Obsessed

Hozier – Take Me To Church       Было два часа ночи, когда братья мирно спали, а доктор вызвал меня в коридор, чтобы серьёзно поговорить о неких мелких, но важных деталях. Он долго не решался перейти к главной теме, поэтому нёс всякую чепуху до тех пор, пока я не попросила перейти к главному.       — Вы кем приходитесь семье Лето?       — Не знаю.       — В смысле?       — Не знаю, — раздражённо бросила я, — Если я здесь, рядом, значит, кем-то прихожусь. Вы это хотели спросить?       — Нет. Речь пойдёт о финансовых трудностях, с которыми в дальнейшем придётся им столкнуться. Мне сказали, что Джаред певец, это так?       — Да. А ещё актёр, режиссёр и фотограф.       — Всё ясно. Ему ещё понадобится внятная речь, поэтому я вынужден выписать дорогостоящий препарат, который ускорит процесс выздоровления. Дело, конечно, ваше, вы можете отказаться, но это касается здоровья живого человека.       — Без сомнений, выписывайте лекарство.       — Да, — он кивнул седой головой. — Но надо спросить и Шеннона вдруг ему не по карману.       — Сомневаюсь, но не надо ему говорить. Я беру на себя обязанности платить за препарат.       Врач округлил глаза от моего заявления, но согласно кивнул головой.       — Что за препарат?       — Препарат не чудодейственное зелье, но оно приводит в норму нервную и психическую систему, что гарантирует быстрое выздоровление. С больным ещё должен заниматься и логопет, чтоб поскорее развилась внятная речь. В день Джаред должен принимать по три ампулы этого препарата. Сам препарат не дорогой, три ампулы — двести долларов, но каждый третий день дозу надо увеличивать на одну ампулу.       — Выписывайте.       — Он должен принимать более месяца...       — Выписывайте.       Мне всё равно, сколько стоит это лекарство, если надо будет, то деньги я из-под земли достану. Хотя это не проблема: продам свою Toyota Land Crouser, продам пару дорогостоящих картин, и если надо будет, продам всю студию.

***

      Спустя два дня. Thursday – Love Has Led Us Astray       Джареду позволили вернуться домой, только строго требуя пастельный режим. У дома Лето было невыносимое сборище журналистов, которые просто сгорали от желания узнать всю правду и по-своему предоставить оценивающему взору людей. Шеннон не отвечал ни на один вопрос, и мне запретил. Войдя в дом, Шенн захлопнул окна и задёрнул шторы. Я и Шенн аккуратно уложили Джареда в кровать, он кивнул в сторону тетради и карандаша и я ему их подала. «Хочу пить».       Мигом спустившись на кухню и со стаканом воды, я неслась к Джареду, но услышав громкий голос Шеннона, я остановилась за дверьми. Эх папаша, не правильно ты меня воспитал, не правильно.       — Зачем, Джаред? Наймём сиделку. Зачем ты её держишь?       Так, хватит. Не позволю, чтобы Шенн пудрил брату мозги. Хотя бы не сейчас. Я должна знать, что с ним всё хорошо, мои глаза должны видеть, что Джаред крепко спит, я собственными руками должна кормить его из ложечки, чтоб быть уверенной, что он сыт, я должна быть на сто процентов уверена, что он в порядке, вот тогда я смоюсь из их жизни. Тишину нарушило шуршание карандаша, я вошла и Джай поспешно сорвал листок и помяв, спрятал под матрац.       — Вот, тебе помочь? — я протянула стакан с водой.       Он покачал головой и, протянув правую руку, разом осушил стакан.       С разрешения Джая, я переехала к ним, мне досталась скромная комната, Джаред мне предлагал более просторную, но я отказалась. Так проходили наши будни: Джаред лежал, я приносила ему всё, что он хочет. Я дала ему маленький колокольчик, чтоб он смог дать мне знать, когда ему что-то станет нужно, но я редко от него отходила. Шенн поменял своё отношение ко мне, он категорически не переносил моего присутствия винил меня во всех смертных грехах, была бы его воля, то он бы меня давно вышвырнул за дверь, только вот он не смеет переступить через слово брата.       