There's no one that cares about you

«Расскажешь мне о себе?» «Что ты хочешь узнать?» «Все, что угодно. От любимого места до любимого блюда. Или имени кошки». «Я живу в общежитии, и кошек заводить мне строго запрещается. Что я могу сказать о себе? Я фанатею от зарубежной и американской прозы, питаю неприязнь к слишком солнечной погоде, уже несколько лет подряд бросаю курить, не испытываю любви к суши, предпочитая их гамбургерам. Люблю научную фантастику и не люблю фильмы ужасов. Благоговею перед мотоциклами, но мне было бы некуда на нем ездить. Я мало сплю и много ем. А еще я сабмиссив, у которого нет метки на левой руке. Хотя я знаю, что моим доминантом должен был быть мужчина. Моя жизнь в университете – сущий ад, но я научился с этим бороться. Я написал тебе, потому что ты – единственный, с кем я могу поговорить, не вызывая к себе «жалости». Мне уж точно «жалость» не нужна». Чуть подумав, Блейн написал еще пару предложений. «Я не чувствую, что я сабмиссив. Каждый считает своим долгом упомянуть, что я ошибка природы, но это не так. Я исключение из правил, но уж точно не пресловутая «ошибка»». Курт отвечал не сразу, но всегда считал своим долгом показать своему собеседнику, что ему не все равно. «Никто не имеет права называть тебя ошибкой. Люди – стадо баранов, которым нужен лидер. А лидерами они всегда выбирают ублюдков». Курт натянул вязаную кофту на покрасневшие от холода ладони и поспешил к университету. Если сейчас он заболеет, то провалит очередную сессию, провалит сессию ― вылетит из университета, вылетит из университета – потеряет шанс на какое-либо «светлое» будущее. Ведь университет ― это образование. Образование – будущее. – Будущее – свет, и неважно, что в большинстве случаев, будущее оказывается вовсе не таким светлым, каким казалось в университетское время. Курт забежал в здание и улыбнулся Эллиоту – студенту третьего курса, с которым они встречались несколько месяцев, но затем тот встретил свою «родственную душу», и им пришлось расстаться, оставшись друзьями. И они на самом деле ими стали. Курт все понял и принял, а теперь спокойно может улыбаться Эллиоту, как ни в чем не бывало. Блейн кашлянул несколько раз и улыбнулся Эрике. Та все продолжала трещать о наступающих экзаменах и никак не могла успокоиться. Блейну же хотелось в тот момент лишь одного – купить, наконец, куртку или, хотя бы, пачку гребанных сигарет. На улице было слишком холодно – студенты кутались в шарфы, пальто, теплые кардиганы и парки. Ему же оставалось лишь согревать себя книгами Шекспира и Дойля, которые делали его сумку, набитую конспектами, тяжелее в несколько раз, зеленым чаем и, конечно же, иногда, перехваченной у затесавшегося рядом студента пачкой Мальборо. «Я не курю. Точнее, почти не курю. На самом деле, курю я постоянно, но уверяю себя, что делаю это по собственной воле, а не в силу привычки или зависимости. Я лгу самому себе, я понимаю, что лгу, и продолжаю это делать. Не в этом ли заключается весь парадокс человеческой натуры?», ― закончив писать, Блейн посмотрел на пустующую кровать перед собой. Эрика ушла пятнадцать минут назад, оставив после себя аромат женских духов и домашнего уюта. Они еще раз пробежались по всем экзаменационным вопросам, и Блейн, удостоверившись, что шанс не вылететь из университета все еще присутствует, решил, что с него хватит. И снова обновил ленту тамблера, замечая тот факт, что у его новоиспеченного друга, Курта Хаммела, сегодня не самое доброжелательное настроение. «Катись все к черту». Затем еще запись. «Я не выношу вас. Всех вас. Я бы лучше сидел дома и пил остывший чай, читая Шекспира, чем находился в обществе, в котором находится мне вовсе не хочется. Я не выношу ваш взгляд на мир, я не выношу ваши вкусы и убеждения, вашу ложную самоуверенность. Мне противно в вас абсолютно все. Мне