Перекрёстные жизни

27 - Ваше имя. Он знал, конечно, что так нужно для протокола, и все-таки хамоватая манера полицейского, с самого начала довольно неприятная, сейчас уже выводила из себя. - Вам не кажется, что следует проявить больше уважения? – криво усмехнулся Нил. – Я ведь пока только подозреваемый. - Не кажется. Ваше имя. - Дэниэл Леган. - Возраст. - А сколько дадите? - Возраст! - Тридцать лет. Инспектор хмыкнул одобрительно, давая понять, что не позволит с собой шутить никому и уж тем более подозреваемому в убийстве богатенькому адвокатишке. Впрочем, Нил не шутил. Решив не выходить из того, что уже про себя окрестил легкомысленным чикагским образом, он присматривался и принюхивался во всех возможных смыслах. Потому что… Ну, потому что это выглядело слишком подозрительно. И адвокат в нём не унимался. Хотя, конечно, попасть в такую переделку было бы легче адвокату по уголовным делам, и Нил уже начал жалеть о том, что не хотел прежде марать руки об уголовщину, занимаясь куда более безопасным гражданским правом. Но теперь – не время и не место для сожалений о профессиональной некомпетентности, когда дальнейшие перспективы, скажем прямо, весьма мрачны. - Где Вы находились, - инспектор сверился с информацией на бумаге, - двадцать пятого августа сего года около восьми часов вечера по североамериканскому восточному времени? - А какой день это был? - Пятница. - Если пятница… на работе полагаю. - И Вас там никто не видел, полагаю? - Точно! Как Вы догадались, офицер? Если уж на то пошло, спрашивать не нужно было. Нил знал совершенно точно, какой день был двадцать пятого августа 1926 года, какая погода была, и какая медсестра дежурила в регистратуре Масс Дженерал в тот вечер. Нил знал, кто из пациентов приходил в это время на прием, и к кому на вызов уезжали какие доктора, а также когда и куда они вернулись потом. Знал он и о расписании общественного транспорта, о направлении ветра, о температуре воды и ещё о массе мелких, никому не нужных деталей того вечера. Как знал имена всех бездомных, забранных сержантами патрулей в каталажки. Нил всё знал, и сейчас, водя следствие за нос, в очередной раз думал о том, что не знал только одного, зато самого главного: кто, где и почему убил его жену. Потому что теперь факт убийства уже нельзя было отрицать. - В Вашем офисе находился кто-то, кроме Вас? - Ни души. - И что же Вы делали там в одиночестве в столь поздний час? - М-м… даже не знаю. Работал? - Мистер Леган?! - Ну ладно, ладно. – Он поднял руки, признавая ошибку. – Действительно работал. Необходимо было изучить новые сведения относительно последнего дела. - Дело мистера Лоу? - Любопытно, кто открыл конфиденциальную информацию? - Отвечайте на поставленный вопрос. - Да, это было связано с тяжбой Лоу. - Когда Вы покинули свой офис? - Было уже темно. - В котором часу Вы вышли? - Полагаю, около десяти. Ответы на вопросы слетали с губ автоматически – ум же напряженно пытался разобраться со сложившейся ситуацией. Итак, его увезли в Чикаго слишком поспешно, чтобы полагать, будто это банальная проверка всех возможных подозреваемых. Но в таком случае, чем может располагать полиция по этому делу? Чем – если он сам, со всеми его деньгами, возможностями и связями – не нашел ни одной зацепки, кроме какой-то необъяснимой, до дикости инстинктов доведенной интуиции? И это при том, что он не один «копал»: Дэвид, не сильно верящий в теории всемирных заговоров, проводил расследование по своим каналам, подключив полицию и не только, а Чарльз даже из своего Вашингтона всячески помогал, подбрасывая бесценные данные. И всё же они вместе так и не смогли доказать, что это был не банальный несчастный случай. А эти мелкие сошки – никому не известные чикагские копы – сейчас светят ему лампой в глаза и задают свои идиотские вопросы, заставляя