Начало

Утро было удивительно зыбкое и прекрасное. Кровать их была согрета уютом переплетенных во сне тел. С пробуждением к Дому пришла та послесонная ленность, которая приходила к каждому с утра. Была суббота, и душу грело осознание того, что они могут валяться без дела ещё долго. Все тело приятно ломило и сводило истомой. Доминик аккуратно потянулся, елозя ступнями по простыням, растягивая удовольствие и стараясь не разбудить Мэтта. Ему выпала удивительная возможность понаблюдать за ним с утра. Ещё более взъерошенный, чем обычно, со спутанными волосами, он лежал рядом, приоткрыв рот и шумно сопя. Вдруг жутко захотелось его поцеловать, и Доминик, не в состоянии справиться со своим порывом, потянулся к его щеке и аккуратно коснулся губами. С утра он пах чем-то молочным, невесомым, жутко уютным. Его теплая щека оставила на себе след немного влажного поцелуя. Её обладатель дернул веками и лениво приоткрыл глаза. На Доминика смотрели сонные голубые океаны, испещренные мелкими черточками, придающие его глазам безумный вид. - Прости, я не хотел тебя будить. В ответ ему раздается едва слышное мурчание, похожее на кошачье, и Дом широко улыбается. Он просто не может устоять от соблазна затискать такое прекрасное разморенное сном и готовое на все тело. Он перекидывает через него ногу, нависая сверху, приспускает одеяло, обнажая худые бледные плечи. Целует в ямку между ключицами. Проводит пальцами вниз, ощущая тепло, исходящее от его тела. Затем окончательно забирается к нему под одеяло, начинает трогать, поглаживать, водить языком везде, где только возможно. Но Мэтт всё ещё молчит, только тихо мычит и почти никак не отвечает на ласки. Доминик обнимает его сбоку, прижимая к себе и дышит в шею, щекоча. Тот морщится, лениво пытается выбраться из его объятий, но затем сдается и улыбается, не открывая глаз. - Хочу, чтобы ты будил меня так почаще. Их уединение прерывает хлопок двери где-то справа, и на этот раз они более расторопны, чем вчера. Дом тут же отпускает Мэтта, отодвигается на другой край кровати, отворачивается и натягивает на себя одеяло, замирая. Дверь тихо скрипит. Слышится тихий шепот: - Мэттью, ты спишь? Дом медленно поворачивает голову, моргая глазами и делая вид, что только что встал. Миссис Беллами стоит на пороге в одном халате и озабоченно рассматривает своего сына. - Ооо, Дом, и ты здесь! Чего вы не предупредили? На этот раз Мэтт поднимается и тоже смотрит на мать. - Мы поздно пришли, и думали, что ты еще спишь, мам. Наконец, миссис Беллами замечает, что эти двое спят в одной кровати и как-то странно хмурится. - Вы бы хоть сходили, раскладушку взяли, чего ютитесь тут на одной кровати? К счастью для Дома и для них всех, недовольство мамы Мэтта уходит в другое, более безобидное русло. - Дом, мне так неудобно, что тебе пришлось тесниться! Правда, Мэтт, чего ты позоришь нас? Будто больше кроватей нет! Стесняешь гостя... - Миссис Беллами, спасибо, всё нормально, правда. Мать молчит с минуту, думая, какую бы ещё оказать заботу. Но Мэтт пресекает все её дальнейшие предложения, намекая оставить их одних: - Мам, мы ещё поваляемся немного. - Ах, да, простите, не буду вас смущать. Наконец-то дверь закрылась, и мама Мэтта начала спускаться вниз. Доминик громко выдохнул. - Пронесло... - Это точно... - Сегодня ещё ладно, но вот если бы она зашла нас проверить тогда, вчера ночью... Повисла долгая пауза. Мэттью начал истерически посмеиваться. - Боже, не вспоминай. Теперь это был тот же застенчивый Мэтт, к которому Дом так привык. Он снова зарделся и отвел взгляд, хитро улыбаясь, видимо, вспоминая прошлую ночь. Грех было не засмущать его ещё больше. - Почему не вспоминай? Тебе не понравилось? Мэттью закрыл глаза и покраснел ещё больше, отвечая с придыханием: - Понравилось,- а через какое-то время уточнил,— очень. Он снова заёрзал на постели, наконец-то открывая глаза. В теплом утреннем свете его глаза казались почти прозрачными с черными кружками посередине. - Мэттью... Ты... Ты не перестаешь удивлять меня. Как тебе это удается? - Что именно? - с каким-то нетерпением ответили ему вопросом на вопрос. - Ты... Все эти вещи, что ты говорил вчера — правда? Мэтт помолчал с минуту. - Да, - с тенью стыда выпалил он. Честно признаться, Доминик совершенно не так представлял их первый раз. Он рассчитывал, что инициатором этой идеи будет он сам, что ему придется нежно уламывать Мэттью, медленно соблазняя и раскрепощая с каждой минутой. Он представлял, что тот будет жутко кротким и тихим в постели, шарахаться от одного вида его члена, вечно закрывать глаза и заливаться краской. Если честно, всё это было на уровне фантазий, сладких грез, никакого точного плана. Он был безумно неопытен в этом вопросе и думал, что пройдет целая вечность до того, как они основательно подготовятся и смогут сделать все, не причиняя никому неудобств. Но всё оказалось совсем наоборот и гораздо более неожиданно, чем предполагалось. Они полностью поменялись местами, и Дом не знал, что делать со всем этим развязным пошлым очарованием, которое свалилось ему на голову вчера ночью. Мэттью буквально наглядно показывал ему, что и как делать, в каком направлении двигаться. Все слова Мэттью о том, как он готовился, как разрабатывал свою "дырку" чем попало в его отсутствие - всё это казалось жутко нереальным и далеким в свете этого прекрасного чистого утра. - Мэтт. Я представлял себе всё совершенно не так. Мэттью удивленно вытаращился на него. Казалось, он был испуган. Его взгляд так и