Истории Полукруглого Замка

— Мы в двух неделях пути от Замка, — объявила Халет. Она впервые заговорила с Морьо за четыре дня, и голос ее был глух и холоден. — Прекрасно, капитан, — отозвался эльф так же холодно. Морьо был зол. На море, чьи звуки ему теперь были едва ли не милее песен замка, на соль, въевшуюся под его кожу и одежду, и на Грот, что являлся ему во снах с завидным постоянством. Они звали его. Те, чьи лица бессчетные века назад остались на каменных стенах грота, те, кто жил в этом мире слишком давно, чтобы ныне живущие помнили их. Они звали прийти к ним, как раньше, войти в Грот, забыть о времени и о том, что происходит снаружи… Море и расстояние лишь ослабляли этот неотступный зов, но не могли заглушить его полностью. Карнистиро словно бы разрывался на тысячи кусочков. Он знал, что нужен братьям и Замку, знал, что его место с его народом. Но порою, на закате, когда море окрашивалось медным и багряным цветом, Морьо лез вверх по мачте так высоко, как только мог, и любовался сверху на полыхающие волны, на выглаженные от времени доски корабля и отблески на синих парусах — на весь тот мир, что он познал совсем недавно и частью которого недавно стал. Украдкой эльф кидал взгляд и на Халет, стоящую у штурвала, на ее бронзовые руки и выцветшую рубаху, и ему казалось, что он знает ее давным-давно, столько, сколько себя помнит. А еще Морьо дышал, дышал и не мог надышаться — он наслаждался каждым вздохом, треклятой солью, пропитавшей морской воздух, и ему казалось, что нет ничего на свете правильнее этого. Но все когда-нибудь кончается. «Все когда-нибудь кончается, разве ты не знала?» — убеждала себя Халет, просматривая карты одну за другой и делая пометки в судовом журнале. Она тоже была зла. На то, что имела глупость влюбиться в эльфа, на то, что Морьо предпочел ей Замок, и на себя, за то, что не сумела его удержать. Краем сознания аданет осознавала, что так будет лучше, но любое осознание меркло, стоило ей только вновь увидеть Карантира, застывшего на вантах, словно диковинная птица. «За что ты так со мной?» — с горечью думала женщина, делая пометки в звездных картах, и давала себе слово больше никогда ни к кому не привязываться. *** — Уже успела полюбоваться на Замок? — Морьо едва удержался от усмешки, хотя причин для нее, в общем-то, пока не замечалось. — Ну и как тебе мой дом? — Жуткое место, — совершенно честно ответила Халет, скривившись. — Я слышала про похожие — огромные каменные постройки, в разных местах по всему миру. Одни на дне моря, другие на земле или стоят себе на побережье, вот как этот ваш Замок, — женщина махнула рукой в том направлении, где, сейчас скрытый расстоянием и сгустившимся туманом, находился Полукруглый Замок. — Говорят, их строили духи, когда еще бродили по миру и были в нем единственными хозяевами. Теперь духи ушли или скрылись, а их древние дома все-таки для нас подходящими не стали. Первый раз вижу, чтобы в таком месте кто-нибудь поселился. — Не думаю, что Замок создали духи, по крайней мере, те, которых я сам знал и видел. Им без надобности таскать и складывать камни в кучи… — Морьо много мог бы рассказать и про Грот Лиц, который совершенно точно не имел никакой связи с валинорскими обитателями, и про необыкновенные, какие-то теневые, тихие чувства, возникающие у него в спокойном каменном нутре Замка… Но о чем-то подобном он никогда не говорил даже с братьями, и значит, Халет об этом тоже знать было незачем. Что бы еще ни знали они двое друг о друге, чего бы ни было между ними, недоступного никому другому. — А ведь я уже тебе говорила, — не отставала Халет, то ли не поняв проскочившей недомолвки, то ли великодушно решив не обратить на нее внимания. — Мог бы остаться с нами — сам ведь понимаешь, что втянулся. — Понимаю, — не стал попусту возражать Морьо. — Втянулся. Только вот сюда втянулся еще раньше и еще крепче. — Как вас вообще занесло в эту могилу? — решила сменить тему Халет, уже и сама знавшая тщетность десятки раз повторявшихся уговоров. — Если шли с севера — неужели по пути не нашлось места получше? — Может быть, что-то и было, — припомнил Морьо, по привычке при этом глядя поверх ее головы. — Шли-то долго. Но требовалось готовое убежище, сами не смогли бы построить. Замок оказался в этом смысле хорош — наверно, такой же крепкий, как Ангбанд, разве только поменьше. Откуда в голову и на язык вскочило это