Сенат и граждане Рима

Тем же днем мне спалось плохо, если не отвратительно: жара душила, я ворочалась на постели в каком-то коматозном состоянии, терзаясь бессонной ночью и вредной усталостью, то проваливаясь в дремоту, тяжелую, с мутными снами, то вновь мученически открывая глаза. Полульвы-полугиены ходили вокруг меня, довольно, совсем как люди, улыбаясь, и, боже, я слышала их смех, скопированный у кого-то наспех, монотонно нарастающий и до ужаса неприятный. Глаза их смотрели на меня из темноты грез презрительно. Я вздрагивала каждый раз, встречаясь с ними взглядом, и с полукриком на губах и бешено стучащим, загнанным в угол сердцем просыпалась. Я много ужасов повидала на острове у Цирцеи: клетки с животными, плачущими, воющими каждую божию ночь, зелья, что варила колдунья, и то, с каким злющим наслаждением и довольством она давала им потерявшимся морякам. Я наивно думала, что привыкла, что не вздрогну никогда при виде умирающих, больных и раненых, что мне хватит запасенного хладнокровия и привычке улыбаться, прилипшей от женщины, но ошиблась. Когда солнце покатилось к западу, его косые лучи исхитрялись особенно падать в окна, выхватывая на глади шершавого пола отдельные доски, и легионеры, вернувшись с тренировки, обессилено валились на кровати и заводили разговоры в полголоса, я потеряла всякую надежду заснуть. Я лежала неподвижно нарочно с закрытыми глазами. - Что за черт сегодня утром?.. – донеслось до меня. - Говорят, это из-за Джейсона. - В смысле? - Он же сын Юпитера, магнит для монстров! - А-а. - Стали бы из-за этого совет созывать. Совет?.. Я настороженно приоткрыла один глаз. - Почему нет? Джейсон – фигура важная. - Октавиан все про какое-то пророчество на его счет бормочет. - В прошлом году он про наводнение бормотал, и ничего! - Вдруг? Авгур все-таки… - Джейсон ваш тут ни при чем, - раздраженно. - Что-то случилось, я вам говорю! Я поднялась на кровати, подтягиваясь, неловко завалившись при этом на бок и схватившись за бортик, дабы не упасть, спустила босые ноги на горячие от солнца доски. - Фил, престань! - Я правду тебе говорю, – римлянин, изогнувшись, посмотрел на меня. - О, Рейна, проснулась! Ты же на дежурстве сегодня была? – и, не дождавшись моего кивка, продолжил. – Расскажи. - Да, пожалуйста? Легионеры, кто были в казарме, повернулись ко мне. Кто-то глядел с тревожным любопытством, кто-то – из смеху, а кто-то – потому что все так делали. Я нахмурилась. Ясные образы монстров маячили перед глазами. Пустой взгляд и немое выражение лица Майкла, его застывшие руки, намертво сжимающие меч, так и не выронившие его, врезались в память и давили жутко, холодили. Джейсон, разрубивший чудовище, с небывалой злобой в глазах – не верилось мурашками по спине. - На поисковый отряд напали монстры, полульвы-полугиены. Жуткие твари, копирующие человеческую речь – это их крики были слышны - и замораживающие жертву взглядом, как щит у Медузы, - я замолчала на мгновение, закусив нижнюю губу. Я отчего-то почувствовала себя некомфортно, несмотря на весь оживляющий разброд в казарме. Словно бы я вновь стояла на носу корабля, со всех сторон атакуемом ветрами, в одной только тонкой тунике и с толпой пиратов-головорезов за спиной, что еще недавно были пленниками, и моими тоже пленниками. Еще эти утренние слова авгура, его крикливые интонации, звучали явственно и встревоженные взгляды преторов… Все эти слухи о титанах могли быть действительностью, угрозой? – Мы перебили их, используя кого-то как приманку, практически вслепую. Окаменевших: Майкла, центуриона, и еще двоих – отнесли в лагерь. С монстрами были щенки, их мы забрали живыми… Это все, что я знаю. - Не много. - Что это за монстры? - Неизвестно, в