Начало

Все последующие дни они с Мэттом проводили вместе. О школе никто уже и не вспоминал. Каждый день они встречались с утра и гуляли, гуляли... По паркам, аллеям, вдоль широких и узких улиц, ютились в темных углах, прячась от посторонних глаз, и безмерно счастливые отправлялись по домам, не желая расставаться даже на несколько часов. Дома они продолжали находиться вместе, не физически, но морально. Иногда они созванивались по телефону, просто слушали дыхание на другом конце провода и счастливо улыбались. Всё происходящее казалось каким-то нереальным, необъяснимым. Весь тот кошмар, что им пришлось испытать, был уже далеко в прошлом, и трудно было даже поверить в то, что сейчас они могут быть вместе столько, сколько хотят. За короткий срок они успели понять, что такое настоящая свобода. Снаружи на них действовало ещё много преград, но внутренне каждый безнаказанно мог мечтать друг о друге, не сдерживая собственных мыслей и не коря себя за то, что он «не такой», что уже было большим достижением. Вместе они освободились от тех оков, что связывали их до этого, приняли себя и всё вокруг таким, какое оно есть, и искренне полюбили. Дом чувствовал себя так, будто заболевает. Словно он находится под каким-то куполом, сквозь который не проникают другие мысли, кроме как о Мэтте. Мэттью, Мэтти, Мэтт... Столько много вариаций, а мурашки при произнесении каждой одни и те же. Удивительная это штука — влюбленность. Доминик вечно думал о Беллами, но он всегда старался сдерживаться, осечь себя, чтобы продлить удовольствие следующей встречи, словно откладывая на потом лакомый кусочек пирога. Он даже боялся слишком много думать о нем, делал эту мысль почти священной и берег её из последних сил, упиваясь ею в минуты слабости перед собственным разумом. Они всё чаще болтали без умолку обо всем, что придет на ум, не задумываясь о том, что они говорят. Их влечение, не только к телам друг друга, но к разуму и сердцу, порождало бурю новых, доселе неизвестных им эмоций и чувств. Их физическая близость находилась ещё на той стадии, когда тело говорило «да», но здравый смысл еще сдерживал порывы своего обладателя. Дом всё чаще представлял у себя в голове его внешность, его движения, мимику, поцелуи, прикосновения, и изредка позволял себе замечтаться о чем-то более запретном, но от этого не менее манящем. Он много раз пытался представить то, какой бы Мэтт был в постели: податливый и покорный или своенравный и порывистый? Оба образа были одинаково сладки и по-своему хороши. Когда Дом задумывался об этом и начинал углубляться в море своих фантазий, заходя слишком далеко, какой-то невидимый предохранитель отбрасывал его мысли назад, куда-то в более целомудренное русло, чтобы не превращать каждодневную забаву в виде мечтаний в навязчивое желание, мешающее в жизни. Однажды они оказались у Беллами дома, в то время как его мама была на работе. Это был первый раз, когда Дом лицезрел Мэтта сидящим за пианино и максимально сосредоточенным. Его юркие пальцы ретиво отплясывали на клавишах, извлекая немного сумбурные, но интересные нотки. Мелодия чередовалась с порывистой и быстрой на спокойную и медленную, как это любил делать Мэтт как на гитаре, так и на пианино. Это была очередная импровизация, смесь джазовых оттенков и привычной классики . Поглощенный мелодией, Дом сидел рядом и послушно следовал взглядом за тонкими пальцами. Рот Мэттью был слегка приоткрыт в задумчивости, он изредка облизывался и хмурился, сосредотачиваясь на тех звуках, что он выжимал из этого инструмента. Доминик всегда восхищался его почти паучьими пальцами, казалось, что сломать их не представляет никакой трудности, достаточно только согнуть один палец, и он треснет пополам, как маковая хлебная палочка. У него были удивительно