вопрошал: «То есть, тебе не понравилось?». - Но ты был потрясающим, Мэттью... Мэтт блаженно прикрыл глаза и невинно облизал губы. Он начал говорить более решительно. - Я представлял. Почти так. - В каком смысле? Он молчал, собираясь с мыслями, а потом резко продолжил. - Надо было все продумать. До последней мелочи. Ты же такой человек, которого трудно сдвинуть с места. Все нужно делать самому. Оба молчали. Такой решительный и обстоятельный Мэтт смущал, но и заставлял им гордиться. - Знаешь... Я до последнего не был уверен в том, что ты не бросишь всю эту затею на полпути и не побежишь домой, оправдываясь тем, что сейчас не время, у тебя дела и прочая лабуда. Доминик почувствовал себя жалким нерешительным девственником на фоне такого обстоятельного и даже немного грубого Мэтта. Его посетило навязчивое чувство, что это Мэтт его поимел вчера, а не он Мэтта. Это слегка пугало, несмотря на приятное покалывающее чувство в районе поясницы. - Доминик. Я просто жутко хотел тебя и хочу до сих пор,- Мэтт выговаривал это медленно, четко произнося каждое слово, словно делая громкое признание. - Пожалуйста, не бросай меня. Я люблю тебя... Последние слова заметно резанули по слуху Доминика. С чего он вообще должен его бросать? У них же все так хорошо! Но осознание того, что Мэттью вот так непосредственно признался ему в любви не давала покоя и кружила голову. Он резко набросился на него, крепко обнял его и начал свою неразборчивую беспорядочную речь. - Мэттью, Мэттью! - попеременно он целовал его то туда, то сюда, говоря чуть громче, чем нужно, - я тоже люблю тебя. Мэттью. Мой Мэттью! Мне кажется, что и без слов это было понятно! Не говори всякую чушь! Я не собираюсь тебя бросать ни сейчас, ни когда-либо потом! Мэтт весь зарделся, продолжая молчаливо наслаждаться размазанными поцелуями. Рука Дома полезла к его животу, затем начала поглаживать внутреннюю сторону его бедер, а под конец совершенно бесстыдно скользнула к его паху. Мэттью взвизгнул, но не двигался. Доминик, шипя, гладил его между ног, чувствуя надвигающееся возбуждение, но Мэтт сомкнул ноги и отвернулся, выскальзывая из его цепких рук. - Дом... Мама... Внизу. Не сейчас, прошу... Было видно, как сильно он снова хочет этого, но обстоятельства были действительно не подходящие. Доминик уже и сам понял это. Но осознание того, что Мэттью понравилось, и он хочет его снова, заставило сердце громко застучать в груди и отдать теплый сигнал куда-то в голову. Дом нехотя встал, отыскивая взглядом разбросанные по комнате предметы одежды. «Интересно, не обратила ли на это внимание миссис Беллами», - пронеслось у него в голове. Но он не стал долго задумываться над этим. Надев почти всё, что было, он кинул взгляд на Мэттью, по-прежнему лежащего на кровати. Сначала он не заметил в нем ничего странного, но вдруг от него повеяло каким-то зыбким чувством отрешенности. Он лежал на кровати, свободно закинув правую руку за спину, а левую расслабленно положив на живот. Он не прикрывался, просто лежал, такой, какой есть. С голой прямой грудью, слегка прикрытый кусочком одеяла, и с первого взгляда в нем не замечалось ничего необычного. Но его глаза. Редко он бывал так расслаблен и как-то мертвецки спокоен, словно из него высосали все живое. Отрешенный взгляд, словно созерцающий саму бесконечность, смотрящий куда-то в пустоту. На секунду показалось, что от его глаз повеяло какой-то напряженностью, но затем все снова притупилось. Один глаз был закрыт тенью, и казалось, что он как-то особенно грустен. Другой же был освещен и отдавал каким-то отдаленным отголоском надежды на что-то светлое. Мэтт будто не видел Дома, не видел, что он уже собрался и ждет его. От этого зрелища Дому необъяснимо стало не по себе. -Мэтт, ты чего? Доминик думал, что он быстро изменится в лице, станет поспешно собираться и снова станет тем Мэттью, к которому он привык. Но он удивился ещё больше, когда тот лениво переместил на него взгляд и не менее лениво встал с кровати, начиная собираться. Это было жутко странно и непохоже на него. Вскоре они оба оделись и спустились вниз на кухню, где их уже ждал теплый завтрак из яичницы, бекона и кофе. Прямо как у прилежных мальчиков. - Садитесь, мальчики! -Миссис Беллами, мне правда так неудобно, что я вечно засиживаюсь у вас. -Не говори глупостей, Дом! Мы всегда рады видеть тебя в нашем доме. Правда, Мэтт? - Да. Мэтт сказал это тихо и тут же быстро взглянул на Доминика лукавым взглядом, как бы говорящим: «Я еще как буду рад тебя здесь видеть, Дом». Их маленькая тайна заставляла совесть слегка покалывать в присутствии миссис Беллами. Но сами воспоминания вызывали только приятную дрожь. Они спокойно позавтракали втроем, мило беседуя и хлебая теплый чай. Доминик чувствовал себя уютно в их доме, несмотря на отсутствие ещё одного члена семьи Беллами — папы Мэтта. Он никогда не видел его и никогда ещё не задумывался над тем, какой он. Мэтт тщательно избегал этой темы в общении. Развод родителей обошелся для него не так безболезненно, как он хотел, чтобы это казалось. Впервые Доминик стал рыскать взглядом по полкам в поисках фотографии его отца. Где-то за прозрачным графином на полке стояла деревянная рамка с черно-белой фотографией, которую он рассмотрит позже. То была фотография группы его отца. На ней были другие молодые мужчины, в костюмах, довольные, папа Мэтта тоже был в костюме. Волосы были уложены в модную для тех времен прическу, руки были скрещены на груди. Он всем походил на Мэтта. Такой же