Истории Полукруглого Замка

Самое большое из лесных поселений звалось Карас Галадоном, что можно было со здешнего языка перевести или как «город деревьев», или как «город Галадона». Впрочем, городом это причудливое скопище древесных домов и переплетенных подвесных улиц могло считаться лишь по очень скромным местным представлениям. Самоназвание же здешних жителей — эглатрим — означало «забытый народ». Пришедших разглядывали с опасливым любопытством, хотя и не гнали, признавая дальнее родство и не желая зла. Вождь Галадон совершенно предсказуемо оказался недоволен опрометчивым решением своего сына, однако не рискнул с самого начала затевать ненужную вражду, так что после еще одних переговоров нолдор было разрешено остаться в лесном городе. Приживались трудно, за время долгой безнадежной дороги привыкнув ждать опасности отовсюду и от каждого встреченного живого существа, разумного или нет. Сказывалась разница наречий, произошедших в давние времена из одного языка, но неузнаваемо изменившихся за долгие годы по разные стороны моря. Пугала настороженность местных, поначалу принятая за враждебность. Два народа приглядывались друг к другу, почти наугад отыскивая незримо-тонкие нити понимания и с трудом обретая веру, что те, другие — на самом деле очень похожи на них. Почти все жилые дома в Карас Галадоне были построены в развилках высоких мощных деревьев, как гнезда каких-нибудь необыкновенных огромных птиц. Улицами служили шаткие мостики на веревках и переплетенных лианах, а то и просто удачно расположенные прочные ветви. Тут и там на землю спускались веревочные лестницы, которые при малейшей угрозе можно было втянуть наверх. Впрочем, эглатрим, с детства привычные к жизни на деревьях, и без всяких вспомогательных приспособлений взбирались по стволам не хуже белок, цепляясь за почти незаметные сучки и складки на сморщенной коре. Нолдор, которых на первое время подселяли к местным, до такой ловкости было еще долго, несмотря на вынужденную постоянную практику. Финдарато, ставший гостем самого вождя Галадона, изо всех сил давил в себе непрошенный горький смех, думая, что в этот раз бедственное положение валинорских пришельцев оказалось для них спасением. Ко времени встречи с лесными родичами нолдор оставались лишь тенью многочисленного племени, покинувшего западный континент. Выжившие походили скорее на беженцев, оставивших далекую родину из-за неведомой опасности, и потому вызывали сочувствие у эглатрим, которые после разорения Дориата оказались в таком же положении. Нежданно обретенная новая жизнь, пусть и невероятно отличавшаяся от всего, что было известно прежде, все же возвращала почти забытое чувство дома, давала возможность наконец-то ощутить себя хотя бы в относительной безопасности. Физические и умственные силы, так долго сосредоточенные лишь на выживании, обороне от бесчисленных угроз и выборе дальнейшего пути, теперь высвобождались и восполнялись. Наверно, лишь сейчас нолдор с такой ужасающей ясностью смогли осознать, чем закончился их поход, вначале казавшийся благим и славным делом, но в действительности оказавшийся лишь бессмысленной гибелью для большинства из тех, кто отправился в него. Обвинять, впрочем, было уже некого: волею судьбы и случая во главе выживших оказался Третий Дом, не дававший никаких неисполнимых клятв и присоединившийся к Исходу лишь из солидарности с родичами. Отвлекаясь от множащихся повседневных дел, оплакивали погибших, у которых не осталось даже могил; долечивали раны и болезни; подсчитывали, сколько и какого имущества удалось сберечь. Лесные эльфы с любопытством рассматривали украшения, сохранившиеся у некоторых нолдор, и немногочисленные изделия из ярких тканей, каким-то немыслимым чудом в целости пережившие поход. Конечно, местные и сами не были такими уж дикарями, однако после падения Дориатского королевства бывшие дориатрим заботились в первую очередь о собственном выживании, а не о бесполезных блестящих