Истории Полукруглого Замка

— Кано… живой… Да, живой, хоть и никак не исчезало из памяти то жуткое ощущение, как слабо, из последних сил билось его сердце там, под мертвым деревом. Как все вытекала и вытекала кровь из раны, пропитывала скомканный плащ, липко застывала на пальцах, на обжигающе-холодных доспехах, на земле… Так много крови — и как только она тогда не вытекла вся без остатка? Но теперь она никуда не вытекала, смирно струилась внутри, как и положено. Макалауре спал рядом с Нельо, придвинувшись поближе и почти используя брата в качестве подушки. Старший, в общем-то, ничего не имел против, хотя и осознавал, что подушка из него не очень. В теплой кровати было приятно лежать, не шевелясь, ощущая пальцами, как ровно бьется тоненькая жилка на запястье брата, и осознавая, что нет никакой крови, мерзлой земли и близкой смерти. Вспомнилось почему-то, как очень давно, еще в детстве, приходилось вот так же утешать Кано, когда ему снилось что-то страшное. Но это нельзя было и сравнить с тем, что случилось сейчас. Этот ужас, холодный и липкий, сводивший брата с ума, усталость, накапливавшаяся месяцами… К счастью, Макалауре спал крепко и спокойно, лишь изредка начиная шевелиться и тихонько всхлипывать, когда отступившие кошмары вновь пытались завладеть им. Тихими тяжеловатыми шагами вошла Мирена, помощница главного целителя. Мирена была довольно странным существом непонятно какого рода и племени и жила раньше в ближайшей деревеньке на побережье, а с приходом нолдор по чьему-то приглашению переселилась в Замок. Во врачевании она разбиралась не хуже эльфийских целителей, за что ее уважали, однако смущения от ее непривычного вида побороть не могли. Нельо с трудом мог представить себе, как Мирена выглядит, но слышал, как она говорит и двигается, а часто и чувствовал ее прикосновения, и тоже смущался. Мирена лишь тихонько посмеивалась, замечая, какое впечатление производит на эльфов, и продолжала делать свою работу. Руки у нее были сильные, но необычайно ловкие и осторожные. Почему-то, несмотря на помощь целителей (а может, именно из-за нее) Нельо чувствовал себя… чем-то вроде живого трупа. Живая душа, запертая в остатках тела, как в темнице. Наверно, он и ушел бы, добровольно отказавшись от жизни, не желая оставаться обузой. Но ведь Кано тогда просил не оставлять его… Не бросать. Прошла уже неделя с того дня, как они вернулись. Кажется, на третий день, или на четвертый, в комнату вошел Кано. Сам вошел. Едва добрел до кровати. Как только ему удалось встать? Да и зачем? Не терпелось, видимо, найти его — Майтимо. Хотя… издевательство, а не имя. Какой он Майтимо–то теперь? Хорошо сложенный… Только посмеяться осталось. Он помнил, как услышал шаги брата и не поверил сначала своим ушам. Не так двигался Кано. Но осанве было не обмануть ни тяжелой, шаркающей поступью едва держащегося на ногах, ни прерывистым дыханием. И все же он спросил тогда. «Это ты, Кано?» «Там темно… Холодно… Ничего нет.» Тот ужас, что исходил от брата, показался Нельо едва ли не худшим из всего, что ему доводилось ощущать в этой новой, бесцветной и бессветной жизни. Хотелось утешить Кано, как в детстве, защитить, укрыть от всякой опасности… «Кошмары… Это просто сны. Тебе нечего больше бояться, а сны пройдут, исчезнут со временем. Ты поправишься, привыкнешь, да и другие заботы появятся, будет о чем подумать. О чем-нибудь настоящем, нужном и полезном, а не страшном. Да я буду здесь, с тобой рядом. Не плачь. Не надо. А то мне самому хочется тоже заплакать… Хотя, может, от этих последних слез станет легче. Nissi, я