***
Аймо открыл глаза. Над ним небо, бескрайнее, темно-синее от сумерек и с серыми, плывущими облаками. Он лежит на земле, твердой и каменистой, правый бок нестерпимо жжет, и попытка приподняться приводит лишь к новому яростному взрыву боли, что заставляет его закричать и повалиться обратно. …женщина шла впереди, не обращая на него никого внимания, и что-то искала. Они были уже внутри замка, не встретив никого из его обитателей, если не считать нескольких прозрачных существ, что пытались с ними заговорить, но не получив ответа просто исчезали, пройдя сквозь стену или потолок. Магия была повсюду: ее не надо было искать, она сама приходила и вгрызалась в тело, выворачивая внутренности и перехватывая дыхание. Ноги отказывались подчиняться, а разум понимать — почему это место все еще существует… Лестница вела их вниз в темные и сырые глубины замка. Последняя ступенька… и Аймо спотыкается. Он не хочет вставать, но его заставляют. Лицо разбито и кровоточит, но он утирает кровь рукавом и идет дальше, получая при каждом шаге тычок в спину. Фонарь освещает им дорогу, и они идут, и идут… В голове туман, перед глазами все плывет, дышать становиться все труднее и труднее, и он не выдерживает. — Нет! — крик разлетается по пустым подземельям, эхом отскакивая от стен. — Больше ни шагу… Аймо трясет, и он сползает вниз. — Вставай! — рычит женщина, направляя на него бластер. — Нет, — его голос тверд, а взгляд безразличен. Сильный удар рукоятью по лицу, и Аймо валится на пол. Во рту кровь, он чувствует ее металлический привкус и сплевывает, но подниматься не торопится. — Вставай, — повторяет женщина. Но Аймо продолжает лежать. Он ненавидит это место, он ненавидит эту женщину… он ненавидит магию, что терзает его изнутри. Палец ложится на спусковой крючок и уже готов нажать, но вместо этого скользит вверх, в то время как само оружие начинает опускаться. «Нельзя здесь, придется тащить на себе: оставишь — найдут, и неизвестно, чем это обернется. Сам пойдет…» Мей оглядывается. Пустое, давно заброшенное помещение. Сгодится и оно. Она аккуратно снимает с плеча сумку и кладет ее на пол. Аймо не помнит: ни сколько прошло времени, ни что делала эта женщина, все, что осталось в его памяти — это свежий воздух и яркое солнце, когда они, наконец, выбрались из замка. Тиски магии по-прежнему сдавливают грудь, и он хочет бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее от этого проклятого места. — Идем, — тихо произносит женщина. Они идут обратно к лесу, не оборачиваясь. Они торопятся, каждый по своей причине. В лесу спокойней, магия уже не давит так, как там, и Аймо вдыхает полной грудью… и вскрикивает. Жгучая боль пронизывает тело, ноги его подкашиваются… — Это тебе за всех, — слышит он холодный голос. Она нагибается, он еще может видеть ее лицо. Она снимает с него наручники, он еще чувствует это, как и то, что тьма начинает поглощать его. Она уходит, оставляя его здесь лежать, но этого он уже не знает… Вечер опускался на планету. Он не понимал, где находится. Он помнил лес, шум листьев, от запутавшегося в них ветра, небо, просматривающееся сквозь них голубым лоскутком; сейчас же оно растянулось над ним огромным темно-синим полотном, и не одного листочка. — Вам нельзя шевелиться, — тихий, ласковый голос справа. Аймо поворачивает голову. Она сидит к нему вполоборота, склонив голову. Русая пелена волос, ниспадающих на плечи, закрыла лицо, но тонкие пальцы быстрым движением убрали их за ухо, открыв его взору бледную кожу, тонкие губы и острый носик. Что-то холодное касается его раны, он вздрагивает и стонет. — Простите, — шепчет она, — но нужно потерпеть — мазь поможет. — Кто ты? — с трудом произносит он осиплым голосом. — Ивона, — отвечает она, кидая на него смущенный взгляд. — Где я? — Недалеко от Хогсмида — деревушки за тем пригорком, — ее рука указывает направление. — Там мой дом… вот выпейте. Она подносит к губам Аймо склянку, и неприятная на вкус жидкость начинает проникать в рот, которую осталось только проглотить, что он и сделал. Внутри разлилось тепло, боль ушла, и его стало клонить в сон. — Никогда не видела таких глаз… — ее голос напоминал журчание ручья, убаюкивающее словно колыбельная. Он проснулся. Над ним деревянный потолок, сам он лежит на чем-то