дрянное сравнение — нолдо так и не понял. Кажется, он никогда раньше и не думал о своем доме с такой стороны, хотя бы потому, что Твердыню Севера видел только недолго издали и уж точно не мог знать, насколько она велика и на что похожа изнутри. От Нельо, понятно, узнать в свое время удалось очень и очень немногое. — Мрачен настолько же — вот это точно, — хмыкнула Халет. — Не убежище, а склеп получился, даром что вы долго живете. — Между прочим, именно я его и нашел, — не удержался эльф от мелкого и ненужного хвастовства. — Ушел один от стоянки у Горелых Холмов, это как бы граница прибрежных земель, пошел к морю, ну и увидел его. — И что, скажешь, не потянуло смыться подальше? — недоверчиво спросила женщина. — Как всякому, у кого мозги на месте. К этой громадине даже местные близко не селятся, мои уж разведали. — Вот хоть верь, хоть не верь, но не потянуло, наверно, не на месте у меня мозги. Даже наоборот, как будто позвало что-то. А дальше — вход в порядке, пол не проваливался, потолок на голову не падал, ну я светильник взял и полез смотреть, что да как. Потом только узнали, что я, может, за тысячу лет первый там все облазил. — Дурной ты все-таки, — вздохнула пиратка. — Никого не слушаешь, в самое дерьмо вечно лезешь, ну вот как муха, честное слово. Родичи-то тебе такого не говорили разве, не остерегали? — Братья мне не начальство, — спокойно ответил Морьо. — Особенно теперь. Если б не я — зиму бы тогда не пережили, а так и дом есть, и хозяйство в порядке, и с местными полезно дружим, а кто ради этого старался? Все я, каждый раз. Как, интересно, они там без меня обходились-то… — Вот слушаю я тебя, — прищурилась Халет, — и думаю иногда, а ты вообще мужчина? — Желаешь очередной раз в этом убедиться, моя морская жена? — не удержался от подкола эльф. — Ну не здесь же, мой сухопутный муж, — рассмеялась женщина. Пологий склон над песчаным пляжем, поросший скудной травой и кое-где расцвеченный ярко-розовыми приморскими гвоздичками и белыми песчаными маками, и вправду не казался особенно уютным местом, особенно сейчас, когда усилившийся холодный ветер нес с моря клочья густого белого тумана. «Фурия» бросила якорь в относительно спокойной бухте невдалеке от Замка, с той стороны, где по берегу не было поселений, а значит, некому пока что было заметить чужаков, скрытых туманом. Мимоходом подумалось, что эти земли сильно страдали бы от пиратских набегов… Если бы представляли для морских разбойников хоть какой-нибудь серьезный интерес. Но оживленные морские и земные дороги проходили вдали отсюда, портов и больших городов на здешних берегах никогда не было, так что пираты и торговцы обычно предпочитали искать себе прибыли в более живых местах. Небогатые редкие деревни, расползшиеся вдоль побережья больше на восток, чем на запад, и глубже на сушу, в леса, давно забытые древние дороги, ведущие в никуда, одинокий Замок… Земли, забытые богами и, кажется, всем огромным загадочным миром. Морьо поймал себя на мысли, что очень хотел бы, чтобы так и оставалось всегда. — Ждем пока что, как туман пронесет, — решительно объявила капитан. — По такой мути я тебя не пущу, хоть какие тропы ты там знаешь. Тем более, темнеть уж скоро начнет. — Хочешь продлить последнюю ночь? — усмехнулся Морьо. — А ведь могла бы и пойти со мной, — говорил он это, конечно, в ответную шутку. У него есть Замок, есть Грот, который никогда не отпустит его, будет звать назад из всякой отлучки… А у нее — море, которое не отпускает и зовет точно так же. Если один из них последует за другим, это будет означать отказ от родного мира, от привычной и естественной жизни. Морьо не чувствовал в себе силы перенести подобную участь и не желал обрекать на нее Халет, даже в том невероятном случае, если бы женщина вдруг согласилась сама. Она не согласится — ему это было известно с самого начала, с первого появления этой глупой мысли. Ведь если он той ночью на Агатовом острове стал ей мужем, по простому эльфийскому обычаю, то она, зная в своей жизни обычай людской, гораздо более мудреный и нелепый, признавала Морьо лишь любовником на короткое время, пусть и приятным. У нее, во всей ее короткой молодости, будут еще многие мужчины после него, а вот он, наверно, не сумеет пожелать себе какую-то другую женщину, даже если проживет еще долго. Что уж поделать, если существа двух народов, настолько сходных между собой, все