вещицах. Нежданно пригодились кристаллы-светильники, изобретенные еще Феанаро в мирные валинорские дни. В деревянном городе, где постоянно существовала угроза пожара, приходилось изыскивать самые разные безопасные источники света. Кое-кто из эглатрим, сохранив старое искусство, умел зачаровывать камни и улавливать в них солнечные лучи, но такие чары лучше всего подходили для прозрачных кристаллов, которые здесь взять было неоткуда, а на прочих камнях сохраненный свет получался слишком слабым и тусклым. Большинство же здешних домов освещалось червяковыми светильниками. Это изобретение поначалу казалось нолдор одной из самых удивительных вещей, встреченных к востоку от моря. В качестве источника света в таких лампах использовались черви-светлячки — странные и умеренно-мерзкие существа, в изобилии водившиеся в сырых укромных местах. Лесные жители — скорее всего, не только эльфы — давно уже узнали, что эти черви отлично живут и размножаются в неволе, а от некоторых видов корма даже светятся ярче. Светлячков сажали в особые сосуды, обычно склеенные или выточенные из болотного янтаря, кормили и оберегали от сухости и холода. Белесое сияние червей, проходя сквозь янтарь, окрашивалось в оранжево-коричневатый цвет или в разные оттенки желтого, и с непривычки казалось даже, что, если дотронуться до такой лампы, ощутишь тепло, как будто от обычного огненного светильника. Гораздо реже попадались сосуды других цветов: дымчато-белые, розовые или мутно-зеленоватые с крохотными золотистыми искрами. Карас Галадон, основанный как скрытое убежище, и по сей день искусно сливался с окружающим его лесом. Граница между творениями эльфийских рук и природным миром здесь была до предела размыта: дома и деревья словно прорастали друг через друга, никогда не отделяясь полностью; узоры древесной коры и листьев бесконечным разнообразием повторялись в резьбе, росписи и вышивке; и почти все это окрашивали неисчислимые оттенки зеленого, серого и коричневого, словно краски леса и земли не желали уступать место другим. Но в глубине темных жилищ сияли разноцветные огни, как прекрасные феар внутри неприметных телесных оболочек. Не зная большого выбора в расцветках, лесные эльфы вволю применяли свое искусство в разнообразии форм своих творений. Достаточно было лишь оглядеться по сторонам, внимательным взглядом вбирая тысячи крохотных подсказок от огромного мира вокруг. Иногда даже сложно было отличить: то ли подвеска, невероятно точно повторяющая тонко изрезанный край древесного листа и мельчайший узор прожилок, то ли самый настоящий лист, который каким-то хитрым способом покрыли слоем металла; из зеленоватого переливчатого камня выточены крылышки жука-брошки или же собраны из сухих надкрыльев настоящих жуков? Все, что эглатрим видели вокруг себя, они, как умели, отражали в украшении своих вещей: листья и цветы, переплетения трав и оттенки древесной коры, неяркую крапчатую пестроту камней, вечно меняющиеся неверные узоры лесных теней и туманов, бледные лики высоких облаков, морозные узоры и солнечные искры на беспокойной воде мелких речек… Нолдор, в прежней жизни знавшие совершенно другую красоту, иные образы и материалы, приглядывались, сравнивая обретенное с покинутым, невозвратное прошлое с настоящим и обещанным будущим. Здесь, к востоку от моря, к югу от грозных Темных земель, время словно застыло: как будто и не было никакого Разделения, никакого Великого похода на запад и через море — лишь одна и та же жизнь среди бескрайних лесов, среди просторов, которые не обойти было и за сотни лет, и даже за долгую эльфийскую жизнь не узнать всех их тайн. Лишь память, язык и не забытое мастерство доказывали иное, напоминая о долгих путях, пройденных врозь, и о глубоких различиях, нажитых разделившимися народами. *** В первые дни в лесном городе, еще не имея сил даже надолго встать с кровати, не то что выходить наружу и карабкаться по мосткам и лестницам, Финдарато не единожды беседовал с