Начало

Продрав глаза, Доминик понял, что завалился спать прямо на диване. Сонно оглядываясь вокруг, он увидел Мэттью, хлопочущего у стола. Он помешивал ложкой в кружке, пылающей паром, в которой, видимо, был налит чай. Он повернул голову к нему и улыбнулся. -О, проснулся! Мэтт поставил кружки и тарелку с печеньями на поднос и, по-хозяйски ухватившись за него, понес в сторону Доминика. -Извини, я тут похозяйничал у тебя, нашел печенье, сделал чай. Подумал, что проснувшись, ты захочешь пить. Даже со сна Дом умилился тому, с какой предусмотрительностью о нем заботились, и его невольно посетила мысль, что он того не заслуживает. Но все равно любезно принял поднос и поставил на столик рядом. Он вцепился в кружку с чаем и принюхался к его травяному запаху. Смачно отхлебнул, заев печенькой и облизался. С привкусом мяты, как он и любит. -Где ты нашел мяту? -В коробочке на столе. Прости, что взял, я подумал... -Не извиняйся, все хорошо. Если бы у Дома в руках не было горячей кружки, он бы обязательно его обнял, настолько милым он сейчас был. Мэттью тоже принялся за еду, с аппетитом уплетая печенье и хлебая чай. Опять на его его губах скопились крошки, и Доминик усмехнулся воспоминаниям. Услышав смешок, Мэтт озабоченно поинтересовался: -Что такое? -Да так, - загадочно начал Дом, - Просто вспомнил, как мы чаевничали так в первый раз. И как я хотел стряхнуть крошки с твоего лица. С этой фразы Мэттью заметно покраснел и примкнул губами к кружке, отведя взгляд. Доминик и сам удивился своей откровенности, насколько сильные перемены произошли с ним за несколько дней: от полной невосприимчивости до поражающей открытости. И такие перемены, на его взгляд, были только к лучшему. Допив чай, он стал дожидаться, пока Мэтт тоже отложит кружку, завороженно вглядываясь в него. Он рассматривал его нос, губы, глаза так, словно не видел его лет сто. Заметив на себе его взгляд, Мэттью озадаченно спросил: -Что-то не так? Доминик, будто не слыша его, продолжал пребывать в своих фантазиях. Где он обнимает его, гладит ладонью его щеку, целует... -Мэтт?.. - серьезно начинает он. -Да?, - Мэтт отвечает с какой-то опаской. -Можно мне?.. -Что? -Ну... Мэттью с минуту вытаращенно разглядывает его, пытаясь понять, что тот хочет, а когда замечает, как тот мимолетно облизывает губу, вспыхивает жарким румянцем и отводит взгляд, снова примкнув к кружке. -Подожди... Он усиленно пытается монотонно допивать свой чай и жевать печеньки, но под пристальным взглядом сидящего рядом Доминика ком застревает у него в горле, и даже проглотить жидкость для него становится проблемой. -Не смотри. - все еще не глядя на него, просит он, но Доминик непоколебим. Он жадно продолжает разглядывать его, и, даже не фокусируя взгляд, боковым зрением можно увидеть, как горят у него глаза. От этого Мэтт загорается еще сильнее, ему уже кажется, что у него температура. Он проигрывает в их немом соревновании, медленно ставит чашку с недопитым на дне чаем, садится ровно, положив руки на колени, как примерный мальчик, и впервые за все это время смотрит на Дома, как бы призывая: "Ну давай". Дом резко соскакивает со своего места, как будто услышав долгожданное "Пли!", и жадно набрасывается на Мэтта, валя его на спину и заставляя откинуться на диване. Тот роняет на узорчатый ворс свои темные волосы, краснеет еще сильнее, но взгляд так и кричит о желании своего обладателя. Подкрепленный этой уверенностью, Дом воодушевляется, но когда дело доходит до главного, теряется. "Что, прям так?.. Брать и целовать?", - он с минуту думает, как дурак, не решаясь на более близкий контакт, как вдруг Мэттью, прожигая его льдистой голубизной своих глаз, неожиданно бесстыдно и без доли сомнения просит: "Поцелуй меня". Это звучит так интимно, что Дом почувствовал, как сладко защемило в районе поясницы. Он ближе наклоняется к нему, слушая его прерывистое дыхание, щекочащее щеку, вдыхает его запах, старается запечатлеть в памяти каждую деталь. Затем медленно наклоняется ближе и почти невесомо целует в уголок губ, отчего скулы Мэтта вновь покрываются румянцем. Он дышит более