Тень против Молнии

      Когда в следующий раз я решу совершить столько ошибок за одну ночь, ударьте меня. Потому что для начала, я решил расслабиться, а потом еще и пойти к дому Лиама, ой, Молнии. Я решил, что он исключительно супергерой-мудак, и никак иначе, так я смогу держаться от него подальше. Правда, это совершенно не помогает во время сна, когда мое подсознание подкидывает мне недвусмысленные сны. Мокрые сны. С каждым пробуждением мне сложнее думать, что он недостоин любви этого города. Также этому не способствует моя, с недавних пор, привычка каждую свободную минуту заглядывать в шкаф, доставать теперь уже потрепанную папку и рассматривать его фото пятилетней давности. И вот я стою на лестнице у его раскрытого окна, слушая, как полицейская волна шипит и плюется неинтересными преступлениями. Я тяжело дышу, потому что телом желаю войти в его квартиру через открытое окно и поцеловать эти полные губы, но мой разум уговаривает меня не делать этого, это плохая идея. Я заламываю пальцы, когда слышу шаги к окну, стремительные и твердые. И сейчас я безумно благодарен дяде за его уроки. Возможно, он никогда не верил в то, что моя мечта когда-нибудь станет реальностью, но все равно тешил мое детское самолюбие и занимался со мной часами. Думаю, он гордился бы мной, если бы смог узреть, как быстро я забрался выше на два пролета пожарной лестницы, чтобы скрыться в неосвещенным фонарем или светом из окна месте. Я вижу затылок Молнии, когда он выглядывает из окна, вертит головой, и даже смотрит на меня, от чего мое сердце просто перестает биться. Я начинаю дышать лишь после того, как любимец Чикаго закрывает окно. Он определенно стал старше, но глаза все такие же добрые. Прическа стала еще короче. И мои колени дрожат, когда я спускаюсь обратно. Я бесшумен, словно хожу босиком. Конечно я не дурак, поэтому жду около пяти минут, чтобы вновь спуститься на мое место. Окно закрыто, и мне приходится прислушиваться, чтобы слышать, что передает полицейское радио. Уже около трех или четырех утра, ведь небо начинает окрашиваться в предрассветно-красный. Я подумываю вернуться домой, но в наглую обманываю себя, что мне необходима волна копов, ведь своей я еще не обзавелся. И плевать, что я отлично обхожусь без этого, как собака-поводырь, зная дорогу к преступлениям и опасностям. Я уговариваю себя остаться, хоть в этом и нет необходимости, просто мне страшно признаться, что я не могу ненавидеть или презирать этого парня. Он мне симпатичен, возможно, я уже в него влюблен, ведь даже сейчас в отражении окна вижу его лицо, хоть и в маске. Стоп! Это действительно он. Я так задумался, что не слышал, как он подошел и отодвинул шторы. Я улыбаюсь, словно полный идиот, намереваясь сказать, что пришел с миром, но его ответная улыбка слишком ехидна для приветствия. Стараюсь не пялиться на его губы, поэтому опускаю взгляд ниже. Мои глаза расширяются - у него в руке прыгает голубой шипящий мячик. Я поднимаю глаза и замечаю что-то в его движениях нервозное, а когда он поворачивается в профиль, прислушиваюсь к радио. На окраине города, из тюрьмы совершен побег нескольких десятков заключенных. Диспетчер перечисляет имена, и на середине Молния вздрагивает. Я не знаю имени, которое заставило его встрепенуться, но готов помочь, если мне позволят. И, кажется, Молния больше не планирует метать в меня свои шары - сгусток тока в его руке уменьшается, пока совсем не гаснет. Он резким рывком задвигает шторы, а я сглатываю. Так долго и близко к нему и смерти я еще не был. Через минуту уже слышу, как Молния скользит по линиям электропередач, пока я бегу позади, с каждым кварталом отставая все больше и больше, пока совсем не теряю его из вида. Я могу сказать, что он зол. Нет, он в ярости. Обычно он никогда не позволяет себе так быстро скользить по проводам, и сегодня я понял почему. Если он передвигается с такой запредельной скоростью, то лампы в фонарях лопаются от напряжения. Сегодня я бегу в кромешной тьме. *** Я не знаю с какой стороны подобраться к тюрьме - вокруг летает полицейский вертолет, на стены направлены прожектора, ни единого неосвещенного уголка, в коих я так привык ускользать и прятаться. Я оббегаю ограждение тюрьмы, надеясь найти темную лазейку, но мое внимание приковывает Молния, что стоит на одной из смотровых вышек тюрьмы. Он держит в воздухе, благодаря своим молниям, парня в оранжевой робе. - Я не знаю! - Кричит не успевший ускользнуть заключенный. - Если ты не скажешь, клянусь Богом, я отпущу тебя. - Кричит в ответ Молния, пытаясь переорать вертолет, что теперь уже завис над ними. Пока я смотрел вверх, пораженный злостью Молнии, шум вокруг не сыграл мне на руку, потому что в следующую секунду чувствую дуло пистолета у моего затылка. - Руки вверх! - Слышу я голос, который стал за эту ночь родным. Я поднимаю раскрытые ладошки кверху и оборачиваюсь. - Никаких резких движений, понял? А не то я пристрелю тебя! - Я улыбаюсь, хоть он этого не видит. - Найл? Черт побери, Найл! - Он оглядывается, но рядом ни души. - Гарри. - Решаю я подать голос, а глаза парня округляются. Подмоги ждать ему неоткуда, и я могу с легкостью его вырубить, но он не преступник, а у меня