Галадоном, который даже за всеми навалившимися делами изыскивал время, чтобы о многом расспросить гостя. Любопытство вождя не было праздным: пришлые нолдор хотя и не превосходили эглатрим по численности, но все же при дурном стечении обстоятельств могли представлять для новообретенных родичей серьезную опасность. Не было ни времени, ни желания для правдоподобных выдумок, так что Финдо решился почти честно рассказать, из-за чего его народ рискнул покинуть обжитый западный край и пуститься в опасное путешествие, закончившееся так горько и бесславно. Не было смысла искать оправданий самим себе или тем, кто безрассудно призывал нолдор в этот поход: удобной ложью невозможно было обратить время вспять, исправить роковые промахи или отменить бесчисленные несправедливые смерти. Немного легче становилось от мысли, что хотя бы местным жителям не за что винить неудачливых родичей: старые разногласия валинорских эльфов и похищенные драгоценности никаким образом не касались эглатрим, а за решения Валар нолдор не были в ответе. Финдарато старался не наводнять свое повествование ненужными подробностями, которые не имели прямой связи с самыми важными событиями, да и не были бы понятны неосведомленному слушателю. Галадон, подолгу не прерывая гостя, лишь глядел на него с молчаливым мрачным пониманием и без осуждения. Вождю лесных эльфов была слишком знакома эта горькая судьба: вступить в борьбу, когда отступить казалось невозможным, рискнуть — и сокрушительно проиграть безмерно превосходящей чуждой силе. А потом собирать новую жизнь из немногих осколков, повинуясь то ли бессмысленной надежде на чуть лучшее будущее, то ли древнему неосознанному страху перед полным небытием. Чувствуя за собой право не только отвечать на чужие расспросы, но и самому узнать нужное, Финдо при удобном случае спросил у гостеприимного хозяина, не известно ли тому хоть чего-то о других эльфах, которые также могли прибыть в эти края из-за западного моря. Галадон после такого вопроса ненадолго задумался, что-то припоминая и подсчитывая, однако знал слишком мало, из-за чего вместо определенного ответа возникало лишь все больше вопросов. Одной из главных сложностей был подсчет времени: дни и годы света Древ невозможно было сравнить с циклами двух небесных светил, а во время ледяного похода, в постоянной тьме под странными едва видимыми звездами, нолдор и вовсе не знали, как долго тянется их путь. Финдарато не мог ответить, сколько же месяцев или лет назад его родичи из Первого Дома могли прибыть на восточный материк, если это вообще произошло. Лесным эльфам мало дела было до происшествий на далеких побережьях, а ближе обитали такие соседи, с которыми не очень-то удалось бы обменяться новостями. Галадон припоминал не столь давние годы, когда в Темных землях творилось какое-то бурное движение и беспокойство, однако о причинах его знать не мог. Со временем загадочная активность прекратилась, после доходили обрывочные слухи об экспедициях орочьих отрядов куда-то далеко на юг, но затем жизнь постепенно вернулась к прежнему порядку. Догадка, тяжелая и темная, вырастала в разуме слишком явно и безжалостно, даже не высказанная вслух. Вот о чем говорил тогда Артаресто, но теперь его слова уже не получалось считать обычным приступом усталости и безнадежности. Этот мир, невероятно огромный, неведомый и жестокий, поглощал все, что попадало в него, неотвратимо растворял и делал своей частицей, не оставляя возможности вернуться. Тем нолдор, кто сейчас приживался в лесном поселении, повезло: им предстояло стать частью этого мира, сохранив при этом свою жизнь. А вот Феанаро и его соратникам выпала участь, которую многие сочли бы справедливой: высадка, безнадежная попытка мести — и, вероятнее всего, слишком скорая гибель, замеченная только обитателями Темных земель. Ни легенд, о которых безрассудно говорил Пламенный Дух, ни посмертной славы, ни хоть какой-нибудь оставшейся памяти, лишь глухая безвестность