Начало

Дни шли, Доминик учился, как мог, даже иногда отвечал на уроках и всем своим видом выражал полную заинтересованность в учебе. Учителя хвалили его настрой, наивно полагая, что парень «взялся за ум», не зная о настоящей причине такого рвения. Их общение с Мэттом свелось к минимуму. Они изредка встречались в школьных коридорах, и за эти короткие свидания Мэтт успевал наградить Дома такой щедрой порцией укора, что тот чувствовал, что долго так продолжаться не может. А тем временем, декабрь стремительно близился к концу. Требования к учащимся стали более щадящими, и Дом почувствовал неожиданный прилив свободы и сил для новых свершений. Он вспомнил об их группе, если тот жалкий дуэтик можно было так обозвать, и в нем загорелось острое желание побыстрее увидеться с Томом, чтобы хоть как-то преодолеть застой в их коллективе. Тот не заставил себя ждать. Он встретился с Домом, и вместе они договорились, что в конце дня он познакомит их с «одним очень дельным парнем». После уроков Доминик нашел Мэтта, который всё ещё продолжал делать вид, что дуется, но, несмотря на это, послушно пошел за Домом следом, когда тот повел его к месту встречи. Они ещё не знали, кто будет этим новеньким, и Мэтт немного нервничал. Это было видно по его мнущимся движениям, беглому взгляду и общей нетерпеливости. - Он хороший парень, Мэтт. Мэтт не ответил. Их молчание прервал скрипящий звук открывающейся двери. За ней показалась довольная мина Тома, направляющегося к ним своей подпрыгивающей походкой, и какая-то высокая фигура, стоящая позади. В темноте коридора трудно было понять, кто именно нерешительно мнется у входа, но бодрый окрик Тома заставил эту высокую тень у входа выйти на свет. Это был высокий кудрявый парень, гораздо более крепкий и крупный, чем все трое. Его чуть угрюмое выражение лица напоминало мордочку какого-нибудь пса с большими отвисшими щеками. Две четко выделяющиеся носогубные складочки , немного печальные задумчивые глаза только усиливали эту ассоциацию. Его походка была немного неуклюжей, но вполне себе уверенной и стремительной. В целом парень создавал приятное впечатление о себе, и Дом уже успел составить о нем кое-какое мнение. - Дом, Мэтт, - деловито начал Том, - это Кристофер. - Крис. Просто Крис. Всем привет. Даже его манера говорить была удивительно спокойной и добродушной. Этот человек казался скалой уверенности и спокойствия в этом бушующем океане необузданных страстей, в котором постоянно пребывал Дом, находясь рядом с Мэттом. Он кинул на него изучающий взгляд и заметил, как тот недоверчиво искоса смотрит на новичка. К его удивлению, он начал диалог первый, тут же приступив к длинному потоку вопросов: - Давно на басу играешь? Где до этого играл? Это казалось таким неприкрытым нападением или средством защиты, что Доминику даже стало неловко за него. Спокойный до этого парень теперь немного растерялся, и Дому захотелось дать Мэтту звонкую затрещину. - Честно говоря, я ударник. Повисла долгая, неловкая, тяжелая пауза. Том истерично захихикал, пытаясь хоть как-то её нарушить. Мэттью и Доминик вопросительно уставились на него, ожидая объяснений. - Ах, да, парни, забыл вам сказать, что Крис у нас только на барабанах играет... - Но у нас уже есть барабанщик. - Мэтт казался таким агрессивным, и, кажется, был даже рад тому, что кандидатура на новое место в их группе постепенно всё меньше и меньше подходит его требованиям. - Кирк, ты не сказал мне, что им нужен басист, а не ударник! Том замешкался, но потом снова попытался всех воодушевить, энергично размахивая рукой, и думая, что придает этим жестом веса своим словам. - Крис, душка, ну ты же талантливый парень, я думаю, у тебя все получится. На басу же не так трудно играть, правда? - Ну... да, наверное. - новичок заметно приуныл. - Вообще-то, любая гитара — не такое уж простое дело! - Мэтт в эту минуту походил на злобного филина со своими и без того небольшими сжатыми губами, сдвинутыми бровями и хищным взглядом. - Мэтт, детка, не кипятись ты так. Я уверен, что у вас всё получится. Басисты нынче не в моде, понимаете ли. Кому нравятся басисты, а? Все девчонки выбирают солистов, гитаристов, барабанщиков, в конце концов. А басисты? Кто это такие вообще? Никто не хочет быть басистом. Последние слова явно были лишними. Крис стоял и, видимо, мялся над собственным решением. Признаться, перспектива была крайне непривлекательной: мало того, что он гитару-то в руках не держал почти ни разу, так еще и должность, на которую его назначали, только что так бесчестно опорочили при нём же. Но выбора у него особо и не было. Крайне нерешительно он произнес: - Ну, я могу поучиться у кое-кого, может быть, чего и получится. - Кое-кого, может быть... Нам нужны конкретные вещи, а не эти тыры-пыры!- Мэтт заметно взлохматился и потемнел в глазах. Все его слова казались ужасно грубыми и одновременно с этим смешными, ведь ни у него, ни у Дома не было никакой точной схемы дальнейшего следования. У них не было ни материала, ни целей, ни какого-либо представления о том, что их вообще ожидает в будущем. И он еще смеет напускать на себя маску этакого главаря, который четко знает, чего хочет, и бесстыдно втаптывать новичка в грязь! Обстановка предвосхищения сменилась общим унынием. Крис раскис. За него вступился Дом: - Мэтт, ну чего ты. Время еще есть, пусть Крис подучится, я уверен, что все будет хорошо,- Кристофер благодарно улыбнулся ему и поднял голову. - Ребят, вы правда можете на меня рассчитывать. - Вот и чудно! Довольный Том немного успокоился после накалившейся обстановки и поспешил поскорее смыться. - Все у вас будет хорошо! Если что, обращайтесь! Крис, ты знаешь, где меня найти. С этими словами он деловито указал пальцем на Криса, прищурившись, а тот едва понимая, о чем речь, кивнул ему и попрощался. Они остались втроем: Дом, растерянный Крис и метающий искры Мэтт. Пробурчав под нос что-то вроде: «Ну ладно, пусть попробует», он круто развернулся и направился к дверям. Все нехотя поплелись за ним. По дороге Дом и Крис оживленно болтали, в то время, как Мэтт, сгорбившись, шел впереди, не поворачивая даже