Видел ты, знаешь сам, в своих помыслах чист я ушел защищать фатерлянд

На улицах творился какой-то хаос: тут и там сновали «красные» в своей характерной болотной форме, в воздухе гремела автоматная очередь. Горели здания, тротуар был усеян обломками. Семьи с баулами потоком стекались на вокзал, надеясь успеть уехать из города или даже из страны. Дети испуганно жались к рыдающим матерям, мужчины сжимали в побелевших руках документы. Фриц шагал в ускоренном темпе. Медлить было нельзя, иногда приходилось отстреливаться – видя его униформу, «красные» моментально направляли на Фрица винтовки, но выстрелить не успевали. Наконец Фриц со своим выдохшимся спутником оказались за городом, благо дворец стоял почему-то не в центре, а на отшибе. Здесь «красных» ещё не было, и можно было сбавить шаг. - Тебя как зовут? – наконец спросил Фриц. - Плохиш, - в перерыве между отдышкой ответил пацан. - А я Фриц. Ты из «красных», что ли?! – безмерно удивился Фриц. - Ха, нет конечно, - гордо задрал нос тот. - Я что-то вообще ничего не понимаю, - нахмурился Фриц. - А что тут понимать, удрал я от них. - Как удрал?! - Ногами, - хмыкнул Плохиш. – Ненавидели они меня, в деревне своей. У меня родители пили сильно, я у них нечаянно получился. Всегда сам всё по хозяйству делал, потом в школу пошёл. Только там окрысились на меня все, потому что я в одежде грязной ходил и не играл с ними. - Почему не играл? - А ты как думаешь? Весь дом на мне был, потом мамка померла, спилась совсем, так отец заставил работать меня, вещи продавать. Не до игр было. Я уже ничего за просто так не делал, за деньги только (моему папаше денег не принесёшь – так поколотит, неделю встать не сможешь). Меня тётки соседские, мегеры, стали спекулянтом звать, только я тогда слова такого не знал. А в школе ещё больше заненавидели, думали, я себе деньги беру, - рассказывал Плохиш. – Мне с именем не повезло ещё, мама неудачно пошутила в свидетельстве о рождении, так мне каких только прозвищ не придумывали! Обидно, знаешь. Мальчиши ж с придурью – у них мозги промытые, на словах честные такие, благородные, герои все, а на деле эти крысы в сиропе готовы заклевать, если отличаешься. Как ты думаешь, нравилось мне с ними выживать? - Да уж, думаю, нет, - невесело усмехнулся Фриц. - Правильно думаешь. И вот в один прекрасный день иду я со школы, а тут из ваших один. Форма, как у тебя, только нашивки другие. Начал говорить мне, мол, помоги нам, ты ж хороший парень, а мы тебя в Буржуинство возьмём! Знаешь, я как обрадовался, что хоть кто-то меня хорошим и нужным считает и к себе взять хочет, а не прогоняет, не лупит и не обзывается? Я говорю ему, мол, конечно помогу! Он и попросил меня склад «красных» к едрене фене взровать. А во мне, знаешь, чувство достоинства проснулось: я всю жизнь терпел и дразнилки, и побои, и от училки унижения, молчал-молчал, а вот теперь-то, думаю, отмщу, им жизнь мёдом не покажется! Сделал я, что просили, меня и взяли в вашу страну. Слово сдержали своё – в приют хороший поселили, накормили наконец-то, орден, вон, дали. - Жалко тебя, конечно… Только что ж ты родину бросил? - Родину?! – аж задохнулся от возмущения Плохиш. – Смотри сам. Родина - это места, где прошло счастливое детство, но счастья я в своём детстве что-то не наблюдаю. Родина – это родители, а у меня - сам видишь. Родина – это друзья, но и здесь промах, одни сволочи да мрази, - с чувством плюнул он и мудро заметил: - Дети вообще жестокие, а в деревнях, где все друг друга знают, особенно. Поэтому родины у меня нет и не было, так что ничего я не бросал, а просто из гадюшника этого свалил. Фрицу стало безумно жалко этого глупого отчаявшегося мальчишку. «Эх, я, что ли, счастливый, оттого что на войне побывал и за родину дрался? Но ведь не свалил же, не кинул никого… Хотя кому они теперь нужны – наши подвиги?» Потом мысли Фрица вернулись к пацаненку: «Что он тут один будет делать? Да его же "красные" поймают, и сначала в колонию, как политического преступника, а потом в свои концлагеря… А он, по сути, даже и не виноват, что всё так сложилось, - подумал Фриц. – Он хорошего в жизни про себя ни разу не слышал, чего уж о любви и заботе говорить! У него не то что родины, даже семьи по сути не было, с рождения работал, в школе ненавидели… Да, я б наверное тоже сбежал». - Вот что, Плохиш, - решил Фриц. – Пошли ко мне жить, братом моим младшим будешь. У пацанёнка на лице возникла гамма эмоций: сначала крайнее изумление, потом непередаваемое счастье, а потом понурое беспокойство. - А ты один живёшь? - Почему, с родителями и невестой, - сказал Фриц. - Так они прогонят меня… - Не выдумывай, никто тебя не прогонит, вот увидишь, - Фриц присел на корточки и посмотрел мальчишке в глаза. – Я обещаю тебе. - Правда? – недоверчиво спросил тот. - Да, я свои слова всегда держу, - Фриц уверенно взял пацана за руку, и они пошли в сторону Гарден-штрассе, улочки в частном секторе, где стоял дом Фрица. Их путь пролегал через лес. Между высокими деревьями вилась пылная, притоптанная тропинка. В сочно-зелёных кронах деревьев играли предвечерние лучи мягкого, ласкового солнца, и стволы отливали коричневым бархатом. Небо было нежно-лазурным, не испорченным ни одним облачком. Птицы звонко щебетали свои песни о смертях и войне, в лесной тишине, которую ещё не успели нарушить выстрелы.