ухоженные и аккуратные ногти вытянутой формы. Особенно Дом любил, как сквозь тонкую кожу наружу пытаются пробраться тонкие косточки пясти, то выныривая, то снова прячась в худой плоти. Выпирающие косточки локтевой кости в районе запястья вызывали у него особый восторг и необъяснимое влечение. Он и сам не понимал, когда успел заполучить фетиш на кисти и пальцы, но это не волновало его. Ему хотелось только взять эти руки сейчас же, целовать, целовать вдоль синих венок, пускать его пальцы в свой рот и послушно посасывать, причмокивая. Но он просто не решался прервать его завораживающую игру, отрывая от любимого занятия. У инструмента Мэттью чувствовал себя в своей стихии и с головой погружался в пучину собственных чувств. По его виду казалось, будто он и не здесь совсем, а где-то далеко в своих мыслях, словно рыбак, достающий из закромов своего сознания очередные идеи и обороты. Отрывать его почти от волшебного ритуала — большой грех, поэтому Дом с удовольствием дослушал его музыкальное откровение, и, когда пальцы Мэтта отпустили истерзанные клавиши, нежно взял его ладонь в свою и поднес к губам, целуя в тыльную сторону. - У тебя волшебные руки. Мэттью зарделся. - Не больше, чем у тебя. - Нет, не говори так. Это абсолютно разные вещи. То, что делаю я, и то, что делаешь ты просто несоизмеримо. У тебя это получается как-то по-особенному волшебно. Мэттью не стал спорить, молчаливо и робко принимая похвалу. Доминик расправил его ладонь, разглядывая вытянутые длинные пальцы, и нежно гладил их. Касаясь губами, он стал осуществлять давно желанное действо, медленно пропуская пальцы внутрь теплого рта, и Мэттью резко вдохнул воздух от неожиданности. Дом пропустил их глубже на две фаланги, слегка задевая зубами и лаская языком. Он выпустил немного слюны и начал неторопливо подаваться головой то вперед, то назад, продолжая сверлить ошарашенного Мэттью томным взглядом из под опущенных ресниц. От этого зрелища Мэтт прикрыл глаза, и Дом заметил, как его щеки покрываются румянцем. Он сдавленно произнес, пытаясь заставить свой голос не дрожать: - Дом... Агх... Хватит, это слишком... - Слишком что? - Дом продолжал испытывать его терпение и насиловать взглядом. - Слишком... Жарко! - последнее слово Мэтт выдохнул с таким придыханием и чувственностью, что Дом покрылся мурашками. Он ещё много раз будет вспоминать этот звук в минуты особой нужды, представляя Мэтта, лежащего под ним. - Дом, правда, я не могу. Мэттью вытащил свои пальцы из его рта и начал перебирать ими, размазывая его слюну и как бы пытаясь высушить руку от злосчастной жидкости. - Ну, как хочешь, - немного обиженно ответил Дом. - Я.. понимаешь, я просто пока не могу дать тебе это... - разговор неожиданно зашел в давно волнующее их обоих русло. - Я еще не готов, Дом. А то, что ты делаешь, заставляет меня... - Заставляет что? - нетерпеливо выпалил Дом. - Заставляет мое тело дрожать,- Мэттью стал откровенным и дерзким, каким он бывал только в особых случаях, - заставляет меня представлять такие вещи, что все тело так и просится накинуться на тебя в ту же секунду, отдавая всего себя. В такие минуты я не могу совладать с собой, я понимаю, что вот-вот сорвусь. Но пока не могу. Расчувствовавшись, Дом обнял его и погладил по спине. - Мэттью, я чувствую то же самое, что и ты. И поверь, я готов ждать, сколько угодно. Я думаю, что этот момент наступит в нужное время, и тогда мы оба поймем, что готовы... Он сам не знал, откуда понабрался таких громких слов. Наверное, та бездонная нежность, что скопилась в нем, постепенно находила свой выход вот в таких неожиданных признаниях и откровениях. Но то, что он сказал, действительно было правдой. Мэттью в его объятиях немного успокоился и размяк, словно пытаясь слиться с Домом