головы, напряженно прислушиваясь к их речи и вздрагивая на каждом их громком смешке. Когда они остановились у дороги, и Крис грустным тоном сказал им, что ему нужно было идти в другую сторону, они уже собрались прощаться, а Мэтт заметно повеселел. Дом сказал напоследок: - Может, встретимся завтра? Пятница, всё же. Пивка выпьем втроем, познакомимся все вместе! - С радостью! Они пожали друг другу руки, и, когда Крис потянул ладонь в сторону Мэтта, тот сгорбился еще больше и спрятал свой нос в ворот куртки, даже не посмотрев на него. Растерянный Кристофер снова попрощался с Домом и направился домой. Доминику хотелось убить Мэтта за его дурацкое грубое поведение, но вместо этого он достаточно терпеливо начал: - Да что на тебя нашло? - Ничего,- Мэтт снова бурчал себе под нос. - Как ничего? Зачем ты так его? Он же новенький, хороший парень, кстати. Он выглядит надежным человеком, и я уверен, что он справится. - Я не сомневаюсь. Мэтт сейчас представлял собой сгусток попахивающего вредного говна, который хотелось хорошенько встряхнуть. - Ну и дуйся себе. Дом круто развернулся и направился к себе домой, чувствуя на своей спине пожирающий взгляд Мэтта. «Ничего, пусть остынет немного», - думал он. На следующий день он решил не пересекаться с Мэттом в школе, нарочно, чтобы тому стало стыдно. Он демонстративно разгуливал с Крисом по всей школе, громко смеясь и сыпля шуточками, боковым зрением чувствуя на себе чей-то тяжелый укоризненный взгляд. Как он и думал, Крис оказался хорошим, обязательным парнем. Он пообещал, что скоро приступит к освоению баса и обязательно пообщается со своим другом насчет этого, и Дом искренне верил ему. Он был немного стеснителен, говорил разборчиво, обдуманно, и вообще казался чем-то надежным и благоразумным, чем-то, что не меняется ни каждую минуту, ни на протяжении многих и многих лет. Это общение послужило Дому хорошей передышкой от общения с Мэттом, который представлял собой вечно неустойчивую, переменчивую субстанцию. Иногда необходимо было пообщаться с такими людьми, как Крис, чтобы убедиться, что ты ещё не до конца сошел с ума, и что есть в мире то, что успокаивает своей извечной статичностью и отсутствием каких-либо перемен. Такие люди служили чем-то вроде пункта самосохранения после очередной миссии или битвы в компьютерной игре. Мы любим играть в них именно из-за острых эмоций и риска, которые испытываем во время сражений, но ценим и тот отдых, который нам дарят после очередной взбучки. Но не только это побуждало Дома проводить больше времени с Крисом. Также он хотел преподать урок маленькому засранцу, который, кажется, вкрай потерял совесть и возомнил себя не пойми кем. Слишком уж он уверен в том, что Доминик души в нем не чает, что, безусловно, верно, но это его собственничество могло довести кого угодно. Даже такого терпеливого человека, как Дом. И, кажется, это срабатывало. Случалось, что Дом бросал на Мэтта короткий взгляд, в котором отражалась вся вселенская скорбь и злоба этого мира. К концу дня Дом понял, что тот уже сожалеет о своем поведении, и он нашел в себе силы подойти к нему первым. Как светились глаза Мэттью, когда он шел по направлению к нему. Беллами походил на провинившегося зверька, которого ткнули носом в собственное дерьмо, оставленное в чьем-нибудь тапке, и жестоко наказали. Теперь его отпускали на свободу и позволяли ему опять делать все, что вздумается. Подойдя ближе, Дом рассмотрел в его глазах такое обожание и нетерпение, что былая задумка быть с ним серьезным с треском провалилась, и он невольно улыбнулся. - Ты с нами? - Да. Мэтт сейчас был таким послушным и благоговейным, что Доминик сильно воспрял духом, почувствовав свою власть над ним. Он впервые за такое долгое время чувствовал себя победителем в их взаимоотношениях, нащупал тот чувствительный затаенный уголок в характере Мэтта, которым можно было управлять — его собственничество и ревность. Впервые он не чувствовал себя идиотом, впервые ему не казалось, что его, против его же воли, очень ловко и умело водят за нос, а что именно ОН управляет ситуацией. И это не могло не радовать. Это напоминало перемирие непослушного дитяти с его родителем: Мэтт стоял, мявшись, около спокойного, как обычно, Криса, и между ними постепенно, ниточка за ниточкой завязывалась непринужденная примирительная беседа. Дом так радовался этому, что планка настроения поднималась сама собой. По дороге домой они болтали, смеялись, а Мэтт был само очарование, и Дом не мог понять, действительно ли между ними произошло перемирие, и Мэтту понравился Крис, или же он просто терпит его ради Доминика. В любом случае, всё складывалось как нельзя лучше. Они расстались, договорившись встретиться вечером в пабе и поболтать от души в свободной обстановке. Зайдя домой, Доминик понял, что не может думать ни о чем, кроме Мэтта. Все жалкие попытки сосредоточиться на уроках или послушать кассету заканчивались тем, что он сидел, бездействуя над открытой тетрадью, и пребывал в своих мыслях, заглушающих звуки музыки, поэтому приходилось вечно перематывать назад. Он понял, что сильно соскучился по Мэтту за эти долгие дни усердной учебы и за день бойкота. Он уже почти неделю не касался его, не находился с ним наедине и вообще, немного отвык от него. Это достаточно неприятное чувство, когда понимаешь, что налегая на одно, постепенно отдаляешься от другого, не менее, а даже гораздо более важного. Ему стало даже неловко за то, что, возможно, Мэтт впервые за долгое время хотел побыть с ним вдвоем, как тут откуда ни возьмись взялся Крис, и сам того не желая, нарушил их приятное единение. Дом не собирался отменять сегодняшнюю встречу. Он только почувствовал острую необходимость остаться сегодня с Мэттом наедине, неважно, когда и где, просто уделить ему немного внимания. Как он и ожидал, первым к месту назначения прибыл пунктуальный Крис. Он был одет в широкие свободные штаны и массивную куртку с капюшоном, и во всем этом одеянии он казался огромной скалой на фоне Доминика. Вскоре подоспел Мэтт, запыхавшийся, взлохмаченный, с красным носом, он быстро извинился и поспешил зайти погреться