глубоко, жарко выдыхая через рот, и в их мимолетных, нежных, неторопливых действиях невозможно разглядеть и тени той необузданной, животной нетерпимости, что обуревала их в ту ночь. Нет громких слов, что слетали с их губ тогда: все понятно и без них. Этот долгожданный момент хотелось растянуть подольше, смакуя каждый кусочек этого изысканного пирога, выискивая новые подробности и ощущая новые оттенки послевкусия. Губы Мэтта влажные и теплые от чая, от них приятно пахнет мятой. Доминик не может удержаться и сильнее прижимается к его губам своими, лениво целуя. Они играются какое-то время, сминая губы друг друга и проверяя, кто не вытерпит первый. Пока Дом не углубляет поцелуй, и их языки не сплетаются друг с другом в общем танце. Это не было поражением: это было началом нового этапа их своеобразной игры. Доминик наслаждался уже забытыми ощущениями от поцелуя с Беллами. Он уже успел соскучиться по его податливому юркому язычку, по этим влажным чмокающим звукам соприкасающихся губ, по его прикрытым векам и алым щекам. Вся эта картина разительно отличалась от того, что было между ними тогда. Сейчас всем руководил Дом, а от властной страсти Мэттью не осталось и следа. Он умел быть поразительно разным. Сейчас он был как послушный котенок: податливый, мурчащий ему в губы, разве только без ушек и хвоста. Его хрупкое тело хотелось трогать, исследовать, выискивать особо чувствительные точки и восхищаться его нахальной уверенностью в собственной угловатой сексуальности. Резкое осознание происходящего ударило в голову и вскружило ее еще больше. Неужели он, Дом, сейчас лежит на диване с этим патлатым чудом и зажимает его в своих объятиях, как в самых смелых мечтах, которые он отчаянно отказывался признавать даже для самого себя до последней минуты? Неужели они все преодолели? Нет, он чувствовал, что впереди их ждет еще много испытаний, подъемов и падений. Но он готов был пройти через них. Вместе с ним. Расчувствовавшись, он нежно куснул Мэтта за нижнюю губу, от чего тот удивленно пискнул. -Ты чего?, - он разомкнул глаза, и Доминик не без удовольствия заметил, как они потемнели, и как предательски дрожат его зрачки. Вместо ответа он вновь мокро поцеловал его, положил ладонь на его щеку и погладил, словно извиняясь. Его руки пустились в бесстыдный пляс по его телу и задрали злополучный колючий свитер кверху, обнажая плоскую вздымающуюся грудь и впалый живот. Никогда Доминик не мог подумать, что это зрелище может вызвать в нем такой трепет. Он, словно проверяя, настоящий ли парень лежит под ним, аккуратно, даже с опаской провел ладонью от груди до выпирающих костяшек таза, преодолевая сопротивление ребер, которые можно было легко посчитать. Он его прикосновений и щекотки Мэтт выгнулся и спустил свитер вниз. -Ох, Дом... Не так быстро... Эти слова, словно патока разлились по сознанию Дома, услаждая его аппетит еще больше. Он не убрал ладонь из под его футболки, а только добавил новую руку, нагло исследуя его тело и заставляя его выгибаться еще сильнее. Мэтт издавал нечленораздельные звуки, размякал еще сильнее, пыхтел, вошкался и вяло пытался выпутаться из его объятий. Наконец, он потерял терпение и одним рывком повалил Дома на спину, прижав к подушке дивана. Доминик едва успел сообразить, как резко поменялся расклад вещей, что не сразу заметил, как нахально горят у того глаза. Беллами не переставал удивлять. Он закрыл рот Дома руками, склонился над ним, щекоча падающими локонами его лицо, и шумно прошептал на ухо: -Я же сказал: не так быстро. Доминик в который раз дивился на него и на то, как резко он мог меняться: от послушного и покладистого до напористого и резкого. Невозможно было угадать, каким он будет в следующую секунду. Дому предстоял еще долгий путь исследования и анализа Белламовского темперамента. Но что-то подсказывало ему, что все карты не будут раскрыты до конца даже через много лет. Тем временем, пока Дом вел внутренние беседы с самим собой, Мэтт проворно слез с него, поправил свитер и убрал назойливые пряди с лица. Он не был опрятен, и элементарная ухоженность в большинстве