мягком. Аймо огляделся, приподнявшись на руках: белые стены, небольшое окно и шкаф в углу. Он лежал на кровати, полуголый, вокруг тела обмотана серая ткань, пропитанная чем-то склизким и резко пахнущим. Аймо встал. Его покачивало, но на ногах он держался. Несколько неуверенных шагов — и он у двери. Открывает ее. Лестница. Он спускается. Просторная комната, камин с пылающим в нем огнем, длинный стол, заставленный всевозможными банками, мисками и прочей ерундой, и повсюду развешаны пучки засушенной травы. Знакомая боль сдавливает грудь. «Не может быть!» — пронеслось в его голове. — Вы уже встали! — раздался радостный возглас из-под лестницы, на которой он стоял, а через секунду оттуда вышла и его обладательница. Холщовое платье до колен, сшитое из разноцветных лоскутков и перехваченное в талии широким ремнем, волосы, на этот раз, убраны в хвост. Она подошла к столу и поставила на него очередную склянку. — Вам еще нельзя — рана не зажила. Девушка стояла спиной к нему. — Ты ведьма? — прозвучало холодно и надменно. — Конечно, — Ивона рассмеялась и обернулась. — А кто же еще? Это же Хогсмид… Здесь все волшебники! Аймо растерянно заморгал ресницами, вызвав у девушки еще больший приступ смеха. — Я поняла, — сказала Ивона, когда немного успокоилась, — ты магл. — М-а-г-л?.. — Тот, кто не имеет магических способностей, — улыбка не сходила с ее уст. Ноги ослабли, и он опустился на ступеньку. — Что? — испуганно пролепетала Ивона, оказавшись перед ним. — Рана… — Нет, просто… Расскажи, что это за место.***
Несколько дней он не мог прийти в себя. Ему казалось, что это не правда, вымысел, но все было слишком реальным, чтобы походить на ложь. Магия давила, но он терпел. Ивона меняла повязку каждый день, смазывала ожог, и он постепенно начинал зарубцовываться. — Какой сейчас год? — спросил он, когда она закончила свой рассказ. — Восемьдесят третий, — ее удивленный взгляд мягко скользнул по нему. — Ты не помнишь? — Не помню, — соврал он. — А имя… помнишь? — Имя?.. Аймо. Аймо Таву́ра. — Где твой дом? — Не помню. — И в лесу что делал, тоже не помнишь? — Не помню… — Видимо она стерла тебе память… та женщина. — Ты видела ее?! — Аймо резко подскочил, и рана тут же напомнила о себе, взорвавшись новым приступом боли. — Видела-видела, — успокаивающее произнесла Ивона, пытаясь усадить его обратно на ступеньку. — Я травы собирала… У нее странная палочка, она не похожа на другие. — Палочка? — Волшебная палочка. Вот. — Ивона протянула ему тонкий, заостренный на конце, прут. Аймо провел по нему пальцем и почувствовал, как внутри куска дерева что-то шевельнулось. — Липа и волос единорога… — Что? — Сделана из липы, а сердцевина — волос единорога, но это моя… — А у других? — У кого-то дуб и перо феникса или остролист и жила дракона… сочетаний много и все разные, как и у той женщины. Мне показалось, что она у нее из металла… — Из металла, — Аймо коротко кивнул. — Но это не волшебная палочка. — А что? — Оружие. Таким убивают. Глаза Ивоны недобро сощурились. — Я слышала о таком… оружии. В Хогвартсе учится много маглорожденных: они иногда рассказывают о жизни в своем мире… За что она хотела тебя убить?! — Не знаю, — опять соврал Аймо. Он несколько раз ходил на то место, ждал, что свет снова возникнет и унесет его обратно, но этого не происходило, и он перестал ходить.***
Раздался щелчок — дверь заперта. Мей прошла к столу и активировала монитор. Сообщение написала быстро, благо недлинное, и отправила. Ответа не последовало. Она подождала еще немного и отключила экран, потом провела ладонью поверх стола, и над ним выросла голографическая фигура смеющейся пятилетней девочки, которая махала ей рукой. Мей помнит тот день. Это был день рождения Кин. Сейчас ей уже одиннадцать… исполнилось три недели назад. Подарок лежал на нижней полке шкафа, припрятанный от посторонних глаз, и ждал своей минуты, а она вот-вот наступит… Мей помнит тот день, когда впервые загорелся зеленый огонек в правом нижнем углу монитора. Она помнит, как тишину кабинета разорвал истошный вопль десятилетней девочки, кричащей: — МАМА!!! Она помнит те условия, что ей поставили. Помнит, как передавала данные, как каждый раз они предъявляли ей Кин, заплаканную, забившуюся в угол грязной камеры и постоянно ее зовущую, и как