в теплое нутро паба. В их возрасте не пускали по тем местам, где вечером собирались взрослые люди после тяжелой рабочей недели, лениво потягивали пиво, неспешно болтая о том о сем. Но этот паб считался более молодежным и был пропитан духом андеграунда больше, чем любой другой. Однако, его особенная атмосфера не становилась от этого менее уютной. Здесь можно было почувствовать себя в полной изоляции, сидя даже посередине шумного зала. Здесь никому не было дела до того, чем занимаются другие: каждый был увлечен собственной беседой в собственной компании. Наверное поэтому здесь часто любили покуривать травку непослушные подростки, не находящие себе места в обычном мире, а жившие по-настоящему именно здесь, в этой темной подвальной атмосфере, при тусклом свете подрагивающего светильника и неоновых огнях ярких вывесок. Все здесь было какое-то несуразное. Здесь смешивались самые разные предметы интерьера, казалось бы, привезенные со всех концов мира и никак не сочетающиеся друг с другом. Это были и новаторские хайтековские колонки, претендующие на излишнюю современность, и этнические статуэтки из дерева, вырезанные в форме экзотических животных и грудастых женщин, и немного облупившиеся старые винтажные часы. Среди этих джунглей разносортных вещей было легко потерять не только друг друга, но и самого себя, забыть, кем ты являешься на самом деле, скинуть все маски, отбросить условности и позволить себе нести все, что придет в голову. Именно сюда стекались все отбросы общества, потерянные подростки, непризнанные творцы и просто зеваки, которые находили себе здесь уютное пристанище. Ребята устроились за небольшим столиком в углу зала, расположенного в подвале. Здесь, внизу, всегда пахло как-то особенно. То были запахи каких-то дешевых ароматических палочек, тщетно пытающиеся отвлечь внимание посетителей от привкуса сырости, витающего в воздухе, и ещё чего-то неуловимого, в зависимости от того, что сегодня готовят. Обычно здесь мало заказывали еду, но случалось такое, что кто-то особо отважный или просто новенький заказывал блюдо, и любопытство одолевало каждого из присутствующих: что же вынесут сегодня? Обычно это были большие тарелки, дымящиеся чем-то пахучим и терпким, но даже на запах очень аппетитным. Это было чем-то вроде рекламы и одного из ритуалов паба. Еду выносили на больших подносах, почти целой делегацией в составе немногочисленных официантов и гордых поваров, да так, что заказавший ее, жутко смущался, будто его при всех поздравляют с днем рождения - жуткая пошлость. Парни заказали скромный набор, которым здесь нельзя было никого удивить: три больших кружки пива. Когда все уселись, настроение, и без того предвкушающее, сменилось на почти радостное, и только сейчас Дом заметил, как хитро блестят у Мэтта глаза в этом тусклом блеске едва горящих ламп. Он весь был какой-то нервный, но не как обычно, что-то в его движениях проскальзывало такое непривычно элегантное, едва уловимое, что трудно было разгадать. Он странно ерзал, хоть это и было для него привычно, но в этот раз как-то по-особенному, и Дому стало жутко любопытно, какие же перемены в нем произошли. Как ни пытался он его анализировать, ничего конкретного в голову не приходило. Мэтт достаточно мило болтал с Крисом, таким же прерывистым, как и обычно голосом, но как-то обаятельно. А может быть, Дом просто слишком соскучился по нему?.. - Ну что, парни, за нас? - радушно предложил незамысловатый тост Крис и загребнул кружку большой рукой. Все стукнулись, раздался гулкий звук толстого стекла, в глотки полилось прохладное пенящееся варево, так жадно поглощаемое всеми троими. Тут Дом почувствовал какое-то настойчивое касание к своей ноге, но решил не обращать на это внимание. Когда толчок повторился, он взглянул под стол и заметил ногу Мэтта, трущуюся об него. Он посмотрел в его глаза и только сейчас заметил, в каком игривом он настроении: опустив голову, Мэтт держит обеими ладонями большую кружку, на глаза налезли непослушные прядки, которые он не хочет поправлять, а взгляд так и мечет искры. Какой-то волнительный холодок пробежал по телу Дома, он сам и не понял, от чего. Но когда он почувствовал, как чужая нога приподнимает его свободную штанину и пытается тереться об оголенную кожу, ему стало действительно не по себе. Он отодвинул ногу и попытался переместить свое внимание на Криса, сонно попивающего пиво. - Давно на барабанах играешь, Крис?- он старался звучать как можно более непринужденно, игнорируя горящую пару глаз напротив. - Ну как сказать... - Крис немного оживился, взъерошил кудрявые пышные волосы и продолжил, - года два-три, примерно так. - Наверняка, для тебя это большая жертва — забросить барабаны и перейти на бас? Крис немного приуныл. - Если честно, мне непросто. Я никогда не думал играть на басу, я в руках- то его никогда не держал. Мэтт презрительно фыркнул, и Дом легонько пнул его по ноге, чтобы напомнить ему о правилах приличия. Тот мигом приободрился и принял заинтересованный вид. - Нет, я правда хочу играть в группе, и, по сути, мне все равно на чем. Беседа пошла лениво, неторопливо. Но с каждой секундой все нарастала и делалась более оживленной. Подвыпивший Крис становился все более разговорчивым и уютным. Порой Дом даже не слушал его, до его ушей долетали только отдельные фразы, никак не связанные друг с другом. Крис смеялся, вел себя даже слегка развязно: типичный простой хороший парень. И это не было плохо. С виду казалось, что Мэтту действительно интересно разговаривать с ним, расспрашивать Криса о его прошлом, слушать, как тот рассказывает о своем детстве, что он тоже приезжий, как и они, но Дом чувствовал, как тому не терпелось. Он то и дело терся о него ногой, как бы невзначай задевал своими пальцами его руки и колени, вечно шарил по столу, раскачивался на стуле и вообще, вел себя как непослушный ребенок на скучном уроке. Когда кружки опустели, они заказали еще, и рассеяного вида официант подал им новые порции. Всех порядком разморило. Мэттью же то разваливался на столе, то снова вскакивал, нервно посмеиваясь над какой-то шуткой, что-то быстро