воедино несмотря на все эти толстые пуловеры и брюки. Он мягко отстранился и улыбнулся одними уголками губ, радуясь, что его поняли и поддержали. С тех пор температура между ними накалялась всё сильнее, стремительно набирая обороты. То и дело при очередной ласке кто-то из них позволял себе чуть больше, чем они условились. То "случайно" клали ладони на пах друг друга, ощущая, как ткань послушно натягивается под возбужденной плотью, то увлекались слишком сильно, начиная откровенно стонать, доводя друг друга до крайней точки. Все эти неловкости только всё больше склоняли их к более решительным действиям, испытывая их на прочность. Казалось, что вот-вот они сорвутся и наплюют на все условности, которые сами для себя придумали, боясь переступить невидимую черту. Их беззаботные встречи и мечтания были прерваны в один день. Тогда Дом вернулся домой, как обычно в последнее время счастливый, сияющий, свежий и даже немного опьяневший от этого сумасшедшего коктейля чувств, которым Мэтт поил его каждый день. Его встретила мама, на удивление серьезная и молчаливая. Она давно перестала выпытывать у него подробности его жизни, его девушки и прочих событий, происходящих в его жизни. Но в этот раз она начала: - Как в школе дела? - Нормально, мам. - Что нового? - Ничего, мам. Сейчас у нас нет серьезных тем, все достаточно легко и понятно. Нам сказали, что нас могут отпустить на каникулы на пару дней раньше, чем обычно! - сочинял Дом на лету. - Правда? Как здорово... Полагая, что он отвертелся от всех допросов на ближайшее время, Дом направился в свою комнату. - А как же ужин? - Ах, да. Мама была какой-то загадочной и на удивление тихой. Она не бегала, не суетилась, не прибирала ничего по дому, ничего не готовила. Только стояла у двери, скрестив руки, и задавала странные вопросы тихим голосом. Неожиданно резко она произнесла: - Доминик, скажи мне, как долго ты ещё будешь прогуливать? Дом замер. Мама называла его полным именем, а значит, она настроена как нельзя более серьезно. Он решил не отвечать раньше времени на заданный вопрос, ожидая подробностей того, что уже знает мама. Но она молчала. - Всмысле? - универсальная фраза на все времена, и тот, кто её придумал — гений изворотливости и простой хитрости. - В прямом, Доминик! Звонила миссис Хадженс, спросила меня, что с тобой случилось, и почему ты не появляешься в школе уже почти две недели! Дом снова молчал. Ему просто нечего было сказать. Он настолько увлекся общением с Мэттом, что о школе никто не вспоминал, кроме как по утрам, хватая при выходе для приличия рюкзак. - Доминик, я понимаю, у тебя играют гормоны. Ты нашел себе девушку, и я очень этому рада. Но обманывать родителей, учителей, прогуливать и не учиться — это просто верх наглости и распущенности! Кто будет за тебя работать, Доминик Ховард? - мама все больше распалялась. - Мы с отцом не сможем прокормить тебя до самой старости! Ты должен учиться, получать образование, работать! Ты должен понимать это! - Да, мам... - Никаких «да, мам»! Ты ничего не понимаешь, раз так делаешь! Ты не несешь абсолютно никакой ответственности за свои поступки и думаешь, что родители тебя всегда защитят и помогут тебе, но ты уже взрослый и должен... «Ну началось», - вздохнул Дом, но попытался не снимать с себя маску полностью заинтересованного сына. Мама говорила долго, будто с каждой секундой приобретая новые аргументы для упреков. Постепенно упреки по поводу учебы сменились другими, никак с этим не связанными, но это было не важно. Мама взорвалась и теперь вспоминала все его проколы и проступки, какие могла вспомнить. Доминик уже перестал слушать её. Он только сейчас понял, как устал. В последнее время он открыл для себя прекрасный способ защиты от таких слов, которые втаптывали тебя в