Хулия
— Ваше Высочество, — окликнула меня дворцовый доктор, когда я хотела повернуть направо и спуститься в маленькую мастерскую, комнатушку, которую мне любезно выделили, чтобы я и в Анджелесе могла заниматься своим хобби. Я хотела порадовать Бланку, а даже если не порадовать, то хотя бы отвлечь. То, что с ней произошло, — просто ужасно, и я чувствовала себя обязанной помочь ей с этим справиться. Как именно — уже не важно. — Сеньора Лайтон? — я вопросительно посмотрела на немолодую женщину. С небрежно скрученными волосами в простенький хвост Лайтон выглядела на редкость уставшей: работы у неё было очень много. Слишком свалилось на её хрупкие плечи. Несмотря на приезд сеньора Мэтьюса, который всё время проводил с Бланкой, на сеньоре Лайтон остались королева, экс-герцогиня и новорожденный принц. Не думаю, что это легко. — Верно, — кивнула она, устало поправив рабочие очки на носу. — Мне нужно с Вами поговорить. — Сейчас? Вам не мешало бы отдохнуть. — Я осмотрела её внимательнее: женщина едва держалась на ногах. — Сейчас нет такой возможности, Ее Величество и Его Высочество нуждаются во мне, — с сожалением покачала она головой, а потом улыбнулась: — Спасибо за заботу, но наш разговор с Вами очень важен. Можете уделить мне пару минут? Я бы не беспокоила Вас, не будь это чрезвычайно важно. Думаю, лучше если мы поговорим наедине. — Конечно, не переживайте, — согласилась я, — пройдемте ко мне в мастерскую. Обычно в свою «святая святых» я пускала лишь избранных, но женщина едва держалась на ногах, да и выглядела она на редкость взволнованной и даже встревоженной, что у меня не было другого выбора. Миссис Лайтон немного мялась, но как только мы разместились и прошло немного времени, она всё же решила начать разговор. — Когда Вы получили ранение, Ваше Высочество, мы сделали Вам два анализа крови: общий, который был срочным, и мы его получили через несколько часов; и обширный, который пришёл к нам только пять дней назад, но как раз в тот день вернулись принцесса Бланка и Ваш брат. В общей суматохе я забыла про этот анализ, ведь Вы поправились, и видимых осложнений не проявлялось, а моего внимания требовали другие обитатели дворца. Прошу прощения. С каждым новым словом доктора мне становилось всё страшнее. Что же могли показать эти анализы, раз она так разволновалась и подняла эту тему? Ведь я и правда уже достаточно окрепла, и, кроме едва заметного шрама, мне ничего не напоминало о ранении. Что могло пойти не так? Обычное огнестрельное ранение ведь было. — Что в этих анализах? Я больна? — слегка взволнованным голосом поинтересовалась я, не имея ни малейшего представления, что она скажет, я представляла все, что угодно, готовилась услышать самые страшные диагнозы, но не то, что она сказала. — Вы ждёте ребенка, Ваше Высочество. Вы беременны, — тихо произнесла она, будто это было тайной, словно я совершила преступление, и она опасалась, что, если кто-то услышит, меня посадят в тюрьму или ещё хуже. У меня вырвался нервный смешок, но потом я вспомнила, где нахожусь: это Иллеа с её старыми взглядами и предрассудками, несмотря на все старания короля, сама Иллеа будет меняться слишком медленно и долго. Это было мне только на руку. Я не хотела использовать бедную женщину, но без нее мне не выкрутится из этого. — Прошу Вас хранить это в тайне, — я не пыталась скрыть от нее своей растерянности, удивления и даже шока, который я еще сдерживала, как и мысли относительно моего положения, — до свадьбы никто не должен узнать. Понимаете, мы с Карлосом… — Прекрасно понимаю Вас, — сочувственно кивнула женщина, — дети — дар, и только Вам решать, когда о нём Вы поведаете миру, но могу я дать пару советов? — Конечно, — кивнула я, собираясь, как губка впитать важные советы опытной женщины; всё же учитывая складывающиеся обстоятельства, я не могла поговорить с мамой и попросить у нее совета, я ни с кем не могла поговорить. — Гуляйте больше на свежем воздухе и ешьте побольше витаминов, а также советую как можно скорее обратиться к своему врачу, — я кивнула, соглашаясь со словами сеньоры Лайтон. Она внимательно посмотрела на меня, а затем поспешно поднялась.