тараторил, а потом снова уходил в забытье. Несмотря на то, что с каждой секундой атмосфера делалась все более непринужденной, Доминик все больше напрягался. А напрягал его Мэтт, ведущий себя уж очень необычно. Его откровенные ласки, скрытые от глаз Кристофера разжигали внутри Дома странный волнующий огонек, словно они вдвоем ходили по краю лезвия и то и дело едва не попадались на глаза. Крис сидел размякший, ничего не подозревающий, пока под столом происходила медленная борьба двух ладоней, снующих то туда, то сюда по коленям, бедрам, а также двух ног, ерзающих под столом. Щиколотки Мэттью были как-то подозрительно гладки, словно обтянутые какой-то тканью, но Дом не заострял на этом внимания. Он старался концентрироваться только на словах Криса, в очередной раз рассказывающего что-то бодрым голосом, а сам в то время получал неописуемое удовольствие от легкого массажа его ног и коленей под столом. В какую-то минуту Доминик понял, что возбужден. Наверное, это произошло тогда, когда он невзначай глянул на Мэттью и на долю секунды почувствовал в его взгляде что-то жутко откровенное и уловил даже какую-то нотку мольбы. «Пожалуйста, я так хочу побыть с тобой», - так и молил он, либо это была его собственная фантазия. Доминик выждал еще некоторое время, и, когда понял, что беседа, да и все посиделки подходят к своему завершению, стал склонять всех к выходу. Мэттью упрашивать ему не пришлось. Тот резко вскочил и стал напяливать на себя свои шмотки. Крис, кажется, немного опешил от такой быстроты. По виду он был парень достаточно медлительный, и порывистость Мэтта нервировала его. Но ему приходилось подстраиваться под их общий ритм, чтобы не отставать от группы и не быть изгоем. Поэтому он максимально быстро попытался подняться, но выпитое дало о себе знать, и этот подъем получился у него немного более неуклюже, чем он хотел. Дом и сам почувствовал, как его едва ощутимо ведет от выпитого. Но оживленный и предвкушающий вид Мэттью резко ободрил его. Он знал, что сейчас они распрощаются с Крисом, и пойдут вместе, но он понятия не имел, куда, как, а главное, что дальше будет. Но думать он решительно отказывался. То приятное неведение, в котором он пребывал, манило его и завлекало своей теплой таинственностью. Случилось именно так, как он и думал. Распрощавшись с Крисом, он тут же кинул взор на Мэттью. Было ветрено. Ветер вплетался в его длинные волосы, ероша их, все вокруг шевелилось и трепетало. Мерцающий снег на тротуарах поблескивал в тусклом свете фонарей. Мэттью шёл чуть поодаль, как будто полностью в своих мыслях. Доминик тупо следовал за ним, наслаждаясь легким опьянением и свободной головой, которая так и напрашивалась перекатиться то на одно плечо, то на другое... Он периодически закрывал глаза и согревался изнутри этим ещё не спавшим возбуждением, дальние отголоски которого щекотали поясницу. Доминик не забивал свою голову мыслями, но что-то в его сознании предвкушало прекрасное продолжение вечера. Было около одиннадцати. Доминик заранее предупредил мать, что придет поздно, и это не зря. Ведь они уже стояли у дома Мэттью, в то время как Мэтт лениво перебирал ключи. Дверь тихо отворилась и явила за собой всепоглощающую тьму его квартиры. - Никого нет. Мэттью прошептал это так таинственно и шуршаще, что легкий холодок прошелся по спине Дома. Этот шепот очаровывал, и приглашающий внутрь жест словно становился началом какой-то загадочной сказочной истории. Они молча и неторопливо снимали с себя верхнюю одежду, и Доминик удивился, откуда у них взялось столько терпения. Обычно, когда они располагали гораздо меньшим по количеству временем, оба были так порывисты, обоим хотелось всего и сразу, но времени катастрофически не хватало. Теперь же, когда впереди была неизвестность, но каждый точно знал, что спешить никуда не надо, они словно назло тянули время, то ли растягивая удовольствие, то ли мешкаясь. Но отчего-то Дому казалось, что это просто часть очередной игры одного непоседливого парня, который всё заранее распланировал: уж слишком он был нетороплив, то- ли на него так подействовал алкоголь. Мэттью стал тихо подниматься по лестнице, и завороженный Дом последовал за ним. Мэтт был в своих широких брюках, из под которых по очереди вычерчивались худые округлости ягодиц. Словно гипнотизируя, Мэттью поднимался очень медленно, и Доминику этот десяток секунд показался вечностью. Он почувствовал себя актером какого-то психоделического кино, которое было создано для того, чтобы медленно, но верно сводить своих зрителей с ума. В данной ситуации Дом был и актером, и зрителем, он сам толком не знал, какая из этих ролей перевешивала больше. Но определенно было понятно, кто здесь режиссер. Вот он останавливается у входа в комнату, словно медля, и приоткрывает её. Доминик уже был здесь ранее, только днем. Сейчас же небольшая уютная комната залита холодным лунным светом, падающим на застланную кровать и узорчатый ковер. Этот голубой свет словно околдовывает, приглашает в свою страну темных сказок, не позволенных для прочтения детям младше шестнадцати. Все какое-то магическое и странное, и Доминик сам удивляется себе, почему ему все кажется именно таким. - Мне надо переодеться. Отвернись. Мэттью старается говорить ровно, но чувствуется, как на некоторых словах голос отказывает ему и начинает дрожать. От этого сладкого замечания и самой фразы, полной неуместной застенчивости, Доминик умиляется ещё больше, но послушно отворачивается. Он понятия не имеет, что сейчас будет, и в груди волнительно покалывает. Он слышит за своей спиной шорохи Мэтта, копошения, звуки падающей на мебель одежды. Доминик весь наполняется сладким предвкушением. Скоро все затихает. Он нетерпеливо, но с опаской поворачивает голову, и глаза, уже успевшие привыкнуть к полутьме комнаты, видят следующую картину: Мэттью в своем свитере сидит на кровати, согнув ноги, игриво обхватывая ступни ладонями. Он смотрит куда-то вбок, избегая взглядом Доминика, но видно, как боковым зрением он наблюдает за его реакцией. Тут взгляд Дома падает на его ноги, обтянутые чем-то черным. Полный любопытства, он