взгляд, немного сдвинутые брови, улыбка. Распростившись с мамой Мэтта, он едва заметно подмигнул Беллами-младшему, а тот ответил ему ленивой расслабленной улыбкой. По дороге домой Доминик думал об этом. Прошлая ночь словно была сто лет назад и немного отступила на второй план. Теперь у него перед глазами был только этот страшно тупой отрешенный взгляд и то выражение, которое застыло на лице Мэтта с утра. Весь он был какой-то размякший и... Грустный? Он не знал, почему он вообще мог переживать. Он вообще плохо понимал этого парня. Он знал его в целом, был посвящен в какие-то затаенные отдельные уголки его души, знал кое-какие вещи о нем. И всё это было вполне достаточно, чтобы считать, что ты знаешь человека хорошо. Но не в этом случае. Весь Беллами состоял из каких-то внутренних противоречий, из какой-то вечной борьбы непонятно с чем. Он был порывист, как ветер. Сейчас он краснеет и улыбается, а в следующую секунду лежит с разведенными в стороны ногами и просит, чтобы ты вставил ему поглубже. Всё это недурно кружило голову, можно было даже сказать, что это сводит с ума. Эта неизвестность, страшащая неизвестность, которой разило от него за версту. Эта стихийность и порывистость. Он словно вечно торопился куда-то. Вечно старался быть другим, не таким, как в прошлую секунду, хоть Дом понимал, что он и в самом деле такой. Но всё его гладкое на первый взгляд поведение и достаточно мягкий характер все чаще сменялись ревущей стихией и бесконечными противоречиями. Доминик шёл и словно решался на что-то. Определенно ясно было то, что либо ты бесконечно близок этому мальчику, либо бесконечно далёк. Либо он принимает тебя в самые затаённые уголки своей души и распахивает тебе свое сердце, либо ты для него никто. И по всем критериям расположение Мэтта было на стороне Дома. Но также он и понимал, что это расположение, эта любовь и доверие, которое он вручал ему как хрупкий ценнейший дар стоило очень, очень дорого. И пока непонятно было, что именно ему придется заплатить. Он знал, что Беллами сначала покажет всего себя, отдастся весь, а только потом начнет показывать счет за свою щедрость. И это уже началось. Эти проблески безумия в нем пугали обычного человека. Но Дом определенно чувствовал над ним свою хоть и небольшую, но хоть какую-то власть. Он не просто был тем, кому Мэтт доверял себя, но и тем, кого он интересовал сам. И это был его плюс. Все эти странные, смутные вещи приходили ему в голову и после. Дома, когда он оставался один, или перед сном, или по дороге в школу. Кажется, что всё между ними осталось прежним. И это действительно было так. Они по-прежнему были рады видеть друг друга, встречаться, скрываясь от чужих глаз. Но теперь Дом знал, что есть в этом человеке и то, чего ему стоит опасаться. Это его стихийность. Его собственничество. Его любовь. Его ярость и гнев. Его ревность. Этот таинственный океан, который ему слегка приоткрыли его бездонные печальные глаза в то утро, предупредили его обо всем. И он был готов к этому. Готов сопротивляться, бороться, добиваться, доказывать, любить, безмерно сильно и глубоко. Несмотря на это, жизнь шла своим чередом. Доминик исправно учился, то и дело мечтая о предстоящих каникулах. Он намечал кое-какие планы, которые они могли бы осуществить с Мэттом и с их группой в целом. В тот вечер у них была запланирована репетиция после уроков. Они решили собраться все втроем, послушать, кто на что горазд, каких успехов достиг Крис и попытаться создать хоть какое-то подобие звучания втроем. Мэттью пришел последним, как обычно. Он был какой-то грустный, взволнованный и по приходу тут же принялся за работу. Перебирая струны и не глядя на Криса, он сказал ему: - Ну, научился чему-нибудь? Это прозвучало жутко напыщенно, но Дом промолчал. В который раз. - Ну, мои успехи невелики, но кое-что мне уже показали. Крис явно был в настроении. Пожалуй, единственный из всей тройки. Он достал гитару и с нерешительностью начал дергать струны, показывая, какими аккордами он уже успел овладеть. Мэттью молчал, но смотрел на него с таким презрением, словно перед ним сидел не Крис, а какой-то кусок дерьма с гитарой. Крис что-то говорил, мямлил, перебирал. Даже Дому стало немного скучно от этого всего. Однако, Крис сделал уже большой шаг в своей игре. По крайней мере, так казалось Дому. Когда Крис прекратил, Дом ожидал услышать тонну негатива, льющегося изо рта Мэттью. Однако тот, ко всеобщему удивлению, сказал на удивление одобрительные слова. - Это уже неплохо, Крис. Неплохо, правда. Я не смогу тебе помочь в этом, ведь я сам не особо-то на басу играю. Но ты молодец. Кажется, опешил сам Крис. Он широко улыбнулся и поблагодарил Мэтта скромным «Спасибо» и смущенно потер затылок. Неожиданно резко Мэтт обратился к Дому: - Дом, когда мы репетировали еще тогда... С парнями - он ненадолго прервался, смакуя неприятные воспоминания, - У меня было несколько наметок. Но... Их не восприняли должным образом,- резко добавил он. - Я бы хотел, чтобы ты задал под это какой-нибудь ритм, а Крис пока попробует что-нибудь с басом. Нам некогда стоять на месте. Кажется, теперь было понятно, почему он похвалил Криса. Теперь его одобрение казалось ничем иным, как простая попытка воодушевить его и оставить в покое, а после наконец-то заняться отработкой партии с Домом. Доминик не заметил этого вслух, но отложил это у себя в памяти. Мэтт начал играть знакомую доселе мелодию, пока Дом пытался вставить в это всё кое-какой ритм. То и дело Мэтт выслушивал