Скай. Небесный дар

       Дом Лайфейеров. 12 шуйля 330 года       Своих "воспитанников", как Эйлийзия называла инопланетников, попадавших в ее дом, она не запоминала, не ставила перед собой такой задачи. Лишь немногие из них задерживались в ее памяти. Имя одного такого зверика она помнила до сих пор. Оно было похоже на земное название первого месяца весны — Март, Марти.       Лийзи заприметила его шесть лет назад на далекой, всеми забытой планетке. Стеснительный и скромный мальчик-официантик, высокий, стройный, с точеной юношеской фигуркой, с темными волосами до плеч, собранными в аккуратный конский хвост, с пронзительно ясным взглядом темно-серых глаз. Она смогла его разговорить и была приятно удивлена хорошими манерами и интеллектом, необычными для данной местности. Ломка такого будет быстрой, а дрессировка — результативной. Он разоткровенничался и рассказал о своей нелегкой жизни: мать и отчим умерли, сводный брат заставляет его работать, а если что не так, то бьет и насилует. И в тот день этому скромнику исполнилось шестнадцать.       Потом на улице к ней подошел какой-то развязный нетрезвый нахал и спросил, не хочет ли она снять того симпатичного официантика на ночь или купить его насовсем. Это, как оказалось, и был тот самый сводный брат. Второе предложение женщине понравилось гораздо больше, и она рассчиталась (сумма оказалась до безобразия мала). А паренька потом просто поставили перед фактом, сказав ему, что он поедет с "этой милой женщиной" (то есть с Эйлийзией) на другую планету и будет там учиться. Конечно же, этот доверчивый наивный вьюнош согласился. Это ж надо было быть полным дураком, чтобы отказаться от такого шанса вырваться из этой забытой всеми богами космической глухомани, а паренек, вопреки своей стеснительности, считал себя умным и даже не думал этого скрывать. В детали никто не вдавался, поэтому вся истина, вся правда о его предназначении и дальнейшей судьбе открылась мальчишке только на космическом корабле, когда уже поздно было что-то менять. Его будут учить, воспитывать, наказывать, пока он не станет послушным, исполнительным, угодливым, каким и должен быть идеальный наложник, а затем продадут в гарем какой-нибудь венговской аристократки. Ну а если ему повезет, он вполне может остаться в Доме госпожи в качестве мужа одной из женщин. Марти, конечно, погоревал немного, но делать-то нечего — принял правила, подчинился и очень старался не разочаровывать Эйлийзию.       Зверик действительно оказался умным и понятливым. Его ломка и дрессировка прошла всего за неделю, то есть даже до прибытия на Венгу. Еще месяц ушел на обучение всем премудростям. Результатом проделанной работы Эйлийзия была очень довольна. Правда, интерес к этому наложнику тут же и пропал — ломать-то больше нечего, и обучать тоже. Раба отдали ближайшей родственнице в качестве второго мужа. Так бы эта история и забылась, и Март стерся бы из памяти, став лишь одним из многих таких же, безликих и серых инопланетников без имени. Но почти через два года он снова вернулся в руки госпожи Эйлийзии из-за разрыва его брачного контракта. И причина этого события была не столь важна. Раз от него отказались, значит, это его вина и его позор. И такого раба надо пороть и воспитывать, воспитывать и пороть. Лийзи снова пропустила его через свои "учительские жернова", проведя ускоренный курс "молодого бойца" (привязалось же к ней это выражение из ее прошлой, земной жизни), а потом подарила своей подруге. Через год, будучи в гостях у той самой подруги, она снова встретилась с ним. Его поведение было по-прежнему идеальным: послушный, исполнительный, уважительный. Но внешне он теперь представлял собой жалкое зрелище: худенький подросток-малек (это в девятнадцать-то лет), со следами побоев на теле, с потухшим неживым взглядом…       Уже перед самым порогом, когда никого больше не было рядом, Март нагнал своего учителя и, бросившись в ноги, стал умолять забрать его обратно. Никаких слез или причитаний, только скупые слова. Но она напомнила ему одно из главных правил поведения раба: "Подчинение и смирение". Он попросил прощения за свою дерзкую выходку и молча скрылся из виду. Эйлийзия не беспокоилась о том, что с ним теперь будет — это ее не касалось. Она, конечно, знала, что у ее подруги всегда был дрянной и склочный характер. А после смерти единственной дочери та подсела на вейдже и вообще с катушек слетела. Лийзи рассчитывала, что новая молодая игрушка отвлечет подругу, вернет ее к жизни, но ошиблась — не помогло. Теперь же Эйлийзию это не касалось, она и так сделала все, что было в ее силах.       Больше таких же идеальных воспитанников из числа инопланетников, каким был Март, Лийзии не попадалось.       