случаев была ему чужда. Это был еще один пунктик к его неуловимому обаянию, которое Доминик пытался разгадать. Сам он достаточно щепетильно подходил к своему внешнему виду и был достаточно аккуратен. Его ванные полки были сплошь завалены всякими гелями, баночками, средствами от прыщей, коих у него не наблюдалось, зубными пастами различных вкусов и зубной щеткой в красивом футляре. В то время как Мэтт умывался обыкновенным мылом, чистил зубы самой обычной пастой и расковыривал прыщи до больших красных пятен, полагая, что так намного лучше. Эта самобытность каждого из них, их непохожесть составляла такой странный, но удивительно гармоничный по своему содержанию коктейль, что никто из них толком даже не мог понять, что нашел друг в друге. Но каждый из них еще с опаской относился к тому, что происходит между ними. Несмотря на то, что каждый втайне мечтал об этом, мысль о происходящем до сих пор кружила голову. Но каждый и так понимал, что чувствует другой, потому что чувствовал тоже самое. Это было видно по смущенным улыбкам, сияющих на их лицах при одном только взгляде друг на друга. Понемногу, преодолевая смущение, они учились проявлять свои чувства и привыкали друг к другу все больше. Тот резкий контраст в их отношениях пугал и заводил одновременно. Постоянно хотелось чего-то большего. С каждой новой победой над собой и своей стеснительностью башню сносило с такой силой, что выбивало вместе с собой остатки разума. Фантазии срывались с катушек и выделывали в голове такое, что щеки невольно окрашивались в алые цвета. Это новое, необъяснимое и вместе с тем такое запретное чувство пьянило и как демон из преисподней нашептывало внутри разума всякие похабненькие призывы к действию, на которые они еще были не готовы. Но несмотря на то, что происходящее объяснялось с трудом, каждый подсознательно испытывал облегчение и чувствовал, что наконец-то движется в правильном направлении. После их игривых шалостей Мэтт стал потихоньку собираться домой и уже вскоре стоял у порога, ожидая прощания вслед. Доминик лениво встал с дивана и подошел к нему, пытаясь угадать его реакцию. Тот стоял тихо, скрестив руки на груди и по обыкновению метал быстрые взгляды. Тут Доминик почувствовал, что смущается не меньше него. Он остался стоять, как истукан, почесывая макушку, не решаясь сказать ни слова. Пока Мэттью сам резко не подлетел к нему, чмокнул в щеку и убежал на улицу с прощальным: "Пока!". Влажный след продолжал разъедать щеку Доминика, заставляя краснеть его еще больше, но вместе с этим получать неописуемое удовольствие и дарить радость. Тихое и едва слышное: "Пока" раздалось Мэтту вслед, но он уже был слишком далеко, чтобы его услышать. *** Остаток дня Доминик слонялся по дому, словно пьяный, вспоминая события дня и жмурясь от удовольствия. Пришедшие после работы родители сразу почуяли неладное, когда увидели, как за ужином Дом улыбался, вечно отводил довольный взгляд и с деланным интересом разглядывал содержимое тарелки. Он почти не притронулся к еде: его любимому мясу по-французски с овощным салатом. На вопрос: "Все в порядке?" Доминик ответил рассеянным взглядом в никуда и отстраненным: - А меня из группы выкинули... Он сказал это таким довольным голосом, что мать даже забеспокоилась: - Поэтому ты так доволен? Доминику было лень придумывать разумное объяснение, поэтому он ответил невнятным и не менее странным: - Угу. Родители удивленно переглянулись и решили не доставать своего сына дополнительными вопросами. Но когда во время мытья посуды Доминик начал тихо, но достаточно отчетливо хихикать, у них появились серьезные основания для беспокойства. - Ты заболел? Дом не отвечал. Только убрал тарелку в шкаф, подлетел к маме, звонко чмокнув ее в щеку, и убежал к себе в комнату. Отец Дома по-доброму ухмыльнулся и сказал матери: - Оставь его, возможно, малец наконец-то влюбился. - Ох! Если бы... - она вздохнула мечтательно. Тем временем, Дом лежал в своей кровати и проклинал всех и вся за то, что у него рядом нет даже крохотной фотокарточки с Мэттом. Он сам себя не узнавал. Влюбленность делала