Я не сплю.

Сквозь неясные очертания теней, оттенков, форм и осколков в остатки моего сна пробивается неприятный звук. Я пытаюсь схватить за руку темного рыцаря с неизвестным мне лицом, но он тает, растворяясь в желтом свете ламп. Я открываю глаза. Несколько секунд, чтобы сообразить, где я и что я, потом реальность становится четче - неприятный звук издает телефон. Мён звонит. Я рыскаю по карманам, пока не нахожу трубку. На экране действительно имя Мёна, его изящные пальцы и сигаретный дым, укутывающий картинку, стибренную из какого-то из альбомов. Поднимаю трубку. Там звуки кухни - перезвякивание тарелок, стук ножа о деревянную доску, скворчание какой-то еды на сковороде. Кто-то готовит ему есть. Видимо, за сигаретами он так и не сходил, если набивает желудок с утра пораньше. Я видела забытую пачку на заднем сиденье. Он так давно без сигарет, как выдержал? - Привет. - Где ты? - В бане. Несколько секунд тишины, словно он пытается переварить сказанное. - Где? - В бане. Сауне, - все-таки сын и отец очень похожи. Сынхо, услышав, где я, сделал ту же драматичную паузу. И тоже переспросил. - Зачем ты там? Помыться решила, блин. - Я расскажу тебе позже, - когда я рассказывала все Сынхо, рядом не было посторонних глаз и тем более ушей. Сейчас, спросонья, я могу что-то или кого-то пропустить. Раз Мён не знал, где я и что со мной, значит, Сынхо ему ничего не рассказал. Но что поделать, мне придется молчать. - Они где-то рядом? - Люди? Да. - Не люди. Журналисты. - Возможно. Когда я засыпала, были. Сейчас не знаю. - Я понял. Ты сможешь уйти? - По обстоятельствам. Я только проснулась. - Я буду ждать здесь. Словно у тебя есть выбор. Машина-то у меня. Про сговор таксистов и журналистов я еще вчера тебе рассказала. А общественным транспортом ты не воспользуешься даже в случае смертельной опасности. Там микробы и бомжи. И сложная система оплаты за проезд. Слишком сложная для того, кто последние двадцать лет не переступал ногой порог автобуса. Я останавливаю поток язвительных мыслей. Я злюсь, и это очевидно. Имею ли я право злиться на него? Он забыл про меня. Он заснул и забыл про меня! Даже Сынхо, и тот позвонил через час после моего отъезда. А Мён... Мой прекрасный, божественный Мён - забыл. - Я наберу. Но он обещал ждать. Он был с тобой. Он брал тебя за руку. Он слушал, как ты дышишь, засыпая. Он лежал у тебя на коленях. Он готовил тебе есть. Он может забыть, ничего страшного. Он может ездить к бывшей любовнице и матери его ребенка. И это можно пережить, если дальше будет обещание объятий, рук, того, что он будет дышать тебе в затылок в полусне. Или нет? Кажется, у женщины должна быть гордость. Все время об этом забываю, а когда все-таки вспоминаю, недоумеваю - зачем она мне, эта самая гордость, если у меня есть Мён. Я встаю и потягиваюсь. Двое вчерашних журналистов, последовавших за мной от дома Сунам закоулками до этой случайно встреченной по пути круглосуточной сауны, спят, устроившись друг на друге в углу. Впрочем, радоваться рано. Они могли вызвать на смену кого-то, кого я не знаю и не видела. Скользящий взгляд по холлу ничего не дает. Или за мной действительно никто не следит, или хорошо шифруется. Но выбора нет. Нужно выбираться отсюда. У Мёна нет сигарет. *** Однажды она предложила тебе жениться на ней. Смотрела тебе прямо в глаза, когда ты отшатнулся от нее в ужасе от такого варианта. Ты никогда не думал о ней в этом плане. Унизить, завоевать, обладать, заставить страдать - это было. Любовь? Женитьба? Смешно. На твоем лице, очевидно, пробежали все твои мысли, потому что она криво ухмыльнулась. - Ну вот видишь. Я тебе даже не нравлюсь. Так какого хрена? - Кто обидел тебя? Несколько секунд она изучала твое лицо, но ты уже собрался и взял себя в руки, так что оно не выражало ничего. - Ты серьезно? У меня есть варианты? На входе гребаное скопление журналюг. У каждого по камере и бесконечному запасу флешек. Если мы выйдем с тобой отсюда вдвоем, это будет то же, что