было бы приятней выслушивать от родителей «вот такое ты дерьмо» каждый божий день, чем видеть ваши лица. (Услышать «вот такое ты дерьмо» от матери – ни это ли концентрация счастья?). Я бы лучше оглох, чем каждый день слышал: «Ох, посмотрите на него, какой у него гордый вид. Будто он не знает, что всю свою жизнь будет одинок, ублюдок». Боже, каким же дерьмом, оказывается, могут быть люди». Блейн содрогнулся внутри себя, понимая, что должен узнать, что случилось. Они переписывались с Куртом уже две недели, но их беседа не заходила дальше вопросов о любимой группе и сериале ― «Друзья» и «Imagine Dragons» у Курта, и «Сыны Анархии» и «System of a Down» у него самого ― и откровений самого Блейна. Ему нужно было больше. Блейну нужен был человек, с которым можно поговорить по душам, и почему им не мог оказаться человек, которого он никогда даже не увидит? «Могу ли я тебе как-то помочь?». «А у меня есть проблемы?» «Мне кажется, да». «Мне кажется, что тебя это уж точно не касается». «А мне кажется, что совершенно наоборот». Блейн промычал, не понимая, почему этот человек обязательно должен быть таким упертым. Курт с самого начала их «виртуального» разговора был таким – безучастным, сухим и холодным, но Блейн понимал, в чем причина такого поведения. Он знал, как достучаться до таких людей, потому что и сам был таким – не впускал в свою зону комфорта никого и ничего кроме себя, стараясь максимально отгородить себя от общения с посторонними людьми, да и со всеми людьми вовсе. Изучая дополнительно психологию на первом и вторых курсах, он наконец смог разобраться, что к чему, а теперь отчаянно желает помочь человеку, которому, кажется, и правда нужна помощь. По крайней мере, Блейн пытался оправдать свое поведение этими словами, не обращая внимания на то, что с каждым постом, в котором Курт был не весел, ироничен и жизнерадостен, каким казался всегда, ему не просто хотелось разобраться с его проблемами, нет. Блейну хотелось взять часть его проблем на себя, чтобы они больше никогда не преследовали Курта. «Что ты хочешь знать?» «Кто сегодня вывел тебя из себя?» «Старшекурсница. Доволен? Оставь меня в покое». «Ты так просто от меня не отделаешься». «Ты знаешь, что я просто могу перестать отвечать на твои сообщения?» «Но ты этого не делаешь». Курт все же ответил на самое первое сообщение, которое ему написал Блейн – настойчивый и, похоже, очень морозостойкий студент из Монтаны. Это был первый человек, который по-настоящему понравился Курту за все то время, пока он учился в университете. Блейн любил научную фантастику, поэзию, французскую прозу, слушал хорошую музыку, имел глубокие, а порою, очень глубокие мысли и не боялся ими поделиться. Блейн не боялся писать первым, спрашивать, что случилось, задавать вопросы, выслушивать чужие проблемы без фальшивого сожаления. Он умел мыслить, а мышление в наше время — это то самое, что досталось очень немногим. У него не было имени на запястье, и этот факт пугал Курта больше всего. «Может, я жду подходящего момента? Мне бы не хотелось обидеть тебя» «Я не обидчивый. Если я надоел тебе, так и скажи, только не тяни кота за яйца». Курт рассмеялся, понимая, что отказываться от человека, который может рассмешить тебя, просто непозволительная глупость. «К слову, у меня тоже нет кота. Ты прочитал книгу, которую я посоветовал тебе?». «Я отвечу на твои вопросы только после того, как ты ответишь на мои». Курт громко простонал, не понимая, почему его собеседник обязательно должен оказаться таким настойчивым. «Ты хочешь услышать длинную речь «ты выводишь меня из себя, найди ближайшую стену и убейся об нее?»». Блейн позволил себе смешок. «Я согласен послушать». «Ну, только если согласен. В университете меня считают козлом отпущения, потому что я вырос в приюте, у меня нет имени родственной души и родительских