же имеют такие различия… — Ничего, успеешь еще семейству понарассказать про наши приключения, — ободрила Халет, не ответив на шутку. — Ты две луны ждал, так что еще денек не помрешь. Ветер, слабея, еще накатывал с моря мягким влажно-прохладным потоком, гладил траву, тускло-темную под низким светло-серым небом, а в темно-сером море немного похожие волны, украшенные полосами бледной пены, набегали от начала бухты к берегу и наползали на песок с привычным шумом. Морьо давно привык к неумолчному звуку морского дыхания: в Замке, из-за особого каменного эха, оно разносилось едва ли не по всем уголкам, от пещер-пристаней и подвалов до вершин башен, а в лабиринте скальных ущелий на знакомом пути к Гроту Лиц пробивалось глухим низким бульканьем, словно стесненное в каменном плену. Но тут, на воле, не зажатое стенами и камнем, оно звучало совсем иначе, как-то широко, открыто и лениво, словно радовалось своей свободе. Как ни пыталась Халет поделиться с ним тем же чувством, Морьо так и не смог проникнуться им. Свобода, обретенная в нежданном и странном морском походе, стала для него скорее ощущением бездомности, потерянности и того, что он занимает чье-то чужое место в мире, неразумно оставив свое. Не для него были все эти приключения, чаще всего заканчивавшиеся очередным боем и чьими-то смертями. Не для него были рейды с грабежами и налетами, а после — растрачивание неправедно добытого богатства на бессмысленные забавы и гнусный ядовитый дурман. Нужно вернуться. Оставить ту жизнь, нежданно поманившую, но чуждую, тем, кому она подходит, и самому снова жить так, как по душе и по силам. Однако туман до будущего утра никуда уходить не собирался, а значит — эта последняя ночь еще оставалась им. В последний раз глянув в ту сторону, где за туманом и сумраком подступающей летней ночи ждал Полукруглый замок, эльф и людская женщина неспешно спустились по склону на берег, где ждала оставленная шлюпка. *** «Запомню это место — так что, может, и встретимся еще, — так она сказала напоследок. — И не заметишь, сколько времени пройдет». Почему-то здесь, в Гроте, в привычном, но как-то по-новому прекрасном обществе бесчисленных Лиц, эти слова вспоминались уже не важным правдивым обещанием, а лишь бессмысленной, по обязанности сказанной ерундой. Конечно, не будет никакой новой встречи, что и к лучшему — нечего тут делать пиратам, а то ведь и в бедных рыбачьих деревнях найдут если не богатства, то рабов для захвата и продажи. Не будет она лишний раз вспоминать эльфа, которого знала всего чуть дольше двух лун. В неспокойной разбойничьей жизни встречи и разлуки слишком часты и внезапны, а память о них слишком коротка. Утешится через пару дней, а через пару портов — подыщет себе нового любовника, умелого и опытного, каких немало бывает среди людских мужчин. Каменная беззвучная прохлада Грота утешала, обволакивала, манила забыть и женщину, и вольное бездомное море, дышавшее за порогом, и незнакомые поселения со странными названиями, которые он еще совсем недавно видел с борта корабля… Лица на первый невнимательный взгляд казались высеченными из камня, из скальных выступов, однако стоило присмотреться — и они обретали все более живое выражение, свое у каждого, и каждое по-своему чудесное. Казалось, стоит лишь подойти чуть ближе, взглянуть чуть попристальнее и подольше — и они оживут, и те неведомые, что таились за тонкими каменными масками, обретут живую мягкость, теплоту и цвет, заговорят, и слова их будут словами Замка и его мира, но совсем другого, еще юного и не нажившего тайн. Стоило отвернуться, а затем снова поглядеть на прежнее место — и Лица на нем становились уже другими. Именно им, как и в каждый свой приход сюда, Морьо рассказал все, что только вспомнил о своих морских приключениях, о Лаарене и Халет, о торговцах, пиратах и чудищах, встреченных в этом пути, о странной связи с людской женщиной, о ее последних, невольно-обманных словах, о прощальном объятии у темного входа в знакомый скальный лабиринт… Со словами, сначала обдуманными, а потом — вольными и беспорядочными, из головы словно выходили наружу беспокоящие мучительные воспоминания и сомнения, растворяясь в добром молчании Лиц. Им можно было высказать все, что мучило ум и душу, и все сказанное как будто оценить немного со стороны, решить, стоит ли оно беспокойства, а если стоит, то отыскать самое подходящее