да обрывочные безымянные слухи, мало кого обеспокоившие и вскоре забытые за ненадобностью. На краткие минуты уступив бесцветной вязкой тоске, Финдарато поздно заметил, что последними вопросами и воспоминаниями выдал слишком много того, что желал бы скрыть, а Галадон за долгую жизнь привык отыскивать истину между уклончивых и неточных слов. Старший принц Третьего Дома, никак не привыкший даже в мыслях назвать себя королем, ожидал чего угодно: осуждения, обоснованных подозрений, требования открыть правду о былых злодеяниях и распрях среди нолдор, а может, даже расторжения столь непрочного нового союза… Однако вождь, сухо хмыкнув и поправив тонкую серебряную шпильку в темных волосах, сказал совершенно иное. — Пожалуй, судьбу твоих потерянных родичей можно назвать нашей удачей: вы привели сюда лишь одного возможного врага вместо множества. *** — «Эдайн» — означает просто «вторые», потому что когда-то они оказались вторым известным нам видом разумных существ, кроме нас самих. Твой приятель происходит как раз из этого народа. Но если даже Лерин по какой-то прихоти решился вам помогать, то его сородичи — уж точно нам не друзья. — Из-за их жажды крови? — Финдарато и до этого, вынужденно получив много времени для размышлений, пытался представить соплеменников среброволосого вампира, его родные места, семью и привычный образ жизни… Удавалось с трудом: новый мир успел явить пришлым эльфам уже достаточно своих исконных обитателей, однако познакомиться и мирно пообщаться пока не удалось почти ни с кем из этого разнообразия. — Что?.. — к удивлению нолдо, Галадон взглянул на него слегка растерянно, словно услышал совсем не тот вопрос, к которому был готов. — Нет, я хотел сказать о другом, — вновь заговорил вождь после кратких мгновений раздумья. — Насколько мне известно, привычка питаться кровью — всего лишь довольно редкая особенность, пусть и вредоносная. Эдайн и без нее опасны для нас, хоть и не так, как орки или другие существа с севера. — Прости, вождь, я не очень тебя понимаю. — Здешнее наречие имело больше общего с валинорским, чем казалось вначале, так что эльфы из двух народов понимали друг друга все лучше, однако недоразумения, досадные или забавные, порой возникали даже у самых старательных и умных. С другой же стороны, сейчас старший Арафинвион с трудом мог представить то явление, которое ему пытались объяснить. Если эти самые эдайн не были поголовно опасными охотниками-кровопийцами, если они не служили Моринготто и не вели с эльфами целенаправленной войны, если были разумны настолько, что их можно было понять и с ними можно было договориться — в чем же тогда состояла исходящая от них угроза? Тщательно подбирая слова, нолдо высказал свое недоумение Галадону. — Почему, как ты думаешь, мой народ до сих пор живет здесь, вблизи от убийц наших родичей, почти на руинах нашего бывшего дома, скрываясь, не имеющий друзей и забытый даже врагами? — тихий отстраненный голос эглатримского вождя вплетался в неумолчный шум древесной листвы под ветром, едва проникавший снаружи, а его узкое светлое лицо почти терялось в тени — только отблескивали глаза цвета бледного тумана. — Этот мир огромен, и в нем много земель, куда северянам не дотянуться. Когда угроза для Дориата стала явной, мы посылали разведчиков на юг — искать пути для отступления, на тот случай, если Завеса не устоит. Но южные земли, плодородные и свободные от темных созданий, давно заняты. Эдайн там многочисленны, как листья на деревьях, и чем дальше к югу, тем их больше. Обычно они заняты собственными мелкими распрями, однако могут на время объединиться против тех, кого сочтут общим врагом, и просто задавить численностью. Адан уступит эльфу в противостоянии один на один, но на место одного явится десяток, за десятком — сотня, тысяча… Иногда я даже думаю, что в давние времена наш народ оказался в этих краях именно из-за них: нас просто вытеснили с лучших земель на те, которые самим эдайн были