что любовь и поддержка жены — опора, которая просто обязана быть у него, как все это время мама была опорой нашему отцу. — Мы можем только принять и постараться понять их выбор, — кивнул Гиацинт и повернулся обратно к Анджелесу. — Эллиасу было всего десять, когда у него обнаружили болезнь и он перестал ходить. Сложное название (упорно не хочет запоминаться), что-то со спинным мозгом. Когда мы сказали, что он не сможет больше ходить, он не разозлился, не впал в депрессию, а улыбнулся и сказал, что рад, что хоть остался при памяти и руки его по-прежнему подвижны. Это не сломало его. Он предпочитает видеть во всем хорошее и не теряет надежды даже там, где у меня уже опустились руки. — Таких отважных людей мало, — я представила себе парня, сидящего в инвалидной коляске и смотрящего на меня ясными глазами, как и у его брата, и с доброй подбадривающей улыбкой. Сколько же у него должно быть мужества и веры. — Эллиас необычный человек, — голос Гиациант дрогнул. Он любил брата, любил так, как любят в самых дружных семьях. Я узнала эту любовь, потому, что такую самую делила между шестью своими братьями и сестрами. Я хотела сказать ему что-то приободряющее: мне стали понятны его печальные взгляды и частые попытки уединиться, он скучал по брату, но прежде, чем я смогла что-то сказать, он резко сменил тему. — А почему Вы здесь, Ваше Высочество? — Тишина, — на его честность я решила ответить своей. — Тут тихо. — Я не понимаю. — Здесь тихо, — повторила я, провожая взглядом, уходящее за горизонт солнце; здесь было спокойно и легче дышалось, — никто не разговаривает без остановки, не слышен стук десятков каблуков, гомон непрекращающихся сплетен. Я скучаю по времени до Отбора. — Не только из-за девушек, ведь так? — хмыкнул испанец. За то время, что он в Анджелесе он вполне ожидаемо слышал и о ситуации с моей помолвкой. — Не только. Не только Николас должен сделать свой выбор. И от меня ждут ответа, — я не знала почему мне стало так легко откровенничать с этим испанцем, но может легче было в чем-то признаться незнакомому человеку, чем тем, кто тебе дорог? — Мне страшно. — А так и должно быть. Вы стоите перед сложным выбором, на Вас давят ваши обязанности принцессы и желания обычной девушки, — одобрительно сказал Гиацинт, не стараясь нарушить мое личное пространство, хотя Анхель уже попытался бы меня обнять. — Я никак не могу отделаться от ощущения, что обязательно сделаю ошибку, — я крепче сжала пальцами поручень, страшно было думать о своих страхах, и еще страшнее — высказывать их другому человеку. — Не совершите. Чтобы сдерживать такое давление и не сломаться, пойдя на поводу, у этих зазноб, нужна немалая сила, а Вы ею бесспорно обладаете. Вы и так уже приложили к достижению своей цели, не отступайте перед самим концом, вера чужого человека, приободрила меня, и я поняла, что и правда зря я поддаюсь сомнениям. Ведь я почти получила то, что хотела. — Спасибо, что выслушали. — Был рад помочь, — откланялся Гиациант. — Я хотел бы с Вами еще поговорить, но меня ждут девушки. — Конечно, идите, — Гиацинт улыбнулся и направился к двери, но вдруг остановился. — Оставьте для меня танец на вечернем приеме, — попросил он. — Не думаю, что это разумно. У меня есть молодой человек и… — Наш принц не любит делиться, — рассмеялся Гиацинт, у него был достаточно приятный смех, — но я ему не соперник, так ведь? Я не ответила, но мы оба прекрасно знали, что он прав.***
— Ты можешь этого не делать. Это всего лишь глупый спор, — заботливо проговорил Ник, заметив, как я начала нервничать, представляя реакцию папы на эту выходку. — И тем самым дать повод Хулии подшучивать надо мной как минимум на ближайшее полугодие? Ну уж нет, — я посмотрела немного вправо и увидела инфанту, разговаривающую с кузеном. Она подмигнула мне, и я поняла, что и не хочу отступать от задуманного. Завтра гости разъезжаются, а пока мы устроили им небольшой прием в закрытом тесном кругу, на котором из посторонних только девушки из Отбора. Не то, чтобы они были чужими и мы к ним не привыкли, но они не были ни нашей семьей, ни нашими друзьями, по правде говоря, мы едва были знакомы. — Я могу с ней поговорить, если хочешь, — проследив за моим взглядом и неправильно истолковав его, предложил брат. Уж его-то Хулия точно послушает, но в этот раз заступничество брата мне не нужно было и стоило хоть ненадолго отвлечь их от них самих. Подруга видимо думала так же, и половину приема находила множество предлогов, чтобы не так часто пересекаться с Ником, иначе могли пойти слухи. К тому же, в поле зрения постоянно мелькал Карлос. — Чтобы она дольше надо мной смеялась? Спасибо, но