его, предлагал что-то, наигрывал. Доминик пытался угодить ему, подбирая каждый раз что-то новое, и вскоре у них вышло наиграть эту мелодию в неком тандеме, создавая что-то наподобие слаженной игры. Крис сидел удивительно тихо, прислушиваясь к их игре, и смотрел куда-то в стороны выхода из актового зала. Когда они с Мэттом закончили наигрывать, он крикнул Дому едва слышное: «Хэй, пс». Взглядом он указал на дверь, за которой спряталась девушка. Она как бы прикрывалась дверью, глядела одним глазком неотрывно на Дома и не произносила ни слова. Это была Мишель. «Только её тут не хватало», - с огорчением подумал он. Его совершенно не интересовала эта фигуристая милая девушка, которая стала вечно кидать на него неоднозначные взгляды в коридорах после того самого дня. Как мало нужно для того, чтобы понравиться представительнице женского пола — всего лишь очаровать её и перестать обращать на неё внимание. Да и как вообще можно было смотреть на неё, когда рядом сидело это насупившееся взъерошенное чудо? Она ничего не знала о них. Доминик уже успел пожалеть, что впутал её во всё это. Ведь для него она ничего не значила, а лишняя фанатка ему была абсолютно не нужна. Чуть постояв у двери, рассматривая Дома, она быстро скрылась за ней. Дом не сказал ей ни слова. Что он вообще мог ей сказать? Абсолютно ничего. «Все это чушь полная» - думал он. Ему не стоило дурачить её только для того, чтобы вызвать ревность Мэтта. Крис улыбнулся и посмотрел на Дома. - Видел, как она на тебя смотрит? Так и тает, ох! Он искусственно-театрально поднял свою массивную руку ко лбу, закатывая глаза, и в его исполнении это выглядело ужасно забавно. Доминик улыбнулся и отвел взгляд. - Хоть бы сказал ей что-нибудь, а. Тобой же любуется. - Пусть любуется. Доминик знал, какой заносчивой сукой он выглядел, но ему было всё равно. Зато он знал, как греют эти слова душу человека, сидящего справа от него и сверлящего его взглядом. - Что, ни чуточки не нравится? - Мне она не интересна. На этих словах Мэтт даже расправил плечи и встрепенулся. - Крис, есть у тебя какие-то наметки, а? Он был удивительно спокойным и даже приветливым. И впервые за долгое время его общение с Крисом не напоминало обращение президента к простому народу. - Нууу, так. Кое-что могу попробовать. Он начал достаточно неумело корябать струны. Настолько бездарно, что даже Дом, ничего не смыслящий в гитарах, уловил фальш. - А ну-ка, дай сюда,- Мэтт потянулся за басом. Удивленный Крис протянул ему гитару. - Смотри... Мэттью начал показывать ему то, что сам умел делать на басу. Тот внимательно слушал. Затем придвинулся к нему ближе, указывая на какие-то лады, спрашивал что-то, пробовал сам, Мэтт исправлял его. Дом даже не слушал их. На него нашло какое-то удивительное умиротворение при виде этих двоих, мирно беседующих о музыке. Словно помирились его собственные родители. Ему стало так уютно и хорошо, что он полностью забылся, не слушая даже Мэтта, который говорил ему что-то. - Дом, Дом! Попробуем все вместе, а? Втроем они начали пробовать отрабатывать то, что уже закрепили с Мэттом. Вперемешку с ритмом и звуками электрогитары слышался отдаленный, пока ещё нерешительный звук баса. Но это уже само по себе было таким прогрессом, что Дом разыгрался больше, чем обычно и отступил от привычного спокойного ритма. Мэтт удивленно и с радостью посмотрел на него. В его взгляде по-прежнему плескалось что-то печальное, но сам он выглядел на удивление счастливым. Дом почувствовал умиротворение. Он почувствовал, что это то, что им было нужно. Только они трое. После репетиции они с Крисом на радостях опять договорились встретиться все вместе вечером. Мэтт занервничал, но промолчал. Когда они остались одни, он обеспокоенно, но решительно обратился к Дому: - Дом. Я хотел провести этот вечер только с тобой. Доминику приятно было вновь услышать, как тот стремится провести как можно больше времени с ним. Но ему нравилась и их общая компания. И вообще, по его мнению, эти встречи особенно важны на ранних этапах зарождения их новой группы. Это могло сплотить их ещё больше, они могли получше узнать друг друга. Именно поэтому он возразил: - Мэттью, я тоже хочу провести с тобой время. Но мы же уже договорились встретиться сегодня у Криса. Мы же не можем просто не прийти! К тому же, мы даже не знаем его номера, чтобы предупредить его, чтобы он нас не ждал. Мэттью с минуту помолчал. Логика была железной, но ему всё равно было грустно от того, что они потеряют ещё один вечер. Дом решил немного приободрить его: - Ну хватит тебе. Пообщаемся немного с Крисом и пойдем по своим делам. - Иногда мне кажется, будто ты специально ищешь повод побольше пообщаться с Крисом. Это было жутко глупо с его стороны думать так. Доминик уже не раз говорил ему, что он для него значит. Но это маленькое патлатое чудо переубедить было очень трудно. Ему постоянно нужно было напоминать о том, как он любит его, как дорожит им. Ох уж эта глупая, необоснованная ревность. - Мэттью, это просто чепуха. После этого я пойду с тобой туда, куда ты хочешь. Беллами задумался. - Хочу на набережную. И сказал это с таким видом маленького мальчика, выпрашивающего игрушку за поход к врачу, что Дом невольно улыбнулся. - Ну хочешь, пойдем на набережную. Признаться, место было не самое подходящее для приятного времяпрепровождения. Вечером там собиралось особенно много всяких мутных компаний, алкашей и просто ленивых зевак. В одной из таких компаний раньше тусил и Доминик, так что он совсем не