его не похожим на самого себя. Он чувствовал одновременно и прилив сил, и изнуряющую слабость. Ему хотелось кричать на весь мир, делиться со всеми, но это было непозволительно. Каждую минуту он вспоминал о Мэттью. Думал, чем он занимается, представлял, как он смешно двигает носом и улыбается. Дом ходил по комнате, занимался всякой чепухой и представлял, что все это время Мэтт видит его. Про себя он выстраивал диалог их беседы, представлял, как тот прореагирует на ту или иную фразу, пытался придумать тупые шутки и слышал внутри собственной головы его смех. Ночь была бессонной. Может потому, что он уже достаточно поспал днем, а может потому, что он был слишком взбудоражен и возбужден в самом невинном значении этого слова. Радость обуревала его, ему хотелось сорваться с места, ускользнуть из дома, залезть к Мэттью и провести с ним всю ночь в беседах и нежных объятиях. Он заснул от перевозбуждения, твердо уверенный, что поутру позвонит Мэтту. - Алло?.. - в трубке раздался хриплый сонный голос. - Я тебя разбудил? - Нет. Дом улыбнулся, зная, что это ложь. Но не подал виду. - Пойдем куда-нибудь? - Конечно, если ты хочешь... - Отлично, я зайду за тобой. Жди. В своей одержимости Мэттом Дом совсем забросил школу и не появлялся там уже давно. Но эта мысль, которая в обычное время должна была неприятно щекотать совесть, сейчас не вызывала никаких эмоций. « Как нибудь я обязательно схожу туда», - отмахивался от обязанностей Ховард. Сейчас же были дела поважнее и гораздо приятнее — сходить с Мэттом куда-нибудь и, возможно, обсудить вопросы их музыкального будущего, которое волновало его куда больше, чем учеба. Доминик уже по привычке позвонил в дверь. Скоро послышались громкие шаги. На пороге показался Мэтт в своей пуховой куртке и толстой шапке с отворотом. Он выглядел в этой шапке так нелепо и смешно, с выглядывающими их под нее темными длинными прядями, что Дом улыбнулся. - Пошли. Гитарист продолжал стоять и, кажется, чего-то ждать. - Чего ты? Пошли! - недоуменно воскликнул Дом. - А приветствие?.. - Мэтт недовольно протянул ему в ответ. - Ну... Привет. Пошли уже! У тебя мама дома? Но гитарист не унимался и продолжал стоять. - А нормальное приветствие? Загадочность и дотошность Мэтта сегодня превышали все допустимые нормы, и Дом растерялся, не зная, что сказать, поэтому решил привычно съязвить. Он принял торжественный вид и громко воскликнул: - Дорогой Мэттью... Какое у тебя второе имя? - Джеймс, - смущенно, но с улыбкой ответил Мэтт. - Дорогой Мэттью Джеймс Беллами! Не соизволите ли вы покинуть ваше пристанище и отправиться со мной на увлекательную прогулку? - с этими словами он слегка поклонился ему. Мэтт засиял от радости и засмеялся. - Дурень... Он потянулся к Дому и чмокнул его в щеку. - Я просто хотел, чтобы ты меня поцеловал,- сказал он и, хлопнув дверью, пошел по тропинке от дома. Дойдя до дороги, он остановился и окликнул по-прежнему ошарашенно стоящего у его двери Дома. - Ну, чего стоишь? Пошли! Доминик в который раз почувствовал себя идиотом. Счастливым идиотом. Он обернулся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не видел, и, потирая горящую щеку, направился за Мэттом. Для декабря погода стояла просто чудная: тихо шел пушистый снег, ветра не было, а небо было удивительно голубое в такой морозный день. - Пошли в парк? - Пойдем. Мэтт сейчас казался таким таинственным, и, казалось, представляет собой целый сгусток ласки и нежности. Доминик уже было хотел взять его за руку, но вовремя сдержался. «Тупое общество», - с гневом подумал он, но обида быстро отступила, когда Мэтт улыбнулся ему и бросил на него свой теплый взгляд. - Ты чего злишься? «Черт, он что, видит меня насквозь?». - Да так... В очередной раз выругался на наш тупой мир, в котором я не могу просто взять дорогого мне человека за руку на улице. Мэтт с секунду думал, о чем он говорит, а когда понял, расширил глаза и принял разочарованный вид. Дом уже пожалел, что расстроил его. Он ткнул его локтем в бок со словами: - Эй, не унывай. Найду я нам местечко, чтобы потрогать твои прекрасные руки. Последнюю фразу