приближается, словно хищник к жертве и проводит ладонью вверх по голени до коленки. Какая-то гладкая ткань. Руки Дома скользят выше, оттягивая эластичную ткань, которая гулко шлепается о кожу, и доходят до конца этой тряпочки, опоясанной резинкой. - Это... чулки? Мэттью отводит лицо, но даже в темноте Дом видит, как вспыхивают у того щеки, как он закрывает глаза, втягивает воздух, словно собираясь с мыслями и тихо нашептывает свою долгожданную сказку: - Я ношу их весь вечер. Он слегка вытягивает ногу вперед, заставляя руку Доминика снова скользить по ней, встречая едва ощутимое сопротивление колких коротких волос. Наслаждаясь своей привлекательностью, Мэттью прикрывает глаза и размыкает губы. - Я так хотел, чтобы в том пабе ты понял, что надето на мне, и побыстрее ушел оттуда, чтобы изучить получше. От этой речи, удивительно четкой и пленяющей, у Доминика по всему телу проходят мурашки. Как только он представил, как Мэтт натягивает эти чулочки, растягивая их по всей длине ног, только для того, чтобы удивить его, ему становится немного дурно. В голове легчает, тело размякает, но кровь наливается где-то в области паха. Собравшись с мыслями, Мэтт продолжает: - Крис... Хороший парень. Но он там был определенно лишним. Не считаешь? С этими словами он медленно разводит ноги и слегка опрокидывается на спинку кровати. Перед Домиником открывается прекрасное зрелище: свитер Мэттью слегка приподнимается, обнажая впалый живот, сам он игриво прикрывает лицо руками, смотря на него из под разомкнутых пальцев, все сильнее разводит ноги и начинает едва заметно покачивать бедрами. - Где... Где ты взял это? Мэтт с минуту молчит. Видимо, он ожидал услышать немного другое, но терпеливо отвечает на вопрос. - У мамы. Дом, весь в нетерпении, садится у изголовья кровати, пытаясь контролировать свои позывы из последних сил. Он нежно касается острой коленки, проводит дальше по бедрам, царапая ногтями тонкую ткань, касается резинки чулок, чуть приспускает её, оттягивает и отпускает, слегка пошлепывая Мэттью. Тот постанывает, откидывая голову назад. И вдруг резко и достаточно громко произносит: - Я так соскучился по тебе! С этими словами он берет ладонь Доминика в свою и заставляет водить по своему телу: по внутренней стороне бедра, по ровному животу, задирая свитер и пробираясь дальше к худой костлявой груди. - Ты почти неделю сидел со своей учебой... Игнорируя меня... Не обращая никакого внимания... От этих слов Доминик улыбается. Какой же Мэтт все-таки ребенок, да еще и с собственническими наклонностями, любящий внимание к своей персоне и не желающий лишаться своего лакомого кусочка пирога в виде ласки ни при каких обстоятельствах. - Ненавижу, когда ты меня игнорируешь. Он впивается в ладонь Дома своими коротко стриженными ноготками, как бы наказывая. Затем отпускает его руку, берется за край свитера, начиная теребить его, то задирая выше, то снова натягивая. Доминик понимает, что тот просто играется с ним и его терпением. Мэттью елозит на кровати, волосы раскинуты по белым простыням, коленки то смыкаются, то разводятся вновь, шаловливые ручки никак не хотят отпускать этот злополучный свитер, а в глазах, по видимому, устроили громкий шабаш хитрые бесята. На этой ноте Доминик не выдерживает, склоняется над хрупким телом, хватая за край свитера, и наконец-то снимает его через голову. Мэттью послушно повинуется ему, довольный и радостный, добившийся того, чего так давно ждал. Перед глазами Доминика открывается прекрасный вид на ровную грудь Мэттью, обтянутую почти прозрачной кожей с ярко выделяющимися на ней темными сосками. Он трогает их пальцами, едва нажимая, прищипывая, припадает губами, проводит языком, вызывая у Мэттью благодарные постанывания. Соски твердеют, превращаясь в маленькие влажные бусины, и Доминик спускается ниже. Трогает гладкую кожу, проводит пальцами вниз по ребрам, каждый раз насчитывая по одному, спускается к плотно обтянутым кожей бедрам, едва очерчивающемуся прессу, целует под ребрами, куда-то в пупок, не в состоянии вдоволь насладиться его кожей. Мэттью, такой послушный и кроткий, хочется его всего затискать, заласкать, доводя до сладостной истомы и благодарных вскриков. На Мэттью надеты черные боксеры, прилично и вызывающе натянутые в самом интересном месте. От этого щеки Дома покрываются румянцем, не меньше, чем у Мэттью. Так непривично и странно было видеть, как заводится от твоих ласк парень. Твой парень. Несмотря на смущение, Дом продолжает свою неторопливую ласку, уделяет внимание ногам, обтянутым чулками. Целует в острую выпирающую коленку, царапает по внутренней стороне бедер, щекоча и вызывая и у Мэттью тихое хихиканье. Хочется порвать эти чулки прямо на нем, увидеть его немного помятого, но он отчего-то бережет такую сексуальную тряпочку. Он отвлекается от чулок, поднимаясь выше и уделяя внимание его губам. Все лицо Мэттью сейчас прекрасно: алые щечки, приоткрытые влажные губы, подрагивающие ресницы, но особенно притягательны глаза, то ли манящие, то ли жалобные - трудно различить сквозь поволоку возбуждения, натянутую на них и заставляющую глаза чернеть и поблескивать. Он сейчас сам похож на маленького чертенка: такой искусительный, одновременно с этим кроткий и даже немного жалостливый. Кажется, он ждал этого поцелуя весь вечер. Мэттью, не дожидаясь приглашения, жадно впивается в него губами, обхватывая его лицо руками, притягивая к себе, целуя напористо, тягуче и сладко, шустро исследуя рот. Вместе они рисуют невидимые круги и прочие узоры из сплетающихся языков, посасывают губы друг друга, шумно и громко причмокивая, не стесняясь этого откровенного звука. Длинные волосы Дома падают на лицо Мэтта, загораживая обзор и щекоча парня под ним. Он слегка улыбается, хитро и расслабленно, обхватывает его спину ногами и притягивает ближе к себе. Дом повинуется, прижимаясь к хрупкому телу, в то время как Мэтт трется своим возбужденным пахом о его еще не снятый свитер. С каждым новым покачиванием он выдыхает, а потом вновь набирает воздуха и не менее громко дышит. - Видишь, как я хочу тебя, - Мэттью заговорил удивительно жарко, без