There's no one that cares about you

«Найди меня». Каждое утро Блейн просыпался, шевеля сухими губами и резко поднимаясь с кровати. Это «найти меня» не давало ему покоя: непонятно было, откуда оно взялось и кто именно должен был его найти. Старуха с косой? Полицейские? Мать? Будто хоть кому-то из них было до него дело. Лето в Чикаго выдалось жарким и влажным. Периодически шли дожди, но асфальт в считанные минуты становился снова сухим – яркое солнце сжигало всю воду дотла. Чтобы не умереть со скуки (и с голоду) Блейн устроился на работу: посменно он собирал и разносил заказы в придорожном круглосуточном кафе. Ему не хотелось возвращаться в Монтану. Не хотелось придумывать ответы на расспросы друзей – если они, конечно, его помнили, ― не хотелось снова идти в университет и слушать монотонные лекции, все равно не запоминая ни черта. Не хотелось смотреть на свою кровать в общежитии и вспоминать то, как он мог лежать на ней, часами разговаривая с Куртом. Блейн вполне мог остаться в Чикаго и жить здесь долго и несчастливо, раз уж на то пошло. Зима здесь была теплее. Воспоминания были не такими болезненными. Однокомнатная квартира, в которой он жил, стоила совсем не дорого, хоть и находилась она не в особо благополучном районе. После череды бездушных серо-прыщавых городов, выпотрошивших его и исколовших лезвиями, Чикаго приютил его у сердца и согрел своим горячим дыханием неумолимо приближающейся осени. «Когда в детстве всего становилось слишком много: учебы, криков дома, ссор, разбитой посуды, ― я не видел другого выхода, кроме как сбежать. Я всегда копил на этот случай. Знал, что я не железный, и даже мне когда-нибудь понадобится отдых. Я собирал все деньги и уезжал в соседний штат на несколько недель, оставляя свой телефон дома. Сначала мать с отцом бесновались. Пытались привязать меня к дому и к себе, вдолбить мне в голову, что сбегать из дома – неправильно, глупо и даже аморально. Но я никогда не слушал. Я предпочитал действовать, чем говорить. Через некоторое время родители смирились и перестали замечать мои пропажи совсем. Я уходил, когда мне это было нужно, а вернуться мог лишь через месяц. А знаешь, что самое прикольное? Никто и никогда не спрашивал меня, где я пропадал. Словно никто не замечал моего отсутствия. Я был свободен. И иногда мне кажется, что когда-нибудь я просто уйду насовсем. Только в отличии от Симбы, пообещав не возвращаться, я и правда никогда не вернусь». Уезжая из каждого следующего по списку города, Курт вновь и вновь перечитывал сообщение, которое Блейн прислал ему еще много месяцев назад. Он не врал. Блейн и правда ушел, оставив свой телефон на столе, и не давал ни единого намека на то, что мог вернуться. Он словно испарился из жизни каждого, кто его когда-либо знал. Он не существовал в виртуальной сети (ни единой страницы в социальных сетях и не единого упоминания о нем) и постепенно начинал стираться из реальности. Все были слишком заняты своей жизнью, чтобы помнить чужую. Лишь Курт не забывал о ней, потому что эта жизнь была для него самой главной. Полгода он провел, пытаясь отыскать ее, но натыкаясь на отголоски присутствия Блейна где-либо («да, мы выдели молодого человека, очень похожего на него» или «он жил в нашей гостинице примерно неделю, а затем словно испарился»), никогда не находил его самого. Деньги были не проблемой. Всю свою сознательную жизнь Курт откладывал их на то, чтобы создать свою собственную коллекцию одежды, но оказалось, что в жизни были вещи важнее карьеры. Проблема была одна. Курт искал уже полгода, но Блейн, видимо, не хотел, чтобы его нашли. «Я знаю, что я слишком стар, чтобы читать Грина, но все же… Тебе не кажется, что Марго – ужасная эгоистка?» «Сначала у меня тоже сложилось о ней похожее мнение, но если копать глубже… Она не просила никого ее искать. Она не думала о других, потому что в жизни каждый сам за себя. У каждого из нас своя правда и своя дорога. Она же просто пыталась расширить свою». Курт перечитывал свою переписку с «удаленным пользователем» и улыбался. Лишь мысли о Блейне позволяли ему оставаться на плаву. Они вызывали на его лице улыбку. Они означали лишь одно: Блейн жил, жив и будет жить. ― Ты знал, что Хемингуэй жил в Чикаго?! Черт возьми, там даже дом его остался, Курт! Курт тихо засмеялся, пытаясь не разбудить Рейчел, спящую за занавеской. ― Так значит, вот где мне тебя искать, если я вдруг проездом окажусь в Чикаго? На ступеньках дома Хемингуэя? ― Определенно. Уверен, что муза дежурит там двадцать четыре часа в сутки. И я наконец смогу писать пьяным, не испытывая угрызений совести! ― Только, пожалуйста, редактируй трезвым, ― усмехнулся Курт и закрыл глаза, пытаясь представить цвет глаз Блейна в те моменты, когда он радовался. Темно- или светло-карие? Отливали ли они зеленью свежей травы или серебром? Бегал ли его взгляд из стороны в сторону или был точно сфокусирован на одной точке? Курт замер, вдруг вспомнив их недавний разговор. Чикаго. Город его мечты. Дом Хемингуэя. Место, где он всегда хотел побывать. Если Блейна не будет и там… …неважно. Курт все равно будет искать дальше, несмотря ни на что. Машины на въезде в город адски гудели. Пробка растянулась на мили, и казалось, что скоро даже асфальт проломится и поглотит все автомобили вместе с их шумом и гулким тарахтением. Курт, сидя