он сказал как можно тише, чтобы слышал один только Мэтт, и это звучало так заговорчески и многообещающе, что Мэтт довольно сощурился и посмотрел на Дома. - Кажется, я знаю такое место. Он быстро отвел взгляд и уткнулся носом в ворот куртки, отказываясь смотреть Дому в глаза и ожидая, что создал интригу, и это действительно было так. Доминик выжидающе поглядел на него, ожидая ответа. - Потом узнаешь, - еще более загадочно протянул тот и отвернулся, пряча озорную улыбку. Хорошая погода настраивала на веселый лад. Выйдя на людную улицу, они тут же были утянуты неожиданно быстрым и шумным потоком людей, и, как бы повинуясь течению, они послушно плыли в известном им направлении. Вскоре они оказались у входа в парк, окаймленного ветвистыми голыми желязяками, а толпа тут же резко исчезла, так же резко и неожиданно, как и появилась, словно растворяясь в воздухе. Все вокруг казалось каким-то сказочным и нереальным. Обоих не отпускало приятное чувство, будто вот-вот случится что-нибудь чудесное. Они направились в одинокий парк, завлекавший своих посетителей яркими рекламами и одеялами нетронутого переливающегося снега. Они шли, жадно всматриваясь в окружающий привычный пейзаж, который видели уже много раз, но сейчас он был как-то по-особенному уютен и приятен. Дом загляделся на огромный могучий дуб, гордо красующийся в самом центре парка, когда вдруг почувствовал, как его резко схватили за руку и утянули в сторону. Он обнаружил, что находится в маленькой теплой комнатке, а рядом сидит хитро улыбающийся Мэтт. Спереди был едва виден темный объектив камеры, а рядом приклеена простая инструкция, что нужно делать. - Ты что, уволок меня в будку для фотографий? Довольный Мэтт кивнул. Он встал и властно произнес: - Снимай куртку и шапку. От такой выходки Дом оробел. - Тут тепло,- объяснил он, указывая на плотно закрытую дверь, - И совсем ничего не видно,- с этими словами он игриво закусил губу, и в этот момент Дом, пожалуй, в первый раз мог сказать, что тот выглядит действительно сексуально, даже в своей необъятной нелепой куртке. Его игривость заводила, и Ховард без промедления снял всё положенное. Мэттью последовал его примеру, но сделал это не быстро и нетерпеливо, как он, а достаточно медленно и искусительно. Он шумно расстегнул молнию, роняя куртку на пол и покачивая бедрами, стянул шапку и встряхнул своей шевелюрой. Казалось, что в этой маленькой тесной будке в нем проснулся настоящий голодный зверь. Внешне он нисколько не поменялся: все такой же острый и тонкий, но было в нем что-то такое, чего Дом не замечал раньше. То ли его поразила резко отступившая стеснительность Мэтта, то ли его решительность - он не знал. Но думать и не пришлось. Тонкими пальцами Мэтт запустил пару монет в автомат, после чего тот начал пикать, отсчитывая секунды до первого снимка. Мэттью торопливо накинулся на Дома, сел ему на ноги и примкнул к его губам. От такой неожиданности Дом буквально опешил, но Мэттью был решителен как никогда. Он повернул их головы так, чтобы каждый попал в кадр и комната в первый раз озарилась ярким светом. Этот тикающий звук, вспышки камеры и Мэтт, ерзающий на нём просто сводили Дома с ума. Сердце учащенно билось, стало даже слишком жарко для холодного зимнего утра, но не успел он сориентироваться, как Мэтт уже принял новую позу, поставив ноги по обе стороны от его туловища. Он на секунду разорвал поцелуй, нависая над ним сверху, чтобы удобнее устроиться, и тут Дом обратил внимание на его влажные от слюны покрасневшие губы, от чего ему дьявольски захотелось повиноваться его игре. Он притянул его ближе к себе, тиканье стало учащаться, возвещая о скором нажатии затвора, и Дом торопливо попытался немного развернуться к камере, параллельно с этим задирая свитер Мэтта и обнажая его поясницу. Раздался второй щелчок. Мэтт тут же отлип от него, метая искры глазами, и начал вошкаться, снова меняя позу. Казалось, что он основательно готовился к этой фотосессии - настолько уверенно и раскованно он вел себя, что это даже пугало, в то время, как Дом едва успевал сообразить, что вообще