грязь и приравнивали почти что к самому низкому из всех существ. Лучший вариант — абстрагироваться, попытаться подумать о чем-нибудь приятном, и вы, я думаю, поняли, о чем он стал вспоминать. В уши ему врезалась только последняя, самая громко произнесенная фраза: - С завтрашнего дня ты идешь в школу, и я прослежу за этим! В свободное время ты будешь делать уроки и показывать мне готовое домашнее задание, прямо как в первом классе! Я просто не верю, что в шестнадцать лет можно быть таким безответственным! Мы с папой в твоем возрасте... Дальнейший поток слов можно было вновь пропустить мимо ушей. Единственная мысль, которая возникла в его мозгу — это осознание того, что теперь они будут видеться с Мэттью гораздо реже и меньше. А, может быть, оно и к лучшему? Они сделают перерыв друг от друга, немного подстынут, ведь кажется, что вот-вот они слетят с катушек и перейдут тот барьер, что сами для себя создали. Расстроенный Доминик отправился к себе в комнату. Там он мог спокойно предаваться своим мечтаниям, не беспокоясь, что кто-то может застать его с расплывающимся от счастья лицом. На автомате он потянулся к телефону и набрал давно знакомый номер. В трубке раздался тихий любимый голос, Дом немного приободрился и улыбнулся. Он рассказал о том, что поведала ему мать. Мэттью прореагировал довольно болезненно. - То есть, мы теперь будем реже видеться? - даже сквозь трубку просвечивали нотки разочарования, сквозящие в его голосе и интонации. Дом попытался приободрить его. - Почему же. Если ты пойдешь в школу, мы увидимся там. Правда, я не смогу касаться тебя так... Как мы оба привыкли. Не сможем говорить о НАС. Не сможем... - Ну все, все... - Мэттью окончательно расстроился. Утешение не удалось. - Ну ладно тебе. Это повод сделать небольшую паузу и решить некоторые дела. - Например, какие? - Например, с учебой. Или тебя это совсем не волнует? Мэттью подумал секунду и ответил довольно уверенно. - Нет. Не волнует. У меня пропусков больше, чем у любого в нашей школе, я уже не боюсь никаких замечаний. А оценки... С этим я справлюсь, плевать. - Ну хорошо, а на наше музыкальное будущее тебе тоже плевать? Мэттью многозначительно молчал. Только сейчас Доминик вспомнил об их бывшей группе и о том, что этих людей им придется видеть в школе. По телу прошел неприятный холодок. - Дом, я боюсь. Доминик понимал, о чем он говорил. Речь шла даже не о том, что они остались без бэнда, просто Мэттью боялся огласки их выходки и громкого пинка под зад из группы, в которой Дом играл не первый год. Должно быть, все в школе уже были в курсе и ломали головы, из-за чего такое могло произойти. Да и ещё их совместные прогулы. Это могло вызвать лишние подозрения. Дом попытался уверить его: - Мэтт, они ничего не скажут. - Правда?.. - Правда. Какими бы засранцами и гомофобами они ни были, они умеют держать язык за зубами, когда это надо, и не будут подставлять меня. К тому же, скажи они об этом всем, это подпортило бы их репутацию, мол вот, с гомосеками играли... - Не говори так, Дом, - серьезно проговорил Мэтт, - мне неприятно это слушать... Эти дурацкие обвинения. Это все так глупо. Какое их дело вообще? - Мэтт, прости меня, но это жизнь. И окружающие не понимают того, что чувствуем мы. Они просто заложники тупых общественных стереотипов, не привыкшие выходить за рамки дозволенного и мыслить шире. Признаться честно, я и сам такой был, пока... - Пока что? - Мэтт был нетерпелив и взволнован, предвкушая комплимент. - Пока не встретил тебя. Молчание в трубке как нельзя красноречивее описывало чувства человека по другую сторону провода. Доминик слушал его дыхание и думал о своем. Эти слова так легко слетали с его губ, что даже пугали своей откровенностью. Ещё недавно он бы вряд ли смог такое сказать. Но