хотел снова хоть как-то пересекаться с ними. Но что ж, обещание есть обещание. Позже он подумает над укромными местечками на набережной, где можно спокойно провести время двоим влюбленным. Они расстались на благоприятной ноте, договорившись, что Доминик зайдет за Мэттью ближе к условленному времени. Сегодня достаточно тепло для английской зимы, поэтому Доминик решил хоть раз более-менее принарядиться для вечера с Мэттом. Он надел теплую водолазку синего цвета с несколькими пуговичками сверху. Сменил свои старые штаны на чистые, менее просторные, но более теплые. Дом поймал себя на мысли, что наряжается для Мэттью, и эта мысль вогнала его в краску. Он почувствовал себя странно в роли эдакого кавалера, ведущего свою принцессу на вечерний бал. При этой ассоциации он улыбнулся. Мэттью и правда был его принцессой — длинноволосой всклокоченной Рапунцель Тинмутского покроя, в просторных брюках и теплых джемперах, с несколькими прыщами на лбу и низкого роста. Но от этого не менее прекрасной. Он хотел вытащить Мэтта из этого странного состояния, в котором он находился, и которого Доминик никак не мог разгадать. Простая ревность? Усталость? Может быть, у него какие-то проблемы? Надо будет поговорить с ним об этом. Но это потом. Сейчас он хотел выглядеть почти празднично и аккуратно. Одеться в стиле «гранж», но не казаться неотесанным лоботрясом, каким он обычно был. Мэттью, кажется, тоже немного принарядился: расчесанные чистые волосы, новый пуловер, правда, такой же темный, как и все остальные, и аккуратные ботинки. Это прогресс. Весь он казался каким-то чистеньким и счастливым, будто предвещая хороший вечер. Дома у Криса было тепло, уютно, ото всюду лился мягкий свет. Даже мебель, совсем не дорогая, выглядела очень гостеприимно, как и её хозяин. Крис встретил их широкой улыбкой. - Заходите, парни, располагайтесь, дома никого нет. И он шустро шлепнулся на огромную низкую кровать, больше напоминавшую бомжатскую ночлежку, лениво разваливаясь на ней и потягивая пиво. - А, берите, кстати. Он указал на столик, на которой стояли бутылки с пивом со стекающими по ним прохладными капельками. В этой обстановке и правда хотелось побыстрее расслабиться, плюхнувшись на диван к Крису и болтать о чем-нибудь ненавязчивом. Скинув в себя с себя одежду, парни последовали примеру Криса и устроились поудобнее на широкой мягкой кровати. Крис лениво нажал кнопку пульта, и на экране телевизора заметали судорожные кадры какого-то концерта по MTV. Длинноволосый гитарист какого-то очередного гранж-бэнда метался по сцене, выжимая из гитары грубые звуки и тряся башкой. Доминик мельком взглянул на Мэтта, сидящего где-то сбоку и завороженно глядя на экран. Он не удержался и спросил: - Нравится? Тот удивленно посмотрел на него как на идиота и воскликнул: - Конечно! Это же Alice In Chains! Надо же, а он и не узнал их. Признаться честно, он, кажется и не видел их ни разу. Только пару раз слышал их пластинки у друга дома. Дом не стал мешать Мэтту наслаждаться просмотром, поэтому начал перекидываться фразами о том о сем с Крисом. Тот отвечал охотно, живо. Они шутили и смеялись, и только через некоторое время Мэтт обратил на них внимание. Влившись в их разговор, он тоже стал что-то рассказывать, как обычно, что-то странное и непонятное, но подвыпивший Дом наблюдал за ним блестящими глазами, почти не слушая, а только наблюдая за его мимикой, взглядом, губами... Только сейчас он заметил, что его бутылка пуста, и Крис по-хозяйски вытащил для него ещё одну откуда-то сзади. Дому стало уютно, как у себя дома. Кровать казалась просто необъятной и удивительно уютной, поэтому он развалился на ней, принимая удобную позу и откупоривая новую бутылку. Они продолжили ржать все вместе над какой-то фигней, как тройка типичных придурков. Даже пиво казалось каким-то особенно вкусным, и Дом попытался запомнить название на бирке, хоть и знал, что уже через минуту его забудет. Он и сам не понял, как разговор перешел на тему девушек и отношений. Крис рассказывал про свою новую девушку, а Доминик молча слушал, не зная, что на это сказать. - Келли... Она такая нереальная... - бубнил Крис говорил заплетающимся языком, - Я не знаю, как она могла меня выбрать. -Ты чего, Крис, ты хороший парень. Я уверен, что именно этим ты ей и нравишься,- убеждал его Дом. - Правда? Разговор шел подобным образом. Нелепые фразы, нелепые вопросы. Мэтт совсем притих и, кажется, не смотрел уже даже телевизор. Дом решил не трогать его. Криса совсем разнесло. Он продолжал расспрашивать Дома о всякой ерунде. - Дом, вот почему у тебя нет девушки, а? Вот почему? Дом, ты же такой красавчик! Дом кинул взгляд на Мэтта, который в секунду насупился, но продолжал делать вид, что смотрит телевизор. - Я... ну я не знаю. Спасибо... - Вот у тебя была девушка? «Как неловко то», -на секунду подумал Дом, но уже через секунду начал свой долгий неторопливый, сбивчивый рассказ о всех более менее значительных и не очень отношениях в его жизни. Он рассказывал про свой первый поцелуй, про первую девушку, и так увлекся, что совсем забыл про Мэтта, сидящего рядом. Тот скрестил руки на груди и продолжал бездумно пялиться в экран горящими глазами. Доминик начал приукрашивать что-то, придавая своим историям больше нереальных оттенков и таким образом зарабатывая звание главного самца в этой стае. Крис завороженно слушал его, то и дело восклицая: «Ого!», «Офигеть!», «Ну ты и дал тогда, брат», и верил каждому его слову. - Доминик, ты просто красавчик, - сказал