— Если будет нужен совет, найдите меня, а сейчас простите, но мне нужно вернуться к Ее Величеству. — Да-да, конечно, — рассеянно кивнула я, едва заметив, как за доктором закрылась дверь. Беременна. Боже, ещё этого мне не хватало. Я не готова к этому. Совсем не готова. То, что сейчас происходило в моей жизни, никак не вписывалось в новость о ребенке. Если бы только… Я положила руку на всё такой же, как и обычно, плоский живот. Как бы я не отрицала произошедшее, ребенок был, и с этим нужно было что-то делать. Нет, аборт категорично исключался как вариант, его не было. Эта душа была подарком судьбы, и я ни при каких условиях не убью её, но вот что делать с Ником был вопрос. Ник не сможет обойти закон и не пойдет против семьи. Мы уже обсуждали это. Он изо всех сил пытался найти лазейку, которая бы позволила нам быть вместе, но её не существовало. Закон есть закон, а мы не всесильны, чтобы рушить все из-за своих желаний. Нику лучше не знать о ребенке. Потом, может, через пару лет, когда все придет в норму, можно будет ему рассказать, но не раньше. А пока, пока мне нужно уехать, оборвать эти отношения, пока не стало хуже.***
— Ты совсем не помогаешь мне, — прошептала я, когда его губы замерли на моем плече. Это было невыносимо. Это было больно. Это было уничтожающе, но это так же было и необходимо. — Мы обязаны спуститься к завтраку. — Я не могу, — прошептал Ник, зарываясь лицом в мои волосы, вдыхая их аромат и посылая мурашек по моей спине от его жаркого дыхания. — Не могу отпустить тебя. Я подняла взгляд к потолку, сдерживая непрошенные слезы, только после слов сеньориты Лейтон я поняла, почему в последнее время так резко изменилась моя реакция на происходящие события. Меня удивляла моя чрезмерная эмоциональность, но теперь я поняла ей причину: всё дело было в ребёнке. Если бы не он, не знаю, сколько бы ещё потребовалось времени, чтобы решиться разорвать этот замкнутый круг из этой запретной связи между нами. Сообщение о беременности быстро отрезвило меня. Я знала, что Ник никогда не пойдет против своей семьи, чего бы ему это ни стоило. Семья для него превыше всего, и после всего, чего добились его родители, он не сможет уничтожить репутацию семьи, а заодно и их труд. Эти отношения были и так обречены, и мы и так заигрались. Слишком далеко зашло всё. Что было важнее всего — пострадать может невинная душа, которая беспокоила меня с каждой секундой после того, как я узнала о своем положении, всё больше и больше. Только ради неё я решилась на этот шаг. — Ты должен, — ответила я, кладя руку на живот и напоминая себе, почему я всё это делаю. Ради ребенка, только ради нашего ангела, я разбивала себя. Не ради королевской семьи Иллеа, не ради его страны, и не ради его девушек, а ради ребенка, который не должен нести наказание за наши ошибки. И он не будет. Потому, что мы закончим все здесь, закончим сейчас, — Пообещай мне, — прошу я, не сумев сдержать дрожь в голосе. — Всё, что угодно, — тихо ответил Ник, слишком поспешно, будто это может изменить что-то. — Будь счастлив. — Его руки замерли у меня на талии, и дыхание стало тяжёлым. Я подняла голову и встретилась с ним взглядом в отражении. — Я не прошу тебя забыть меня, забыть нас. Я этого никогда не попросила бы, но, пожалуйста, будь счастлив. — Не уезжай, — попросил Ник, и в его взгляде я прочитала всё, что он не сказал мне: как ему не нравится мой отъезд и как он ненавидит необходимость отпустить меня, а с ней и предстоящую свадьбу, но это было именно тем, что нам было необходимо сделать. — Ты же сам всё прекрасно понимаешь, — прошептала я, боясь, что голос подведёт меня и выдаст Нику, насколько мне самой тяжело сейчас. — Эти отношения прокляты с самого начала. Мы не победили судьбу, мы всего лишь украли время у других. — Почему бы не украсть ещё? — спросил Ник, и мне до боли захотелось согласиться с ним, но мне пришлось сдержать себя. Иначе это не оборвать. — Скажи, что не любишь меня, скажи, что не одержима мной, как я тобой, и я тебя отпущу. Я промолчала, не смогла соврать, я врала Нику об этом годами, но сейчас мне претила мысль вернуться к этой лжи. Он этого не заслуживал. — Мы должны, ради наших семей, ради будущего наших стран. Ради нашего ребенка, — дополнила я мысленно. — Это конец, Ник. Я поспешно оделась, и в последний раз поцеловав Ника, выскочила за дверь. Мне пришлось сотни раз повторить себе, что это правильно, чтобы не передумать. И, когда я обнимала Ника на прощание, прежде, чем закрыть дверь дворца, а заодно и поставить точку в самой безумной истории любви в моей жизни, я с горечью подумала, что в следующий раз, когда его увижу, он будет мне просто другом и никем больше.***