том-то и дело! - Фил победоносно потирал ладонь и ладонь, блестя глазами. Я ухмыльнулась совсем не весело. Казарма наполнилась задумчивыми междометиями. Кто-то поделился опасениями из серии «не нападут ли на лагерь в скором времени снова?», но эти рассуждения не встретили на «ура». Римляне отвернулись от них на легкое «авось», полные беспечной самоуверенности, еще раз перемыли кости глупому наследнику Аполлона и разговор плавно перетек в другое, далекое от монстров, русло. Я смотрела молча в одну точку, пытаясь понять, почему не могла точно так пожать плечами и откреститься от всего, что видела. Дурное предчувствие держало в напряжении. Хилла вечно ругала меня, называла мнительной, суеверной, боги, это было самым ужасным оскорблением в свое время!, я злилась на нее за эти смешки, но все-таки, пристыженная, переставала думать. Но сестры не было. От этого становилось горько. Раздраженная на себя за эту тоску, а еще больше на Хиллу за ее долгое отсутствие, я вышла из душной комнаты на улицу, подальше от всех и вся. Долго мучилась с сандалиями на крыльце, бормоча себе под нос что-то явно невразумительное. Обувшись с горем пополам, я направилась в сторону лазарета. Узнать о самочувствии раненых казалось делом чести. Пробежав пыльными дорожками меж бордовых стен казарм и обогнув угол принципии, чуть задержавшись взглядом на плотно, что удивительно в такую-то погоду, закрытых дверях, я вынырнула к невысокому крыльцу со старыми перилами и заботливо прикрытыми от шума дверью и окнами. Потянув на себя ручку, с протяжным, певучим скрипом, впуская дорожкой свет в помещение, я протиснулась внутрь. В нос моментально ударил специфичный запах аптечных лекарств, трав, обязательно зеленых и сушеных донельзя, и отваров. Стерильная белизна оконных рам, тумбочек и постельного белья на нетронутых кроватях нарушалась пылинками, зависшими на солнце. Три последние постели по левой стороне, в самом неприметном и между тем защищенном углу, занимали неподвижные раненые. Никого из последователей Эскулапа рядом видно не было, только откуда-то из глубины, из маленьких лаборантских комнат доносились звуки льющейся под неслабым напором воды. На носочках я подошла к постелям. Ребята лежали одинаково на спине с закрытыми глазами без движения: не видели снов, были где-то далеко-далеко, и на лицах ни эмоции, ни чувства. Потрескавшиеся губы, посиневшие зачем-то, приоткрыты. Груди вздымались мерно, спокойно. Так спят уставшие путники. Замертво? Это сравнение мне не нравилось. - Я дала им нектар, - девичий голос у меня за спиной. Я обернулась, вздрогнув. Маленького роста, еще ниже меня, совсем еще девочка в белом халатике, из-под которого виднелась фиолетовая футболка с вездесущим «Сенат и граждане Рима», стояла, прислонившись к дверному стояку, держала в руках разного рода склянки. - В скором времени должны очнуться, - бодро говорила она. - Точно? – вырвалось у меня скептическое. - Ага, - улыбнулась девочка, - левкроты не убивают жертв взглядом, только парализуют на время и едят. Левкрота? Вот как оно называется! Я кивнула, глядя на бледных раненых. Хорошие вести сбили с толку окончательно. - Какая-нибудь помощь нужна? – поинтересовалась я. У Цирцеи я готовила какие-то чаи, снадобья даже лучше Хиллы и, быть может, что-то еще помнила. - Спасибо, конечно, но не стоит… Я тут со всем сама справляюсь, – римлянка развела руками, да так, что склянки едва не выпали. - Ты дочка Марса, верно? Я наблюдала за тем, как она пыталась вновь удобно перехватить все вещи, но рук не хватало, и чашки-плошки норовили рухнуть на пол. - Беллоны. Развернувшись на пятках, девочка вернулась в лаборантскую, ничего не ответив. Стекляшки ее звякнули