Личная тюрьма в Бейкон-Хиллс

Айзек чуть ли не полностью сидел в... пылающем камине. Он стоял на четвереньках, наклонившись вперед, лежал на локтях, опустив грудь и лицо в огонь. Кроме ног, все его тело горело. Кажется, где-то это уже было. Кроме его рук, которые до локтей опять почернели, лишились мяса, а кровь хоть и осталась, мгновенно закипая, превращалась в корочку, в нем ничего не менялось. Волосы не горели, как и губы, глаза, да и все лицо с грудью и шеей. Он оставался таким же бледным и... - Привет! Тебя не было... - Айзек поднял руку, по которой растекались пластмассовые часы. Они втекали прямо в обгорелую кожу. Их серый цвет смешивался с кровью. И все это жутко воняло. Сгоревшая пластмасса, обгорелое тело, снежинки, остывшая яичница. – Извини, точно не скажу, но часов восемь это точно. И ты это... чего так смотришь? Разве тебя это напрягает? Никогда не видел человека, которому холодно. Айзек плакал, и Питер не сразу это заметил. Хотя слезы были крупными и с промежутком в минуту скатывались и высыхали где-то еще у носа. Он медленно подошел к парню и присел рядом на корточки. Ему было так страшно и больно. А главное стыдно. Стыдно за все это. Айзек смотрел на него глазами полными чего-то такого большого, глубокого и забытого Хейлом, что он не мог дать этому название. Забыл. - Ты. Даже. Не. Представляешь. Как. Же. Сильно. Мне. Больно. – Айзек смотрел на него из огня. Его слезы высыхали. А руки превращались в уголь. Питер молчал. Просто ему нечего было сказать. - А знаешь что... – Айзек говорил рвано из-за слез и огня, глаза он не открывал, но было понятно, он и так все видит. – Самое интересное... Вот мне интересна причина... причина по которой я снова залезаю сюда... Потому, что... потому что у меня ее нет. Зачем, Питер, я цепляюсь за эту... дерьмовую жизнь? Зачем опять заживо.... сгораю? Зачем опять... чувствую эту боль? Ведь это больно, Питер! Больно. Действительно... больно. И, когда мне больно... а мне действительно больно, рядом никого нет. Абсолютно никого. Никто не помогает мне... Никто не хочет помочь, Питер. Никто! Никого здесь нет. Тебя здесь нет. - Прости, – слово показалось мужчине каким-то фальшивым и неуместным. Он понял, что сказать в этот момент что угодно было бы правильней. А вообще просто промолчать. Айзек вдруг вылез из камина. Он сел на пол, и мужчина мог поклясться, что он стал выше и в несколько раз худее. Его ребра выпирали, а локти сужались в острые треугольники. На руках проступали вены. Точнее на том, что напоминало руки. На шее и ребрах тоже они были видны. Парень вдруг стал очень синим. Сине-фиолетовым. Кроме рук конечно. Руки продолжали быть черными, с красными разводами и дырами, где виднелись серые от дыма кости. Питер вдруг понял, что совершенно не заметил того, что было с подростком из-за огня. Его светло-каштановые кудряшки, теперь свисали абсолютно прямыми черными, как уголь вниз, достигая подбородка. Губы какого-то красно-серого цвета были в трещинах. Вены, проступавшие паутиной по всему телу, только подчеркивали его худощавость. Парень протер глаза и открыл их. И если Питер Хейл знал, что со временем вес волчонок наберет, губы снова станут алыми, а вены, хоть и останутся видны, но не будут так выпирать, то про волосы, а главное про глаза он такого сказать точно не мог. И никогда не сможет. Его карие глаза были цвета, такого цвета... кроме слова «черный» на ум оборотню ничего не пришло. Обычно, когда темно, зрачок у человека расширяется, и цвет глаза под ним исчезает. Но это было не то. Камин пылал, его свет отражался от снежинок и освещал комнату в два, в три раза сильнее. А глаза Айзека Лейхи оставались двумя углями. Двумя бездонными колодцами. Черными, как бесконечный космос. Это действительно было пугающим зрелищем. Через несколько лет, вспоминая этот момент, Питер Хейл будет улыбаться, понимая, какая разница во внешности мальчишки произошла с того момента. Как сильно он изменился за эти годы. Он не будет думать о пугающих черных глазах и волосах, которые отрастают каждую неделю. Ведь это – мелочи, по сравнению с тем, что было. Но в тот момент Питеру Хейлу впервые стало страшно. Он не имел понятия, что ему делать. Бездействие замораживало, но сил на то, что бы хотя бы встать не было. Он вдруг понял как сильно у него