Сенат и граждане Рима

Полупрозрачные облака, в оттенок фиолетовые неба, статно проплывали мимо, длинные, бесконечные. Я молчала, и Джейсон тоже не говорил ни слова, не сводил глаз с высоты. В этом молчании не было ничего тягостного, наоборот, оно казалось мне тягучим, как карамель, как все в этот по-странному пряный день. Из города, когда дул несмелый ветер, долетали смех и голоса. Они вовсе не мешали, лишь добавляли особый шарм. Щенки, докушав, облизываясь, забрались мне на ноги, довольно маша хвостами, всегда непоседливые. Я стерла пальцем с их разноцветных носов остатки каши, шепотом обозвав собак грязнулями. Центурион, услышав меня, улыбнулся краешком губ и отвлекся на секунду от своих мыслей, чтобы погладить за ухом у золотого. - Они не похожи на монстров, правда? – вырвалось у меня наивное. - Тебя они точно не укусят, - по-доброму усмехнулся римлянин. Я кинула на него взгляд, польщенная. - Аурум и Аргентум, - пробормотал парнишка. Я улыбнулась. За год жизни в лагере я не научилась говорить на латыни, а Джейсон, видимо, мыслил ею. - Точно, - на выдохе произнесла я. Серебряный, тявкнув, положил свои маленькие лапки мне на грудь. Засмеявшись, я сняла собаку на землю, поспешно гладя по голове. - Иди сюда? - махнул ему рукой Джейсон. – Никогда не видел таких собак. - Я тоже, - хмыкнула я. - За всем одиннадцать походов, - кивнул центурион. - Одиннадцать? – вскинула брови я. – Шутишь! - Нет, - хохотнул сын Юпитера. В его штормовых глазах промелькнуло что-то сродни грусти. Так вспыхивает спичка: яркое-яркое ее пламя появляется и гаснет в секунду, а едкий запах и черный дым остаются надолго после. Это меня обескуражило. Задело странно, всколыхнуло нечто внутри, но я не подала виду из вежливости, только нахмурилась. - Сколько же ты лет в легионе? – забеспокоилась я. - Десять в этом году будет. От этой цифры меня в жар бросило. - Это же почти вся жизнь. Золотой, заскулив, заглянул взволнованно мне в глаза. Голову на бок наклонил, уши навострил. - Это и есть вся жизнь, - подтвердил парнишка. Я хотела спросить, почему он так рано оказался в Лагере Юпитера, но вовремя сообразила, что будь у него мать или кто-то из родных рядом, такого бы не случилось, не будь Джейсон должен, все бы сложилось иначе. Я не стала ничего говорить, странно боясь потревожить, тешила себя мыслью, что центурион мне за это благодарен. А он и был: улыбнулся мне, именно мне, а не чему-то в своей голове, глянув быстро. Я помнила только остров Цирцеи и волны, волны кругом, без конца и края океан, и ничего до этого. Хилла рассказывала мне о том, что где-то есть города, отец, но я относилась к этому как к сказке до появления тех мальчика и девочки. - Подожди, - проговорила я медленно, - десять лет – это значит, ты отслужил? Все? - Я не уйду, - покачал головой уверенно Джейсон. – Не подам в отставку и все. С острова Цирцеи по своему желанию я бы тоже не ушла. - Я ведь начинал еще в пятой когорте. - У Дакоты? – удивилась я. - О Дакоте тогда еще никто не знал, - вздохнул сын Юпитера. Я потупила взор, смущенная. - Он поступил в легион через год, - пояснил парнишка. Он, приподнявшись чуть на руках неловко, чуть ли не упав на меня, сменил положение, пониже съехав спиной по стене, практически принял лежачее положение. Светлая его макушка оказалась на уровне моего плеча. Я поймала себя на мысли, что идеальный центурион первой когорты начинал мне нравиться. Его детскость и одновременно взрослость, намешанные в каждом действии, спокойный тембр голоса подкупали. - Мой отец долго не признал меня, к тому же, я был совсем маленьким. Преторы приняли решение отдать меня в пятую. А потом я настолько привык к тамошним, что напрочь отказался переходить в другую когорту. Я рос с лузерами, сидел с ними за одним столом и выигрывал – мы тогда побеждали – на Марсовом поле. Старшие возмущались, правда, что меня недостаточно хорошо обучают бою центурионы из пятой, но мне было все равно. Меч держать умею, и хорошо. Я усмехнулась: - Ты лучший фехтовальщик в лагере! - Кто сказал? – нахмурился парнишка, на лице его отобразилось искреннее удивление. - Все так говорят, - развела руками я. - Есть ребята получше, - совершенно серьезно сказал Джейсон, чуть покраснев. Неужели центурион не видел всеобщего восхищения им? Неужели не замечал, как люди к нему тянутся? А я раскрыла все карты, и теперь он будет думать, что я… Его очередная поклонница? Мне стало жарко. Безудержное желание вскочить на ноги и намотать пару кругов вокруг лазарета появилось внезапно, я едва смогла его сдержать, закусив губу нервно. Джейсон скромничал: я видела, как он управлялся с оружием не раз на тренировках. Хилла бы, без сомнения, пожала ему руку. - Как же ты оказался в первой когорте? – поскорее задала вопрос я, избегая неловкой темы. - Когда мне исполнилось двенадцать и Октавиан получил серьезное пророчество, якобы обо мне, он настоял на моем переводе в первую когорту в сенате. По его мнению, именно там должен был служить я как сын своего отца и только там меня могли воспитать настоящим патриотом. У