он, по-братски, пожимая его ладонь. - Вот чем тебе не нравится та девчушка с репетиции, а? -Ох, ты опять про нее... Я же говорил уже, что... - О, совсем забыл! - тут Крис удивительно проворно встал с кровати, что даже Мэтт проследил то, куда он идет. Тот вытащил из кармана лежащей рядом куртки маленький скомканный конверт. - Держи, - протянул он Дому, пытаясь на ходу разгладить помятую бумажку. Дом нехотя развернул пахнущий духами конверт и пробежался глазами по написанному аккуратным девчачьим почерком письму. В нем девушка рассказывала ему о своих чувствах и фантазиях, нарочито противно приукрашивая, от чего у него по телу пробежали неприятные мурашки. Доминик странно улыбнулся этой дурацкой записке и протянул Крису, горящими глазами следящему за тем, как он читает. - Прочитай, такая чушь, - сказал Доминик, потирая щеки руками. - Дорогой Доминик, - хихикающим пьяным голосом начал Крис, - С того самого дня...- тут Крис начал громко ржать, и Доминику неожиданно самому стало смешно. - Так, ладно. С того самого дня, как ты зажал меня там, в уголке своего дома, - читал едва сдерживая смех. - Я только и думаю, как о твоих сильных руках, загорелой коже и светлых длинных волосах. После каждого нового описания достоинства Дома он заливался смехом, едва в состоянии читать дальше. «И чего он так разошелся?», - подумал Дом, сам не переставая хихикать от той интонации, с которой он читал. - А ну-ка, покажи нам свои сильные руки, Дом! - продолжал заливаться Крис, задирая рукава кофты Доминика. - О боже, ты такой сильный, До-о-оминик! И снова разражался новым приступом звонкого ржача, продолжая читать. - Я много раз представляла, как ты снова целуешь меня... О божечки мой! Тут только Дом обратил внимание на Мэттью, сидящего рядом в углу кровати. Он смотрел прямо на него, сверля взглядом из под сдвинутых бровей. Ему стало настолько не по себе, что он, продолжая нервно хихикать, сказал Крису: - Ну ладно тебе, Крис, хватит, давай о чем-нибудь другом... - О, стой! Вот тут ещё смотри, как здорово написано, - не слушая его, продолжал Крис, - Я помню, с какой решительностью и страстью ты обнимал меня тогда, и от этих воспоминаний у меня подкашиваются коленки... Тут неожиданно к ним придвинулся Мэтт, заглядывая в письмо и спрашивая дрожащим голосом: - Что, так и написано, «со страстью»? - Да-да, посмотри, Мэтт, это просто умора! Мэтт судорожно пробежал по всему письму глазами, тут же снова отодвигаясь. Доминик готов был убить Криса, который совсем не собирался завязывать с этим цирком. - Ну хватит, Крис, глупость же полная. - Нет, постой, постой! Тут еще говорится о твоем прекрасном голосе, о твоих губах... - Блять, Крис, прекращай, - обозленный Дом попытался вырвать у разбушевавшегося Криса эту маленькую злосчастную записку, то и дело поглядывая на Мэтта, который тихо сидел в углу дивана, метая злобные искры и, кажется, готов был взорваться прямо на месте. - Крис, отдай! - Охо-хо! Посмотри! Ещё и поцелуйчик внизу оставила, смотри! Как это ми-и-ило... Криса совсем разнесло. Он еще громче заржал и потянулся к Доминику, свернув губы трубочкой, изображая поцелуй. - Иди сюда, мой сладенький!, - смеясь, все ближе тянулся он к Дому, облизывая губы. В эту секунду Мэтт резко вскочил со своего места, налетел на Доминика, схватив его за запястье и неожиданно легко заставил его подняться со своего места. «Нам пора», - выпалил он решительно, почти неживым голосом, утаскивая Доминика за собой. Этот голос казался таким чужим, что у Дома по всему тему пробежали мурашки. Мэтт был действительно страшен. Он быстро надел на себя всю одежду и выбежал из дома, не оставляя иного выхода, кроме как пойти за ним следом. Какая-то гипнотическая сила заставляла Дома также шустро одеваться и следовать за ним по пятам. Мэтт шёл впереди, решительно, быстро, даже не смотря назад, словно уверенный в том, что Дом и так идет сзади. Доминику было действительно страшно. В эту секунду Мэтт был абсолютно сумасшедшим. Один его взгляд говорил красноречивее этого леденящего душу «нам пора». Дом не знал, почему идет следом. Он мог в любую минуту убежать домой, скрыться, потому что его одолевало ужасно волнующее неприятное предчувствие, что сейчас точно случится какой-то взрыв. Но какая-то неведомая сила заставляла его не отставать, пытаясь поспеть за очень быстрым парнем впереди. Дом что-то говорил ему вслед, выкрикивал какие-то бессмысленные слова утешения и беспричинных извинений, сам не понимая, что говорит, но Мэтт, кажется, даже не слышал. Он продолжал идти прямо, иногда резко сворачивая на очередном повороте. Такими темпами они дошли до дома Мэттью. Хозяин открыл дверь, не закрывая, даже не рассматривая любую возможность отказа на его немое приглашение. И Доминик действительно зашел. Дверь громко хлопнула, и он оказался стоящим в кромешной тьме. В воздухе повисла свинцовая, тяжелая тишина, не предвещающая ничего хорошего. Где-то там Мэтт стоял, не шевелясь, и, возможно, рассматривал его лицо, такое напряженное и испуганное сейчас, что сам он походил на енота. Вдруг Дом почувствовал резкий толчок в грудь и оказался прижат к стене. Лицо Мэтта оказалось прямо перед ним, и даже в темноте он нашел его глаза. Впервые за это время он увидел их так близко, всем телом ощутил на себе леденящий душу взгляд и теперь действительно испугался. Глаза Мэтта, обычно небесно-голубые, теперь были почти черными и широко раскрытыми. Дом чувствовал на себе его частое дыхание, будто рядом с ним дышал не