происходит. Мэтт слез с его ног, сел рядом на коленки и склонился над его шеей, посасывая и кусая, от чего Дом откинул голову, прикрыл глаза и томно выдохнул. Тут раздался третий щелчок, и вспышка вновь озарила это темное помещение. Ослепленный Доминик забыл, где он находится. Это вечное движение, поцелуи, раздражающий звук - все это сносило крышу так, что он буквально терял координацию. Но, к его собственному удивлению, он как-то нащупал лицо Мэтта и остановил пальцы на его губах. Мэтт слегка запрокинул голову и приоткрыл рот, позволяя пальцам проникнуть глубже. Когда две фаланги были уже у него во рту, Мэтт сомкнул губы и начал водить головой вперед-назад, скользя влажными губами по тонким пальцам. От этого зрелища голова Дома пошла кругом, похоть, граничащая с безумием, захватила его, и он почувствовал жаркое тепло в районе паха. Только сейчас он понял, как каменно у него стоит. Откуда ни возьмись раздался новый звук, и четвертый кадр был готов. Казалось, эти несколько десятков секунд длились вечность, и Доминик уже успел изрядно подустать от этой горячей фотосессии. Но тут, по видимому, наступил коронный момент для Мэтта. Он быстро снял с себя свитер и оказался с полностью нагим торсом. Парень проворно придвинулся к Дому, целуя в губы, взял его руку и положил его ладонь себе на ягодицу, заставляя сильнее сжимать. Он сильнее обхватил его руками, выгнулся в пояснице и сладко застонал ему в губы, как вдруг раздался последний щелчок. Через секунду Мэтт уже разорвал их поцелуй, посмотрел на Дома взглядом, полным безумия, вскочил и тут же начал поспешно натягивать на себя всю одежду. Ошеломленный Доминик продолжал вытаращенно разглядывать его. Мэтт скользнул по нему глазами от головы до пяток и, когда заметил его натянутые в районе паха брюки, коварно улыбнулся. Дом, мягко говоря, пребывал в состоянии шока от этого человека. Еще секунду назад он был такой раскованный, дерзкий, даже развратный, а сейчас уже был полностью облачен в свою бесформенную куртку, нелепую шапку и смотрел на него таким невинным и непонимающим взглядом, будто и не он только что сидел полуголый на его коленях и вытворял просто удивительные вещи. - Чего сидишь, одевайся, холодно же. Дом лениво стал натягивать на себя вещи, как вдруг из железной щелки полезла белая полосочка снимков. Он поспешно взял и начал жадно её рассматривать, но Мэтт вырвал её у него из рук, положил в конверт, провел по краю языком, крепко запечатал и торжественно вручил ему: - Не открывай, посмотришь дома. Это мой подарок тебе на День рождения. Я ведь так ничего и не подарил тебе. Хоть Доминик и не видел толком этих снимков, но ощущения от их создания были непередаваемые, а это уже было достойной кандидатурой на звание лучшего подарка на День рождения. Он послушно запихнул конверт в карман и последовал за Мэттью, который уже ждал его на улице. Тот выглядел так странно: немного разгоряченный, взбудораженный, с покрасневшими щеками, на фоне такой серой холодной картины, что, казалось, он скоро загорится и подожжет все вокруг. Доминик с любовью посмотрел на него и произнес: - Спасибо за подарок, я обязательно посмотрю его. Перед ним стоял его привычный Мэтт: мнущийся на месте, неловкий и безмерно... красивый? И правда, сейчас он показался Доминику ужасно красивым, хоть он никогда и не мог сказать про него такое. В брюках по-прежнему неприятно зудело, руки так и чесались затащить Мэтта обратно в эту комнатушку и сделать с ним все, что ему захочется. Видимо, его взгляд так красноречиво сообщал о его желании, что Мэтт пообещал ему: «Позже» и кинул быстрый взгляд на его ширинку, как бы поясняя. Весь в предвкушении, Дом запихнул руки в карманы, пытаясь прикрыть свой стояк, и пошел вслед за уходящим Беллами. Они шли тихо, не разговаривая, наслаждаясь этой минутой и стараясь успокоиться после бурной фотосессии. Несмотря на то, что Мэтт старался не подавать вида, что возбужден, некоторые его действия говорили сами за себя: он вечно заливался краской, прикрывал глаза и томно вздыхал, успокаиваясь. Это было так странно: идти бок о бок с тем, кого