и признание, что я сделала тебе предложение и собираюсь до конца жизни варить тебе хэджангук по утрам. Ты помнишь ее потемневшее лицо и то, как затравленно она злилась. Она просто не знала, что журналисты охотились не за тобой, а за Мари, которая опять влезла в какой-то скандал и пыталась выбраться из него с помощью агентства и бывших коллег. И все же, словно кипятком по ноге, тебя обожгла мысль, что она не хочет быть с тобой связанной даже на страницах самых желтых таблоидов. Ты отшатнулся от нее, она от тебя, и при этом вы оба пытаетесь приблизиться к Мёну. Словно снова восьмой класс и изучение полюсов в магнитах. Сынхо поднимается с кровати. Ночь была тяжелой, он думал о матери снова и снова и только под утро заснул. Во сне, словно осколки вчерашнего дня, мелькали сцены и картинки переездов, больницы, Мён с этим его надменным взглядом, тетка с извиняющимся и Рю. Опять несчастная Рю с дурацкими глазами избитого пса. Ты уехал, и ничего не поменялось. Она все тот же потрепанный брелок на ключах твоего отца. Ты дал им свободу, ты самоустранился, ты так благородно, красиво, почти по-дорамному, поступил, и что? И ничего. Жалкий отец, трусливая сволочь, не может взять ее за руку до сих пор, ты в этом уверен. Он дышит рядом с ней, как с оригиналом моны лизы, и при этом ведет себя, словно она и правда висит на стене под пуленепробиваемым стеклом, огороженная бархатистыми прикрученными к полу перилами. Но только теперь, когда ты вернулся, все будет иначе. У них ничего не изменилось, это их чертов выбор. Но ты - теперешний ты - больше не будешь стоять сбоку. Этот самовлюбленный старик уничтожил жизнь твоей матери, когда ты был еще слишком мал и ничего не мог сделать. Рю не должна постичь та же судьба. Нет. Ты не допустишь. Хватит. Сынхо открывает шкаф и засовывает голову поглубже. Оттуда пахнет домом, матерью и детством. Твоя мать была слишком хороша для этого труса, он недостоин спать здесь, ходить по этим этажам, дышать этим воздухом. И пусть тебе так плохо, что хочется выть, пусть кружится голова, пусть внутри словно все выжгли лазером, ничего. Ты сможешь. Ты стал айдолом в этой стране, состоящей из ненависти и слежки друг за другом, и это тоже сможешь. Ничего. Только голова очень кружится, надо чего-то съесть. Стук в дверь Сынхо слышит не сразу, только когда кулак с той стороны становится вовсе настойчиво-истеричным. - Сынок, - голова тетки просовывается в щель. Глаза у нее напряженные, она изучает Сынхо, отчаянно имитирующего поиски чего-то в шкафу. - Ты как? - Я нормально, - громче, чем следовало, произносит тот. - Нормально. - Можно зайти? - Конечно, - он захлопывает створки и остается стоять с совершенно ненужным ему постельным бельем в подсолнухи. Когда-то он купил его матери, отвалив кучу денег за имя на бирке и ручную работу. Она же принесла весь комплект в его комнату. Ты этого даже не видел до сегодняшнего дня. Тетка подходит к нему, вынимает из рук белье. Едва слышно скрипят петли. Шуршание ткани. Мягко клацают дверки шкафчика. Тетка поглаживает его по спине, пока он, уткнувшись ей в плечо, беззвучно рыдает. От нее тоже пахнет матерью. От всего в этом доме пахнет матерью. - Я приготовила завтрак. Твой отец, - теперь она не делает паузы перед этим словом, - уже поел. Мы можем спуститься, или тебе сюда принести? - Я спущусь. Рю вернулась? - Нет. Твой отец звонил ей, она еще где-то прячется. - Она уже ушла из сауны? Тетка несколько секунд молчит. - Кто эта девочка тебе? Впервые кто-то назвал Рю девочкой. Интересно, взбесило бы это ее, услышь она, или нет. - Она мой телохранитель... Была им. - Нет, я не про это спрашиваю, - она отстраняется и принимается застилать кровать. - Ты странно себя ведешь с ней. Страннее чем обычно. - Я... хочу на ней жениться, - совсем некстати срывается с языка. Возможно, это потому, что Сунам пахнет матерью. Или оттого, что кружится голова, и соображать все сложнее. Тетка откладывает в сторону подушку, которую только что