человек, а, как минимум, бык. - Сука. Впервые за долгое время Мэтт сказал хоть что-то, но это не приносило утешения. Это холодное «сука» застявляло пальцы на ногах нервно сжиматься, а сердце бешено клокотать в груди. Он по-прежнему плохо ориентировался, но почувствовал, как его в очередной раз с силой утаскивают куда-то вглубь дома, затем ведут вверх по лестнице, и он едва успевал перебирать ногами, чтобы не упасть. Его резко толкнули, и он с грохотом упал на любезно стоящий сзади диван, больно стукнувшись затылком о подлокотник. Резкая боль заставила его вскрикнуть, как вдруг откуда-то сверху на него навалился Мэтт. Комната была все также освещена блеклым лунным светом, и можно было рассмотреть Мэттью целиком. Он с секунду рассматривал его, но на этот раз от Мэтта не осталось ни капли той нежности, которой он так и брызгал весь тот бесконечно долгий вечер. Доминик почувствовал чужую руку на своем паху, сильно сжимающую ткань. Он утробно застонал, но не позволил произнести ни слова. - Какая же ты шлюха. Сверху навалились сильнее, укладывая руки ему на плечи и расставляя ноги по обе стороны от его тела. Мэтт наклонился к его уху, жарко шепча сбивчивым голосом: - Как же ты любишь внимание к себе. Да ты никогда не удержишься от очередного комплимента, от очередной течной сучки, готовой свалиться к тебе в объятия. Ты просто шлюха... Зачем Дом вообще пошел сюда? Зачем он слушает эти странные обвинения, основанные только на бесконечной ревности? Зачем он сейчас сбивчиво извиняется, тараторит какие-то слова, в надежде успокоить Мэтта?.. - А Крис... Просто клоун! И ты тоже ловишь на себе его внимание, наслаждаешься... Тут он просто не выдерживает: -О чем ты, блять, говоришь? - Дом вышел из себя. Это безосновательное обвинение по поводу Криса просто смешно. Как он может вообще так думать? - Что, что ты сказал? - с этими словами Мэтт резко хватает его за подбородок, больно сжимая и заставляя губы Доминика изогнуться нервной кривой линией. Снова какие-то слова, извинения, слюнные брызги в попытке что-либо доказать. Вдруг его резко целуют, больно прикусывая губу. Он успевает произнести только беспомощное «Ай», пока его снова не опрокидывают на диван, шаря по телу ладонями. Заплетающиеся пальцы тянутся к ширинке, нервно расстегивая пуговицу, быстро стягивают плотные джинсы, из под которых высовывается небольшой бугорок. Даже в темноте Дом различает страшную улыбку Мэтта. - Я вижу, тебе нравится, когда с тобой грубо обращаются. Все это жутко унизительно. Он и правда выглядит сейчас какой-то шлюхой, ловящей кайф от любого прикосновения. Но таково его тело. Даже грубые ласки дают о себе знать. Доминик и сам не заметил, как нервно, волнительно, пугающе возбужден. Но возбуждение не проходило даже с осознанием того, что он сейчас всего лишь игрушка, мальчик для битья, способ выплеснуть накопившуюся в себе энергию. Ему было ясно, что у Мэтта накопилось все подряд, что с ним что-то произошло. С него также быстро стянули футболку, и он оказался лежать в одних боксерах. Он снова посмотрел на лицо Мэтта, пытаясь вызвать в нем хоть капельку милосердия и воззвать к его разуму. Но тот казался настолько безумным, со взлохмаченными волосами и горящими глазами, что последняя надежда потухла внутри Доминика. Он понимал, что сейчас случится что-то плохое, что Мэтт не успокоится, пока не отыграется на нем полностью. Но самое страшное было то, что он принимал это удивительно спокойно и смиренно. Он был готов к чему угодно. Мэтт суетливо пытается расстегнуть свою ширинку, стягивает с себя брюки и неожиданно резко переворачивает Доминика на живот. Откуда в этом хрупком создании взялось столько физической силы? Он цепкими пальцами впивается в задницу Дома, теребя пальцами резинку, то стягивая ее, то натягивая вновь. - Я нахуй тебе не нужен, Дом. Тот молчит, шокированно впитывая каждое слово. - У тебя столько сучек. Любая баба прогнется под тобой. Возможно, даже Крис. Это все звучит до жути абсурдно. Особенно эти высказывания про Криса. Неужели он сам не понимает, что несет полную чушь? - Ты был мне так нужен сегодня, Дом. Мне так нужна была твоя поддержка. - его тон ужесточается, голос становится почти неживым. - Но ты выбрал поход к этому Крису, который вечно сыплет в тебя комплиментами. Ты жутко жадный до похвалы, Дом. С него резко снимают боксеры и гладят ягодицы. Все кажется таким волнительным и непривычным, но Дом ловит от этого даже какой-то особый мазохистский кайф. Ему страшно, жутко страшно. Он не понимает, что Мэтт собирается с ним сделать, но готов поспорить, что это будет максимально грубо, больно, неприятно, и его самооценка значительно пострадает после всего этого. Им вертят так, как хотят. В ту ночь Мэтт хотел быть послушным и получить ласку, и он получил это. Сейчас он хочет быть грубым и наказать его за все грехи, и он тоже этого получит. Дом слишком хочет, чтобы ему стало лучше, неважно, какими методами. Видимо, с ним действительно что-то происходит, ему действительно нужна поддержка, и он в который раз лишается её. Доминик уже начинает сам верить в то, что говорит Мэтт, в эти глупые обвинения и прочую чушь про шлюх и сучек. Его поток мыслей прерывает резкий шлепок по заднице, от чего Дом вскрикивает. Ему становится неловко и стыдно, кожа начинает гореть под новым шлепком и постепенно принимает красноватый оттенок. Новый стон срывается с его губ, когда зубы слегка прикусывают ягодицу. Кажется, Мэтт настроен более, чем решительно, и не собирается