решение. Вот и сейчас тихо отступали тревожащие воспоминания, думы о правильности или неправильности, сожаления об оставленном позади и сомнения в выбранном пути. Странно — но отступала, замолкала вместе с этим и вернувшаяся было память о Замке, о братьях и любимом рукоделии, и оставался только Грот, что сейчас был вокруг, и его тишина, лишенная эха, растворяющая в себе любой голос, и Лица, любимые добрые Лица, глядевшие со всех сторон бесчисленными каменными глазами… «Твердыня Севера намного больше, чем Замок, — неведомо откуда явилось в голове холодное, инеисто поблескивающее уверенное знание. — Вокруг нее холод, а внутри — тепло, над ней ползает солнце или сгущается темнота — а внутри нее собственный прирученный свет, безопасный для всех, и бесчисленные неспокойные тени. Не десятки, а многие тысячи живых существ самых разных видов — целый мир внутри, которому мало дела до мира снаружи. Нет ни одного пустого, брошенного места. И эха, которое разносит звуки в Замке, тоже нет». «Свет… — Морьо невольно зацепился мыслью за образ, показавшийся смутно знакомым. — Я помню… Там, внутри, должны были остаться те вещи… Я знаю о них, знаю их имя — Сильмариллы, помню, что кто-то говорил о них, но уже не помню, на что они были похожи и очень ли были важны». «Они — просто обычные кристаллы светильники, точно такие, какие есть в Замке. Их умеют зачаровывать даже людские чародеи, и никакой важности в них никогда не было. Нет смысла вспоминать о них. Если хочешь увидеть сияющие кристаллы — почему бы тебе не вернуться домой, в Замок, до которого уже совсем близко?» Грот вокруг и мысли внутри полнились свежим сухим холодом дальней северной зимы. «Замок — единственный твой дом в этом мире, единственное место, где тебя ждут. Ты помнишь своих братьев? Ты нужен им… Они будут счастливы, когда ты вернешься». Грот вокруг посверкивал от инея, которого еще недавно, кажется, тут не было. Холодный воздух, проникший откуда-то снаружи, отгонял очарование Лиц, заставлял их зов смолкнуть, а прежние мысли, наоборот, проснуться и заговорить с небывалой внятностью. «Возвращайся домой», — ледяная звездная тьма таилась в углах, плескалась за порогом, не отставала, хотела проводить… *** Морьо и раньше много раз замечал, что эхо в высоких коридорах и комнатах Замка, если его чуть потревожить, готово выдать любую тайну, любое хоть самое маленькое движение, даже шепотом сказанное слово. Поэтому, выбравшись из знакомого лаза и отряхнув руки, он поудобнее перехватил сумку, чтобы ненароком не уронить, и как можно тише направился привычными коридорами и лестницами, никого не встречая и не слыша ничьих голосов. В Гроте Лиц он, сам того не заметив, умудрился провести время с раннего утра, когда Халет и Ллокай высадили его у начала скального лабиринта, до самой ночи. Конечно, ему пару раз случалось ходить по скальным ущельям в темноте, при свете одного только светильника, и все равно легко находить нужный путь, однако сейчас при нем не оказалось ни кристалла, ни факела, ни еще хоть чего-нибудь, чем можно было бы осветить дорогу. Осталось лишь довериться неотвязному, холодному и звездному чему-то, что впервые объявилось тогда на Агатовом острове, отогнало дурманный туман и с тех пор объявлялось весьма часто, то кружась в воздухе неподалеку, то даже забираясь прямо внутрь головы. Насчет того, чем это что-то может быть, Морьо уже имел некоторые догадки, однако докапываться до истины в любом случае смысла не видел. Вот и сейчас небольшой сгусток холодного тумана, в котором неспокойно плясала посверкивающая снежная пыль, покрутился вокруг головы эльфа, задевая морозом кончики ушей, потом порхнул к ближайшему кристаллу, подвешенному на крюк на стене, как будто обнюхал вещицу… И, чуть ярче взблеснув на прощание, увеялся куда-то то ли в отверстие вентиляции, то ли прямо сквозь стену. В своей комнате, у двери которой кто-то уже успел снести особый закрывающий гвоздик, Морьо нашел чистую одежду, нетронутый запас цветочного мыла и банные принадлежности. Как ни устал он шарахаться на ощупь в каменных ходах, ложиться спать грязным, особенно теперь, когда была возможность вымыться, казалось ему верхом глупости. В этот глухой и пустой час ночи почти все обитатели Полукруглого Замка давно спали, так что тихую возню в маленькой купальне заметил только Пушок. Видимо, сразу учуяв друга, он пришел, бесшумный, как ночная