неинтересны. — А здесь появляются другие эдайн, кроме Лерина? — многое после этого объяснения становилось понятно, хоть и не прибавляло радости, однако на границе памяти Финдарато неотступно маячила какая-то нечеткая мысль, которую все больше хотелось поймать. — К сожалению, — поморщился Галадон. — Немногие из них служат Повелителю Севера, так что, возможно, они были и среди тех, кто преследовал вас в Темных землях. В остальном же им нечего здесь делать, разве только иногда забредают поодиночке, из дурного любопытства или просто потерявшись. Мысль вспыхнула в сознании, яркая, как солнечные лучи в прозрачном воздухе, и вдруг ставшая невероятно четкой, как мир, видимый в этом сиянии. «Они были и среди тех, кто преследовал вас». — А существуют ли эдайн с узкими глазами очень темного цвета? В небольшой комнате сделалось темно, как будто вечерние сумерки решили наступить задолго до заката: с запада, заслоняя горизонт страшными громадами черных туч, подходила гроза. Как ни были крепки деревья, державшие на себе лесной город, дома-гнезда все равно едва ощутимо покачивались под усиливавшимися порывами ветра. От двери-занавески послышался шорох, потом мелодичное посвистывание, коротко и резко чиркнули по дереву когти. Тонкий голос, не похожий на эльфийский, ругнулся так заковыристо, что вздрогнувшие от неожиданности эльфы не смогли понять и половины прозвучавших слов. Еще труднее было бы вообразить упомянутые невероятные позы и сочетания разных странных предметов и существ. — Коша, не ругайся, — узнав хозяйского странного питомца, пожурил Финдарато. Зеленая птичка с загнутым клювом не столь давно поселилась у Галадона, однако жители лесного города, особенно дети, уже успели нахвататься от нее самых разнообразных и удивительных выражений на нескольких наречиях. — Коша! — услышав свое имя, весело ответила птичка, выбравшись из-за занавески и порхнув в комнату. — Привет, пиздюк! — голос звучал по-прежнему пронзительно и скрипуче, однако все же более приятно, чем коронный ушераздирающий вопль, которым Коша иногда любил пугать зазевавшихся эльфов. *** Черви-светлячки, то ли напуганные присутствием попугая, то ли просто почуявшие приближение непогоды, притихли в своем полупрозрачном жилище, выточенном из цельного куска золотистого янтаря. В теплых желтоватых отблесках, ложившихся на темные деревянные стены, одинокими пятнышками выделялись тени жуков и бабочек, бессчетные века назад попавших в смолу и замурованных в янтарной тюрьме. Коша, которому уже наскучили бесплодные попытки вытащить насекомых из янтаря, теперь топтался у хозяина на плече, тайком примериваясь вытянуть из его волос ту самую серебряную шпильку. — Признаться, я и не подозревал, что на севере встречаются эдайн из таких дальних племен, — чуть удивился Галадон, выслушав рассказ Финдарато. — Или это мог быть кто-то из темных духов, для своих целей принявший иной облик. Все же безоружной красивой женщине нечего делать в воинском рейде и на поле боя. Я не пытаюсь поймать тебя на лжи, но, по твоим же собственным словам, видел ты ее всего несколько мгновений, а потом она как будто растворилась в воздухе. Такого не умеем ни мы, ни эдайн, а значит, тебе тогда встретился кто-то другой. — Не стану спорить, я и сам теперь не уверен, — кивнул Финдарато, задумчиво наблюдая, как Коша, все же дотянувшись до понравившейся шпильки, осторожно пытался ухватить ее своим загнутым клювом. Галадон, увлеченный беседой, позволил себе на краткое время отвлечься от питомца, за что рисковал вскоре поплатиться, пусть и не особенно страшно. — Но если этот поддельный облик взят с какого-то настоящего — значит, эдайн тоже могут быть очень красивы, хоть и совсем не похожи на нас. — Могут быть и красивы, — негромко сказал Галадон, сняв с плеча разочарованную птичку и всмотревшись в чьи-то силуэты, мелькнувшие за мутным окном. — И похожи, так что трудно отличить. Когда в Дориате начали собирать сведения о них, некоторые из нас