характерно: видимо, она составила их на стол или в шкаф. Я стояла на месте упорно, упрямо накручивая пряди кудрявившихся волос на палец. Навязаться, спросить еще что-нибудь? Да что говорить?.. Не мое дело это, людей лечить, и девочка, наверное, права. Передернув плечами, я бросила прощальный взгляд на замороженных. Все-таки слишком ровно, чересчур гладко они дышали. Беспокойство проникло в душу сквозняком, я поспешила закрыться, отнекивалась от придирчивого недоверия и очевидных, по моему мнению, тревожных вещей. Я уже сделала шаг в сторону двери, неуверенный, маленький, как меня окликнула девочка: - Ты еще здесь? - Здесь! – ответила я громко, но тут же осеклась, виновато взглянув на больных. - Ты собак не боишься? - Нет, - покачала головой я, гадая, к чему был задан этот вопрос. - Тогда если хочешь помочь, обработай лапу щенку, этому, золотистому. Сегодня дежурные притащили! - Хорошо. Я прошла в лаборантскую, робко озираясь по сторонам, скользя глазами по бело-прозрачным шкафам и стеллажам, столам, закапанным чем-то, доказывая свои слова. - Вот, держи. Покружившись посреди светлой комнаты, выставив указательный палец вперед, девочка подлетела к крайнему столу, подхватила с него неподписанный пузырек из темного, коричневатого стекла, закрытый всего лишь крышкой, и отщипнула мне ваты. - Как сделаешь, вернешь, - она всучила медикаменты мне. – Собаки за домом, в будке. Джейсон приходил, ругался, он ж сердобольный!, а у меня руки все не доходят… - Конечно, сделаю, - кивнула я. - Как тебя? – сощурилась девочка, заглянув мне в глаза. - Рейна. - Я Кэтрин. Спасибо, Рейна! Улыбнувшись в ответ, уговаривая себя отвлечься, я вернулась на улицу, на палящее солнце, обогнула лазарет. С обратной стороны дома, где и дорожки-то нет, только трава примята несколько и вытоптана чуть, около самой стены, в вечной тени и прохладе, обнаружилась небольшая конура, сложенная из досок, судя по состоянию, давным-давно местными не смыслящими умельцами. Около входа в будку, квадратного окошка, стояла одна пустая миска. Щенки лежали на траве друг напротив друга, привязанные на импровизированный тканевый поводок веревочными поводками, не по-человечески серьезно. Цветные забавные шкурки их, что я заметила еще тогда, в роще, теперь, без света, приутихли, и золото одного смахивало на обычный песок, а серебро другого – на светлую сталь. Завидев меня, собаки забеспокоились, зашевелились. Серебряный, гордый, здоровый, встал на тоненькие свои грязные лапы и затявкал тоненьким голоском, недовольный. Я, наверное, должна была испугаться его, проникнуться боязливым уважением, как же иначе - тут такой защитник!, но лишь усмехнулась, цыкнув на него. Ошарашенный, щенок замолчал, не сводя с меня черных глазок. Он как-то обиженно фыркнул и завалился на бок рядом с золотым братом. Я засмеялась, нервно, неожиданно для самой себя. Золотистый поднял голову с лап, склонил ее на бок, как это свойственно всем таким малышам, навострил ушки. Я села на колени подле них, не боясь ни грязи, ни названных монстров, которые, на проверку, всего лишь глупые щенята. Дико было думать, что утром кто-то хотел их убить. - Привет, - сказала я золотому. Тот непонимающе смотрел на меня. Все еще посмеиваясь, я почесала за ушами щенка. Шерсть у него жесткая, а приятно было почему-то страшно. Когда-то мы с Хиллой ухаживали за зверинцем Цирцеи… Дотронувшись пальцем до холодного носа золотистого и вызвав у него крайнее недоумение этой непозволительной вольностью, я обратила внимание на его переднюю лапу. Большой порез красовался с внешней стороны ближе к подушечкам. На стекло наступил, или камень какой попался, решила я. - Терпи, - предупредила щенка я и щедро смочила ватку.