А за несколько лет до появления Марта в ее жизни был другой яркий и горячий экземпляр, найденный на одной из планет межгалактического союза. Таких больше вообще ни у кого не было — единственный на всю Венгу. Он был черным бриллиантом в диадеме коллекции экзотических красавцев Тринадцатого Дома. И поначалу к нему даже водились платные экскурсии без права "потрогать". На поверку же этот раб оказался самым обычным клоном, изготовленным на Кандербе, да так, что его искусственность невозможно было выявить даже опытному глазу. К сожалению, эта игрушка, хоть и была идеальна по внешнему виду, оказалась не лучшего качества, с браком. И тем не менее Эйлийзия наигралась в нее только через год, а потом сплавила в гарем без всяких запретов: мол, пусть играет кто хочет и как хочет. Имя этого искусственного экзота Старшая госпожа забыла очень быстро, практически сразу же после того, как он перестал появляться в ее покоях. Как и любой клон, предназначенный для развлечения и игр с госпожами, этот экземпляр не отличался высоким интеллектом, а после того, как однажды в него поиграла заезжая гостья, и вовсе лишился рассудка. Он спрятался в дальнем чуланчике в куче старого тряпья, где его и нашли через три дня. Зверик стал совсем диким и непослушным. Наказания не помогали, ломка была бесполезна. Что случилось с этим клоном на самом деле, Лийзи выяснять не стала, но та самая гостья больше ни разу не пересекла порог их дома. Дальнейшее использование этого искусственного тела могло быть небезопасным — временами его просто невозможно было контролировать. Кроме того, он совсем перестал чувствовать разницу между удовольствием и болью, потому его ломка и была бесполезным занятием. Но усыплять его было почему-то жалко, а дарить кому-либо казалось неприемлемым, особенно после всех недавних пафосных экскурсий и с учетом выявленного дефекта… Наверно, в тот момент на Лийзи нашел какой-то порыв сентиментальности. Поэтому этот диковинный экземпляр до сих пор бродит где-то по дому, жмется по темным углам, подальше от жаждущих глаз, а Старшему по гарему поручено за ним присматривать. Клайвий говорил о каком-то программном сбое в мозгах этого черного бриллианта. Что ж, значит, теперь уже недолго осталось.       Но все же первым ее опытом был он — юная копия ее любимого когда-то Артура, мальчик, похожий на ее сына, брошенного ею на Земле, — черненький, с карими глазами. Имени этого ребенка она уже не помнила, оно стерлось из ее памяти, но вот сам образ и воспоминания о нем были все еще на удивление яркими, словно это было вчера, а не двадцать с лишним лет назад.       Это был ее первый опыт после долгого перерыва. И она словно оттачивала свои знания и навыки на этом мягком податливом материале. Чередуя "кнут и пряник", Эйлийзия приучила этого ребенка к себе, добившись от него полного подчинения. И он не надоедал ей. Иногда она даже ловила себя на мысли, что, наверно, напрасно бросила своего сына на чужой планете.       Мальчик превратился в абсолютную копию ее маленького Алекса: нежный, добрый, послушный, ждущий ее ласки… но никогда ее не получающий. Она относилась к нему так же, как когда-то и к своему сыну — строго и даже пренебрежительно. Лийзи ни разу не сказала ему ни одного доброго слова, только ругательства и обидные ядовитые комментарии об его никчемности, и, за редким исключением, скупые похвалы. Но если он допускал хоть малейшую оплошность, она не жалела для него ни розг, ни плетей. Мальчишка быстро понял, что плакать и молить о пощаде бесполезно и опасно, потому что это удваивает наказание. Поэтому он молча терпел, изредка поскуливая. И в такие моменты всегда обращался к своей воспитательнице не иначе как "добрая госпожа".       Свое "увлечение" Эйлийзия не афишировала. Мальчик ни разу не появился в "большом" Доме, а жил в ее городском офисе в Венгсити под присмотром служанки и двух рабов. А она каждый день навещала его и проводила с ним по несколько часов, посвящая это время ломке, дрессировке и обучению.       Через три месяца, когда результат ее наконец-то порадовал, госпожа задумалась о нечто большем, чем просто идеально вышколенный раб.       У одной из ближайших родственниц Дома был сын, который как раз через полгода заканчивал начальный Лагерь для мальчиков. И хотя учился он хорошо, дальнейшее его обучение не планировалось. "А что если мой воспитанник поступит в Джордан по документам того деревенского зверика и получит элитное образование?", — подумала Лийзи. Это было такое хулиганство, такое озорство, что она сама себе зааплодировала и от души посмеялась.       Соответствующая договоренность с родственницей была достигнута. А еще было заключено пари, по условиям которого в случае провала вступительного экзамена в Джордан воспитанник Эйлийзии, сполна ощутив на спине и заднице праведный гнев своей госпожи, будет продан на невольничьем рынке первому желающему по смехотворно низкой цене.       Госпожа Эйлийзия приступила к реализации своего авантюрного плана. Она раздобыла необходимые учебники. Каждый день мальчику давалось новое задание, а на завтра проверялось его выполнение, а также практическая реализация усвоенной теории. И он делал большие успехи в обучении. По истечении пяти с половиной месяцев подготовка была полностью завершена. Лийзи лично провела тестирование своего воспитанника и пробный экзамен. Результатом она осталась довольна. Теперь надо было только дождаться вступительных испытаний в Джордан.       