Приходили известные люди навестить Джареда, приходил Томо, Эмма, все друзья и коллеги, но меня они не видели: я пряталась, чтобы не было лишних сплетен. Не было и дня, чтобы фанаты с разных концов планеты не собирались бы у окон дома. Они желали безграничного здоровья Джареду, но ещё они желали знать, почему он не поёт, отказывается давать интервью и почему не высовывается из дома. Он печально и внимательно смотрел через окно, глубоко вздыхал, и на костылях с трудом возвращался к кровати.       Каждый день приходил логопат и часами работал с Джаредом, когда он выходил из комнаты, я Шенн подбегали и молча смотрели ему в глаза, он отводил взгляд и мотал головой. Но мы не теряли надежду. С каждым днём приходилось усиливать дозу препаратов, пока что у меня хватит средств. Весь этот период Ше не знал об этих лекарствах, я ему даже не желала говорить. Джареду я, безусловно, сказала, но про стоимость умолчала, и про то, кто их оплачивает. У меня с собой была довольно приличная сумма наличными, которую я держала в своей комнате в тумбочке.       Однажды я заметила, что дверь в моей комнате открыта, хотя такого ещё не было. Через щель я увидела, что в комнате Шенн (кому ещё?), он что-то ищет на столе и шуршит бумагами, но когда он открыл тумбочку с деньгами, то замер при виде такой суммы.       — Что ты здесь забыл? — войдя, сказала я, закрыв тумбочку.       — Что это за деньги?       — Мои. Ты зачем вломился комнату?       — Ясно, что не мои. Откуда? — он проигнорировал мой второй вопрос, кивая в сторону купюр.       — А тебе какая разница?       — Ты в своём уме? Ты находишься в моём доме, у тебя ломится от денег тумба, а ты мне говоришь, какая разница?       Я промолчала, ведь говорить нечего, черти знают, что он думает.       — Только попробуй свои проблемы с законом повесить нам на шею, я от тебя мокрого места не оставлю, — пригрозил он.       — Какие проблемы, уважаемый?! Этом мои деньги.       — Если ты мне сейчас же не скажешь, откуда они у тебя, то даже брат мне не помешает сдать тебя копам.       — Это мои деньги, я продала машину и пару картин.       — Докажи.       — Как? Машины у меня нет, картин тоже.       — Так, хватит. Давно надо было покончить этим цирком, — он грубо схватил меня за локоть и стал силой волочить из комнаты.       — Поверь мне, я не преступница!       — Зачем тебе столько денег прятать в моём доме? Ты думаешь, я идиот?       — Они не для меня, а для Джареда. Да отпусти ты меня! — он отшвырнул мой локоть и спросил.       — То есть как для Джареда?       — Доктор выписал дорогостоящий препарат, который Джай должен принимать более месяца. Препарат нормализует нервную и психическую систему, это поможет ему поскорее встать на ноги, придурок, только вот каждые три дня дозу надо усиливать, чтобы был результат. Лекарство стоит не мало денег, поэтому я продала машину и картины. Вот, смотри.       Я достала документы о продаже моих вещей, а так же рецепт лекарства. Долго и тщательно изучив бумаги, Ше спросил.       — Почему я узнаю об этом только сейчас?       — Я не сочла нужным поставить тебя в известность на счёт моих планов и намерений, да и к тому же, я знала, что ты не примешь мою помощь.       — Я и сейчас не принимаю, — он швырнул бумаги мне в лицо, — Тебя никто не просит прикидываться Матерью Терезой. Сколько ты потратила на лекарства, пятьсот, тысячу, сколько? — он достал бумажник и стал кидать мне в лицо деньги, — Две тысячи, сколько?       — Ты ненормальный, успокойся! — крикнула я, но испугалась, что Джаред услышит, — Повторяю, я это делаю не для тебя.       Я нагнулась, собрала мои документы и, встав в полный рост, спокойно сказала:       — Я плачу за здоровье человека, который мне дорог. Но тебе не понять этого, в тебе нет ничего святого. Эти деньги пыль по сравнению блеска в глазах Джареда, которого больше нет. Ты хотя бы раз задумывался, о чём Джаред думает, и почему он плачет, когда он думает, что рядом никого нет. Не задумывался? Услышав эти слова, Ше округлил глаза, и стало ясно, что он не знал об этом.       — Мне глубоко плевать, что ты обо мне думаешь, и я не уйду от сюда, пока этого не попросит Джаред. Можешь свои вонючие деньги оставить себе, — сказав это, я хлопнула дверью и пошла к Джареду. Он сидел в кресле с наушниками в ушах и что-то писал на листке бумаги. Увидев меня, он спрятал бумагу в карман. Я стала спокойна от мысли, что он не слышал тот разговор.       — Я не помешаю?       Он помотал головой.       — Может, что-то хочешь?       Он снова помотал головой и протянул руку мне. Я протянула свою навстречу, Джаред взял мою ладонь и потянул к себе. Мне пришлось сесть на колени у его кресла, он дал мне наушники и включил музыку. Если память мне не отказывает, то играла песня Shinedown — Call Me.       — Восхитительная песня.       Он улыбнулся уголком губ и слабо кивнул. Он так прекрасен, когда улыбается, и когда моя рука на его колене, мне кажется, что я что-то значу в этой жизни, кажется, это и есть моё место — у его ног, всегда быть рядом и по первой нужде оказать помощь.       — Надо поесть, чтобы принять лекарства.       Он отчаянно откинул голову назад и наигранно заплакал. Был бы у него голос, то весь дом содрогнулся бы от его тенора.       — Что ты хочешь на обед? «На твоё усмотрение, только не жареное, не жирное и без мяса».       Так проходила неделя за неделей, лекарство действовало, теперь Джаред не грустит по поводу и без, гипс с ноги сняли, а на руке всё-таки оставили, кости ещё не окрепли и остались трещинки. Как бы я хорошо его ни кормила, он исхудал, но не сильно. Как он обещал, мы вместе делали все то, чего не делала я в своей жизни: встречали рассвет на небоскрёбе, по ночам рассматривали звёздное небо, пытались найти Млечный путь, покупали и дарили совершенно незнакомым прохожим белые розы, некоторые радовались, некоторые брали, но искали в этом подвох, а некоторые узнавали Джареда, кидались ему на шею и чуть с ума не сходили, оттого, что прикоснулись к нему. Я, наверное, их понимаю, эти прикосновения для меня не значат что-то вроде «Видите, он звезда, я к нему прикоснулась», а то, что человек тебе настолько доверяет, что позволяет прикоснуться к себе. Все эти моменты навсегда врезались в мою память.       Я всё чаще замечала, что он постоянно что-то пишет на клочках бумаги, но при виде меня, тут же прячет. Я не имею права подсматривать или просить мне их показать, у каждого человека в душе должен оставаться тайный уголок, о котором никто не должен знать. Но если внутренний мир Джареда рушит и его внешний, то это уже ненормально. Иногда я ощущала запах алкоголя из его рта, иногда он наотрез отказывался видится с кем-либо, включая брата, я и Шенн всё чаще и чаще становились свидетелями его странного поведения: он не ел, ни пил, кажется, и не дышал, а тупо смотрел в потолок и не дёргая при этом ни единую мышцу лица, плакал, сидя в своём кресле. Шенн садился рядом, тряс его за плечо и спрашивал: «В чём дело, Джай? Что-то болит?», а он поворачивался, и смотрел на брата, как на чужого, незнакомого человека, которого видит в первый раз в жизни. От такого взгляда кровь стыла в наших венах, и мы не знали что делать. Я думала, что он злится на меня, и что всё это из-за меня, поэтому он так себя ведёт, вот почему я пошла к нему с просьбой отпустить меня.       — Джаред, ты хочешь, чтобы я ушла?       Он вскочил с кресла и непонимающе посмотрел на меня.       — Джай, если хочешь, просто скажи, через час меня не будет в твоём доме. Я оставлю деньги на лекарство и пару указаний, по поводу приёма пищи.       Он с отвисшей челюстью смотрел мне в глаза и молчал, то есть ничего не делал, не качал головой, не тянулся за листком бумаги и карандашом. Наверно, в нём говорит толерантность, он не хочет обидеть меня, но и не хочет, чтобы я осталась. Я молча встала, чтобы уйти, но Джаред больно схватился за моё запястье и потянул обратно. Он пытался заставить голос выйти из горла, но поняв, что это не получится, стал трясти мою руку вверх-вниз.       — Мне остаться?       Он кивнул.       