думали, что наши виды когда-то произошли от одного. — Так же, как квенди до Разделения? — понял его Финдо. — Именно так, разве только эдайн должны были отделиться намного раньше, так давно, что об этом не осталось даже легенд. Однако подтвердить все эти догадки так и не удалось: король Эльвэ считал унизительным предполагаемое родство с низшими, как он выразился, существами, пытался запрещать даже разговоры и записи об этом, а позже стало совсем не до них. — Жаль, это было бы интересно, даже если бы оказалось ошибкой, — подавив невольное разочарование, вздохнул нолдо. От переданных слов о «низших существах» смутно тянуло чем-то жутким и мерзким, и с трудом верилось даже, что эльф (к тому же, кажется, какой-то дальний родственник) мог додуматься до такого, да еще и запрещать исследования и знания, не несшие в себе ничего дурного. — Может быть, когда-нибудь нам еще представится возможность, — и не понять было, то ли ободрение прозвучало в словах эглатримского вождя, то ли скрытое предчувствие беды. — А что до эдайн с узкими глазами… Когда полностью оправишься — будь добр, напомни мне, чтобы я показал тебе спящих сестер. — Спящих сестер? — переспросил Финдарато, растерянно переводя взгляд то на Галадона, то на его питомца, не оставлявшего осторожных попыток все же вывернуться из хозяйских рук и стащить приглянувшееся украшение. — Кто это? — Трудно сразу объяснить незнающему, кто или что это… — в светлом взгляде Галадона мелькнула непонятная печаль. — Одна невероятная и древняя вещь, которую мы случайно нашли, когда только начали исследовать эти места. Очередная тайна этого мира, которую нам еще не по силам разгадать. А может быть, напоминание о том, что некоторым тайнам лучше так и оставаться не открытыми. За окном, там, где на открытой площадке под навесом располагалась летняя небольшая кухня, шевелились два темных силуэта, прижимаясь друг к другу и сливаясь в одну причудливую фигуру. Легкими отголосками доносился сдержанный тихий смех и быстрый шепот, и Финдарато почти не удивился, узнав голос младшей сестры. Артанис подружилась с Галатилем, в котором почувствовала родственную душу еще во время самых первых лесных переговоров с эглатримскими разведчиками; однако устраивать свидания в гуще древесных крон она предпочла с его более тихим и домоседливым младшим братом, Келеборном. — Кажется, наши младшие родичи уже заключили свой собственный союз, — чуть усмехнулся Галадон, тоже узнав прячущуюся парочку. Коша, воспользовавшись минутным невниманием хозяина, ловко вывернулся из его рук и с невиданной ловкостью прямо в полете ловко ухватил многострадальную серебряную шпильку. Прямые темные волосы вождя, которые Финдарато до этого видел лишь собранными в аккуратный узел, рассыпались тяжелыми мягкими прядями, спадая до пояса. С тихим стуком упали на пол еще две шпильки, деревянные и потому не привлекавшие внимания вороватой птицы. — В супе сварю! — беззлобно пригрозил питомцу Галадон, вставая с низкой скамейки, которую обсиживал до этого. — С виду не сорока и не галка, а все туда же, где только набрался этого… — Коша хороший! — пискнул попугай, выронив похищенное украшение в подставленную руку хозяина и умостившись на неприметном карнизе над окном. По ту сторону мутного стекла в частом переплете мелькнул чей-то любопытный глаз, потом кончик носа ткнулся в полупрозрачную преграду, еще больше замутившуюся от теплого дыхания… «Хватит там толкаться, сейчас дождь пойдет, как потом по мокрому вылезать станете?» — едва собрался Финдо передать сестре по осанве, раз уж она так удачно и неожиданно оказалась рядом… Но мысль, полностью сформированная и очищенная от лишнего, так и не скользнула по незримой связи двух родных разумов, лишь на считанные мгновения запоздав с предостережением. С застывшего неба, из низко спустившихся громад страшных облаков, словно вылепленных из темного дымчатого камня, к ждущей земле уже летели неисчислимые капли бурного грозового ливня.