Начало

Когда он проснулся, было уже тихо - кассета кончилась. Как обычно, когда засыпаешь днём, при пробуждении забываешь, кто ты, где ты, какое сейчас время. Доминику снилось что-то очень приятное, едва осязаемое, что стирается спустя несколько секунд после пробуждения. Ему казалось, что сейчас лето, светило солнце, внутри теплилось чувство какой-то вселенской радости. Мама, такая красивая, в платье и в туфлях с каблуками-рюмочками, несет на большой тарелке гору пропитанных солнечным светом оладий, политых янтарным сиропом. Во рту успели скопиться слюнки, они с отцом хитро улыбнулись. Мама ставит тарелку на стол, улыбается отцу, и в этом жесте столько интимности, что становится радостно за них обоих. Они с аппетитом уплетают блины и смеются. Почему-то молчит телевизор, но неловкости это не создает. Обычно после таких снов люди просыпаются с тем же светлым чувством и подсознательно надеются, что, проснувшись, попадут в тот же яркий беззаботный мир. Но реальность поворачивается всей своей нефотогеничной стороной. Взгляд тут же падает на окно, обличающее тот же серый пейзаж, что и до этого. И ты говоришь про себя: «Привет, больной, безумный мир, я не скучал по тебе». Вставать не хочется совершенно. В голову постепенно возвращаются прежние мысли, и всё снова встаёт на свои места. Доминик снова вспомнил про Мэттью, но тот неприятный осадок куда-то ушел, оставляя на своем месте только недоумение. «И из-за чего я так переживал?» - спрашивал он себя. - «Это же чушь какая-то!». Навязчивая мысль позвонить Мэттью и всё уладить заменила все остальные. Он отшвырнул одеяло куда подальше и потянулся за домашним телефоном. Нащупав на тумбочке потертую бумажку с номером, он стал торопливо жать на кнопки. В трубке потянулись гудки. Он замер, затаил дыхание, чтобы не пропустить тот момент, когда трубку снимут. Он стал бешено продумывать то, что скажет, какие-то нелепые фразы заполняли его голову. По мере того, как гудки повторялись один за другим, не желая заканчиваться, он стал нервничать. Ещё гудок. И ещё. Наконец-то трубку сняли, но первые секунды из неё доносилась только тишина. Доминик неловко и как-то подозрительно спросил: - Алло? В трубке помолчали ещё пару секунд, за которые Доминик успел изрядно пощекотать себе нервишки, затем раздался знакомый подрагивающий голос: - Привет. Дом облегченно выдохнул. - Как ты? - Нормально. «Дуется, как маленький. Ах да, он же младше меня...» - Эй, ну не злись на меня. Я был не в настроении. - Не в настроении? Всю дорогу мы ржали, как кони, о каком «не в настроении» ты говоришь? Доминик подумал и оценил логику Мэттью по достоинству. - Ты прав, прости. Я просто вспомнил, что мне срочно пора домой. - Так уж срочно? - Увы. - Ты не умеешь врать, это просто до смешного банально звучит. Тебе осталось только заплакать и сказать, что соринка в глаз попала. «Мэттью нефигово злится», - пронеслось у Доминика в голове. Он уже и не знал, что сказать, как из трубки донеслось: - Херня какая-то, проехали. «Ну слава тебе, Господи!» - подумал измученный барабанщик. - Что делаешь вечером? - Уже вечер. Только сейчас Доминик взглянул на часы и заметил, что было уже девять часов. - И правда. Ну, тогда до завтра? - А что завтра? Репетиция же ещё не назначена. Беллами говорил таким тоном, словно пытался вынуть из Доминика всю душу, задавая простые вопросы с такой интонацией, будто подозревал его в убийстве. - Всё равно до завтра. С таким Беллами спорить было невозможно, и совершенно не было настроения думать сейчас над тем, что ему делать завтра. Им. Одно он знал точно: Мэтта нельзя надолго оставлять одного, а то он не только автоматы переворачивать пойдет. Надо было найти повод с ним встретиться. И этот повод нашелся. На следующий день, проснувшись с утра, Доминик обнаружил себя съежившимся и по уши закутанным в одеяло. Стоял адский холод, и, когда Дом дотронулся до батареи, то с сожалением понял, что отопление выключили. Конец ноября — самое подходящее для этого время. Было одиннадцать утра, и, впервые за два дня, Доминик увидел в доме других его обитателей, помимо себя. Мама была в верхней одежде и стояла на пороге. Она удивленно вытаращилась на сына и спросила: - Ты чего ещё не в школе? Прогуливаешь? - Мам, сейчас такое время... Я всё улажу. - Что ты уладишь?