останавливаться. - Я так люблю тебя, моя шлюха, - доносится откуда-то сзади, выдыхая на кожу его поясницы. - Твоя шлюха, - послушно выдыхает Дом, выгибаясь и припадая к дивану щекой. Он готов вытерпеть все ради этого капризного собственника, который определенно переживает душевный кризис. Он готов прогнуться перед ним, позволить ему сделать с собой почти все, лишь бы принести ему долгожданное успокоение, хоть он и знал, что такими методами оно не продлится долго. - Что ты сказал? - впервые за вечер тон Мэтта приобретает живой оттенок. - Твоя. Шлюха. - Чуть ли не по слогам повторяет Дом. Новый шлепок. Легкий стон, ноющая от грубой ткани щека. Вцепившиеся в обивку пальцы. Мэтт копошится сзади, шуршит одеждой, и вдруг Дом чувствует что-то гладкое и влажное, скользящее между его ягодиц. Тут ему действительно становится не по себе. Он просто не знает, как реагировать на это. Он совершенно не готов почувствовать чужой член в своей заднице, но подсознательно понимает, что должен перетерпеть. Слова непроизвольно сами вырываются у него: - Сделай это, если ты хочешь. Трахни меня, если тебе станет от этого легче. Он зажмуривает глаза, уже готовый громко вскрикнуть от резкой боли. Но в ответ не раздается ни звука. Мэтт не трогает его и не шевелится. Вдруг его обнимают за талию, прижимают к себе, Доминик чувствует, как Мэтт дрожит и тычется носом в его позвонки. Он плачет. Всхлипывая, увлажняет его кожу своими слезами. Дом удивлен ещё больше. Он не шевелится, только ждет какого-то объяснения, что всё это вообще значит. - Прости меня, Дом... - доносится сзади в перерывах между всхлипами. - Прости меня... Мэтт начинает дрожать ещё больше. Доминик наконец-то разворачивается к нему и крепко обнимает. Мокрая щека прижимается к его оголенному плечу, пальцы впиваются в талию. Мэтт продолжает почти беззвучно плакать. Пытаясь приободрить его, Доминик поглаживает его по спине, шепчет что-то утешительное, ерошит его волосы. - Какой же я урод, Дом. Прости меня... - Ты не урод, Мэтт, я все понимаю, всё хорошо. Его настроение так резко поменялось, всё произошло слишком неожиданно, как и всегда бывает с ним. Ещё минуту назад Мэтт чуть не изнасиловал его, теперь же ему самому приходится утешать размякшего, плачущего, ещё недавно такого напористого парня. Вдруг Мэтт резко отстраняется, поворачивается к нему спиной, встает на колени, трясь своей задницей об него. - Пожалуйста, прости меня. Ты можешь сделать со мной все, что хочешь, только прости меня. Доминик остается неподвижным. - Ты что, не хочешь меня? Эти слова больно ударяют в сердце Доминика. Он притягивает его к себе, выводя из этой позы, и усаживает себе на колени, поворачивая его голову и смотря прямо ему в лицо. - Прекрати, Мэтт. Да как же ты не понимаешь? Я с тобой не потому, что просто хочу трахать тебя. Я люблю тебя, правда люблю, Мэтт. И тебе не нужно сейчас это делать, просто успокойся. Во взгляде Мэтта смешано столько эмоций: и недоумение, и удивление, и какая-то боль. Он снова кривится от плача и прижимается к Доминику, на этот раз всем телом. - Я такой идиот, Доминик, я такой идиот... - Ну хватит, хватит, - не устает повторять он, прижимая хрупкое тело ещё ближе. Сколько же поддержки нужно этому взрывному, порывистому, отчасти неадекватному парню! Несмотря на всю ту силу, что теплится в нем, ему нужно постоянное внимание, опора и вечное напоминание, что его любят. Кажется, он уже перестал плакать. Теперь он безвольно мякнет в его объятиях, почти без сил, выплеснув все свои эмоции наружу, и в конце концов, полностью опустошенный. Кажется, если его сейчас отпустить, то он повалится на бок, как податливая неживая игрушка. Дом немного отстраняется, всё ещё поддерживая его. - Сиди, я помогу тебе одеться. Безмолвный Мэтт продолжает угрюмо сидеть на краю кровати, свесив ноги и понуро сгорбив спину, словно внутри у него села батарейка. Доминик нашел где-то рядом его футболку, заставил того вяло приподнять руки и натянул на него сверху легкую тряпочку. Затем он слез с кровати, спустившись на пол, сел на колени и стал просовывать его ступни в широкие отверстия боксеров. Ноги лениво болтались, поэтому Доминику пришлось самому приподнимать их и аккуратно натягивать белье вверх. Дойдя до паха, он остановился, потому что дальше ему самому было не справиться. Он сделал знак Мэттью, чтобы тот сам надел боксеры, и он лениво начал приподниматься, натягивая их. Он был жутко разморен и устал. Снизу его нос казался ещё более вздернутым и смешным, чем обычно. Доминик лениво улыбнулся и поцеловал Мэттью в остро выпирающую коленку, продолжая сидеть на полу, обнимая его ноги и положив на них подбородок. Мэттью смотрел на него сверху из под полуприкрытых век, расслабленно, не пряча взгляд. - Спасибо, Дом. Он взял его ладонь в свою и притянул к себе наверх, обхватывая его лицо руками и невесомо целуя в губы. - Ложись спать. Кажется, этой просьбы было даже не нужно. Потому что Мэтт сам сразу же свалился на кровать, кутаясь в одеяло и уснул. Наблюдая за ним в темноте, Доминик в который раз удивлялся тем переменам, что происходили в нем. Его обуревал едва заметный страх. Сейчас он был похож на мирно сопящего котенка, в то время как еще десяток минут назад его было почти невозможно остановить в его непрекращающейся ярости. Но Доминик знал, на что идет. Он даже смутно догадывался, что ему предстоит, и он сам сделал свой выбор. Теперь он понял свою задачу — просто защищать этого парня и любить. Любить безмерно и всепоглощающе.