Эйлийзия была уверена в успехе своей авантюры и даже заранее заказала ящик своего любимого красного вина столетней выдержки из погребов Ля Шонтре на Земле, чтобы потом как следует отметить с подругами. Но… к несчастью для мальчика и к великому неудовольствию госпожи этому плану не суждено было сбыться. На экзамене что-то пошло не так, и мальчишка завалил его, не набрав необходимого количества баллов для поступления. Сказать, что Лийзи была расстроена таким итогом почти шестимесячной работы, это значит ничего не сказать. Ее испепеляющий взгляд метал молнии. И если бы им можно было убивать или разрушать, то в радиусе тысячи километров от нее была бы, наверно, выжженная пустыня. Большая часть домашних наложников, достигших возраста использования, сполна ощутила на себе гнев госпожи Эйлийзии, будучи взгрета и в хвост и в гриву.       А еще Лийзи, конечно же, выписала заслуженное наказание своему "ленивому и никчемному ублюдку". Она отсчитывала ему по тридцать плетей на завтрак, обед и ужин каждый день в течение недели до тех пор, пока он не терял сознания не в силах больше терпеть боль. Тогда его приводили в чувство, и наказание продолжалось. Нет, госпожа вовсе не зверствовала, и целостность кожных покровов зверика не была нарушена. Но оставлять его проступок безнаказанным она не собиралась. Сначала мальчишка пытался оправдываться и просил его простить, но быстро понял, что его не собираются слушать и вряд ли услышат, смирился с этим и замолк… и не проронил ни слова от первого удара в первое утро до последнего удара на седьмой вечер. Исключением было только словесное выражение благодарности, благоговейно высказываемое в адрес госпожи после завершения каждого из этапов длящегося наказания. После того как мальчишка немного оклемался, его свезли на невольничий рынок Венгсити. Дальнейшая его судьба еще долгое время была неизвестна.       А ее последним приобретением был мальчишка четырнадцати лет с живым пронзительным взглядом изумрудно-зеленых глаз, с красиво выточенной юношеской фигуркой. Правда, взгляд его был дерзким, как у дикого зверя, глаза в глаза, словно он хорошо знал себе цену, и эта цена была гораздо выше той, которую за него заплатили. У этого зверика был хороший потенциал. Правда, Эйлийзии пришлось просить, чтобы Эйма выдала ей доверенность и разрешение на покупку этого раба. Как же это было унизительно: выпрашивать у Старшей госпожи согласия на приобретение новой красивой игрушки! Но оно того стоило.       Ломка, дрессура и обучение этого зверика стали очень увлекательным процессом.       В первые дни женщина отдавала ему простые приказания, которые он должен был выполнять беспрекословно. За непослушание его спину обжигала плетка. При этом мальчишка иногда осмеливался дерзить, бросать на госпожу вызывающие взгляды или просто отказывался выполнять приказы, которые казались ему неприемлемыми. Поэтому к концу дня паренек, обычно, был порот и зареван. А на следующий день все повторялось по тому же сценарию. Правда, с каждым разом количество заданий и приказов увеличивалось, а взбрыкиваний и непослушания становилось все меньше. Мальчишка постепенно начинал проникаться местным образом жизни. В этом чувствовалось влияние Клайвийя, которому было поручено присматривать за новым мальком, когда того отпускали погулять по дому, и оберегать его от посягательств — как женщин, так и мужчин.       И сейчас это юное создание наконец предстало перед своей госпожой — на коленях, лицом в пол. Эйлийзия смерила его строгим взглядом:       - Где ты пропадал?       - Простите, госпожа. Я… я приводил себя в порядок, — мальчишка пытался сохранять спокойствие, но его голос предательски дрожал, потому что неотвратимость наказания была совершенно очевидной.       - Поднимись… Смотри мне в глаза… Во сколько ударов ты оцениваешь свою нерасторопность?       - Пятнадцать, госпожа, — не задумываясь, ответил мальчишка, все еще надеясь на снисходительность своей воспитательницы.       - Даже не мечтай о такой милости, раб, — надменно ответила Эйлийзия. — Допустимое время ожидания госпожой своего раба — десять минут, я ждала тебя двадцать. За каждую лишнюю минуту полагается три удара. А еще пять ударов ты получишь за попытку схитрить. Всего получается… — женщина замолчала, глядя на раба и ожидая его ответа.       - Тридцать пять, госпожа, — обреченно поникшим голосом ответил паренек.       Эйлийзия не столько злилась, сколько провоцировала раба на проявление страха, которым теперь буквально была пропитана вся комната. Дрожание этого ребенка словно заставляло вибрировать окружающий воздух. И это так будоражило. Все же, Лийзи умела добиваться от своих звериков нужной ей реакции.       - Разденься и принеси плетку, — а в женском голосе колючий холод.       Паренек скинул с себя одежду и направился в потайную комнату ("комнату страхов", как он про себя ее называл). Через шаг его нагнал окрик госпожи:       - На коленях надо ползти, бестолочь ленивая.       - Простите, госпожа, — пролепетал парнишка, приземляясь на четвереньки.       Он добрался до секретной двери, скрылся за ней на минуту, и так же, ползком, вернулся обратно к ногам своей воспитательницы, держа в зубах плетку.       - Так-то лучше, — госпожа взяла "воспитательное орудие".       Раб в ответ попытался изобразить подобие улыбки на лице и обожание в глазах. Однако на женщину это не произвело никакого впечатления.       