Прошло несколько дней, легче ему не стало, он всё так же был безразличен к миру. Даже видео от Эшелона его не подбадривали. Может, он в депрессии? По крайней мере, я знаю, что это не из-за меня.       Однажды вечером, Джаред уснул, после приёма лекарств, я направлялась на кухню со стаканом воды. Тогда Шеннона не было дома, и я не удивилась, когда увидела его пьяным, неуклюже снимающим ботинки с ног. Он как-то странно посмотрел на стакан в моих руках, потом на меня.       — Что, всё пичкаешь моего брата таблетками? — издевательски спросил он.       — Я пытаюсь ему помочь, — сказав, я развернулась, чтоб уйти. Он пьян, и спорить с ним не самая лучшая затея.       — Позволь напомнить, это из-за тебя он, как рыба, с парочкой переломанных костей.       Я молча удалилась. Я мыла стакан под тёплой струйкой воды, когда вошёл Шенн, навалился на дверь и стал прожигать меня взглядом, от этого мои движения становились робкими, порой и неуклюжими. Ничего, он пьян. Я буду молчать, может, ему это надоест, и он провалит отсюда.       — Я вижу, ты тут неплохо устроилась, — спустя минуту съязвил он.       Я молча мыла посуду.       — Я вот думаю, что тебе нужно? Не могу понять. Открой секрет.       Я упрямо продолжаю его игнорировать. Он пьян, я буду молчать.       — Деньги? Не, ты та ещё богачка. Деньги — не то. Может, дом?       Его перебила собственная икота, и, придя в себя, он продолжил.       — Хотя нет, твой дом лучше нашего, — он с гордостью окинул взгляд на дом, — Тогда, что же? Стараюсь сосредоточиться на посуде, которая стремительно уменьшается, поэтому я стала мыть её медленней, пытаясь выиграть время. Он пьян. Он пьян. Он просто пьян. Я буду молчать.       — До меня дошло! — воскликнул он. — Ай-ай-ай, — он наигранно покачал головой. — Что, хочешь переспать с моим братом? — не стесняясь, спросил он. От такого вопроса я вздрогнула так, что брызги воды и моющего средства попали на меня. Шенн с довольной улыбкой пялился на меня. Вот тут я не смогла промолчать.       — Ты хоть слышишь, что говоришь?       — О! Задели за тонкие струны души.       — Не хами!       — Слушай, а ты не изменилась, внешне, я имею в виду. Всё такая же прекрасная и бледная, всё такая же хрупкая и холодная, как десять лет назад.       Он подошёл на очень опасное расстояние, что я могла определить по его дыханию, что он пил.       — Не подходи!       — А то что?       Я от страха вжалась в столешницу, руками опираясь об неё. А он всё подходил ближе, притупив взгляд в пол.       — Я помню, как десять лет назад ты...       Ах, вот оно что! В нём всё ещё горит обида. Если бы я сейчас не боялась его, то я бы ему так врезала, что мало не покажется.       — Ведёшь себя, как маленький мальчик.       — Это я маленький мальчик, паршивка? Да ты мне всю жизнь разрушила!       — О, Боже! Меньше пить надо, чтоб галлюцинаций не было.       — Галлюцинаций, говоришь? Десять лет назад, когда мы переспали, помнишь? Кровь в моих венах замерла и боялась, что Джаред услышит.       — Тогда твой папаша всё узнал, и знаешь, что он сделал? Его людишки подсунули мне наркоту! Я был вынужден бежать из страны, но всё это терпимо. Поверь, я бы простил тебе это, если бы не Эффи...       — Эффи?.. — прошептала я, не понимая, о ком идёт речь.       — Твой отец всё рассказал ей. А я её любил, люблю... Мы хотели свадьбы и детей, но ты, ты всё испортила! Тогда она была вне себя, и моё внезапное исчезновение из страны она неправильно поняла и совершила суицид. Эффи спрыгнула с моста.       Я в ступоре смотрела на него. Тогда, десять лет назад, я знала, что узнавши об этой ночи, отец обязательно сделает что-то плохое, но чтобы подсунуть наркотики, я даже предположить не могла, что ещё умрёт и совершенно невинный человек.       — Почему я должен терпеть тебя?! — он схватил меня за шею и посмотрел на меня мокрыми глазами. — Почему ты должна быть жива, а Эффи нет? Что тебе нужно от моего брата? Тебе её жизни было мало? — он сжимал мою шею, перекрывая мне кислород, затем, внезапно отдёрнув руку, он потянулся к своему ремню...