денег, я не живу в квартире возле Центрального Парка и не питаюсь в роскошных ресторанах. Я не покупаю вещи сразу после того, как те побывали на подиуме, а оценки зарабатываю жестким трудом, а не взятками. Я не мечтаю уехать во Францию и оставить «все это дерьмо позади» ― хотя что за дерьмо может вонять в жизни детей богатеньких родителей, мне, наверное, никогда не понять – мне нравится Нью-Йорк и мое «дерьмо». Вербер сказал: «Каждому свое дерьмо». Я не стыжусь своего и не желаю оставить позади. У меня нет метки на правой руке, и я горжусь этим. Я не завишу от превратностей судьбы. У меня немного денег, потому что я зарабатываю их сам. Я много учусь и совсем не посещаю клубы. Из-за этого меня ненавидят. Я словно одноглазый в стране слепых: по идее, тот должен стать их королем, но большинство, скорее, выколет ему глаз, чем позволит знающему и ясно видящему человеку править. Я не стремлюсь к власти, я хочу, чтобы меня оставили в покое, но людям, кажется, крайне сложно понять одну простую истину: существуют исключения. Их не нужно бояться. Так же, как не нужно бояться меньшинств: евреев, афроамериканцев, геев, социалистов. Мы все разные, и это нормально, но, унижая других, ты унижаешь себя, а не кого-то другого. Ты упадешь в глазах других людей, но, одумавшись, не получишь лестницы, как бы не старался. И называть меня «ублюдком» лишь из-за того, что я исключение – идиотизм». Блейн не отвечал целых десять минут, и Курт решил написать еще одно сообщение. «Я надеюсь, ты уже жалеешь о том, что спросил меня». Ему тут же пришел ответ. "Ни капли". «Ты один из умнейших людей, которых я встречал, и я не жалею, что спросил тебя. Я всегда считал, что люди – не самые мозговитые существа, но ты исключение из правил. А исключением быть тяжело. На первом курсе мне приходилось буквально выбивать себе личное пространство и право неприкосновенности. Кулаками. Меня начали бояться, и теперь лишь единицы смеют открыть рот. Но применение силы само по себе отвратительно, и я считаю, что лучше переждать бурю. Вербер также говорил, что племя, жившее в страхе, эгоизме, насилии и жестокости, способно обрести черты сознательной, сплоченной цивилизации. Нужно лишь подождать». Блейн надеялся, что не перегнул палку. Вдруг он зря упомянул Вербера? Но скрывать имя своего любимого автора – глупо. Хотя теперь Курт может обвинить его во лжи. А может, и нет. Может, он удивится, что они любят одного и того же автора. А может, Вербер – лишь один из его любимых авторов, а не любимый. Блейн, например, тоже любит Барбери и Толстого. И Шекспира. «И, как я и обещал, я прочитал «Молот Люцифера». Это одна из самых длинных и самых великолепных книг, которые я только успел прочесть». Блейн лег на кровать и, пялившись на потолок, потратил целый час на пустые размышления об апокалипсисе, метеоритах, меньшинствах и голубых глазах Курта, которые он мельком увидел на одной из фотографий, которые тот недавно выложил на своей странице в фейсбуке. Курта Хаммела, конечно, не было в списке друзей Блейна, но это не мешало ему провести десять минут, изучая профиль Курта. Затем Блейн с ужасом понял, на кого он становится похожим – пятнадцатилетнюю девочку с маниакальными наклонностями – и закрыл вкладку. Но образ Курта, его голубые глаза и улыбка, обращенная не ему, все же отложились в памяти. Курт смял бесхозный лист бумаги, который он нашел на своем столе, и попытался кинуть его прямо в мусорное ведро, стоящее в углу комнаты. Он промахнулся. Подняв лист с пола, Курт, расправив его, еще долго гонял его по столу, пытаясь придумать причины, почему ему нужно было прекратить общение с Блейном, но не мог найти их. Может, потому что таких причин просто-напросто не существовало? А Блейн так и уснул на чужой кровати в растянутой футболке с эмблемой чужого колледжа – эту футболку