Сенат и граждане Рима

Вопреки всем моим дурным предчувствиям не только следующей ночью, но и за всю неделю ничего не случилось: никто не нападал на лагерь, не трубил тревогу, не возвращался из поиска, не воевал и не умирал. Майкл и двое других замороженных ребят пришли в себя, и я жалела жутко, что не видела этого собственными глазами, хотя постоянно находилась рядом с лазаретом, на заднем его дворе, возилась с собаками – кормила их два раза в сутки и играла, если выпадало время. Прослышав о выздоровлении раненых, я торжественно похоронила волнительные мысли в самом дальнем уголке души, сложив их аккуратненькой стопочкой друг на друга, чтобы места занимали поменьше да и не мешались лишний раз, обозвала себя мысленно мнительной дурой на сестринский манер и клятвенно пообещала Хилле, хоть она и не слышала этого, не терзаться больше по пустякам. Лагерь ожил в ближайшую же среду. Именно в этот день Плутон отпускал из мрачного царства свою красавицу-жену на поверхность, и, по словам ребят из когорты, погода всегда, из года в год, стояла теплая-теплая. По сложившейся традиции массовые гуляния проходили на белокаменных улочках Нового Рима, к вечеру окна немногочисленных кафе и кондитерских горели как-то особенно уютно и притязательно, а двери оставались открытыми до самого рассвета. И только несчастные дежурные вынуждены были смотреть на всеобщее веселье с высоты башен охранительной стены, но не думаю, чтобы караул они несли так, как этого требуют правила. Легионеры в честь праздника и от скуки меняли привычные футболки с эмблемой лагеря на нечто более торжественное типа белых тог у центурионов или современное, привезенное из Сан-Франциско или из другого какого мегаполиса. Мне надевать было нечего: из той одежды, в которой я пришла в лагерь, я благополучно выросла, а потому чувствовала себя белой вороной, смущалась своего вида очень. В казарме царила суета. Ребята в полный голос, перекрикивая друг друга, обсуждали, куда лучше пойти: на третью или на вторую улицу? – между прочим объединялись в группы; за спиной, как это обычно бывает, определяли, кого звать с собой, а кого оставить в стороне. Я наблюдала за всем этим со стороны без общего мандража, но с видимым волнением. - Рейна? Из какофонии голосов, звуков застегивающихся молний и грохота захлопывающихся дверок шкафов я услышала свое имя и, насторожившись, сидя на кровати, принялась высматривать, кто меня звал. Кто-то с крыльца, из глубины казармы или?.. Я раскачивалась, вытягивая шею. - Что лучше? Передо мной нарисовалась высокая, статная девушка в бирюзовом платье простого покроя, легком и, наверное, приятном на ощупь. Она обратила на меня взгляд черненьких, с этаким прищуром, глазок. Лена, тоже дочка Беллоны и, стало быть, моя сестра, хотя я не считала ее таковой – мы даже не общались близко, очень своеобразная и гордая чем-то, неплохая лучница. Она прикладывала к платью украшения: одно на тонкой цепочке с блестящим малюсеньким камешком, другое было собрано из серебряных бусин и испещрено какими-то надписями. Второе показалось мне знакомым, я нахмурилась, пытаясь вспомнить, где могла видеть нечто подобное раньше. Я перебирала потихоньку всех людей, кого знала и на кого обращала внимание некогда – от Хиллы, Цирцеи и ее служанок до девочек из пятой когорты, но не находила в них ничего. - В правой руке, - сказала я, указывая на подвеску с камнем. - Спасибо! – кивнула Лена. - Обращайся, - добавила я, глядя на серебряные бусинки. Где я могла их видеть? - Ты уже решила, куда пойдешь? - Нет, - призналась я. - Тогда давай с нами! В кафе на веранде у фонтана, - позвала сестра. - Хорошо, - согласилась