Мальчишка встал в центре комнаты спиной к госпоже… замер… приготовился… дыхание ровное.       - Считай вслух.       Характерный свист разрезал воздух, и спину раба лизнул обжигающий язык плетки, оставив красную диагональную полосу сверху вниз.       - Один.       Паренек зажмурился, замерев на месте. Спасибо Клайву — научил сохранять неподвижность на случай отсутствия фиксации.       Снова свист, и на мальчишеской спине появился второй след — зеркальное отражение первого.       - Два, — продолжая жмуриться, отсчитал раб.       Еще удар, и в сантиметре от первого красного следа появился еще один.       - Три.       А потом еще двадцать семь полос отобразились на спине подростка. Завершающие пять ударов пришлись на мальчишескую задницу, оставив на ней поперечные следы.       - Тридцать пять, — с облегчением выдохнул парнишка.       - Отнеси на место, — госпожа швырнула плетку в ноги рабу, любуясь на результат воспитательного процесса, — и потом можешь одеться.       - Спасибо за науку, госпожа, — мальчишка опустился на колени, изобразил благодарный взгляд, и, вложив "воспитательное орудие" себе в зубы, на четвереньках пополз в потайную комнату.       Затем паренек стоял в центре комнаты на коленях, склонив голову и изредка устремляя свой взгляд на госпожу, демонстрируя озорной блеск в глазах. Как же тяжело он ему давался, этот блеск. Хотелось поскорее убежать к себе, ополоснуться теплой водой, обработать спину маслом иши и… поплакать, ну совсем чуть-чуть, самую малость… потому что больно. А приходится изображать обожание и благодарность. Но госпожа — это все, что у него есть сейчас, лучшее из того, что у него было в последние несколько месяцев. И, несмотря на ее холодность, строгость, а иногда и жестокость, он привязался к ней так, что уже не мыслит себя без нее. Ведь хуже, чем есть сейчас, стать может, а вот лучше — уже точно не будет. Вот только для нее это всего лишь игра, в которой он — просто красивая зверушка… А еще обидно. Потому что госпожа Эйлийзия в последнее время очень сурова с ним и внимание ему уделяет все меньше и меньше. Наверное, поэтому, сам того не осознавая, он провоцирует ее своим поведением, своей несобранностью. Но, Матерь-покровительница, он готов подставлять свою спину под плетку и делать все, что его госпожа пожелает, лишь бы только она оставила его себе, и хоть иногда играла в него. Он готов быть ее личной игрушкой, находится в ее безграничной власти, потому что еще одной ломки под новую владелицу он не выдержит… потому что в другом гареме церемониться и миндальничать с ним никто не будет — просто пустят по кругу в первый же день. А он не сможет потом жить с этим, его мозг просто не справится с такой психоэмоциональной нагрузкой… Даром что местные женщины его уже дважды под себя ломали… даром что госпожа терзала его зад анфаллосом… и даром что Клайвий почти приучил его к сексу с мужчиной… Так что уж лучше с ней, с госпожой Эйлийзией, чем где-то с кем-то.       И вдруг как гром среди ясного неба, отгоняя прочь мальчишеские размышления, прозвучали холодные и какие-то чужие слова госпожи:       - С этого момента я лишаю тебя неприкосновенности перед другими рабами.       "Вот и приехали", — подумал паренек. Понимал ли он смысл прозвучавших из уст его госпожи слов? Еще как понимал. Теперь любой из мужчин дома, пожелавший воспользоваться им, его телом, вправе это сделать, даже если для этого придется применить силу. Неясно только одно — есть ли в этих словах еще какая-то опасность, какой-то потайной смысл?       Затем госпожа Эйлийзия поручила ему очень важное задание, от исполнения которого зависела его дальнейшая судьба, и напоследок добавила:       - Будешь докладывать мне обо всем раз в неделю, по пятницам. В запасе у тебя всего месяц. Не справишься — окажешься на рыночной площади.       Вот весь потайной смысл и открылся. Но если это порадует госпожу и позволит ему остаться с ней, в этом доме, тогда он, непременно и во что бы то ни стало, выполнит ее задание. Вот только почему-то это совсем не радует.       - И еще… На свой день рождения, 1 йакшиэна, Старшая госпожа устроит небольшой праздник для домашних рабов. Наложники будут ее поздравлять. Станцуй соблазняющий танец.       - Как прикажите, госпожа.       - И помни, раб, мой интерес к тебе с каждым днем все меньше. Но пока ты беспрекословно выполняешь мои приказы и приносишь мне пользу, у тебя есть шанс задержаться в этом доме и изменить свою дальнейшую судьбу в благоприятную для тебя сторону. Все зависит только от твоего усердия и старания на благо моих интересов… и твоих, кстати, тоже.       - Спасибо, госпожа, — мальчишка пытался вложить в эти слова радость и признательность, но все равно в них была плохо скрываемая грусть.       - Теперь оставь меня.       - Да, госпожа.       Паренек склонил голову, а затем поднялся с колен и вышел за дверь. Эйлийзия довольно улыбнулась ему вслед. Если все пройдет так, как она сейчас задумала, у нее появится еще одна веревочка для манипулирования и управления сознанием интересующего ее раба. А если нет — тоже ничего страшного. Ведь тот и так в ее власти.