угрожали, что она видит ее в последний раз. Она помнит… …маленький сверток, который вложили ей в руки. Улыбающееся лицо любимого, и мило сопящее личико дочери. Магия пришла неожиданно, вселив в нее безысходность. Кин было четыре, когда она проявилась, причем ни Мей, ни тем более Инар ею не обладали. Они еле успели тогда спастись, и она до сих пор проклинает тот день, когда Инар отказался лететь с ней на Альбинион. — Если с нами что и случится, — сказал он тогда, — хотя бы ты будешь в безопасности. Наши отношения всегда были тайной, так пусть они такими и остаются. — Эприл. Она знает. — Удивился бы, если не знала, — хмыкнул он. — А как ты объяснишь мое появление остальным? — Мей замешкалась с ответом, а Инар продолжил: — Я, конечно, могу снять это, — он кончиками пальцев потянул за край черного одеяния. — Но что делать вот с этим? — и он описал круг вокруг своего лица. — Не слишком ли я узнаваем, чтобы просто взять и исчезнуть без следа? — Инар… — Хватит, — перебил он ее, — это решено. — Ничего не решено!!! — возопила она. — Боишься, что тут же побегу обменивать ее жизнь на теплое местечко в Совете? Так вот какого ты обо мне мнения! Неужели за все это время я не заслужил даже толики доверия?! Все мои поступки… слова были для тебя пустым сотрясанием воздуха?! Каждое его слово хлестко било по ее сердцу, но она стояла, молчала и ждала, когда он закончит, ее глаза были пристыжено опущены, и только почувствовав, как его ладони мягко обвили ее лицо, смогла их поднять. — Мей, я люблю тебя, — сказал он тихо, — я люблю Кин, и ей лучше остаться со мной. У меня больше шансов ее уберечь… при моей-то должности, — он снова хмыкнул, но на этот раз с горечью. — Только она меня не спасет, если все вскроется… — А обо мне ты подумал? — произнесла Мей, проглотив поступившей к горлу комок. — Подумал, во что превратится моя жизнь, если… — она всхлипнула, но слезы из глаз сдержала, после чего твердо произнесла: — Кин лучше быть со мной… — …чтобы выдать всю вашу братию при первом же неконтролируемом всплеске! Мей открыла рот, но Инар опять ее опередил: — Спорить бессмысленно — мы оба об этом знаем, как и то, что с кем бы наша дочь ни осталась… Он осекся, понимая, что следующее слово причинит еще большую боль, но Мей стойко закончила за него, хотя внутри все превратилось в маленький трепещущийся комок: — …она обречена. Она помнит… …мимолетную эмоцию, отразившуюся на его лице. Эмоцию никем не замеченную. Никем, кроме нее. Она смотрела прямо на него, стоящего в тени кресла Главного судьи. Его взгляд был отрешенным, ровно до того момента, пока в зал не ввели подсудимого… ребенка, мальчишку лет пяти-семи. Суд показательный и его исход предрешен. Отчаяние. От невозможности помочь, спасти. И опять отрешенность. От всего здесь происходящего. — Ты серьезно! — воскликнула капитан, когда она ей все рассказала. — Он инквизитор, Мей. — Говорю же, могло и показаться… А если нет? На этом же сыграть можно! — Сыграть?.. — Ты сама сколько раз говорила, что нужен осведомитель… — И что с того? Это нереально — осведомитель из… них. Он быстрее тебя заложит. — Здесь должно получиться, — как-то неуверенно произнесла Мей. — Хорошо, — сказала капитан, после непродолжительной паузы. — Вот ты, — она ткнула пальцем ей в грудь, — этим и займись. И она занялась, сама не веря в успех. Она месяц ходила за ним, словно привязанная, «надевая» на себя личины различных людей: смотрела что делает, куда ходит, и даже с кем спит… бордель был всегда один, только девочки менялись каждую ночь. Но перед этим он всегда напивался. И странным образом не пьянел. Он свернул за угол, она за ним, точнее «мальчик-оборванец», держась на расстоянии… и обомлела — переулок был пуст. «Это невозможно!» — проносится в голове, и она разворачивается… и мужские пальцы смыкаются на ее горле. — Кто послал тебя следить за мной?! — От него разило алкоголем. — Никто, — выдавила она полухрипло, впиваясь ногтями в его запястье; он даже не поморщился. От удара в голень лишь покачнулся, ослабевая хватку, но на земле оказался, получив ладонью в нос, сильно и прямо. — Сука!!! — взревел он, переваливаясь на бок и хватая ее за лодыжку, когда она попыталась удрать. Не получилось. Она рухнула лицом в черную и отвратительно пахнущую лужу, и тут