тени смущения, - видишь, как долго я жду этого. Пожалуйста, Дом!.. Он не заканчивает фразу, но Дом, кажется, и так понимает, о чем идет речь. Он сбрасывает с себя остатки одежды и аккуратно стягивает натянутые трусы Мэтта. Когда ткань спускается ниже, из под неё резко выстреливает возбужденный член, как бы напоминая о своем присутствии и желании. Словно видя член впервые, Дом смущается и немного отворачивает голову. Мэттью замечает это. - Почему ты стесняешься его? - с удивленным видом спрашивает он. «И это он говорит мне о стеснении?» - Дом недоумевает. Он в который раз удивляется раскованности и откровенности Мэтта в самых щепетильных и интимных вопросах, в то время как обычные, на первый взгляд, вещи вечно вызывают у него краску. С каждым новым таким открытием он все чаще убеждается в том, что почти не знает, какой Мэттью на самом деле и что у него на уме. Сейчас он представляется ему сущим искусительным демоном, лежащим в его постели, развращающим его и вечно требующим большего. - Ох, Мэттью... - он произносит это с какой-то ноткой жалости и покорения судьбе. С этого момента он негласно подписал сделку с самим дьяволом, лежащим под ним и только и жаждущим, чтобы завлечь его на темную сторону. Как же приятно на этой темной стороне... У Дома у самого стоит не меньше его, но он старается быть как можно более терпеливым. Он снова опускает взгляд вниз, где на него смотрит недоумевающий от незаинтересованности в нем член. Это зрелище вгоняет его в краску. Он словно просит опуститься ниже, коснуться его, заставить его сочиться смазкой. Член Мэттью оказывается достаточно развитым для его лет, аккуратным, с четко вычерчивающейся головкой. От паха вплоть до пупка тянется едва видимая дорожка темных волос. Освободившись от всей одежды, Мэтт расслабляется еще больше, заводя руки за голову и чуть приподнимая бедра. Он ерзает на постели, и Доминик абсолютно не знает, что ему со всем этим делать. Много раз он представлял эту минуту, но, как это обычно водится, в самый ответственный момент вся уверенность и решительность куда-то испаряются. Он боится сделать что-либо не так, боится сделать тому больно и неприятно. Неожиданно в нем просыпается острое желание коснуться головки так и манящего члена губами. От этой мысли ему становится неловко. Об этом он никогда и не думал, но в этой постели словно все было создано для того, чтобы развратить его еще больше. А заправлял этим один маленький, на удивление уверенный в своей сексуальности подросток. Доминик удерживается от желания взять член в рот, но охотно берет его в ладонь. Мэттью неожиданно громко постанывает, водит бедрами еще сильнее, заставляя кулак скользить по всей длине. Вскоре Доминик сам подстраивается под его ритм и уже более уверенно надрачивает Мэттью. Взгляд непроизвольно опускается ниже, туда, где смыкаются две округлости и видна темная дырочка. Сам того от себя не ожидая, Доминик разводит ноги Мэттью в стороны и, словно завороженный, разглядывает его промежность. - Прекрати, мне неловко. От этих слов хочется ещё сильнее засмущать Мэттью, делать что-нибудь из ряда вон, чтобы в очередной раз вызвать его краску на лице и псевдо-укорительный стон, даже по своей интонации призывающий продолжать. Противореча самому себе, Мэтт задушенно стонет: - Ах, сделай уже что-нибудь! После этого он опускает собственную руку туда, куда пялится Дом и без доли стеснения начинает поглаживать себя, мягко массируя и иногда проникая пальцами внутрь. Мягко говоря, представление это не самое целомудренное. А если честно, то от него у Дома член просто каменно упирается в живот. Вид его мальчика, обычно такого застенчивого и скромного, сейчас же ласкающего самого себя в самых интересных местах, просто сносит и без того легкую голову с катушек. Нет, он точно как-то связан с Сатаной. Истосковавшийся по решительным действиям Мэттью без спроса берет ладонь Доминика и запускает его пальцы себе в рот. Влажная мягкость его рта заводит жутко, а то, как его губки обхватывают пальцы и как его язык посасывает их изнутри, наталкивает на вполне конкретные ассоциации. Он шумно причмокивает, выпуская изо рта и смачно награждая руку Доминика слюной, поспешно притягивает её к дырочке, стараясь не расплескать драгоценную слюну и слегка надавливает, призывая к действиям. Доминик послушно запускает один палец, после чего раздается довольное мычание. Ошарашенный, ничего не соображающий Доминик уже только на уровне инстинктов продолжает свои движения внутри Мэтта, то запуская палец глубже, то медленно вынимая его. Этот медлительный темп не устраивает парня под ним. Он недовольно стонет, даже немного обиженно, и Доминик без слов слушается его немого приказания, скользя все быстрее и быстрее. - Добавь... Еще. Дом просто не понимает, откуда в нем взялось столько смелости, ведь сам он, хоть и хочет, но до жути боится сделать Мэттью больно, но тот, как бы успокаивая шепчет: - Не бойся... Я готовился. От этих слов голову мутит ещё больше. Ему до последнего не верится в реальность происходящего. Мэттью... Такой откровенно-пошлый лежит сейчас перед ним, шепчет всякие непристойности и приказывает ему добавить еще один палец. В нем удивительно смешиваются два абсолютно противоположных чувства: безумное стеснение и бесконечная ошеломительная похоть. Откуда все это берется в нем? Что вообще значат его слова? Как готовился? Не успевая задать вполне конкретный вопрос, Доминик тут же получает на него ответ: - Ах, Дом... Сколько раз я представлял... твой член... На месте своих пальцев... Доминик уже не может дышать, только громко выдыхает через рот и послушно вводит еще один палец, усердно двигая рукой. Чмокающие звуки наполняют комнату, а обильно смазанное слюной колечко немного краснеет, с каждым разом вбирая в себя все большую и большую длину. - Сколько раз я сидел в ванной, пихая в себя что попало. Ах, как мне стыдно говорить такое!.. Внутри него двигаются уже три пальца, рвано и сбивчивым темпом скользя по стенкам, а он только слаще постанывает. По его виду нельзя было сказать, что он сильно смущается. Скорее, откровенно наслаждается своей