взбивала. - Жениться? На ней? Она намного старше... - И влюблена в моего отца. Но это перестало меня пугать. - Она не влюблена в твоего отца, - произносит тетка резко и решительно. - Он ей нравится, да, но это не любовь. Сынхо стоит, едва дыша. Ему очень хочется знать, почему она пришла к такому выводу. - Откуда?.. - Какая это любовь? Она собака, он хозяин. Они никогда не будут спать вместе, потому что оба будут чувствовать что это аморально. Да, она отгрызет себе ногу, если ему будет нужно, но это скорее подношение жертвы божеству, чем дар возлюбленному. - А он? Он ведь любит ее? - в этот момент тетка кажется ему волшебным шаром, стоит потрясти который, и получишь все ответы. - Да черт его знает, - пожимает плечами та, поправляя складку на покрывале. - Никогда не понимала, что у него в голове творится. Но одно я знаю точно. Суми была ему хотя бы ровней. А эта мисс с заискивающими глазами - нет. И он никогда в жизни не подпустит ее ближе, зная это. Мысль о том, что Рю недостаточно хороша для Мёна, неприятно оседает в голове. Но все же Сынхо не спрашивает, хороша ли она для него самого. Какой бы ни был ответ, ничего не изменится. Нет смысла дальше тянуть резину, все и так напоминает медленное погружение танка в зыбучий песок. - Рю скоро приедет. Спрашивает, тебе купить чего-нибудь? Сынхо оборачивается на голос и видит отца. Тот стоит, надменно вздернув подбородок. Значит, слышал. Что ж, возможно, это к лучшему. - Когда ты уедешь отсюда? - Сынхо игнорирует вопрос и задает свой тоном, не терпящим возражений. - А когда должен? - Сейчас же. - Почему? - Потому что я теперь здесь хозяин. И я не хочу тебя видеть. Мён опускает подбородок, скользит глазами в сторону тетки, потом кивает. - Хорошо. Я дождусь Рю... - Ты уедешь без нее. - Нет. - У нее моя машина. - Возьмешь мою. - В моей остались мои сигареты. И Рю. - В твоей голове почти нет разницы между этими двумя объектами, правда? - В моей голове есть разница между желанием жениться на ком-то и желанием выместить на этом же человеке злость за свои детские обиды. Сынхо невольно краснеет. Да, все-таки слышал. - Я перестал обращать внимание на твои психологические потуги очень давно. - Ты и сам понимаешь. Я не уеду без нее. - Уедешь. Сейчас же. - Думаешь, если меня не будет, она поддастся на твои сомнительные уговоры? Зачем ей быть с тобой? - Затем, что я не ты. - Аргумент, - Мён хмыкает, хотя видно, что последняя фраза его задела. Получи, наглый старпер. Из-за тебя она вечно выглядит как избитая дворняжка, и ты должен ответить. - Хватит, - прерывает их перепалку тетка. - Сынок, я покормлю тебя, а потом будешь решать, что делать дальше. Она берет его за руку и мягко, но настойчиво выводит из комнаты. Они проходят мимо Мёна, который всем своим видом показывает, что разговор не закончен, но сопротивляться Сунам не смеет, спускаются, добираются до кухни. Там бесчисленное количество дымящихся тарелок и стряпни, от которой хочется блевать еще больше. Но это ничего, ведь ты должен поесть. Сынхо с трудом проглатывает рис с какими-то закусками, не ощущая вкуса. Только когда Сунам ставит на стол чай, Сынхо поднимает голову. И его сердце невольно ёкает, потому что за окном он видит увешанную пакетами Рю, пытающуюся проскользнуть к заднему входу. Белый свет режет глаза, отчего они начинают моментально слезиться. Рю заглядывает в окно, они встречаются взглядами, она делает какое-то неловкое движение рукой - то ли махает, то ли отгоняет муху - и одними губами криво улыбается. - Я скоро приду, - бросает Сынхо тетке и, прежде чем она успевает возразить, выскакивает за двери. Свет поглощает его, как тонущую в молоке чернику, из-за этого на секунду ослепленный, он ничего не видит и трет глаза кулаками, как в детстве. - Как ты? - он чувствует, как за его рукав берутся неловкие пальцы Рю. Она испугалась за тебя. Это хорошо или плохо? - Я нормально, - он опускает кулаки, и словно не узнавая, смотрит ей в глаза. - Ты выйдешь за меня?