я. - Что хорошо-то? – сложила руки на груди девушка. – Если готова, так поднимайся и побежали. Я замялась: - Я должна покормить щенков. - Этих-то страшненьких? – ухмыльнулась Лена. Меня задел пренебрежительный ее тон и эта снисходительная улыбка, будто бы все мои слова – глупость несусветная, и что-то внутри всколыхнулось неприятно, мутное. - Как закончишь, приходи. Ты же знаешь, где это, верно? - Угу. Лена подмигнула мне по-дружески, махнула рукой кому-то, позвав на улицу, и вышла на крыльцо, пыхтя и жалуясь на духоту, продираясь сквозь компанию, толпящуюся у выхода. Я дожидалась, сидя без движения, когда столпотворение исчезнет, когда ребята разойдутся, прислушиваясь невзначай к их разговорам ни о чем и от нечего делать заламывая пальцы, сплетая их в разные фигурки. Хилла делала также, когда ей было скучно, года четыре назад… Я вздохнула как-то слишком тяжело и оттого громко. Сестра убеждала меня в том, что мы не похожи, что судьбы у нас разные, особенно часто в последние наши совместные дни, но я все чаще и чаще ловила себя на обратной мысли. Какие-то незначащие мелочи, что-то совершенно безотчетное я делала, как она. Грусть казалась мне ветром: такая же холодная, так же норовит проникнуть сквозь. Кончики пальцев кололо неприятно. Нашего нелепого авгура можно было просить узнать о ком-то, я слышала об этом от ларов, но никогда от легионеров – никто не доверял Октавиану что-то личное. Возможно, это был единственный доступный для меня способ достучаться до Хиллы, но я трусила обратиться к наследнику Аполлона. Его мимика, жесты, манеры пугали меня явным безумством, вводили в ступор едва ли не больше мысли о том, что я не нужна сестре. Наконец, когда в казарме остались только отъявленные копуши и освободился подход к крыльцу, я выскользнула на улицу. Удивительно, но небо было ясным, свежим и словно бы мягким, сахарным, словом – чудесным, и ни ветерка. Вдохнув полной грудью теплый, пряный воздух, я неспешно направилась к кухне. Идти было всего ничего – каких-то пятьдесят метров, а насладиться маем хотелось отчаянно. Лениво потягиваясь, я доплелась до открытой двери, где почти на пороге меня вечно всем недовольный аура с поварешкой в руке; он сотрясал ей в воздухе, видом своим показывая, что хорошо бы заехать ею мне по голове. - Здравствуйте, - смущенно пробормотала я. – Я как обычно… Поварешка оказалась в опасной близости от моего лица, и дух сварливым, громким голосом начал: - Мы закрываемся! Сегодня праздник, мы закрываемся. У нас, что, по-твоему, не должно быть выходного? Почему все давно веселятся в городе, а я должен ждать какую-то маленькую медлительную девчонку из третьей когорты, чтобы отдать ей объедки с ужина? - Извините, - я приложила ладонь к груди, - я не хотела заставлять вас ждать. - Но ты заставила! – он придвинул ко мне заготовленную заранее небольшую замызганную кастрюлю, что вынес даже в зал, на столы, и взмахнул поварешкой. - Мне жаль. Я неловко взялась за ручки кастрюли, даже не глядя, что внутри, приподнимая ее, отметила, что сегодня она тяжелее обычного. Бросив «спасибо» и еще одно «простите», я поспешила спуститься с крыльца и завернуть за угол под продолжающееся неразборчивое бормотание ауры. Ускоряя шаг, я пересекла два опустевших, бесшумных домика и абсолютно свободную площадку перед принципией. Эта тишина, дикая, небывалая, пробирала до мурашек. Распахнутые двери в уютный вечер и следы беспорядка, оставленного в комнатах в поспешных сборах, видные даже стороннему наблюдателю с улицы, - именно так мне представлялись города и деревни, пережившие случайную катастрофу и забытые бежавшими жильцами, именно таким я видела остров