шаг за шагом переживать самый страшный день в его жизни. День, когда умерла Кэнди. Ох, Кэнди… Будь она здесь – уперлась бы кулаками в бока, как любила делать, и высказала напыщенному хаму в форме всё, что о нем думает. Да пригрозила бы показать, где раки зимуют, если он не прекратит нелепый допрос. Но Кэнди не было, и никогда не будет больше. Так есть ли смысл бороться? Есть! Разум спешно отмел возможность малодушной покорности. Конечно, смысл есть, пока он должен заботиться о Кэт, как и обещал когда-то. Нил подумал, что Том Стив уже наверняка привез детей в поместье Корнуэллов, и теперь добрейшие тетушки пытаются объяснить Кэт, куда же делся ее папа. Да поможет им Господь Бог. Ну, и Филипп, конечно. Меж тем, инспектор, не унимаясь, задавал вопросы о том и этом, выспрашивал и вызывал на откровенность до тех пор, пока Нил, перебросив ногу за ногу, не сообщил будничным тоном: - Я отказываюсь говорить без адвоката. Инспектор вздохнул, плохо скрывая разочарование и злость: - Желаете нанять кого-то конкретного? - Разумеется, - трудно сказать, получилась ли улыбка достаточно ехидной. – Не думаете же Вы, офицер, что я позволю защищать себя какому-то проходимцу, назначенному мне штатом? - Так с кем прикажете связаться, сэр? - О, сколько сарказма! – Нил скрестил руки на груди, отворачиваясь. – Мой секретарь свяжется с моим адвокатом. А Вам пока остается лишь отвести меня в камеру. Процедуру уголовного дела он знал, бесспорно. О чем недовольный полицейский не преминул проворчать куда-то в сторону, когда Нила уводили. Уже в камере, присев на жесткую лежанку, он подумал о том, сколь полна неожиданностей его жизнь. Самых разных неожиданностей – и плохих, и хороших. И что здесь, где всё до отвратности плохо, вспомнить о чем-то хорошем – не такая уж и скверная идея… *** Теперь идея отправиться в парижский госпиталь уже не кажется скверной или неуместной. Кэнди сидит в машине рядом с ним и разговаривает с попутчиками – совсем юной сестричкой милосердия, не выдержавшей больше месяца на передовой, и двумя солдатами, так же, как и он, направляющимися на реабилитацию после ранений. Впрочем, солдаты в лучшей форме, чем он: весело болтают, подмигивая и Кэнди, и перепуганной робкой медсестричке, иногда заводят дружную песню, не очень попадая в ноты, и Кэнди подпевает, если знает слова. Ее вообще хлебом не корми – дай спеть и посмеяться. А когда она смеется, веснушки на носу, оттененные румянцем, видны сильнее, и тогда она напоминает ему ту маленькую девочку, что однажды появилась в их семье, взятая Элизе в компаньонки. Сколько же лет прошло с тех пор? Нужно напрячься, чтобы посчитать, но у Нила еще нет столько сил, и поэтому он просто наблюдает за Кэнди, откинувшись на спинку сидения. Доктор Томпсон отправил его в Париж, справедливо рассудив, что там пережившему тяжелое ранение солдату предоставят уход лучше, чем в госпитале на передовой. Нил и сам толком не знает, как так вышло, что Кэнди поехала с ним. Может, в отпуск, или по специальному поручению, или по своим делам, знать о которых ему не положено. Нет, слухи о том, что она лично просила Томпсона отправить ее с лейтенантом Леганом, бродили по госпиталю настойчиво и открыто, но вышеупомянутый лейтенант в них не верил. Просто потому, что это невозможно. И потому что из всех людей на свете он будет последним, за кем Кэнди поехала бы в Париж. Впрочем, как и в любой другой город – не важно, в госпиталь, в театр или на прогулку. А значит: то, что Кэнди здесь, рядом с ним – всего лишь совпадение. Удачное для него стечение обстоятельств, которым стоит воспользоваться хотя бы для того, чтобы сейчас беспрепятственно рассматривать, как тени от ресниц падают на ее разрумянившиеся, обветренные щеки. По карте до Парижа рукой подать, но по весенней распутице, да ещё в