есть принципы. Патрульный щурится, хмурится, опускает пистолет. - Зейн? - Говорит он, наконец, но тут же вскидывает пистолет, приводя его в боевое положение. - Это ничего не меняет, прости. - Я знаю, Гарри, я знаю. - Мои руки все еще в воздухе, показывают мое подчинение. - Но он убьет его. - Я сгибаю в кулак ладошку, выставляя в воздух указательный палец. - Я здесь, потому что он сам мне позволил. Я могу помочь. Ты арестуешь меня позже. - Когда? - Гарри недоверчиво хмурится. - Когда угодно, но не сейчас, прошу. Не дай супергерою стать убийцей. - Утром. - Говорит Гарри, и до нас доносится крик Молнии "говори!". - Придешь в участок к Луи. - Я киваю. - Только без... - Он машет оружием в воздухе, жестикулируя. - Этого маскарада. - Спасибо, Гарри. - Говорю я, уже обернувшись и набегу. Передо мной башня, высотой с пенис самого Зевса, конечно же, электричества нет, и мне приходится подниматься по лестнице. С каждой ступенькой я корю себя за разговор с Гарри, он пережил бы шишку, а вот заключенный вряд ли сможет пережить падение с высоты десятиэтажного дома. Но меня совершенно не беспокоит жизнь этого парня в оранжевом комбинезоне, меня беспокоит Молния. Я не понимаю, почему он вдруг сорвался. Чем ближе я к Молнии, тем меньше у меня уверенности в своих силах, будто я растрачиваю ее, как энергию, когда поднимаюсь все выше и выше. Единственное, чего не теряю - это понимание, что я хотя бы пытаюсь. Думаю, многим знакомо это чувство, когда секунда длится год, и тебе кажется, что ты вот-вот с треском провалишься, как законченный неудачник. Когда я добираюсь до места, заключенный, висящий над землей, уже плачет и умоляет не убивать его. Он действительно ничего не знает, сейчас это было бы понятно и ребенку. Но не Молнии, который весь искрится от гнева. Искрится в прямом смысле. Меня посещает мимолетное чувство, что сейчас серое утреннее небо заволокут черные тучи и то тут, то там начнут искриться молнии. - Лиам. - Говорю я шепотом. Молния вздрагивает и оборачивается на меня через плечо. Нас обдает новым потоком холодного ветра. - Лиам, я не знаю, что заставило тебя так вспыхнуть, но тебе пора остыть. Послушай меня. - Я поднимаю глаза вверх, меня привлекает сильный шум исходящий от вертолета с эмблемой одного из центральных каналов Чикаго. - Я никогда не желал тебе зла. Подумай сам. - Я кладу руку на его плечо, чувствуя, как под ладонью, словно змеи, извиваются искры тока. - Ты ничего не понимаешь. - Кричит Лиам с такой злостью, что меня обдает горечью его гнева, я практически чувствую его на своей коже. - Не понимаю, ты прав. Но неужели дети этого города заслужили так сильно разочароваться в своем кумире? Ты думаешь, мальчишки получат хороший пример, если на их глазах ты убьешь человека, пусть и преступника? В прямом эфире. - Молния отворачивается от меня и смотрит прямо в камеру, я проделываю тоже самое, но для пущего эффекта недовольства, вскидываю левую, свободную, руку и показываю неприличный жест. Я оборачиваюсь и вижу двух охранников, на их груди бейджи с именами. - Отпусти его. - Молния опускает голову. - Ты правда этого хочешь? - Он резко поворачивается ко мне, и я вижу перед собой того напуганного мальчишку с черно-белого снимка в папке под моим постельным бельем. Он так сильно стиснул челюсти, что зубы скрипят. - Да. Пожалуйста. - Я не говорю, лишь беззвучно добавляю. - Лиам. - Я знаю, он не прочел свое имя по моим губам, они скрыты под маской, но почему-то он кивает и вскоре охранники получают в руки заключенного. - Уйди. - Говорит Молния, садясь на пыльный пол. Я киваю и ухожу, задерживаясь где-то между последним пролетом и Лиамом. Сломанным и брошенным. Даже вертолеты разлетелись, больше никакой драмы. Буря страстей стихает также быстро, как и началась. Я спускаюсь и вокруг уже не снует такое количество полицейских. Я сбегаю в свою привычную среду - темноту знакомых улиц, чтобы зайти на кофе, как и обещал. *** Я стучу в дверь, даже забыв подумать, что Перри еще спит. И конечно же она была в кровати, ибо дверь она открыла заспанная, в халате и потирая кулачками свои пушистые светлые реснички. - Доброе утро. - Я не узнаю свой уставший голос. - Прости, что разбудил. Девушка тут же оживает, сон как рукой сняло, голубые глаза сияют. - Утро. Ничего страшного. Проходи. - Щебечет она весело. - Сейчас я сделаю кофе, тебе с молоком или... - она не договаривает, потому что я делаю шаг к ней и мои ноги в одночасье отказываются меня держать, я падаю в ее руки. - О, Господи! - Восклицает она. - Что с тобой? - Прости. - Я поднимаюсь на ноги, и она ведет меня на кухню, придерживая за локоть. По дороге я объясняюсь. - Тяжелое утро. Думаю, в утренних новостях все подробно истолкуют. - Она усаживает меня на стул. - Без молока, и если это не слишком с моей стороны, можно мне две чашки? Перри кивает и начинает бегать по кухне, стуча дверцами шкафчиков. Вскоре ее маленькая и уютная кухонька наполняется ароматом кофе. И сейчас мои нервы будто оголены, поэтому даже просто запах меня бодрит. - Можно мне умыться? - Конечно, из кухни налево. Я плетусь на полусогнутых, по пути снимая маску. Какой сейчас уже смысл скрывать свое лицо? Мой дядя не был бы горд мной.