Цирцеи в последний день. Лазарет тоже пустовал, закрытый, почти заколоченный, забитый. Я завернула на задний его двор, ступила на знакомую протоптанную тропинку. Щенки не обратили на меня никакого внимания, они крутились вокруг Джейсона, все хотели забраться к нему на руки, наступая на ноги маленькими лапками. Тот сидел, прислонившись к стене лазарета, с улыбкой гладил двух моих малышей. Я замерла, не ожидая увидеть здесь кого бы то ни было. Мимолетная обида непонятно на что мелькнула, граничащая с ревностью, и тут же исчезла. Я растерянно глядела на паренька, словно громом пораженная. Что Джейсон, блистательный Джейсон, может делать тут один, когда все веселятся? Почему он тоже в лагерной футболке? Почему не в тоге или костюме? Он выглядит старше, когда надевает тогу… Ему хочется побыть одному? Что-то случилось? Я в нерешительности переминалась с ноги на ногу, пританцовывая. Разве Джейсону может быть грустно? Я смотрела на него пристально, пытаясь понять настроение его, задаваясь вопросом, не будет ли тактичнее вообще уйти отсюда. Сын Юпитера улыбался чему-то осторожно, каким-то своим мыслям. Кэтрин говорила мне, что он интересуется собаками время от времени, но я не могла представить, что… - Кто здесь? – небольшая пауза. – О, привет. От размышлений меня отвлек голос парня. Он повернулся ко мне, из тени глядя на меня, на солнце. Ясные глаза его виделись мне темно-синими, как небо, что заволокли дождевые тучи, но отчего-то добрыми. О чем я думала, боже? Покачав головой, краснея жутко, я прошла вперед, к будке. Центурион подогнул ноги, чтобы не мешать мне. Отметив это зачем-то про себя, я присела к земле, составляя кастрюлю и открывая крышку. Всполошившись, щенки перебросились с римлянина на меня, прыгая, то хотели лизнуть в лицо, от чего я вынуждена была загораживаться, то залезть с головой в еду. - Тише, тише! – бормотала я, откидывая собак, ища глазами миску. Джейсон, поняв меня, очевидно, протянул мне ее, выудив откуда-то из-за спины. - Спасибо, - сказала я. Я достала большую ложку, заложенную в кастрюлю заранее по уговору, и принялась перекладывать еду в миску, следя за тем, чтобы каша не падала на землю. - Тебя Рейна зовут? – спросил легионер. - Да, - ответила я, ошарашенная тем, что он запомнил мое имя. Парнишка наблюдал за моими действиями. - А ты Джейсон, - пролепетала я. Я не верила девчонкам, когда те говорили, что Джейсон так влияет на людей… - Я только еды им оставлю и уйду, - проговорила я, поздно заметив, что он чуть пододвинулся, оставляя места для меня. Я, широко распахнув глаза, глядела на парнишку. - Как знаешь, - пожал плечами центурион. Я выложила всю еду и теперь скребла по стенкам кастрюли, глядя на щенков, жадно накинувшихся на ужин. - Ты чего не в городе? – поинтересовалась я. - Долго объяснять, - отмахнулся римлянин. Отдав остатки щенкам, я убрала ложку обратно в пустую кастрюлю с характерным звоном металл о металл. Я бросила беглый взгляд на Джейсона, про себя спрашивая, могу ли я остаться. Сын Юпитера смотрел на меня с некоторым любопытством и открытостью. Здесь даже дышится легче. Я встретилась глазами с ним всего на мгновение. - Поругался с кем-нибудь? – предположила я, все еще медля. - Можно и так сказать, - уклончиво ответил парнишка. – А ты чего? - Щенков покормить надо было. Я замолчала, гадая, можно ли сказать то, что так вертится на языке? - Да и не хочется, - улыбнулась я, сдаваясь. Джейсон ухмыльнулся по-доброму: - Тогда садись, - и рукой показал на место рядом. Я села плечо к плечу с парнишкой, опираясь спиной на стену, на выдохе, чувствуя себя неловко, стесняясь его почему-то. Он хороший друг, должно быть.