сейчас все было по-другому. Изменились их чувства друг к другу, изменились их отношения, они стали более доверительными и обоюдными, чем раньше. Неожиданно голос из трубки вывел его из ступора. - Дом, я так люблю, когда ты говоришь такие вещи. - А я люблю, когда ты признаешься в том, что ты любишь. Последняя фраза звучала немного более двусмысленно, чем хотел этого Дом. Но так было даже лучше. Мэтт торопливо попрощался с ним, и в его голосе послышалась та нотка нетерпения и смущения, которую Дом так любил. Следующее утро, к его удивлению, не вызвало в нем никакого волнения или тревоги о том, что будет дальше. Все чувства заменила тупая смиренность и покорность судьбе. Он не заботился ни о ребятах из группы, ни о других людях, видеть которых он совершенно не хотел. «Будь, что будет», - думал он. Вчера они не договаривались с Мэттом об утренней встрече, и, пожалуй, так было даже лучше. У него в голове уже назрело какое-то подобие плана дальнейших действий, в который входила встреча с одним очень прытким человеком, который мог быть им полезен. Их дуэту нужен был басист, как ни крути, а этот парень мог помочь его найти. В школе все было на удивление обычно. За те почти десять дней, что он не был в школе, ничего не изменилось, все текло старым, скучным чередом. Пола он встретил в школьном людном коридоре и успел только перекинуться с ним только безразличным пустым взглядом. Эта встреча не пробудила в нем никаких чувств. Он не боялся его, не боялся, что тот расскажет что-то, и вообще, теперь их ничего не связывало. Дому пришлось выслушать наставление от классного руководителя — относительно молодой женщины, с бешеным воодушевлением относящейся к своей работе. Она любила детей, и даже старшеклассников, которые уже были не теми послушными наивными кулечками родительской любви, какими они приходили в первый класс. Миссис Беннетт с материнской заботой относилась к своим ученикам, но могла и по-отцовски отсчитать их за проступки. Дом не боялся её гнева. Он длился только первые минуты, пока она говорила, затем стоило сделать щенячьи глазки, и добрая учительница уже чуть ли не извинялась за свою «настойчивость» и «требовательность», как она смела изъясняться. Хотя все эти качества в реальности были ничем иным, как просто подражанием более строгим и бывалым учителям, чье сердце уже давно, наверное, превратилось в камень. Ближе к полудню Дом нашел того, кого искал. Темноволосый мальчишка со стрижкой «под горшок» несся куда-то по коридорам, наверняка, решая важные вопросы, которые он вечно улаживал. Дом окликнул его. Взбалмошный паренек живо ответил на его крик приветственным жестом. - Аааа, Доминик! Блондинка ты наша! Как поживаешь? Дом улыбнулся ему искренней улыбкой. У всех окружающих Том вызывал только положительные эмоции за счет его неиссякаемой энергии и позитива. - Все отлично, Том. Только вот я хотел к тебе обратиться... Не дав ему закончить, парень догадался о его просьбе. - А, вам с Мэттом басюга нужен? - Что? Как ты это... - Я знаю все, Дом, не забивай себе голову по пустякам. Его молниеносная реакция и отзывчивость поражали. То, с какой скоростью он додумывал за собеседника все его просьбы, делало его нужным и полезным человеком. Еще, он один из тех, кто первым узнает обо всем и вся, что происходит в округе. - Да ты угадал, черт подери! Нам нужен басист! Но откуда ты знаешь Мэтта? - Я же говорю: знаю. Тебе не нужно об этом думать. А басиста я вам могу подыскать, можешь на меня рассчитывать. Дом поблагодарил старого друга, и тот пулей унесся куда-то по коридору, навстречу новым авантюрам и делам, а его эпичный уход сопровождался раскатистым звуком прозвеневшего звонка на урок. В конце школьного дня Дом ждал Мэтта на выходе из школы. Вскоре из пестрой толпы