нашего авгура, действительно, было одно завидное качество: он умел быть настойчив, когда дело касалось цели. - Интересно, - задумчиво произнесла я, анализируя сказанное и мерно гладя золотого от самой холки до хвоста внешней стороной ладони. – А какое пророчество ты имел в виду? - Ты не слышала. Я непонимающе вскинула брови. - Его знают только в сенате. Я не могу сказать, Рейна, я поклялся, - ответил Джейсон. Что-то в интонации парнишки, что-то надрывное, вымученное, давало понять: его мучило это. - Но разве пророчества не должны знать все граждане Рима? – растерянно пробормотала я. - Должны, - кивнул сын Юпитера. - Почему тогда? Я повернулась к нему в пол оборота. Тень легла на лицо центуриона, и глаза его оттеняли сизым и не блестели вовсе тем радостным, мальчишеским азартом, какой я привыкла видеть в них. Римлянин развел руками, и я разглядела в этом жесте беспомощность. Второй раз я видела Джейсона не улыбающимся. И оба раза на одной неделе. Нехорошее чувство, уснувшее мое предчувствие, зашевелилось. Разговоры о титанах и тайное пророчество, древние монстры, нападающие на лагерь, мрачные преторы, собрание сената за закрытыми дверьми и, финальный штрих в этой картине, парнишка, сбежавший отчего-то. - Я тоже когда-то думал, что все везде честно, - признался Джейсон. - Все? Есть еще что-то? – упавшим голосом полюбопытствовала я. Паника захлестывала. Аурум, обеспокоенный, прыгал мне на грудь, тянулся холодным своим носом к моей щеке, но я не обращала на него внимания. - Много всего. - Это пророчество о титанах, верно? – спросила я. Парнишка поморщился. Так это правда… Сердце застучало чаще. Я прижала к себе щенка крепко-крепко. Не думай, Рейна, не бойся, твердила я себе. - Давай не будем говорить на эту тему? – предложил сын Юпитера. Не будем, пока ничего не произошло. Это правильно, к чему пустые разговоры? - Хорошо, - согласилась я. – А о чем тогда?.. Джейсон задумался. Меня так и подмывало спросить о Хилле, выразить второе свое волнение, но я не знала, как именно спрашивать, о чем. Я начинала было что-то говорить, но тут же прекращала, вдруг посчитав это несусветной глупостью. - Ты же часто бываешь за пределами лагеря? – пролепетала, наконец, я. – Если когда-нибудь где-нибудь встретишь девушку, на меня похожую… Ты не мог бы сказать ей, что я… А что я? Люблю? Скучаю? - Что мне ее очень не хватает. - Хорошо, - улыбнулся ценутрион. – Как ее зовут? - Хилла. Плотный ком застрял в горле, больно и неприятно. - Моя сестра. Я, наверное, выглядела жалко в этот момент, борющаяся со слезами, но Джейсон не обратил на это внимание. - Я знаю один способ, что-то наподобие телефона, - охотно рассказывал полубог. – Он очень старый. Нужна специальная монетка, греческая, такие сейчас редкость. Ее кидаешь в водоем, хоть в Тибр!, проговариваешь малой, еще греческой, богине Ириде имя человека, с которым бы хотела связаться, и она покажет тебе его в настоящем времени. Хорошо бы так, подумалось мне. - В лагере монеток очень мало осталось, все у преторов, но я попрошу для тебя одну. - Спасибо! Его слова мерещились мне чем-то запредельным, а от одной мысли о свидании с сестрой на душе становилось тепло-тепло, и страхи исчезали, и небо светлело. - Не стоит, - отмахнулся парнишка. - Еще как стоит! – заспорила я. – Я у тебя в долгу. Хилла всегда говорила, что людям надо платить тем же. - Мне должники не нужны, - рассмеялся Джейсон. И смех его почудился мне самым приятным на свете смехом, так что я уже через мгновение хохотала вместе с ним до тянущей боли в животе, забыв о напряжении и смущении, расслабляясь. Цветные щенки озадаченно смотрели на нас. - Можно я посмотрю твой кинжал? Тебе его мама, кажется, подарила? – отсмеявшись, попросил сын Юпитера. - Да, - разрешила я, приятно пораженная тем, что он помнил о моем оружии. Я вытащила из-за пояса аккуратный мой кинжал с образом Беллоны на рукоятке и тонким, острым лезвием, передала его центуриону. Тот долго, с пристрастием, разглядывал его и щупал с важным видом знатока и был увлечен им полностью. Я, забавляясь, смотрела на него, до смешного серьезного. - Отличная вещь, - наконец, сказал Джейсон. – Легкий. Бережно парнишка вернул мне оружие. - Ты не покажешь свой меч? Сын Юпитера достал из кармана знаменитую монетку. Тонкую, неощутимую, я посмотрела на нее на свет: с одной стороны – утерянное знамя легиона, с другой – знаменитое «Сенат и граждане Рима» выгравированы в деталях на тончайшем имперском золоте. Затаив дыхание, я подбросила денежку. В воздухе, чудесным образом она обратилась в огромный меч и легла обратно в руку рукояткой. Я ахнула пораженно. Держать такое оружие в одной руке оказалось невыносимо, кончик лезвия неизменно клевал землю, сколько я ни пыталась перехватить эфес или напрячь руку. Насколько сильный хозяин этого меча!.. - Тяжело? – с самодовольной улыбкой поинтересовался Джейсон. - Ага, - кивнула я. – Отец подарил? - В тот день, когда он признал меня. Центурион щелкнул по лезвию, и махина-меч свернулся в монету. Я не знала, что у него чудесней – улыбка или меч.