- мать явно не понимала, о чем он говорит. - Ты должен быть в школе! - Мам... Ну сейчас это неважно, пойду потом, прости. Мать была не в силах понять его, и времени на обсуждение этого она тоже не находила. Торопливо подбирая сумку с пола, она открыла дверь и ушла со словами: - Потом покажешь мне свои оценки за полугодие, тогда и посмотрим, что важно, а что неважно. Когда дверь хлопнула, Доминик облегченно выдохнул и понял, что ещё легко отделался, так как мама, видимо, торопилась. За завтраком он, укутавшись в одеяло, соображал, что ему сегодня делать и как совместить своё времяпрепровождение с обиженным Беллами. Сообразив, он стал набирать уже привычный номер. В трубке раздалось сонное: - Алло?.. - Ага, ты тоже не в школе! В ответ послышались какие-то сопящие звуки. - Нет. Как видишь. - Слушай, тут такое дело, у меня отключили отопление, мне очень холодно. - Ну круто. «Язвит, зараза.» - Ну и вот. Я хотел спросить, у тебя есть отопление? Можно перекантоваться у тебя? Молчание. - Ну давай. - Славно! Жди! Довольный Доминик побежал собираться. Он нашел свои самые теплые вещи, а именно: свитер в черно-серую полоску и вельветовые просторные штаны. Собравшись выходить из дома, он подумал, что нужно принести что-нибудь юному дарованию в знак окончательного примирения, поэтому он схватил коробку печенья, хлопнул дверью и побрел по знакомому маршруту. Дверь ему открыл сонный, потрепанный представитель семейства талантливых гитаристов: со взъерошенными волосами, закутанный в одеяло и еле открывающий глаза. При виде такого зрелища Доминик рассмеялся и протянул другу коробку: - Это тебе. Мэттью слегла оживился, открыл упаковку и стал пожевывать печенье: медленно, вяло, едва двигая челюстью. Перед ним был вполне обычный Беллами, только немного сонный. А так, всё тот же юркий взгляд и смешной нос. Доминик в душе обрадовался этому, но вида не подал. - Может, впустишь меня? Мэтт всполошился и поспешно исправился: - Да, да, входи! Внутри было пустовато, пахло медом и ароматическими палочками. Мебель стояла одиноко и обособленно, словно не находя себе место. Как бы отвечая на мысли Доминика, Мэтт произнес: - Мы переехали сюда около года назад. Они прошли в гостиную, наполненную всякой всячиной: доски, раскиданные мелки. Судя по всему, вся семья Беллами была очень творческой. Потирая затылок, Мэттью извинился за беспорядок: - Мы с мамой часто практикуем оккультизм... Сказать, что Дом был удивлен — ничего не сказать. Настолько, что даже не нашелся, что на это ответить. С кухни тянуло чем-то сладким, слышалась возня Беллами, побрякивающего кружками. Всё это успокаивало и веселило одновременно. Мэтт, с видом бывалой домохозяйки, поставил на стол поднос с горячими кружками, извергающими клубы обжигающего пара, миской с печеньем и баночкой меда. Чаепитие обещало быть приятным. - Угощайся. Дома Беллами расцветал, чувствуя себя в своей тарелке. Но не смотря на уют, все тут казалось каким-то странным, необычным. Все эти мелки, доски и прочая дребедень. Даже пальцы Беллами, сжимающие ручку кружки, казались какими-то непривычно тонкими, хоть Доминик и всегда подмечал это. Парень сидел, сгорбившись над кружкой, и дул на