усталых школьников Доминик различил каштановую макушку проходящего мимо Мэтта. Он окликнул его, на что парень удивленно вытаращился на него. Признаться, выглядел он просто очаровательно: объемная рубашка с повязанным полосатым галстуком, длинные широкие брюки, да и вообще весь он был такой непривычно аккуратный, чистенький, что хотелось зажать его прямо здесь и сейчас. Мэтт подал знак, что скоро придет, и направился в раздевалку. Из неё он вышел такой, каким Дом его видел каждый день: мешковатый, бомжеватого вида парень, ничем не примечательный с виду, но такой интригующий при более близком общении. - У тебя кто-нибудь есть дома? Мэтт недоверчиво посмотрел на него. - Надо обсудить будущие перспективы, - деловитым тоном пояснил Дом. Хотя обсуждения там и было ровно на две минуты, потому что еще ничего не было решено толком, Дом очень хотел найти повод оказаться наедине с Мэттью, не слишком выдавая своего желания. Но это получалось плохо. Мэтт уловил его бесталантно скрываемое вожделение, но решил не подавать вида. - Нет. Никого нет. Можем обсудить у меня. И одарил его таким взглядом, что теперь уже Доминик чувствовал себя жертвой чьего- то вожделения. Эта вечная смена ролей между ними не давала соскучиться. То один, то другой периодически тянули одеяло на себя, беря инициативу в свои руки. Но почему-то чаще выходило так, что инициатором всех дурманяще-приятных вещей, о которых говорить посторонним было бы просто стыдно, оказывался Мэтт. Зайдя в уже знакомую квартиру, Доминик скинул с себя верхнюю мокрую одежду и откинулся на диване. Мэтт был удивительно медлителен и как-то выжидающе таинственен. Эти странные перемены в нем иногда бесили, но чаще всего вызывали какое-то тягучее щекочущее чувство в спинных позвонках. Мэтт продолжал медленно и размеренно снимать с себя вещи, вешая их в прихожей. Томящее разглядывание его сменилось неприкрытым раздражением у Доминика и он нетерпеливо выпалил: - Мэтт, ну сколько ты еще будешь копаться? Тот не ускорился ни на секунду, продолжая также медленно сворачивать шарф и раскладывать сумки. - Сейчас, только схожу на кухню. И скрылся за поворотом. - Иногда ты бываешь просто невыносимым, - признался Дом. Но в ответ не последовало ничего кроме удивленного мычания. Мэтт как бы переспрашивал, и Дом понял это, бесясь еще больше. - Я говорю, что... Тут из-за угла неспешно выплыл Мэтт. Уже переодетый в непривычно облегающую черную водолазку с широким вырезом, он вопросительно уставился на Доминика, продолжая мычать что-то нечленораздельное. Губами он обхватывал гладкую головку желтого банана, при этом отказываясь его кусать, а просто держа во рту. Он смотрел на него из под полуприкрытых век и одним взглядом просил продолжать. Этот вид заставил Доминика шумно сглотнуть выступившую слюну и отбил какое-либо желание говорить. Тогда Мэтт аккуратно отломил, именно отломил, а не откусил, губами кусочек и также медлительно отправил его в рот, пережевывая и мыча с набитым ртом: - Ну фто ты там говорил- то? После недолгой паузы Дом продолжил: - Я говорил, что иногда ты бываешь абсолютно невыносим,- честно признался он. - Например, сейчас. - А фто такое? - Мэтт всё ещё медленно пережевывал банан и совершенно неуклюже и откровенно строил из себя невинного паиньку, абсолютно не понимающего, что происходит. - Ну зачем ты так, Мэтт? У меня есть совсем немного времени до того, как мама поймет, что уроки закончились. Я должен буду позвонить ей из дома. - Ну так пойдем к тебе. Казалось, что Мэтт издевается над ним. Конечно, Дом хотел, чтобы он пошел. Но тогда можно было смело сказать «пока» урокам, учебе и прочим домашним делам, которые он обязан был выполнить. К тому же, неизвестно было, когда и во сколько точно придет домой кто-то из родителей, а