***

      Мальчишка торопился к себе в комнату с совершенно определенной программой: душ, масло иши, покой до ужина. Слезы в ближайшие планы уже не входили. А впереди его ждала бессонная ночь, потому что он будет много думать над тем, как с максимальной выгодой для себя выполнить задание своей воспитательницы.       Госпожа Эйлийзия всего пять минут назад лишила его статуса неприкосновенности, а об этом, похоже, уже весь дом знает, будто кто-то очень добрый и заботливый повсюду афиши расклеил. Навстречу ему попались несколько парней постарше, и они смотрели на него очень нагло, ничуть не скрывая своей заинтересованности и желания опробовать ставшего доступным малька. Но каких-либо активных действий с их стороны не последовало.       А почти у самой его комнаты мальчишку поджидал двадцатилетний верзила — Ройчер — крепыш, и на мордашку милый, но, мягко говоря, не слишком умный. Черную дыру ему на встречу. Он и раньше-то проходу не давал — спасал только статус неприкосновенности, предоставленный госпожой Эйлийзией, — а теперь уж точно не отвяжется.       - Ну, что, сладенький, порадуешь меня сегодня? — наигранно слащаво завлекал старший наложник. — К тебе пойдем или ко мне? Теперь-то ведь можно, — и, подмигнув, попытался приобнять мальчишку.       - Извини, у меня срочное задание от госпожи Эйлийзии…       Упоминание имени бывшей Старшей госпожи подействовало на верзилу несколько отрезвляюще. И этого хватило, чтобы паренек, воспользовавшись заминкой потенциально нежелательного поклонника, выскользнул из его лап.       - …так что в ближайший месяц ничего у нас тобой не получиться, — и парнишка скрылся за дверью.

***

      Эймийлия отогнала прочь так некстати возникшие печальные воспоминания. К тому же пора было познакомиться с Флорейнией, а заодно выведать побольше информации о Скайе. И девушка отправила малька с поручением.       Рейна, как только вошла в комнату, первым делом отвесила вежливый приветственный поклон и поздоровалась — словом, сделала все именно так, как ее учил Скайндайр. Эйма не стала ходит вокруг да около, а сразу приступила к расспросам, едва только приглашенная гостья успела выразить слова благодарности за предоставленное право находится в этом доме.       Разговор двух госпожей проходил легко и непринужденно. Сразу как-то сложилась теплая атмосфера, словно обе девушки были совсем не чужими друг другу, знакомыми много лет. И, наверно, этой возникшей теплоте способствовал ароматный тайшу и вкуснейшие ореховые кексы из заварного теста по особому секретному родовому рецепту. Скайя рядом не было, поэтому Ийлийяс отдувался за двоих, подливая тайшу и подавая кексы то своей госпоже, а то жене Синеглазки.       - Рейна, дорогая, Скайндайр теперь занимает в нашем доме не последнее место. Он будет моим советником в вопросах межпланетного бизнеса, — начала Эйма. — И поэтому, совершенно естественно, я хочу знать о нем чуть больше, чем написано в его личном досье. И помочь в этом можешь только ты.       - Все, что я знаю о своем муже, стало мне известно от его матери. И всю более-менее важную информацию я постаралась включить в его досье. Конечно, есть некоторые нюансы, которые туда не вошли…       - Вот именно об этих нюансах я и хотела бы узнать, — очень заинтересованно произнесла Эймийлия.       - Ну, он слишком ответственный, — улыбнулась Флорейния. — Иногда даже больше, чем это допустимо для раба. Поначалу меня это шокировало, но за почти шесть лет совместной жизни с ним я к этому уже привыкла настолько, что не представляю себе Скайя другим.       - А тебя никогда не интересовала причина этой особенности?       - Да. Я не раз задавалась таким вопросом. Но муж не дал мне вразумительного ответа. Сказал только, что он такой, какой вырос, каким его воспитали. Ясность внесла его мать, госпожа Стейлийя. Скай и по характеру, и поведением во многом похож на своего отца. Тот был инопланетником, и его гены, судя по всему, оказались очень сильны…       Эйма с интересом слушала. Лийяс тоже был одним большим ухом, но не подавал виду.       - Хотя, и воспитание тоже сыграло немалую роль, — продолжала Рейна. — Скай вырос на стыке двух культур: венговской и инопланетной. Поэтому впитал в себя одновременно и умение подчиняться, и свободолюбие. Госпожа Стейлийя ни в чем не ограничивала его и никогда не наказывала, правда, в вопросах воспитания была очень строга, иногда даже деспотична.       - Это довольно необычно для Венги, — заключила Эймийлия. — Все же странно устроена жизнь на дальних хуторах… Как на другой планете.       - Да, это правда, — выступила группой поддержки Флорейния. — И как дополнение к его ответственности: порой он бывает очень нерешительным, и тогда от него сложно чего-то добиться. А иногда, наоборот, осмеливается брать на себя принятие важных решений. И потом оказывается, что он был абсолютно прав.       - Твои откровения удивляют и поражают меня все больше и больше, — задумчиво произнесла Эйма.       Рейна смущенно улыбнулась, как бы извиняясь за своего мужа и за то, что он именно такой, какой есть. А потом выдала еще одну подробность:       - Скай нигде не учился… ну, кроме начального лагеря для мальчиков.       - Да. Я это уже знаю, — вежливо ответила Эймийлия. — Но тогда откуда у него такие способности и познания?       - Стейлийя разрешала ему заниматься самообразованием, и сама тоже дала ему очень много знаний. Вот так и появился тот умный Скай, которого мы сегодня знаем, — снова улыбнулась Флорейния.       - Ну да… — Эйма тоже улыбнулась, потягивая тайшу, и, чуть задумавшись, продолжила: — Знаешь, есть вопрос, который касается не столько Скайя, сколько тебя и Скайрэн.       Собеседницы внимательно посмотрели друг на друга.       - Вы отказались от борьбы за наследство Стейлийи Файерсбайхн, хотя твоя дочь могла претендовать на него полностью через родство Скайндайра, — вопрос Старшей госпожи был подкреплен откровенным недоумением, отразившимся на ее лице.       - Мать моего мужа говорила мне, — непринужденно и спокойно продолжила Рейна, — что вопрос принадлежности хуторского имущества является спорным. Она унаследовала все от своей старшей сестры, которая официально отделилась от материнской семьи. Но вот разрыв отношений самой Стейлийи с ее родовым Домом и права на имущество не были оформлены до конца по всем правилам. А это равносильно тому, что вся собственность перешла напрямую к семье. И, скорее всего, по этой причине у родной младшей сестры моей свекрови прав на это имущество может быть больше, чем у моей дочери. Поэтому Стейлийя запретила мне даже думать об этом наследстве и бороться за него.       - Как это, однако, странно.       - Да. В этом я с тобой абсолютно согласно. Со стороны это выглядит довольно странно, — смущенно улыбнулась Флорейния. — Но я дала слово своей свекрови и не посмела его нарушить. Кроме того, борьба за наследство сопровождалась бы бесконечными спорами и тяжбами с вызовом свидетелей и моей дочери. А для Скайрэн это могло бы стать психологической травмой.       - Надо полагать, Скай этому решению безропотно подчинился, как и положено воспитанному рабу?       - Скай?! — усмехнулась Рейна. — В конце концов он, конечно же, подчинился, потому что воля матери была для него законом. Но сначала этот паршивец осмелился выразить свое недовольство и несогласие с таким решением. Тогда я, наверно, проявила слабость, пожалев розги для его спины, — женщина немного задумалась, а потом продолжила: — Ну а сейчас уже все равно все сроки для жалоб и разбирательств вышли.       - Это печально, с какой стороны не посмотри, — глубокомысленно заключила Эйма.       - Да. Ты права, — грустно ответила Флорейния. — Но жизнь продолжается. И все делается к лучшему… Надеюсь.       Наступила минутная пауза, после которой Старшая госпожа продолжила:       - Наверно, трудно было покидать обжитый дом?       - Да. Но мы, я-то уж точно, смирились с этим заранее, а когда сестра Стейлийи вступила в права на наследство и стала распоряжаться на хуторе, как полноправная хозяйка, никаких сомнений у нас уже не оставалось. Вообще, идея попросить опеки принадлежала моей свекрови. Мы с ней заранее подготовили необходимые письма, а после ее смерти… — Рейна погрустнела и сделала небольшую паузу, — я отправила все письма адресатам. Ответов было несколько. Мы вместе с мужем изучили их все и он выбрал предложение Вашего Дома. Тогда это было абсолютно полностью его решение. Скай сказал, что разум его ни в чем не уверен, но сердцем он чувствует, что под опекой Лайфейеров мы сможем вновь обрести отнятое у нас счастье, — Флорейния снова замолчала, но через мгновение продолжила: — Я очень надеюсь и верю в его правоту и в то, что мы действительно будем счастливы под опекой вашего Дома, дорогая Эймийлия… Мы все, вместе.       - Да, я тоже на это надеюсь, дорогая…       В комнате снова воцарилась тишина. Ийлийяс вновь наполнил опустевшие чашки напитком, предложил еще кексов.       - Поразительно, — начала Эйма, прогоняя неловкую паузу. — Твой зверик… твой муж — диковинный экземпляр. Для Венги это большая редкость. Наверное, и ты тоже какая-то особенная?       - Ну, в принципе, самая обычная, — улыбнулась Рейна. — Я могла бы с тобой посекретничать на эту тему, но только наедине, — вполголоса произнесла девушка заговорщицки.       Эймийлия тоже улыбнулась и понимающе кивнула:       - Яс, милый, оставь нас. Этот разговор не для твоих ушей. И проследи, чтобы под моей дверью никто не дежурил и не подслушивал. А то несдобровать потом тому наглецу, да и тебе тоже, — и по-доброму рассмеялась.       Лийяс в ответ скромно улыбнулся, склонив голову в вежливом поклоне:       - Как прикажете, госпожа, — и после этих слов скрылся за дверью.       А Рейна чуть погодя продолжила беседу. Правда, все больше говорила она, а Эйма только слушала, удивленно раскрыв глаза. История, рассказываемая собеседницей, была необычна, хотя, подобные случаи на Венге входили уже практически в норму среди богатых аристократических семейств, чьи Старшие госпожи имели определенную политическую самостоятельность или просто могли себе позволить независимость от мнения консервативной части венговского общества. Вот и до их Дома это веяние докатилось. Правда, афишировать его никто не собирается.       "Ну, если это и есть тайна Скайя, то матушка напрасно на что-то рассчитывает", — подумала Эймийлия по окончании рассказа, но последовавшие затем слова Флорейнии раскололи это заключение вдребезги.       - Мой муж ничего не знает о том, что я сейчас рассказала. Он искренне верит в то, что рассказывает обо мне сам, в то, что узнал обо мне от своей матери.       - Это многое объясняет… — произнесла Эймийлия, скрывая свое разочарование под маской задумчивости. — Наверное, ты ценишь Скайя?       Вспоминая о грациозности новичка, его манерах, правильной речи, да чего уж скрывать — и о его красоте тоже, Старшая госпожа едва смогла скрыть и этот свой интерес. Флорейния, будучи по своей натуре собственницей до мозга костей, уловила этот настрой, но не подала вида (одного урока неосмотрительной ревности в самый первый день ей вполне хватило). Напротив, она мечтательно улыбнулась, посмотрев куда-то в пустоту, словно о чем-то задумавшись.       - Не то слово… Знаешь, я очень люблю его. Очень. И он тоже любит меня… Он сама непредсказуемость. Он может быть нежным и ласковым домашним котенком, таким милым и покладистым, а если ему что-то не по нраву, то может и взбунтовать, коготочки выпустить.       - Надеюсь, с транспарантами по дому он не ходит? — улыбнулась Эйма.       Рейна поддержала эту веселую подачу, и обе рассмеялись.       - Нет, что ты… Этот стервец позволяет себе такие вольности, потому что знает, что я его не накажу. Но он всегда сам чувствует свою вину и просит прощения еще до того, как я успею разозлиться. Это одна из черт, которая меня в нем притягивает, — Флорейния слегка посерьезнела: — Знаешь, еще маленькой девочкой я увидела его во сне… Такого, как сейчас, взрослого. Он держал меня на руках, а я повисла на его шее, и мы улыбались друг другу. Мне было так тепло и уютно в его объятиях, я ощущала себя под надежной защитой. Это самое яркое впечатление моего детства… Я очень долго его искала. Именно его. Это моя награда от небесной покровительницы за все мои мытарства. И порой мне кажется, что он тоже очень долго искал… или ждал меня. И когда Матерь Сущего свела нас, мы наконец обрели наше счастье… Наше заслуженное, долгожданное счастье. Я очень люблю своего мужа. Также сильно, как его, я люблю только нашу дочь, Скайрэн.       - Я очень рада за тебя… за вас двоих.        Эймийлия была искренна в выражении своей радости. Но последние откровения словно полоснули ее по живому. Воспоминания прошлых дней, из ее недавней старательно забытой студенческой жизни, вновь дали о себе знать. И девушка решила, что самое время закончить этот разговор, потому что еще немного романтики из уст ее собеседницы она не выдержит и окончательно растрогается, возможно, пустит слезу. А это уже совсем никуда не годится, моветон и не достойно Старшей госпожи. Ведь они с Рейной хоть и поладили, но еще не подруги, поэтому чрезмерное проявление эмоций неуместно.       - Знаешь, Эйма. Я рада, что решилась все рассказать тебе. Теперь между нами нет секретов.       - Да, дорогая. Если у тебя будут возникать какие-то вопросы или сомнения, ты всегда можешь смело обращаться ко мне за помощью.       На этом разговор двух госпожей был закончен, и они распрощались.

***

      Оставшись одна, Эймийлия погрузилась в свои воспоминания.       После Лагеря для госпожей она продолжила учебу в университете. Но перед отъездом ей навязали в мужья-няньки двадцативосьмилетнего инопланетника, Крейга, успевшего наскучить тогдашней Старшей госпоже. Красив, хорошо сложен, не глуп, отлично выдрессирован, но симпатии юной госпожи к себе он не вызвал, поскольку их брачный союз не был для Эймы добровольным. Понимая, что все это временно, девушка смирилась. Правда, она не собиралась проявлять к своему рабу чуткость и мягкость. Напротив, Эймийлия стала использовать его как наглядное пособие для оттачивания своих навыков и знаний, полученных в Лагере для госпожей. А он молча и терпеливо сносил все экзекуции над своим телом и сознанием, все ее капризы и закидоны, и смотрел на нее преданным щенком. Крейг был очень заботлив и учтив, со временем даже научился предугадывать желания своей госпожи. Но благодарностью ему были презрение и боль… много боли. По изощренности своих развлечений со звериком девушка в ту пору ничуть ни уступала своей матушке, Эйлийзии.       Тогда Эйма не смогла оценить привязанности раба, его заботы, нежности и… любви — настоящей, открытой, чистой. Теперь-то девушка точно знала, что Крейг действительно любил ее. Он сказал об этом лишь однажды, почти через три года брака. И сейчас, спустя время, его откровение казалось таким милым и трогательным. Но тогда, будучи еще студенткой, она это признание проигнорировала, не оценила, посчитала вздором, бредом; больше того: несмотря на протесты своего раба, в наказание за дерзкие фантазии и помыслы, поделилась им со своими подружками. Оргия тогда получилась знатная, все здорово повеселились. А на следующий день домашний лекарь увез ее мужа домой. Вот тогда она вздохнула с облегчением. Ведь больше ей никто не докучал своей навязчивой заботой.       После этого случая Эймийлия видела Крейга всего пару раз, когда приезжала домой на каникулы. Он выходил ей навстречу с радостной улыбкой, но она демонстративно его игнорировала.       Для Крейга начались серые безрадостные будни. Он был все еще мужем, но его задвинули и забыли. Мужчин он сторонился, замкнулся в себе, стал безразличен ко всему происходящему вокруг. Ничто его больше не интересовало. Он начал медленно угасать.       