ему привезла Куинн из Чехии, мотивируя свои действия тем, что хотела сделать Блейну «подарок». Себастиан, видимо, не захотел его будить, поэтому теперь спал в его кровати, не сняв даже ботинки. Себастиан был сабмиссивом, а на его левом запястье ровным, скорее совершенным почерком было выгравировано «Хантер Кларингтон». Себастиан почти никогда не говорил о нем, но по его взгляду было отчетливо ясно, что они уже встречались раньше. Это был тусклый, потерянный взгляд затравленного зверя, которому не оставалось ничего, кроме как уступить, прекратить сопротивление и сдаться в лапы охотникам. Затем же Себастиан снова становился веселым и беззаботным, как ни в чем не бывало. Словно этого Хантера Кларингтона вовсе не существовало. ― Вставай, приятель, ― Блейн сел на самый край кровати и громко зевнул. – Какой сейчас час? ― Иди в задницу, ― Себастиан накрыл лицо подушкой. – Иди. В. Задницу. Блейн. ― Иду, я уже иду, ― Блейн, позволив другу самому принимать решения, направился в ванную, поправляя задравшуюся футболку. В зеркале на него глядело уставшее, чересчур бледное лицо, что украшали мешки под глазами и отекшие веки. Блейн плеснул на него водой и провел ладонью по подбородку, надеясь, что щетина исчезнет сама собой. Но этого не случилось. Поэтому он, почистив зубы, схватил сумку с учебниками и прогулочным шагом пошел в сторону университетского корпуса, притворяясь, что вовсе не проспал целых две пары. А в футболке Блейн ходит, потому что слишком крут для того, чтобы носить куртку, а вовсе не потому что у него нет денег на нее, а старая порвалась еще в прошлом году. ― Мы выбираем не случайно друг друга. Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании. Кому принадлежит эта фраза? Аудитория хранила гробовое молчание. ― Фрейду, ― Блейн выкрикнул с последней парты, не утруждаясь поднять руку. Он увлекался теориями Зигмунда Фрейда еще со старшей школы, и не потому что это было модно. Ему нравился Фрейд, потому что благодаря его работам Блейн понимал, что в жизни есть вещи еще худшие, чем те поступки, что он совершил, а то, что он всячески пытается отгородить себя от реальности, совершенно обыденное явление. Это мир сошел с ума, не я. ― Меня радует ваш интерес к психоанализу, молодой человек. Дальше. Искусство рождается только от горя. И никогда от радости. Блейн знал, что эта мысль принадлежит Паланику, но не стал озвучивать это вслух. Если все узнают, что он, на самом деле, не «тот небритый чувак, который постоянно прогуливает уроки и курит на ступеньках четвертого корпуса», а настоящая Личность, то его жизнь пойдет трещинами. Люди начнут обсуждать, думать, а процесс мышления крайне редко приводит к чему-либо хорошему. После окончания лекции, Блейн еще долго пытался отыскать взглядом Эрику, но ее нигде не было. Зато к нему подошел Себастиан – весь помятый и невыспавшийся, как раз такой, какими люди могут быть после ночи, лишенной сна и покоя. ― Мне кажется, или я пропустил сегодня несколько пар? Блейн скептически посмотрел на него и перевесил сумку на другое плечо. ― Ты пропустил все на свете, нет, тебе не кажется. ― Вот и прекрасно, ― Себастиан похлопал Блейна по спине и пошел в сторону выхода. За окном снова лил дождь и, вместо того, чтобы готовиться к следующему занятию, Блейн просидел всю перемену в тамбуре, выпуская изо рта клубы горького дыма. Он несколько раз проверил свои личные сообщения, чтобы узнать, не написал ли ему кто-нибудь. Нет. Ни пропущенных звонков, ни смс, ни просьб о том, чтобы скинуть расписание занятий. Он не был нужен никому и ничему. «Сегодняшний день был и правда намного лучше, чем предыдущий. Я надеюсь, твои дела также обстоят хорошо». Курт посмотрел на экран своего смартфона и решил добавить еще одно предложение. «Мне и правда нравится общаться с тобой, и я не хочу от этого отказываться».