тень с блестящими зеленоватыми глазами, и сидел на краю деревянной лавки, обнюхивая устроенное рядом полотенце и дожидаясь, пока Морьо отчистит с себя всю накопившуюся грязь и морскую соль. Аромат мыла коту не очень-то нравился, но, в общем-то, ради такого случая можно было и потерпеть. — Ну что, Пушок? — тихо заговорил с ним Морьо. — Пока я плавал, тут без меня никакой гадости не произошло? На языке, понятном лишь им обоим, кот успокоил его, что за это время все было в порядке, как и осталось сейчас. Пожаловался только, как обычно, на разбалованного Малыша и его новую подружку из ближней деревни, да еще рассказал, что Курво и Тьелпе давно уже вернулись, привезя всем необыкновенные подарки, полезные и симпатичные, но пахнущие довольно странно. Впрочем, ненужные запахи из привезенного вскоре выветрились. «Волосы отросли, — со смутным усталым недоумением подумал нолдо, расчесываясь и чувствуя, что распрямленные пряди своими кончиками щекочутся где-то посередине лопаток. — Подкоротить бы завтра»… Усталость наваливалась на тело мутной тяжестью, однако мысли вертелись ярко и беспокойно, перескакивая с одного на другое и никак не желая поддаться сонному послепомывочному настроению. Пушок, дождавшись друга уже в коридоре, потерся об ноги, внимательно поглядел в глаза, чуть улыбнулся, желая спокойной ночи, и направился на очередной обход спящего Замка — своих законных владений. Морьо, уже чистый, почти весь сухой и переодетый, с влажными волосами, слегка пахнущими мылом, немного постоял у выхода из купальни, глядя коту вслед и слегка очумело пытаясь сообразить, что же ему делать сейчас и чего ожидать завтра утром. Лишнее полотенце на сушилке точно увидят, начнут выяснять, кого понесло мыться ночь, еще шум поднимут, а если Пушок захочет что-то объяснить, то его просто не поймут… А если кто-нибудь догадается — еще припрутся ни свет ни заря к нему в комнату, расшумятся совсем уж сверх всякой меры, станут дергать, глупо допрашивать, так что и пожалеешь, что вернулся. Еще немного посомневавшись, Морьо вздохнул и тихо направился к одной из боковых лестниц, на следующий этаж, где находились жилые комнаты его братьев. *** Нельо узнал младшего брата сразу и безошибочно. Повернул незрячее лицо в сторону тихо вошедшего, улыбнулся, так что резче проявились морщинки около уголков губ. Приподнялся, наверно, все же чересчур резко — вздохнул и чуть поморщился от привычной боли слишком сильного движения. Слегка заворочался, но не проснулся спящий рядом на большой кровати Кано. «Подойди, братик, не стесняйся», — прозвучало теплым мысленным касанием, едва заметным шевелением губ. Почти так, как много раз в далеком детстве, в другом доме, где остальные братья были так же вместе, а Морьо — так же один среди них, пусть и не чужой. Ничего не отвечая и не улыбаясь в ответ, охваченный каким-то странным притупленным спокойствием, Морьо послушно приблизился. Глядя, как брат нерешительно протягивает вперед руку — протянул навстречу свою, позволил коснуться себя, мимоходом заметив, что руки после мытья уже успели немного замерзнуть. Приятно было усесться на край мягкой кровати, доверчиво, как в детстве, позволить обнять себя и, прислонившись ухом к груди брата, слушать тихое биение его сердца. Нельо ничего не спрашивал. Осторожно перебирал одной рукой отросшие волосы брата, другой обхватив и согревая его замерзшие руки, и думал, наверно, о чем-то своем. Отголоском осанве ощущалась теплая ласковая темнота, пришедшее умиротворение, как будто последняя ошибка была наконец исправлена и последняя тревога отступила. Конечно, старшему было любопытно узнать, где же плавал его брат и что интересного встретил в этом путешествии, но расспросы можно было отложить на сколько угодно времени. Главное — теперь все вернулись домой. *** Снова этот холод, проникший в мысли, коснувшийся дыхания и сердца… Морьо рядом уже начинает засыпать, маленький, загадочный и сейчас такой беззащитный — не добралось бы оно до него. «Вот сейчас, когда вся твоя семья снова дома, в безопасности, — прошелестел, как во сне, уже знакомый призрачный голос, не мужской и не женский, полный чистого ночного холода, — ты счастлив?» «Да», — подумалось-ответилось прежде понимания, прежде осознания, полным уверенным согласием. И — наяву или показалось — что-то морозное, бесформенное и жутковато-знакомое невидимо улыбнулось во тьме.