псевдо-невинной сексуальностью. Дом, превозмогая желание быстрее войти в него, через силу отвечает: - Продолжай болтать, Мэттью, пожалуйста. Мне нравится весь этот вздор, что ты говоришь. Что ты в себя пихал? И сам не узнает свой голос. Настолько чужим он кажется, настолько низким и даже каким-то животным, словно диким рыком отдающимся в его собственных ушах. Он слышит, как Мэттью шумно вбирает в себя воздух и с трудом продолжает: - Всякие... Вещи... тюбики... Ах! Неважно... я думаю, это так сильно отличается от твоего члена, Дом... Слово «член» он произносит с таким придыханием и легким взвизгиванием, что Доминик наконец-то срывается, вынимает свои влажные пальцы и направляет ими свой ноющий член к подготовленной дырке. Несмотря на то, что это только прелюдия, Мэтт уже выглядит таким растраханным, что Доминик, не думая, входит внутрь почти на полную длину. Сделка подписана. Печатью становится протяжный сладкий стон, наполняющий комнату. Внутри Дома со всех сторон обхватывает приятная мягкая теснота. Голову сносит напрочь. Он смотрит на лицо парня, исказившееся в безмолвном крике. И едва опомнившись, вспоминая хоть какие-то правила приличия, Дом спрашивает: - Я сделал тебе больно? - Нет! - поспешно заявляет Мэттью. - Еще! Хочу еще! Кажется, он даже слушать ничего не хочет. Только хочет ощутить в себе еще больше. Маленькая шлюшка. Доминик слушается его, двигается глубже, на этот раз медленнее, казалось бы, вынимая из Мэттью всю душу. Тот стонет что-то жутко пошлое, но Доминик уже не слышит его из-за занавеси беспрерывного возбуждения. Он хватает его стройные ноги, обтянутые чулками и разводит в стороны, крепко впиваясь в бедра пальцами. - Ох, да! Быстрее! Прошу! Доминик ускоряется и с каждым разом все сильнее вдалбливается в Мэттью, зажимая его под собой. Гримаса, отразившаяся на его лице, достойна самого лучшего холста: настолько расслабленно и, одновременно с этим, напряжено оно было в то минуту. Приоткрытый рот, капельки пота, непослушные волосы, раскиданные по подушке, его бесстыдно заведенные за голову руки... -Еще быстрее! Влажная мягкая теснота внутри Мэтта сжимает его член. Он до сих пор не может поверить, что двигается сейчас внутри Мэттью, того самого любимого Мэттью, о котором он грезил так сильно и мог представить подобную картину только в самых смелых мечтах. Дом опускает взгляд вниз, туда, где его член быстро двигается внутри Мэтта, как стеночки его дырки натягиваются вокруг него, предоставляя изумительное зрелище. Кажется, еще немного, и он не выдержит. Мэттью снова начинает болтать: - Ах, Дом! Да, как хорошо! Он внутри меня!.. Он кричит так громко, что этот крик постепенно начинает сливаться во что-то неразличимое. Все, что он говорит — жутко похабно и даже немного банально, но из его уст все звучит максимально правдоподобно и уместно, приправленное яркими гримасами наслаждения. - Не останайливайся!.. Продолжай... - доходят до Доминика отголоски отдельных фраз. Дом словно забывается, где, что, сейчас для него существует только он, истерически бьющийся под ним парень, и смятые простыни. Ему хочется слышать больше пошлостей, которые так заводят его, поэтому он лукаво спрашивает: - Ну, что же в итоге... лучше? Мой член... Или твои долбанные тюбики, ты, маленький развратник? Он произнес это, не переставая с каждым словом все сильнее вдалбливаться в податливое тело. Вместо ответа Мэттью громко вскрикивает на очередном толчке и притягивает его губы к себе, жадно впиваясь, что объясняет лучше любых слов. Поцелуй выходит прерывистый и размазанный из-за непрерывающихся движений. - Ах, Дом... У тебя такой... - Какой? - почти жадно впивается он в него своим вопросом. - Твердый... Теплый... Большой... Агх... - словно Шехерезада науськивает он. Кажется, Доминик скоро не выдержит. Чтобы продлить удовольствие, он резко выходит из Мэтта, на что получает полный недовольства вкрик. - Уууу, - жалобно стонет он. В Доме просыпается жуткое превосходство и желание ублажения собственного эго. Ему хочется слышать больше просьб, уговоров, больше нытья Мэтта, которому сейчас так некомфортно без его члена внутри. Легкий садизм заставляет его спросить, едва выговаривая слова: - Ты хочешь, чтобы я снова вошел в тебя? Ответ он получает не сразу. Кажется, что Мэтт последние секунды борется с собственными остатками гордости, но потом в нетерпении вскрикивает: - Да! - Тебе нравится мой член? Секундное молчание, а затем новое: - Да! Доминик улыбается. - Тебе нравится, как мой член скользит в твоей дырке? - О господи, да, да! Просто войди в меня уже! Доминик получил, чего хотел. Он последние мгновения любуется вяло развалившимся на кровати Мэттом и приказывает: - Повернись. Тот начинает лениво двигаться, пока Дом не хватает его резко, не ставит раком и не впивается в его задницу пальцами. Мэттью податливо выгибает зад и подставляет его под новые ласки. Тут в голову Доминику ударяет какое-то новое за сегодня чувство. Он чувствует неуместный прилив нежности к этому развратному кроткому парню напротив него. То, с каким желанием и послушанием он отдается ему, забывая о своей гордости, которая иногда проскальзывает в его речи, заставляет Дома на секунду забыть о себе и подумать о желаниях самого Мэтта. - Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя? Мэтт только продолжает громко дышать. - Пожалуйста, сделай хоть что-нибудь, но не оставляй мое тело без своих касаний. В этих словах нет ни доли приказного тона, скорее от них сквозит неприкрытой мольбой. Взгляд Дома падает на покачивающийся, истекающий смазкой член Мэтта, которому сегодня уделили слишком мало внимания. Он почти благоговейно берет его в ладонь, немного сдавливая, и Мэтт благодарно мычит ему в ответ. - Так? - Ах, да! В этот раз Мэтт отвечает удивительно быстро. Видимо, ему действительно невтерпеж. Он немного нагибается и заводит одну руку к своей заднице. Сначала неловко поглаживает себя по ягодицам, а затем быстро засовывает в себя один палец, начиная энергично двигать. Это зрелище сводит Доминика с ума окончательно. Он вытаскивает его пальцы, обхватывает послушно подставленную для