же была придавлена тяжелым телом инквизитора. Он рванул ее голову за волосы вверх с такой силой, что Мей показалось, что та оторвалась — боль пронзила основание шеи, и даже послышался хруст. Но голова осталась на прежнем месте. — Ты кто?! — зарычал он в ухо, тяжело дыша. С лица стекала мерзко воняющая грязь, попадая в рот и в нос, она отплевывалась, но молчала. Он развернул ее голову вполоборота, и его взгляд буквально прожег её. — Там, в суде… ты смотрела на меня, когда… «Что он несет? Он не может меня узнать. Я же…» Внезапная догадка озаряет ее, и взгляд моментально летит вниз, на правое предплечье… Это был не хруст шейных позвонков, что она слышала, это был звук разбивающегося «хамелеона». Его пальцы на ее руке, ловко сдергивает прибор, на губах ухмылка. — «Хамелеон»… — тянет он. — Я-то все думаю, что за банда за мной следит? А это не банда — это ты. Так кто тебя послал? Матушка? — Нет, — твердо бросает Мей. — Хотел бы я в это верить… но госпожа Олберт слишком щепетильна в вопросах, касающихся меня. — Агнес Олберт твоя мать? — И Наместник Фаркона по совместительству. — У вас фамилии разные. — Специально, чтобы ее позлить… Так ты кто? — Он вновь резко дернул ее за волосы, отчего Мей вскрикнула, и развернул к себе. — Говори, если не хочешь, чтобы в Цитадели тебе вопросы по-другому задали. — Может, для начала, слезешь с меня. — Нет. — И для убедительности макнул ее лицом в лужу. — Тогда веди в Цитадель, — бросила Мей, отфыркиваясь. — Пусть посмотрят, как ты мальчишку на суде пожалел… И не успев закрыть рот, хлебнула грязной воды. Он держал крепко и долго — Мей начала задыхаться, и тогда ей, наконец-то, позволили вдохнуть воздуха. Ее тут же вырвало. Тяжесть, давившая сверху, мгновенно пропала, дав возможность встать на четвереньки. Когда содержимое из желудка перестало изрыгаться, Мей поднялась на ноги. Инар стоял рядом, сверля ее недобрым взглядом. — Проблевалась? Теперь отвечай на вопрос. Мей пошатывало. Сплюнув остатки желчи, она выпрямилась, но продолжала молчать, мозг же ее лихорадочно соображал. Он клюнул на уловку, хотя она и рисковала — вдруг действительно бы потащил в Цитадель, и тогда ее память — враг ей, капитану и всей их банде, — но риск оказался оправданным, а значит, и эмоция, отразившаяся на его лице — не притворство и не плод ее воображения. Он правда жалел того мальчишку… — Не здесь, — коротко бросила Мей. — Где? — Там, где можно приобрести надлежащий вид, — она провела вдоль себя руками. С ее одежды, лица и волос капала черная, зловонная вода. — Хорошо, — спокойно сказал он, приблизившись вплотную. Щелчок, и ее руки надежно сцеплены наручниками. — Это обязательно! — возмущенно вскрикнула Мей. — Обязательно, — сухо ответил Инар. — Иди. Люди оборачивались им вслед, а те, кто проходил мимо, затыкали носы. Шли не больше десяти минут, пока не уткнулись в кирпичный дом в два этажа с единственным входом где-то сбоку. — Только не говори, что он принадлежит тебе? — злорадного хмыкнула она. — Говорю, — тихо и бесцветно ответил он. — Матушка обеспокоилась… — А-а, — протянула Мей и получила толчок в спину. Дверь она открыла собой — та была не заперта, — и пролетела внутрь на целый метр, умудрившись при этом не упасть. — Сюда, — Инар указал пальцем на лестницу, ведущую на второй этаж. — Ворья не боишься, дверь-то не закрывая? — язвительно заметила Мей, ступая на нее. — Покажи мне того глупца, кто на это осмелится, — он жестко улыбнулся, обнажив белые зубы. Аскетичная обстановка дома немало поразила Мей: Инар явно не разделял вычурные вкусы своей матери — та слишком любила роскошь. — Мне и этого достаточно, — сказал он, увидев удивление в ее глазах, одновременно открывая дверь одной из комнат второго этажа. — Заходи. — Прислугу не пробовал нанимать? — брюзгливо произнесла Мей, оглядев комнату. — Или хотя бы уборщицу… Инар равнодушно скользнул взглядом по собственной спальне и просто пожал плечами. — Ну да, берлога холостяка… — фыркнула Мей. — Ванная там, — длинный палец тычет в направлении боковой двери. Она делает несколько шагов, но перед самой дверь разворачивается и вытягивает вперед руки, намекая на их освобождение. — Не сбегу, — говорит она, когда Инар оказывается рядом. — Не сомневаюсь, — и его загадочная улыбка настораживает Мей.