нет. — С вами одна головная боль, — недовольство его оказалось слишком уж притворным, он не продержался и двадцати секунд и улыбнулся. Ему нравилась эта самая головная боль, и вряд ли бы он променял ее на что-то. — Но ты нас любишь, — с лукавой улыбкой проговорила я, как раз в тот самый момент, когда к нам подошел Анхель. Он был невероятно красивым, и мне тут же захотелось поцеловать его, даже учитывая, что зал был полон людей; но с недавних пор, после случая на балконе, Ник решил присматривать за нами. Вот и пришлось ограничиваться одним только взглядом. — Ты уверена? — наклонившись к моему уху, спросил испанец. — И ты туда же? — Ты не обязана этого делать. Ты не должна кому-то что-то доказывать. — Ты знаешь свою сестру? Нет, поздно отказываться. Не хочу, чтобы кто-то решил, что я трусиха, — а я была ею. Не всегда, но слишком уж часто. — Ты не трусиха, — уверенно заявил испанец, все еще не оставив попыток отговорить меня. — Мне страшно, — я посмотрела на него снизу-вверх, он в ответ ухмыльнулся, — но я хочу станцевать этот танец сегодня и сейчас. — Тогда пошли, — Анхель выставил передо мной свою ладонь и вызывающе посмотрел на меня. Проверяя, правда ли я так решительно настроена или нет. Я отстегнула верхнюю юбку и с молчаливой просьбой посмотрела на брата, Ник лишь покачал головой, но забрал юбку и, вложив свою ладонь в ладонь Анхеля, я направилась к центру зала, оставшись в коротком платье искрящимся голубым светом. Анхель дал знак музыкантам, которые заранее были предупреждены, и зазвучала одна из чувственных испанских баллад, просто идеально подходящая для нашего танца. Девушки удивленно стали оборачиваться на нас; и я знала, что скоро нашу шалость увидят наши семьи, но я слишком быстро утонула в ощущении близости испанца, его рук на моих предплечьях, руках, талии, спине, бедрах. Его запах смешанный с ароматом, который создала для него его сестра, а, значит, совершенно уникальным (единственным уж точно) обещал стать моим любимым. Хотя почему обещал? Уже стал им. Он кружил голову не хуже любого спиртного. Одно па сменялось другим, и я все больше погружалась в нашу непонятную другим игру. Он был самим собой — парнем, способным одним только взглядом очаровать любую девушку, но еще и моим близким другом, который всегда проявляет трепетную заботу, а с недавних пор — и любимым. Любимым? Меня немного встрепенула мысль о любви к этому мальчику-мужчине. Но затем я глупо улыбнулась (как раз тогда, когда Анхель склонил черноволосую голову к моему плечу на несколько коротких мгновений) хоть мысль все еще пугала. Да, я люблю его. Я же сейчас на удивление тоже была собой, в некоторой степени той Бланкой, которую знали друзья, но еще больше я была именно той, которую знал только Анхель, и мне не было ни страшно, ни неловко. Это было слишком замечательно, чтобы портить его чем-то вроде сожаления. Девушки, друзья, родные, музыка, свет — все слилось в один невзрачный фон и отошло на задний фон, я видела перед собой только одного Анхеля и чувствовала его руки. Этот танец не предназначен для королевских бальных залов, но именно это подогревало эмоции от него. После первых па, все это перестало быть простым спором, а стало чем-то большим. — Если я тебя поцелую?.. — прошептал над моим ухом испанец, во время очередного па, когда я оказалась тесно прижатой спиной к его груди. — Я отвечу, — как и было задумано, он развернул меня к себе, но вместо того, чтобы затем с равнодушным видом уйти, как мы планировали, он поцеловал меня, на глазах у всех присутствующих людей. Это было просто невероятно. Его губы казались еще горячее, чем обычно и уж точно слаще. Его одна рука все еще лежала на талии, а второй он словно боялся прикоснуться ко мне и не успел он дотронутся ею к моей спине, как рядом с нами мелькнула светлая голова папы. Он ничего не сказал, но был рассержен, а девушки тем временем решили осыпать нас аплодисментами, словно это было забавное представление. — Мне кажется: у нас проблемы, — прошептал мне на ухо Анхель, выпуская из объятий. — Тебе не кажется, — хмыкнула я, и мы смешались с толпой, пытаясь отстрочить разговор с моим папой.***