Отвергнутый муж несколько раз просил Старшую госпожу усыпить его. Третья просьба была удовлетворена. Конечно же, перед этим госпожа Эйлийзия своей волей аннулировала брачный договор дочери, тем самым получив право распорядиться жизнью раба по своему усмотрению. Церемония Прощания прошла тихо. Эйма была на нее приглашена, но опоздала, застав только бездыханное тело своего теперь уже бывшего мужа. Мать передала ей листок с посланием. Девушка узнала почерк своего отвергнутого раба.       В жизни Крейг был немногословен, и записка его оказалась короткой, но емкой. Слова ее крепко врезались в память Эймийлии. Уже прошло больше пяти лет с тех пор, как ее первого мужа не стало, но его предсмертное послание Эйма и сейчас помнила наизусть.       На аккуратно сложенном вчетверо листочке было каллиграфическим почерком выведено: "Госпоже Эймийлии", а внутри были такие слова:       "Моя дорогая госпожа Эймийлия, я очень люблю Вас. Моя жизнь лишена смысла вдали от Вас и без Вашего внимания. Но я никчемен и ни на что неспособен, раз Вы потеряли интерес ко мне. Значит, я не достоин права находиться подле Ваших ног. Я благодарен Матери Сущего за то, что у меня были три счастливых года рядом с Вами, моя госпожа. Пожалуйста, простите мне мой трусливый и предательский побег. И пусть Матерь Всего Сущего всегда оберегает Вас".       Только после этого Эйма поняла значение древней пословицы "Что имеем — не храним, потерявши — плачем". Ведь другого такого, как Крейг, в ее жизни больше не будет. Никто больше не укутает ее заботливо в пуховые одеяла или не согреет теплом своего тела в прохладный зимний вечер, не скрасит ее утреннее пробуждение своей улыбкой, не поднимет настроение веселыми инопланетными байками. Некому больше ее оберегать и дарить заботу. Теперь вдруг девушка отчетливо осознала, что, быть может, и она тоже любила своего мужа… просто не смогла этого понять, не увидела в себе этого теплого чувства. Или, может, испугалась непонятных и необъяснимых новых переживаний и отгородилась от них и от мужа стеной презрения и равнодушия. И в ее жизни, в ее внутреннем мире возникла черная пустота, которую некому заполнить; и теперь нового кандидата на роль ее мужа найти было бы нелегко.       В тот же день Крейга кремировали, а прах развеяли над садом за парком. Эймийлия весь вечер молилась Матери Всего Сущего, чтобы та приняла к себе душу усопшего раба. А потом всю ночь проплакала, уснув только под утро. Девушка сама не могла понять, откуда вдруг у нее, настоящей венговской госпожи, аристократки, получившей правильное воспитание и хорошее образование, возникла такая необъяснимая сентиментальность. Потом-то она, конечно, узнала от материи, что, наверное, сказываются сильные гены ее отца-инопланетника.       И все же Эймийлия усвоила урок из своего первого замужества и сама себе поклялась, что своего нового мужа обязательно будет любить, будет к нему чуткой и внимательной, и постарается избежать прежних ошибок.       Второго мужа искали недолго. Матушка предложила "единственно возможный" беспроигрышный вариант. Избранник был чуть старше Эймы, имел джордановское образование, был знатного аристократического рода, красив и хорош собой. Звали его Ийлийясом.       Девушка и вправду учла ошибки и печальный опыт первого замужества. Она была чуткой и внимательной, в меру строгой, но не жестокой, со временем привязалась к своему второму мужу и смогла его полюбить по-настоящему. И Яс (как она стала его называть) отвечал ей взаимностью. Он обожал ее, любил, заботился и оберегал. Хотя, для разнообразия и с целью профилактики плетка госпожи иногда обхаживала его спину.       А после грустных воспоминаний Эймийлия почувствовала необходимость раствориться в объятиях своего мужа…       - Госпожа чем-то опечалена? — еще не успев войти в комнату, с порога спросил Ийлийяс, увидев грустное выражение лица Эймийлии.       - Все в порядке, Яс. Просто воспоминания, — как можно более спокойно ответила девушка.       - А хотите, я развеселю вас какой-нибудь веселой историей, или почитаю, — начал предлагать варианты развлечений заботливый муж, сопровождая каждое свое слово шагом в сторону девушки. — Или можно поиграть во что-нибудь, например, в карты… на желания, — уточнил Лийяс и заговорщицки улыбнулся.       - Подойди ко мне…       Ийлийяса не надо было долго упрашивать, он тут же оказался рядом с женой:       - Да, моя милая госпожа.       - Помнишь, однажды ты обнял меня как-то особенно, как обнимаешь обычно своего котенка… Обними меня сейчас так же. И не отпускай, пока я не при… пока я не попрошу… Обещаю, я не буду тебя наказывать за это.       Голос девушки был мягок и добр, да и внешне она казалась совершенно спокойна. И все же в воздухе витало какое-то напряжение, а ее отчего-то грустные глаза выдавали всю необъяснимую внутреннюю печаль.       - Хорошо, моя госпожа.       И муж заключил свою жену в объятия. А она растворилась в них, почувствовав себя маленькой девочкой под надежной защитой. Покой и умиротворенность постепенно заполняли ее, словно опустошенный сосуд. И слова мужа: "Все обязательно наладится, моя госпожа. Теперь я рядом" — лились мягким бальзамом успокоения на ее сердце. Это было так странно, так не по-венговски, но так приятно.