хочешь до трясущихся коленок, сгорая внутри от желания, в то время, как окружающая природа, как назло, была удушающе спокойна и холодна, ни капли не соответствуя их внутреннему состоянию. Они переглянулись, и каждый нашел во взгляде другого отражение собственных чувств — эти подрагивающие зрачки, застланные поволокой возбуждения, и узкая от желания радужка глаз. Дом просто разрывался изнутри: с одной стороны, хотелось остаться с Мэттом, а с другой - сорваться с места и побежать домой, разглядывать фотографии и наконец-то удовлетворить себя. Он прикрыл глаза, представляя, как хорошо ему будет приносить себе удовольствие, как ярко и образно будет его видение, генерируемое этими жаркими снимками. Он закусил губу и понял, что не может больше сдерживаться. Фантазия не унималась, а память, как назло, была удивительно ясна и точна в своих воспоминаниях. Натягивать куртку стало уже невыносимо, и он резко побежал, крича что-то на прощание и понимая, какой похотливой сволочью выглядит сейчас, не в состоянии даже унять свое возбуждение. Но он был уверен, что Мэтт поймет его. Единственное, о чем он думал в эти минуты, запыхаясь и буквально дрожа от нетерпения - это о предстоящей разрядке. Давно у него не возникало такого острого желания прикоснуться к себе. Плоть ныла нещадно, и он уже не задумывался, что дома может оказаться мать, которая, мягко говоря, удивится, встретив разгоряченного и возбужденного сына раньше, чем заканчиваются уроки. Когда он забежал в квартиру, его встретила родная удушающая тишина, которая словно специально выгнала всех обитателей этого дома, чтобы осуществить желание Доминика. Он сбросил с себя верхнюю одежду, вытащил конверт из кармана и помчался к себе в комнату. Рухнув на кровать, он стал трясущимися пальцами разрывать бумагу, обнажая поблескивающие глянцевые кадры. Со стороны это выглядело еще прекраснее, чем он себе представлял. Чтобы отсрочить преждевременную разрядку, он прикрыл глаза и поспешно снял с себя брюки. Прикоснулся к ноющему члену через тонкую ткать нижнего белья, погладил нежно и нетерпеливо. Открыл глаза и вновь посмотрел на снимки, неожиданно громко выдохнув. На первой Мэтт сидит на его ногах и смачно целует в губы. Его выражение на лице еще лучше и более возбуждающе, чем можно было вообразить. Дом стягивает боксеры и дарит себе долгожданную свободу действий. На втором снимке его рука покоится на талии Мэтта, обнажая поясницу. Дом впервые нормально прикасается к члену, массируя головку, проводит по всей длине кончиками пальцев, представляя вместо своих рук чужие. На следующей фотографии Мэтт нежно посасывает его шею, а его собственная голова откинута, глаза сомкнуты, рот чуть-чуть приоткрыт, и все лицо искажено гримасой бесконтрольного возбуждения. От этого застывшего чувства наслаждения на собственном лице словно подкидывает его и заставляет уже яростно водить рукой по члену, растирая смазку по всей длине. Он старается рассматривать каждый снимок поочередно, не торопясь и не переходя на следующий, чтобы продлить наслаждение. Эти крохотные цветные картинки вызывали в нем бОльший восторг, чем любой из толстых журналов, покоящихся под его кроватью, бережно спрятанных в коробке. Осознание того, что это его парень на этих снимках так нежно целует и ласкает его, просто сводило с ума. Он нечасто видел его таким напористым и решительным, но эти редкие приступы ласки с его стороны обескураживали и приносили небывалое удовольствие, контрастируя с тем спокойным и застенчивым Беллами, что он видел каждый день. Взгляд скользнул по следующему снимку, пожалуй, самому горячему из всех. Щеки Мэтта горят, непослушные волосы лезут в глаза, в то время как сам он покорно облизывает два пальца Дома своими покрасневшими губками. Ховард уже нещадно вдалбливается в ладонь, испуская приглушенные стоны. Как сладко было представлять на месте собственной руки маленький, но удивительно умелый рот Мэтта, его тонкие губы, а вместо собственных вздохов его протяжное мычание в его член. Щеки Дома залились румянцем от этой фантазии, голова начала кружиться, он почти перестал