чай, остужая. Тонкие губы сворачивались в трубочку, покрывались складочками и становились сухими даже на глаз. Облизав пересохшие губы, Мэтт потянулся за печеньем, откусил и громко хлебнул из кружки. Крошки печенья остались в уголках губ, и, почему-то зачарованный этим зрелищем, Доминик едва удержался, чтобы не смахнуть их пальцем. Он даже представил вытаращенные глаза Мэтта после такого и его пунцовые щеки. Чтобы отогнать странные мысли, он кинул в рот целую печеньку и запил горячим чаем, который тут же обжег язык. Иногда это отрезвляет и приводит в себя не хуже смачной пощечины. С ним явно что-то не так в последнее время. Мысли путались, были странными и непривычными. Отдых. Нужен отдых. Он молча отхлебнул ещё чаю. Неожиданно Мэтт сам начал разговор: - Отец бросил нас год назад. Он просто уехал. А мы переехали сюда. По виду Беллами стало понятно - это болезненная для него тема. Глаза устремлены в никуда, и без того тонкие губы поджаты, пальцы яростно сжимают кружку. Доминику просто нечего было сказать для его утешения, ему эти проблемы были чужды. Он всегда рос в любви, и его родители никогда не расходились, за что он им очень благодарен. - Твоей маме, должно быть, трудно. - Я бы не сказал, честно. Если только морально. Папа неплохо нас обеспечивает. Ради интереса Дом спросил: - А сам- то как? Господи, да по его виду видно было, что он переживает. Но Доминик сейчас слишком жесток и настолько зол на самого себя, что ему захотелось помучить кого-то. Совесть слегка заколола, а Мэтт, как он и думал, принял безразличный вид и произнес: - Нормально. Уж лучше так, чем вечные скандалы. Дом бесился сам на себя. Не поддержал друга, а только надавил на больное, молодец. Только сейчас он, кажется, понял. Эта мысль пришла к нему так неожиданно, что он сам опешил. "Он просто нашел во мне защиту и цепляется за неё, как может», - думал он, - «все эти странные оглушительные признания, откровения, времяпрепровождение со мной - всё это сигналы. Он выбрал меня. Выбрал в качестве своей защиты и опоры." То ли в чай что-то подмешали, то ли нервы его стали ни к черту - ему захотелось плакать. На него редко нападали приступы гордости и заботы, но именно это он чувствовал сейчас. Он ощутил нелегкий груз ответственности, который неожиданно свалился на него. Он должен оберегать Мэтта. Оберегать от опасности, от нападок ребят, оберегать даже от собственных плохих мыслей, если те придут к нему в голову. Он был почти уверен: Мэтт никому не говорил об этом до сегодняшнего дня. Теперь же Дом негласно посвящен в его тайну. «Думаю, он сознательно сделал это и начал разговор. Чтобы лишний раз сказать это его:"Мне нравится проводить с тобой время", только другими словами, более глубоко, и не произнося это прямым текстом. Моя прошлая реакция, видимо, испугала его. Но он слишком хочет этим поделиться. Со мной». Доминику захотелось прямо сейчас встать со стула и обнять Мэттью. Обнять его плечи, наверняка такие острые. Он бы съежился, не подавал бы признаков жизни, часто и глубоко дышал, а самого бы разрывало изнутри. Вместо этого Доминик красноречиво отхлебнул еще чаю. Сделалось немного паршиво за себя и свою трусость. Он напоследок закинул конфету в рот и сказал: - Кажется, нам пора отдохнуть. А потом, подумав, спросил: - У тебя есть пиво? Сбитый с толку, Беллами удивленно посмотрел на него, видимо, думая: «Долбаный алкаш». - Как я объясню маме, куда делись две бутылки? - Скажешь, леприконы решили порезвиться. - и глупо улыбнулся. Мэтт посмотрел на него с долей иронии и усталости: - Пожалуй, нам и правда пора отдохнуть. Немного подумав, он смущенно произнес: - Есть небольшая проблема. - Какая? Беллами замялся. - Мамину кровать лучше не трогать. - Без проблем. - Нет, не без. В