за рулем арендованной машины, крепко сжимал руль обеими руками. Злость кипела в нем вместе с чувствами. Глаза адски болели, мышцы ломило из-за непрерывной езды на протяжении целого дня, а все тело потряхивало от голода и усталости. Радио он выключил еще два часа назад, потому что посторонние звуки лишь раздражали уши. Даже не успев въехать в Чикаго, Курт уже начинал терять самообладание. В машине, словно в консервной банке, ему не хватало воздуха. Всем своим сердцем он надеялся, что найдет свой кислород на ступеньках дома Хемингуэя. Могло ведь ему повести хоть один раз в жизни? Блейн обслужил последнего за день покупателя и, кинув замызганный фартук на стол в подсобке, вышел на улицу через черный вход. Он вдохнул сухой ночной воздух полной грудью и, распутывая наушники, направился к дому: через пару минут внутри его черепной коробки раздались первые аккорды «Indian Summer» группы The Doors, а вид мусорных баков в темном переулке сменился яркими вспышками автомобильных фар, яркими лампочками уличных фонарей, освещающих потрескавшийся местами асфальт, и еле заметным заревом заката вдалеке. Забежав в магазин, Блейн купил две бутылки пива и пачку чипсов – на этом его оставшиеся на сегодня деньги и закончились. Прошло уже полгода. Боль была уже не такой сильной: легким тлением и потрескиванием она изредка напоминала о себе, но кислорода не хватало для того, чтобы появилось полноценное пламя. Может быть, это было и к лучшему. Блейн стал лучше спать ночами: к вымученным трем часам сна добавились еще два, а его сны перестали быть такими тяжелыми и грузными. Блейну стало легче дышать. Он все чаще позволял себе есть. Казалось бы, жизнь начала налаживаться. Но чего-то все равно не хватало. Любви, к примеру. Объятий, философских разговоров по ночам и глупых утренних бесед, тепла чужого тела, поцелуев. Приказов, произнесенных хриплым от ночного воздуха голосом. Ни разу в жизни Блейн не чувствовал себя защищенным: он всегда с кем-то боролся и кого-то защищал, но сам был одинок и сломлен. В его жизни было мало тепла. Сплошной лед и без того холодной Монтаны. Он думал, что когда-нибудь это изменится. Но оказалось, что единственный человек, с которым что-то и могло измениться, ненавидел его больше всех на свете. И у него была на это тысяча причин. Курт припарковал машину на стоянке недалеко от нужного ему дома. Он вытащил из кармана зажигалку и пачку сигарет: взятая на прокат машина, его одежда, обувь, кожа, волосы – все это за последние месяцы успело пропахнуть сигаретами и чистейшим отчаянием. Курт знал, что он не найдет Блейна. Ни на ступеньках дома Хемингуэя, ни еще где-нибудь. Он знал это, потому что с детства привык рассуждать рационально и логически. Он знал, что не найдет свою родственную душу, но впервые в жизни он всем своим сердцем верил в это. Кроме веры у него не осталось ничего. Блейну не спалось. Ни снотворное, ни алкоголь ему не помогали: закрыв глаза, он чувствовал, как темнота стремительно поглощает его, и сразу же выныривал обратно. Широко распахнув веки, Блейн чувствовал, как сильно колотится его сердце; как кровь бежит по венам и как мир вокруг него не прекращает свое движение. Но внутри него что-то сломалось. Он больше не засыпал, он падал, кубарем катился вниз по отвесному склону навстречу забвению. Блейн схватил клетчатую рубашку с кровати, торопливо надел рюкзак на плечи и выбежал из квартиры. На уме у него было лишь одно место, которое хотя бы на пару часов могло стать для него оплотом душевного спокойствия. Сумерки сожрали город, смыкая зубы и погружая его в кромешную темноту. Дом Хемингуэя был пуст как внутри, так и снаружи – Курт сидел на его ступеньках больше часа, выкуривая одну сигарету за другой и наблюдая за засыпающим городом. Не находить Блейна уже вошло в привычку. Если раньше он и чувствовал себя опустошенным и разбитым, то сейчас он ощущал лишь привычную пустоту, давно образовавшуюся на месте сердца. Не обращая никакого внимания на людей, изредка проходящих мимо, он опустил голову и уткнулся ею в свои острые колени, держа сигарету вытянутой вперед рукой. Блейн долго рылся в своем рюкзаке, пытаясь найти на его дне зажигалку, но понимая, что это бесполезное занятие, решил попытать удачу и попросить прикурить у незнакомца. У человека с сигаретой в руках, ведь должна быть зажигалка? ― Можно прикурить? Дыхание Курта сбилось, словно кто-то резко ударил его под дых. Он вскинул голову, чтобы увидеть, какую еще галлюцинацию могло подкинуть ему воспаленное сознание, но человек, стоявший перед ним, был слишком живым для обычной галлюцинации. ― Блейн? Взгляд чужих голубых глаз прошиб Блейна насквозь. Но оказалось, что чужими глаза вовсе ему не были. Эти глаза... Светлые, яркие, полные морской воды и неба, лишенного облаков, ― эти глаза преследовали его во снах уже многие годы. Впервые Блейн увидел их вживую. Курт протянул свободную руку, чтобы прикоснуться к нему, и Блейн зашагал назад, чуть ли не спотыкаясь и падая на спину. Это было невозможно. Курт произнес еще что-то, но в ушах Блейна стоял только гул. Он падал в пропасть, даже не закрывая глаз – оказывается, для немедленного падения ему могло хватить одного лишь взгляда в чужие. Блейн резко развернулся и побежал прочь. Он не мог позволить себе упасть и разбиться, ломая все ребра.