слышать что-либо, словно поглощенный той атмосферой, что сам для себя придумал, и уже откровенно стонал, не сдерживаясь. Палец, закрывавший последний снимок, прибереженный на закуску, отодвинулся в сторону, представляя своему зрителю чудесный вид на голый субтильный торс Мэтта, его изогнутую в пояснице спину, его зажмуренные глаза и руки Дома, страстно сжимающие его ягодицы. Через секунду дом наполнился протяжным сладким стоном, доносящимся из комнаты Доминика, беззастенчиво выжимающего из себя остатки разрядки. Оргазм был удивительно яркий, словно взрыв, чего с ним не происходило еще давно. В благодарность своему немому партнеру, застывшему на глянцевой бумаге, он погладил пальцем снимки и сухо поцеловал, стараясь не запачкать. - Домми, ты уже дома? - снизу послышался громкий крик матери, поднимающейся по лестнице. Доминик поспешно убрал снимки в концерт, швырнул их в ящик, укрылся одеялом, свернувшись в калачик, и закрыл глаза, надеясь, что мать не слышала стонов и теперь не разглядит отголоска оргазма, что, наверняка, плескался в них. Мать приоткрыла скрипящую дверь и тихо зашла, постукивая каблуками и медленно подходя к его кровати. Он отчаянно пытался держать глаза закрытыми, но веки предательски дрожали от непривычки и перевозбуждения. - Тебе плохо? - озабоченный вопрос матери заставил Дома подать голос. - Я просто устал, мам. - невнятно пробурчал он. Даже сквозь закрытые веки он понял, что мама не очень-то и поверила ему. Она заботливо коснулась ладонью его лба, проверяя температуру, и медленно вышла, оставляя Доминика остывать после яркого всплеска. Он спустился вниз после недолгого сна, когда уже все собрались на кухне. Мать хлопотала у плиты, чайник радостно свистел, а отец сидел за столом, кидая нетерпеливые взгляды на пылающие жаром тарелки. - О, смотрите, кто у нас проснулся! Мама была как никогда в настроении. Мягкими движениями она усадила его за стол и порхала туда-сюда, как птичка, разнося еду. Все начали оживленно есть. Дом же не чувствовал голода, поэтому сиротливо перебирал еду по тарелке и громко пил чай. Мать обеспокоенно посмотрела на него: - Ты совсем ничего не ешь! Ты обедал вообще? - Да, - соврал он. Мама знала, что это не так, но отвела разговор в другую сторону. - Дом, нам с папой нужно с тобой поговорить. Наверное, любой подросток покрывается неприятными мурашками при этих словах и пытается угадать у себя в голове, какой из его самых страшных грехов они могли узнать. - Дом, кто она? Ничего не понимая, Дом вылупился на них, продолжая перебирать еду. - Кто? - Та девушка, в которую ты влюблен. Тут Доминик, кажется, начал понимать. То, как он вел себя дома в последнее время, могло показаться странным кому угодно, тем более, это не могло ускользнуть от проницательного взгляда матери. И единственное, чем можно объяснить его странности — это влюбленность. И, на самом деле, родители были абсолютно правы. Отмахиваться было бесполезно. - Мы же видим, в каком ты состоянии. Вечно спишь, ходишь потерянный по дому, улыбаешься без повода, почти не ешь и ни с кем не общаешься. Кто эта девушка, что забрала твое сердце? При этом сравнении Доминик ласково улыбнулся своей «девушке». - Я ее знаю? - Думаю, нет, мам. - Какая она? - Нуу, - Доминик впал в приятную задумчивость, пытаясь выцепить подробности внешности своей "возлюбленной". - Она невысокая, худенькая, у нее темно-каштановые волосы где-то по плечо, - на этих словах он обозначил рукой примерную длину, - у нее светло-голубые глаза, тонкие пальцы... - Ну все-все, - отец прервал его мечтательный поток мыслей, - в такую красавицу, как ты описываешь, я бы и сам влюбился. Мать по-насмешливому сурово посмотрела на него, а Дом захихикал, отворачиваясь и представляя реакцию отца, если бы он действительно увидел его «красавицу» воочию. Когда напряжение немного спало, и он увидел расслабленные улыбки на лицах родителей, он смог приняться за еду. Мама с гордостью разглядывала его. - Дом, я так рада за тебя. Так давно тебе никто не нравился. Тем более, так сильно. - Не то слово, - довольно ответил он, уплетая спагетти.