трясущемся автомобиле, да еще с раскуроченной осколками грудной клеткой, которая только-только начала заживать, путешествие кажется бесконечным. По крайней мере, пока Кэнди, отвлекаясь от разговора, не поворачивается к нему: - А ты? Ты с этим согласен? - Вообще-то, - через силу пожимает плечом он, - я видел Камбре, так что не могу не согласиться. Плохо, что генералы не понимают таких простых вещей. - Только не Джек! – тут же вмешивается один из солдат. - Да, не Джек! – вторит его товарищ. – Першинг всегда просчитывает варианты. - Этот ваш Першинг бросает вас на смерть, - Кэнди хмурится, отворачиваясь к окну. Теперь можно видеть лишь ее профиль: четкую линию скул, высокую лба, вздернутый нос и недовольно надутые губы. Как и всякая медсестра, она ненавидит смерть, как и всякая женщина – ненавидит войну, потому даже не пытается понять, что так живо обсуждают мужчины. По крайней мере, так может показаться со стороны, но Нил знает ее слишком давно и знает: Кэнди куда понятливей и глубже, чем кто-то мог бы вообразить. Наверное, он слишком пристально смотрит в ее сторону. Почувствовав взгляд, она оборачивается. Снова хмурится, но теперь уже взволнованно: - Лучше бы тебе попытаться заснуть. - Можно подумать, я не пытался! Но тут жутко трясет. - Я знаю, - произносит она чуть мягче. Придвигается чуть ближе. Берет его за руку – и в данный момент это всё, что нужно для счастья. - Почему ты здесь? Нил впервые решается спросить напрямую. Кэнди не отвечает, ее тихий вздох почти не слышен в окружающем шуме. - Здесь на фронте? Мы ведь уже говорили… - Здесь со мной. Солдаты отвлеклись – рассказывают девчонке какую-то смешную историю и хохочут наперебой. Автомобиль подпрыгивает на ухабах и даже на ровной земле ужасно трясется. Кэнди молча смотрит в пол, и ему кажется: она даже его не слышала, но это не так. Просто Кэнди трудно ответить сходу на подобный вопрос. - Понимаешь, - наконец, произносит она, подбирая слова. – С тобой в любом случае нужно было ехать. После столь серьезного ранения ни один врач не отпустит больного без присмотра так далеко. И поскольку я в некотором роде несу за тебя ответственность… - Ой, прекрати! – от резкого жеста в груди отдает резкой болью, и боль заставляет поморщиться. - Я уже наслушался историй о том, как ты вытащила меня с поля боя, но после этого – уж поверь – никакой ответственности за меня ты не несешь. - Вообще-то, тебя Филипп тащил, - улыбается она, - я просто плелась следом и пыталась завести с ним разговор. Нил отмахивается: - Ну, это детали, - и прикрывает глаза. Не то, чтобы ему хотелось спать. Если уж на то пошло, ему хотелось бы услышать ответ на свой вопрос: почему она здесь, с ним, почему не осталась в госпитале, сбросив больного на попечение неугомонного Филиппа Лакруа, с которым все же (ничего странного, конечно, это же Кэнди!) сумела найти общий язык довольно быстро. Однако же, очевидно, Кэнди предпочитает сменить тему, так что ему придется подыграть. Нил делает вид, что засыпает, и старается не сильно морщиться от боли на очередном ухабе. А ещё незаметно наблюдает за Кэнди из-под опущенных ресниц. И ясно видит облегчение на лице, когда она склоняется к нему и одобрительно кивает: - Вот это правильно, поспи. Дорога, конечно, длинна и трудна, но ослабленный ранением организм не желает реагировать на тяготы переезда и отключается довольно быстро. Лихорадочно мятущиеся в поисках ответов мысли успокаиваются, стоит лишь Нилу погрузиться в дрему, и уже во сне прохладные губы Кэнди прикасаются к его лбу, то ли пробуя температуру, то ли целуя. Скорее первое, чем второе, разумеется, но это же сон, а во сне возможно всё. С мыслью об этом Нил проваливается в ничего не значащую, ничем не наполненную черноту, а Кэнди остается где-то за ее пределами, там, где солнце, там, где свет…