— Хулия, открой дверь. — Голос брата кажется таким далёким, словно между нами, как минимум две бетонные стены, но нет, он находится по ту сторону двери. Он беспокоится, напрасно, я не собираюсь резать себе вены или топиться, ему есть за кем присматривать, я просто… Я просто пытаюсь собрать себя снова и безболезненно это не получится. — Хулия, я с кем разговариваю? Не смей запираться от меня. Вода всё лилась, и хоть и смывала слезы, но легче не становилось. Ком в горле не давал дышать, давя на сердце, лишая возможности хоть как-то справляться со своей жизнью. Это было похоже на ломку. «Человеконедостаточность» — вот мой диагноз. Мне катастрофически не хватало Ника, или моя агония усилилась от понимания, что это на самом деле конец, ничего никогда больше не будет, и я сама поставила точку. Мне хотелось к нему, мне хотелось его и, хотя я понимала, что так правильно, так должно быть и так будет лучше для всех, в первую очередь для моего ребенка, который ни в чём не виноват, но разве от этого становилось легче? Я хотела выплакать душу, которая кровоточила, или память, которая резала сердце, но легче не становилось. Было всё так же паршиво, и я не знала, что с этим делать. — Хулия, открой дверь. Давай поговорим, — попросил Анхель, уже переходя на просьбу. — Пожалуйста, Хули, не делай так со мной. Только сломленный тихий голос брата помог мне подняться с пола душевой кабинки. Он не заслужил всего этого, на него и так слишком много свалилось. Он не сводил глаз с Бланки, чувствуя постоянную тревогу, ведь только вчера умудрилась обжечь себе руку, задумавшись о том времени, когда была в плену, и вылила кипяток себе на руку. Она не говорила, что с ней произошло, но было достаточно посмотреть на неё и на её мелкие царапины, садины и шрамы в первые дни, часть которых ещё убрали. Бланка заверяла, что ожог — чистая случайность, но это всё последствия долгих издевательств. Совесть услужливо подсказала, что у меня меньше поводов убиваться, чем у подруги и, тем более, доводить брата до отчаяния. Мне ничего не оставалось, кроме, как собраться и жить с тем, что у меня осталось. И начну я с разговора с Карлосом. center>***</center> — Карлос, я беременна! Я не просто изменяла тебе, и не раз, я ношу под сердцем ребёнка Николаса, как ты можешь это прощать? — Я понимала, что должна быть благодарна ему за то, как он реагировал на всё, и что делал, и я была, я была бесконечно благодарна ему, но я не понимала, не понимала, почему он это делает. — Я люблю тебя, мне этого достаточно, — ответил Карлос, но мне казалось это не всё, не может быть все, — я не смогу дать тебе этого, и рад, что он дал тебе возможность стать матерью. — Твой диагноз тут не причем, — разозлилась я.— Я ведь предала тебя, я спала с ним, не раз, не два и не три. Я никогда не думала о тебе. Как ты можешь сейчас не кричать на меня, не выгонять? — Ты была ослеплена любовью к нему. Я всегда отказывался принимать это. Ты всегда любила его, не меня. — Я покачала головой. Это все не то. — Должен быть у тебя кто-то, кто всегда выберет тебя. Я заморгала, но ресницы тут же намокли, предательские слезы выдали меня. Карлос притянул меня к себе. — Я ведь постоянно делала тебе больно. Мне так жаль, — тихо прошептала я в его рубашку. Его объятия были уверенными, надежными и нежными. Он оберегал и ничего не просил взамен. Я принесла ему пригоршню осколков, то, что осталось от прежней Хулии, а он пытался собрать их, восстановить то, что безвозвратно сломано. — Я тоже сделаю когда-то больно. Это неизбежно, Хулия. Это жизнь, — успокаивающе проговорил жених. Я разрушила наши с ним отношения, а он возвращал