это прямой риск оказаться пойманным за ласканием одного очень наглого подростка в игривом расположении духа. - Исключено,- эти слова дались ему с трудом. - Нужно делать дела и вообще... В ответ Мэтт посмотрел как-то забито и обиженно. - Ты что, не хочешь провести время со мной? - с этими словами он в очередной раз откусил банан, и Доминику показалось, что это длилось целую вечность. - Ну конечно, хочу! Но сейчас не время, Мэтт. Тот перестал сверлить его взглядом, а только отправил легким жестом руки истерзанную шкурку банана прямо в урну. - А я то думал, что что-то значу для тебя. При этом, вид у Мэтта был такой хитрый и загадочный, что было видно, что он говорит не в серьез, а просто играется с Домиником, заставляя его лишний раз понервничать и говорить все новые комплименты в его адрес. Но Дом все равно оправдывался, сам не зная, почему. Наверное, чтобы успокоить самого себя и лишний раз укоренить мысль о том, что сегодня — не подходящее время для их встреч, как бы сильно того не хотели оба. - Мэтт, ну ты же прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Но сейчас школа, мама... Ему мешали говорить. А именно теплые бедра, устроившиеся на его ногах и призывно трущиеся об него, вынимая всю душу. Мэтт сидел в своем любимом положении, расставив колени по обе стороны от его ног, не касаясь его ладонями, а только искусно балансируя на нем, не забывая сверлить взглядом. Кто бы мог знать, в какой трепет приводил Доминика этот застенчивый мальчишка, который умел быть удивительно нахальным в самые неожиданные моменты. Доминик не двигался под ним, молча принимал все ласки, чувствуя приятную дрожь во всех членах. Как ему хотелось сейчас же повалить его на этот диван, прижать всем телом, почувствовать на себе его дыхание, сжать тонкие запястья, разводя руки в стороны, выставляя на обзор всего его в чистом виде. Но тогда будет еще труднее остановиться, нежели сейчас. Он прикрыл глаза и постарался игнорировать трущиеся об него с нарастающей настойчивостью бедра. Давно Мэтт не соблазнял его так откровенно и отчаянно, уже почти не скрывая своего возбуждения, не строя из себя паиньку, жаждая только получить желаемое. Но Доминик сам удивился, откуда в нем нашлось столько душевной стойкости мягко отодвинуть Мэтта с себя, встать и начать напяливать на себя вещи. Обернувшись, он нашел Мэтта все в том же положении, что и оставил его минутой ранее: какого-то испуганного, удивленного, не способного даже пошевелиться. Впервые, пожалуй, он испытал на себе, каково это: не получить в ответ на свои ласки ничего в ответ и усомниться в собственной привлекательности для одного конкретного человека. Доминик подошел ближе и осторожно чмокнул его в губы. - Я правда сейчас не могу. И тихо вышел, аккуратно закрывая за собой дверь. Дорога до дома была болезненной в том плане, что приходилось постоянно скрывать и приглушать свое возбуждение, так сильно натягивающее широкие брюки. Одни воспоминания о том диване, Мэтте, его взгляде просто приводили его в жуткое уныние, и он готов был сорваться с места и побежать обратно. Но он сдерживался, как мог. Весь вечер Мэтт не звонил. Он вообще редко звонил первым, но почему-то в этот раз это молчание казалось особенно красноречивым результатом глубокой обиды на Доминика. Сидя за уроками и пытаясь сосредоточиться, Дом то и дело отгонял навязчивые мысли позвонить, попросить прощения, спросить, как у того дела, и вообще просто услышать его голос. Но необходимо было хотя бы первое время проявить усердие, а там уже и до каникул недалеко... Он поклялся себе, что когда исправит оценки хотя бы по нескольким предметам, сделает для Мэтта что-нибудь такое, чего между ними еще не было, и он начал учиться ещё упорнее, подстегивая себя желанным вознаграждением.