этом доме только две кровати: её и моя. Постепенно Доминик стал соображать. - Ты имеешь в виду, что мне надо спать на полу? - Да. Беллами казался ещё смущеннее обычного. Чтобы хоть немного приободрить беднягу, Доминик принял безразличный вид. - Если ты найдешь мне что-то, на чем я могу спать, то ладно. Мэтт воспрял духом. - Вот и славно! Они побежали вверх по лестнице, быстро и шумно. Мэтт расстелил в своей комнате на полу старый матрас, заботливо застелил его простыней и прикрыл одеялом. Сверху лежала бережно уложенная подушка. - Располагайся. А сам рухнул на кровать, стоящую у стены. Откровенно говоря, спать не хотелось. Доминик послушно лежал на подготовленной для него кровати и понимал, что коснуться головой подушки - единственное, чего он хотел весь день. Просто остаться одному, эмоционально одному, подумать. Когда глаза постепенно привыкли к темноте, он стал рассматривать обстановку. Все скромно, небрежно, как и сам Беллами. Мешковатые вещи были горой разложены на тумбочке, стуле и других предметах мебели, которые возможно было захламить. На стенах висели плакаты с неразличимыми во тьме фигурами, скорее всего, сжимающими в руках гриф гитары. Тишина непривычно заполняла уши. Доминик лежал, впитывая этот новый, но довольно приятный запах чужого дома. Пожалуй, первое, на что мы обращаем внимание при знакомстве с человеком - это запах. Ни нос, ни грудь, ни глаза, а запах привлекает наше внимание. И, исходя из того, какой он, отталкивающий или приятный, мы составляем мнение о человеке. И вряд ли у нас что-то склеится с тем, чей запах нам не нравится, будь он хоть писаным красавцем. Тут уж ничего не поделаешь. Так и лежал Доминик, прислушиваясь, принюхиваясь и пытаясь ухватиться взглядом за новые детали комнаты Мэтта. Взгляд упал на самого Беллами - лежащего спиной к нему, с раскиданными по подушке волосами, со вздымающимися вверх-вниз тонкими плечами. Даже через толстое одеяло вычерчивалась его кричащая угловатость. Пожалуй, он один из тех, кого не хочется видеть крупным, высоким и накаченным. Если Беллами нравился, то нравился целиком и полностью, со всей своей субтильностью, нескладностью и застенчивостью. Это то, о чем Доминик думал, пока лежал на полу. Когда блуждающие мысли отступили от него, он ощутил, что замерзает. Холодные порывы воздуха пробивались через стекла и спускались прямиком вниз - туда, где лежал Дом. Он попытался посильнее подоткнуть под себя одеяло, но тщетно. Тогда он тихо встал, закутанный в одеяло, как в плащ, и подошел к кровати Мэтта. Тот лежал тихо, глубоко дыша, словно спит уже который час. Дом нерешительно склонился над ним и стал наблюдать. Ресницы парня подрагивают, ноздри неправильного носа раздуваются и сужаются снова. Вдруг он резко открывает глаза, поднимает голову и смотрит в упор на Доминика вопрошающим взглядом. Это было настолько неожиданно, что тот впал в ступор и был в состоянии выпалить только: - Можно к тебе? В ответ Мэтт молча подвинулся, оставляя кусочек свободного пространства. В нагретой постели было тепло и уютно, хоть и немного тесно. Беллами задергался, устраиваясь поудобнее. Доминик оказался вплотную к Мэтту, а притесненный хозяин дома прижатым к стене. Он громко посапывал, но недовольства не высказывал. - Прости, что я так... - начал Дом. - Мне просто... Но ему не дали договорить. - Спи,- раздраженное и короткое раздалось ему в ответ. А через пару секунд: - И убери, блин, то, что у тебя в карманах, в спину утыкается. Не успев спросить, что именно утыкается в Беллами, Ховард обнаружил неприятный казус. Он попытался отодвинуться, но сзади уже заканчивалась кровать. Весь пунцовый, он лежал, думая, что сделать, а непослушное тело отказывалось успокаиваться, только больше усиливая возбуждение. "Блять, да как так? Нахера я сюда приперся?!"