мне веру в людей. Вот то, что делало Карлоса невероятным человеком, которого я увы, не могла полюбить, как должно: он подбирал осколки, а не разбивал. — Любовь не только разрушает, Хулия, любовь созидает. center>Анхель</center> — Хулия? — Я замер у дверей в небольшой крытый сад, в этой закрытой резиденции. Пока родители подготавливали всё к помолвке, я решил, что мне стоит увезти Бланку и Хулию подальше от дворцовой суеты, а этот особняк на берегу океана, где никого не было кроме нас и парочки слуг. Обеим нужен был отдых, обеим восстановить жизненные силы, и, смотря сейчас на хрупкую фигурку сестры, я в очередной раз задавался вопросом, кому из них обеих это было нужнее. Сестрёнка встрепенулась и повернула голову в мою сторону. Бланка сейчас спала, она много спала днём, ведь ночью её беспокоил один и тот же кошмар, и только при свете дня ей становилось легче, а мне оставалось лишь молиться, чтобы настал день, когда произошедшее сможет отпустить её. Оставив её, я спустился вниз, чтобы проверить, как Хулия, и нашёл её в саду с чашкой тёмного дымящегося напитка. — Горячий шоколад, — грустно улыбнулась Хулия, — помнишь, как мама обычно говорит? Нет проблемы, которую нельзя решить с помощью чашечки горячего шоколада. — Если б это было так, я бы искупал вас с Бланкитой в нём, но не все так просто. — Я подошёл к ней со спины и положил руки на её плечи. Я хотел бы унять её боль, но Хулия всегда была сильной, ей не нужны утешения, ей нужно чтобы кто-то был рядом, просто рядом, без слов.— Я люблю тебя, малышка. — И я тебя, — улыбнулась она и положила голову на мою правую ладонь.— Как она? — Спит. Ей снова снились кошмары, они ей каждую ночь снятся. Иногда мне страшно, что она никогда это не отпустит, что этот ублюдок украл её навсегда, — перед всеми я был сильным, особенно перед Бланкой, источая уверенность в лучшем из вариантов исхода этой ситуации, и только Хулии я мог открыться, несмотря на её личную драму. — Хотя я уверен, что часть Бланки уже умерла, но я не могу потерять. — Она сильная, она справиться. После помолвки лучше на время уехать в Альгамбру. Она её особенно любит. — Хулия сделала ещё глоток напитка, и я подметил, насколько бледнее стала её кожа. Казалось, мелкая деталь, а она так красноречиво кричала о допущенной ей ошибке, что я боялся оглохнуть. — Спасибо, Хулия. Ты как? Снова утром обнималась с унитазом? — обеспокоенно спросил я её: она выглядела неважно. Оно и не удивительно: организм её перестраивался, готовился к материнству, но готова ли была она сама? — Должны же в этом быть свои минусы, — рассмеялась она и поставила чашку на столик, сдав мою ладонь обеими руками, — посиди со мной. Я не мог отказать ей в просьбе и, поцеловав её в лоб, уселся в соседнее кресло. Я столько упустил, столько потерял, столько не заметил, но я был рад, что она по-прежнему доверяла мне. — Что ты будешь делать? Еще есть время… — Я ненавидел предлагать ей аборт, но этот ребёнок может сломать жизнь, как и его отец, которого я поклялся ей не трогать. К тому же увечья Николаса могут больно ударить по Бланке, и только благодаря им обоим он по-прежнему жив, всё ещё цел и невредим. — Никогда, больше никогда не предлагай это, — почти что разозлилась Хулия, но быстро остыла, понимая, что это только из-за беспокойства о ней. — Я поговорила с Карлосом. Это честно, это правильно. — И что он? — я понимал, что не каждый согласиться воспитывать чужого ребенка, а в случае, если это мальчик, отдать ему корону, которую мог бы унаследовать и родной ребёнок, но, по крайней мере, Хулия дала Карлосу выбор: он заранее знал, на что идёт. — Он сказал, что это ничего не меняет. Он не может иметь детей, и этот ребенок — дар свыше, но мне страшно, Анхи, мне кажется я сломалась. Я встал и притянул к себе Хулию. Я представлял, чего ей стоили эти слова. Она никому и никогда не позволяла увидеть свою боль, свои слезы, и раз она это сказала, то Ник и правда сломал её. — Я рядом, Хулия, рядом, и ребёнок тоже всегда будет с тобой. Ты нужна ему. — Я гладил её чёрные волосы и понимал, что никакого времени в этом маленьком Рае не хватит чтобы исцелить душу хотя бы одной из них.