него попку руками, массирует и целится членом ко входу. Влажная головка утыкается в дырку, пока не входя полностью, а только трясь и скользя между ягодиц. Доминик слышит едва слышное мычание. Он немного запускает внутрь, затем снова вынимает, получая в ответ недовольный стон. Доминик уже сам на грани, но ему жутко хочется поиграться с Мэттом. Не часто увидишь его таким покладистым и готовым на все. Он продолжает тереться своим членом, пока вполне конкретный тихий стон не заставляет его прерваться: - Пожалуйста... Дом... Ну как он может отказать такому душке? Член послушно ныряет внутрь, и Мэттью выгибается еще больше. Он подается назад и заставляет Дома войти глубже. - Ах ты... Ему не дает договорить громкий звук закрывающейся двери сзади. Слышен стук каблуков, шарканье одежды. - Мама! - едва слышно и испуганно стонет под ним Мэтт. Душа уходит куда-то в пятки, но Дом упорно не желает снова выходить из Мэттью. Внутри него так тесно и хорошо... Но разум берет над ним верх, и он нехотя выходит из Мэтта, от чего тот снова недовольно мычит. - Тихо, - только и в состоянии приказать Дом в ответ на его мычание. Они ложатся рядом друг с другом, прикрываясь одеялом, застывают в этой позе, не двигаясь, всем своим существом вслушиваясь в доносящийся снизу шум. Руки Дома нервно сжимают зад Мэтта, выдавая свое волнение, но Мэтт не произносит ни звука. Они слышат медленные шаги вверх по лестнице, и без того бешено колотящееся сердце ускоряет свой ритм. Оба дышат рвано и глубоко, наполняя своим дыханием помещение. Шаги прекращаются. Вдруг становится слышно, как мать медленно приближается к их двери, от чего Мэтт едва слышно пищит. Доминик тут же учтиво закрывает ему рот ладонью, призывая к молчанию шепотом на ухо. Мать подходит прямо к двери. Тут-то Дом и благодарит проведение за то, что вышел из Мэтта, спрятался под одеяло, притворяясь спящим. Ведь если мать зашла к ним, то она застала бы своего сына стоящего раком, и его лучшего друга, пристроившегося к нему сзади. Почему-то эта представленная со стороны картина жутко сильно и жутко неуместно возбудила Доминика. Он пытается контролировать себя из последних сил, но упрямый член никак не хочет успокаиваться и продолжает упираться лежащему рядом Мэтту в спину. Наконец-то они слышат за дверью удаляющиеся шаги и звук закрывающейся где-то вдали двери. Оба облегченно выдыхают. Мэттью лежит тихо и не успевает даже договорить свою кроткую просьбу войти в него снова своим умоляющим: "До-о-ом", как тот уже снова подскакивает к нему, ставит на колени и неожиданно резко входит в готовую задницу. От неожиданности Мэтт вскрикивает слишком громко, за что снова его рот учтиво закрывает чужая рука. - Я же просил тебя быть тише, - шепчет он. Набравшись смелости, Доминик ускоряется, увеличивая амплитуду движений, с каждым разом трахая все более размашисто. В ладонь начинают учащенно дышать и едва слышно гудеть: - Убери свою руку. - Только если ты пообещаешь быть тихим. Ответом послужил бодрый кивок, и Доминик послушно опускает руку. Он был даже рад вслушиваться в это сдержанное горячее дыхание и тонкие всхлипы. - Я же говорю, потише. Ты же не хочешь, чтобы твоя мама нас услышала? - едва выговаривает он. Не дожидаясь ответа, он продолжает двигаться, сжимая пальцами бедра Мэтта и то и дело утягивая его на себя. Тот послушно выгибается и старается быть настолько тихим, насколько у него это получается. Со временем Доминик замечает, как тот прикусывает свой кулачок, сдерживая громкие вскрики. Это кажется ему жутко сексуальным, и он еще сильнее ускоряет темп. Осознание того, что в любой момент их могут услышать, к ним может зайти мама и увидеть их, только придает жару и ощущения ходьбы по лезвию. Надвигающийся оргазм маячит где-то на горизонте. С каждым движением сознание отступает все дальше, заставляя терять рассудок и контроль над своими действиями. Ох, как бы не понравилось его маме, что её сына так охотно и страстно ебут. Но Мэттью все равно. С каждой секундой он, кажется, становится все громче, и со временем его тихое частое дыхание перерастает в достаточно громкие стоны. Доминику приходится вновь заткнуть его ладонью. Теперь он не сдерживает себя, позволяя двигаться так, как сам того желает: налегает на Мэттью еще больше, сжимая свою ладонь и опуская взгляд туда, где соединяются их тела. Резкая вспышка оргазма захватывает его неожиданно, он отпускает свою руку и продолжает обильно изливаться ему внутрь Мэтта. Он на мгновение теряет слух, зрение, голова кружится и все внутри гудит и ликует. Когда чувство эйфории отступает, Дом понимает, что под ним всё ещё остается лежать неудовлетворенный парень, находящийся на грани блаженства, которому не достает нескольких толчков, чтобы догнать его самого. Доминик обхватывает его член руками, быстро надрачивая и двигаясь под особым углом, на котором Мэттью реагировал острее всего. Тот задышал ещё более учащенно и, наконец, член запульсировал, а по пальцам потекла теплая жидкость. Весь он сжался внутри и испустил достаточно громкий стон. Дом в который раз прикрыл его рот рукой и терпеливо дождался, пока тот перестанет дрожать. Комната наполнилась шумным дыханием. Только сейчас Дом заметил, что на его висках выступила испарина, а вся спина Мэтта блестит от маленьких капелек пота. - Ты... Ты слишком громкий, Мэтт. Он видит, как тот расслабленно улыбается, прикрывает глаза и наваливается на него, закинув одну ногу. Обессиленные, они лежат, не шевелясь, уставившись в потолок. Оба жутко изнурены и дрожат от напряжения. Хочется так и заснуть, прямо сейчас, в ленивых объятиях лежащего рядом парня, но осторожность в который раз преобладает над позывами тела. - Мэттью. Там... Мама. Надо ложиться спать. Тот с секунду не понимает, на что он намекает, а затем отодвигается от него, поднимает откуда-то с пола белье, натягивает на себя и укрывается одеялом. Понятливый мальчик. Ведь если с утра мать зайдет их проверить, а они будут лежать полностью голые, обнимаясь, та вряд ли найдет этому удобное для них оправдание. Поэтому Дом следует его примеру и сам не замечает, как проваливается в сон.