— Что за представление вы устроили? — буквально буравя нас с Анхелем взглядом начал отец, при этом сохраняя удивительное спокойствие внешне. Я знала, что, когда папа стоит ровно, как натянутая струна, жди беды. — Папа, я, мы… Мы ведь не сделали ничего плохого, — начало было я оправдываться, от растерянности запутавшись в своих словах. Я боялась отца, когда он злился или еще хуже — пребывал в ярости. Он тогда смотрел на меня разочарованный взглядом, словно я его подвела, а это было хуже, чем он на меня накричал бы или (что почти невозможно представить) ударил бы. Папа — не дедушка. Мой дедушка, бывший король, был извергом. От нас, конечно, это пытались скрыть. Не знаю: ради бабушки или нас самих, но однажды, сразу после отъезда Анхеля на Восток, я не вовремя заглянула в родительскую спальню (очень не вовремя), увидела я немного, но на целую тайну больше, чем мне положено знать. Отец стоял ко мне спиной и что-то увлеченно объяснял маме, лежащей на кровати. Вся бы ничего, если бы отец не был обнаженным, не считая полотенца, обернутого вокруг его бедер. Его спина была вся испещрена старыми грубыми шрамами, словно с него сдирали кожу живьем. Я тогда вскрикнула и испуганно отскочила к стене, больно ударившись головой о рельефный выступ на ней и начиная сползать в низ. Родителям понадобилось всего несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Отец подхватил меня, не дав бесформенной лужей растектись по полу, а мама, набросив на себя пеньюар, поспешила закрыть дверь. Я боялась, что меня ждет наказание, или как минимум очень серьезный разговор (который все-таки был, но не так серьезен, как я ожидала), но все оказалось не так, как я думала. Дав мне стакан воды, папа первым делом накинул на себя халат, а затем они с мамой объяснили мне все. Никогда они не были со мной так откровенны, как в тот раз, но я не знаю до сих пор было ли это хорошо. Дед издевался над отцом годами, и поэтому отец поклялся, что никогда нас и пальцем не тронет. Он не позволит нам почувствовать то, что было для него привычным. Я не рассказывала об этом никому, даже Ник не знал, каким был на самом деле король Кларксон и надеюсь не узнает. К моему огромному счастью, отец не был таким. — Что это за выходка, Бланка? Разве так ведут себя принцессы? — отец прав, так принцессы себя не ведут, но это просто танец. — Дядя Максон, это просто шутка, — тут же встал на мою защиту Анхель. — Шутка? Анхель, ты взрослый парень, ты знаешь, как на такое отреагирует народ? У нас порядки все же строже, чем в Испании. — Дядя Максон, это моя идея, — откуда не возьмись — появилась Хулия, а на другом конце зала Гавриил во всю старался отвлечь все внимание девушек на себя, надеюсь, удачно. — Не защищай своего брата, Хулия. Эта шалость может навредить Бланке, а ее положение сейчас и так незавидное. — Успокойся, Максон, — тут же вмешалась тетя Николетта, и я очень обрадовалась, что она тут, — не утрируй и не кричи на свою дочь, ты ее пугаешь. — Я не кричу, но она быть осторожнее. — Это ведь просто танец, папа, — я улыбнулась папе, и, кажется, он перестал меньше хмурится. — Ты зря завелся. — Совсем не зря, но лучше не попадайтесь мне сегодня на глаза вместе, — отозвался папа; и я лишний раз порадовалась тому, что он совсем не похож на своего отца, — А с тобой, Анхель, мы еще поговорим.***
— Хороший мальчик, — я погладила Гермеса по смоляной гриве, и жеребец довольно фыркнул. Что бы там ни говорили папа и Ник, жеребец вовсе не вредный и неуправляемый, он просто предпочитает общество женщин и ревниво относится к мужчинам. — Ты балуешь его, уделяя больше внимания Гермесу, чем мне, — рассмеялся Анхель, останавливая своего вороного, которого еще маленьким своенравным жеребенком мы с Ником назвали Аидом. Было что-то в нем темное и таинственное. Он стал прекрасным к Гермесу и Ириде. Они с Анхелем составляли невероятный дует. Черные волосы испанца словно оттеняли черную гладкую шерсть жеребца и его блестящую, словно атлас, гриву. Они оба были ослепительными. Когда Анхель подвел Аида ближе к нам с Гермесом, мой скакун не был против, и Анхель, посчитав это хорошим знаком, наклонился ко мне. — Так ли это? — спросила я, прежде чем поцеловать его. В последнее время я ему уделяла больше всего внимания. Гораздо больше, чем его сестре или моему брату. Он еще жалуется. Гермесу же не понравилось все это действо, и он взбрыкнул, легко, чтобы не выбить меня из седла, но, чтобы привлечь к себе внимание. — Эй, парень, она моя девушка, — возмутился Анхель, а Гермес насмешливо заржал, словно хотел сказать: «Мечтай, принц, мечтай». — Ник прав: у твоего жеребца несносный характер, — Гермес и это не оставил без внимания, презрительно фыркнув. — Нет, он просто считает, что защищает меня, — улыбнулась я, похлопав по крупу скакуна. — От меня? — забавляясь, переспросил Анхель и снова наклонился ко мне. — А от кого еще? — отозвался подъехавший к нам Ник; они с Хулией отстали, и нам пришлось их немного подождать. Мы планировали сделать круг в сторону озера, но собравшиеся грозовые тучи тонко намекали, что лучше нам поспешить во дворец.