- проносилось у Доминика в голове, но в ответ он мог сказать только короткое: - Слишком тесно, спи. Оставалось только лежать и думать, сообразил ли Мэтт, что все сильнее тычется ему в спину. Стыду не было предела, а о сне можно было только мечтать. Доминик судорожно вспоминал всё самое отвратительное, что видел в своей жизни. Он думал о свисающих грудях его тети в купальнике, думал о сгоревших тостах, запахе тухлой рыбы и заднице бывшей математички. Но ничего не помогало. Соскочив с постели с криками: "Пойду выложу фонарик!", он помчался туда, где, как он запомнил, была ванная. Забежав в неё, он включил свет, воду и сел на унитаз. Он посмотрел вниз и с болью в сердце увидел злополучный бугорок в штанах. "Блять, ну за что мне это?"- подумал Дом и стал стыдливо опускать резинку брюк. Обнажившись до боксеров, он начал медленно поглаживать себя через ткань, стараясь расслабиться. Когда трусы оказались на полу, он почти болезненно сжал предательски стоящий член. "Ну как?!" - до сих пор не укладывалось у него в голове. - "Почему именно сейчас?". Плохие мысли стали отступать, когда рука сделала пару медленных движений по всей длине. Головка уже вычерчивалась достаточно четко. Он провел пальцем по щелочке, сочащейся смазкой, и тихо зашипел. Фантазия начала автоматически генерировать образы с пошлых наклеек и обложек журналов в уличных лавочках. Загорелые красотки с неестественно тонкой талией и непропорционально огромной грудью с затверделыми сосками поплыли перед глазами. Все одинаковые на лицо - сейчас это неважно. Важно представить её блондинистую шевелюру с проросшими темными корнями между своих ног. Вот так... Вверх-вниз... Сжать яички... Представить томный девчачий стон. Вверх-вниз... Не останавливаться... Быстрее. Губы вокруг члена. Быстрее. Стони еще приторней! Вверх-вниз!.. Вверх-вниз, сука! Её волосы между твоих пальцев. Соси быстрее, сучка! Он почти на пределе. Осталось совсем немного, и... Сверху раздается громкий чих. И всё. Шикарные светлые волосы сменяются немытыми темно-коричневыми, влажными от пота. Худые ладони приходят на смену наманикюренным женским. А пухлые губы, обильно смазанные блеском, сменяются тонкими обветренными. Беллами перед ним закрывает глаза, терпеливо вбирая в себя все, надрачивая его член. - Бляяяяяяять!, - раздается на весь дом. Фантазии развеиваются, а Доминик остается наедине с реальностью: он сидит на толчке, сжимая член, сочащийся спермой и стыдливо закрывает глаза. Каждая пролитая капля - как знак позора и унижения, которая пятнает пол под ним. Нехотя он выжимает последние капли и вытирается. Вечер испорчен окончательно. "Даже подрочить спокойно не дают!", - горестно думает он. Убрав всё лишнее и смыв для приличия унитаз, он удаляется из ванной с паршивыми мыслями. "Зашел, блять, к другу погреться!" Зайдя в комнату он нашел Беллами всё в том же положении. "Как я на него смотреть то буду?!". Весь злой, Доминик спрашивает, не задумываясь, спит ли тот: - Какого хера ты тут чихаешь?! Он представляет, как выглядит сейчас: злой, уставший, взъерошенный. Сам Мэтт на его фоне покажется писаным красавцем. Он поворачивается, вполне бодрый, будто и не засыпал совсем, какой-то хитрый, как лис, с гаденькой улыбкой на губах: - Что, проблемы с фонариком? И, резко отвернувшись, плюхается на подушку. А у самого вид такой, будто смочил редкостно остроумную корку. Доминик был готов поклясться, что тот улыбнулся еще шире. "С каких пор этот хер научился подкалывать? Ну пиздец». Уровень "пиздеца" в этот вечер зашкаливал настолько, что начинало казаться, что всё это ему снится. Сил на мысли и стыд уже не оставалось, поэтому он просто рухнул на кровать и сразу заснул.