болят руки до локтей. Именно в тех местах, где у парня это и руками нельзя было назвать. Айзек тем временем несколько раз моргнул и грустно улыбнулся. - За что? Ты же не знал. Я не могу тебя винить. Никто не может. У тебя были дела. Ты же не знал, – он говорил ровно и спокойно. - Не поверишь, но я тебя понимаю. Ведь я тоже мог так поступить. И я не просто уверен, я знаю наверняка, тебе бы было куда хуже. Мужчина открыл было рот. Он не знал, что сказать, но сказать что-то точно было нужно. Парень обхватил его лицо руками. Питер почувствовал как его резко коснулось мясо и кусочек неровной кости. На него тут же закапала кровь. - Не извиняйся! Это я должен! Мне действительно стыдно, что наорал на тебя. Просто огонь хоть и дает тепло, но это правда больно. Но ты и сам это знаешь. Он провел ладонью вниз по лицу Хейла. Она сразу стала буро-красной. - Мне рассказывали, что у тебя был здесь шрам... Боже... – у парня задергались веки и он закатил глаза. - Какой ты теплый. Все таки зря ты не пришел полчаса назад. Тогда бы у меня хотя бы пальцы были целы. Но... хорошо, что мы не люди, правда? А то тебе действительно пришлось бы извиняться за то, что все это произошло. Хотя... будь мы людьми, мы бы и не оказались в такой ситуации. Ну чего? Чего ты плачешь? Поверь, мне действительно теперь не больно. Он замолчал и посмотрел Питеру в лицо. А Питер плакал. Слезы медленно стекали по лицу, по дороге окрашиваясь в красный, и впитывались в ладони подростка. - Радуйся, что мы оба живы! Дурак ты этакий. Питеру на мгновение показалось, что подросток перепутал все свои эмоции. Почему он не кричал на него. Зачем вообще все это говорил? Это было бы нормально, если бы он разбил любимую чашку подростка. И это точно было не нормально слышать от человека, который по твоей вине почти что лишился рук. Его ровный и спокойный голос пугал мужчину еще сильнее. Как будто хлыст. Каждое слово било прямо в лицо. Потому что оно не было громким, нервным и злым. Слова произносили с улыбкой, поэтому они и были настолько болезненными. - О Боже... я конечно не в восторге от того, что передо мной тридцатилетний мужик плачет, но твои слезы, блин это что-то. Он отнял руку и посмотрел. Питер отчетливо увидел наросший из ниоткуда новый слой кожи в том месте, где его слезы впитались в его ладонь. Парень улыбнулся. - Ну видишь! Все что нас не убивает, делает нас сильнее. - Мне действительно жаль. - Я знаю, – вид у парня был пугающий. Такое существо, кроме как убивать, ни на что не должно быть способно (по крайней мере, такое складывалось ощущение). – А теперь помоги мне встать. Мне нужно переместиться на кухню и перевязать руки и глаза. Глаза отвратительно жжет. Скажи, у меня лопнули сосуды? Зрачки слегка красные. Питер ничего не ответил и подхватил парня под руку и дотащил до кухни. И там кинул в кресло. - Ей. Так что с моими глазами? - Ты любишь черный? - Чай? - Цвет. - Не оч, а что? - Я же уже говорил, что сожалею! - Хватит ломаться и дай мне чертово зеркало. Питер вдруг ощутил какую-то пустоту. Как будто с приходом «зимы» он стал каким-то не полным. Во всей этой ситуации он молчал, почти ничего не делал да и чувствовал как-то неправильно. А парнишка наоборот. Как будто не потерял, а приобрел. Питер ощущал его присутствие, когда даже не видел. Как будто Айзек Лейхи нашел место во вселенной и, встав на него, засверкал похлеще солнца. Он стал... объемным, а главное - живым! Таким, каких в этом городе стало в последнее время мало. Питер почувствовал зависть. Он никогда не был настолько жив и настолько реален, как этот парень. - Извини, – он снял со стены в прихожей одно из двух зеркал во всей квартире и подошел к парню. Айзек наклонился вперед и наморщил лоб. Он очень долго смотрел в свое отражение. Он ничего не говорил. Абсолютно ничего. Просто молча изучал. Изучал свое лицо, глаза, губы. Просто смотрел. В его лице не изменилось ничего. Он не испугался, не разозлился и не расстроился. Просто нагнулся вперед и посмотрел. Питер почти не дышал. Он боялся даже пошевелиться. Он готов был простоять так вечно, лишь бы не нарушать молчание. Но ему и не пришлось. Парень откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул. - Я б сейчас шутканул про вид моих волос, но как-то не весело. Питер положил зеркало на стол.