слышал, помогает. Нет, не скажу этого, не хочу обидеть. Да и на некоторых из них нам самим не стыдно было бы равняться. Артанис, Нервен помнишь? Обставляла порой лучших из neri. Как она теперь, интересно?» О себе Нельо уже не беспокоился, осознав произошедшее еще в Ангбанде. И смирившись. Выслушал спокойно очередной «приговор». Теперь уже от Альмо, главного здешнего целителя, удивлявшегося, как он вообще выжил. «Сам не знаю. Как-то так получилось». От помощи Нельо не стал отказывался, понимая, что сам не сможет почти ничего, но по мере сил принимая участие в общей жизни замка. То есть выслушивая новости, приносимые младшими братьями или кем–то из верных Дому. Хотя мало кто приходил. Не привыкли еще. Как они этот замок нашли, когда успели? Куда и почему ушли? Турко рассказал. Коротко, без лишних слов, как будто и не о чем было говорить. А когда-то, в той, другой жизни, у Охотника рот не закрывался. Сейчас же он лишь скупо ронял короткие одинокие фразы, подавленный свалившимся на него бременем старшего, которым прежде гордился бы. «Турко, побудешь за старшего? Нас весь день не будет, присмотришь за малышами? Ура! Я сегодня самый взрослый!» Нормально поговорить с ним Нельо удалось пока лишь один раз, когда Турко забежал в их комнату в поисках близнецов, живших тут же и обычно помогавших Нельо по мере сил. Неожиданно для самого себя Турко ненадолго остался «выдохнуть», все-таки старшим быть с непривычки оказалось очень тяжело, как бы гордо это ни звучало. Рассказал, что они приняли условие Моринготто. — Хоть Кано и убеждал, и на твой приказ ссылался, да младшие взбунтовались. — А ты? — И я. — Что, «и я»? — И я взбунтовался. — Спасибо вам… — Нельо, ты идиот. И о том, что ушли подальше, и как наткнулись здесь на поселения самых разных существ, а потом и на этот Замок — огромный и мрачный, ставший для них новым домом, но большинством жителей не любимый. Нельо и сам понимал, насколько безнадежна эта война. Правы были Валар. Да только уже ничего не исправить. «Неужели вот так все и закончится, отец? Не думаю, что ты этого хотел. Не так видел нашу жизнь… Мама, как хорошо, что ты осталась в Валиноре». «Как же ты измотал себя, братишка. Что ты пережил… Тебе сложнее было. Страшнее. Куда больше страшит неведение, чем самый тяжкий приговор.» *** Макалауре завозился, разбуженный шагами целительницы, вскоре проглотил несколько ложек предложенного Миреной бульона, невнятно прошептал что-то… Неуверенно протянул здоровую руку, погладил волосы Нельо, от которых остался только короткий редкий «ежик», почти не скрывающий ни кожу, ни шрамы на ней. — Ты здесь, это не сон? — Не сон, не сон… Не смотри на меня… Пожалуйста. — А у тебя волосы совсем белые. — Правда? — удивился Нельо, не удержавшись от улыбки. Вот ведь какие странные вещи происходят… — Как интересно! Не знал, что волосы могут менять цвет. — И я не знал, — судя по голосу, Кано тоже улыбнулся, опять начиная засыпать. Мирена, что-то собирая со стола в мешочек, тихонько хмыкнула. Наверно, она знала, почему волосы меняют цвет, но спросить ее Нельо постеснялся. *** Кано рядом пошевелился, подвигал здоровой рукой, как будто пытаясь дотянуться до чего-то. Ему опять что-то приснилось, хотя на этот раз вроде бы не тот старый холодный кошмар. Но в этот новый его сон тоже начинала проникать какая-то смутная тревога. Нельо придвинулся поближе, осторожно обняв брата. Тот ощутил прикосновения, тихонько вздохнул, успокаиваясь и устраиваясь поудобнее. Кано так становилось спокойнее, а Нельо как будто чувствовал себя немного более живым. Еще одна причина, а не только холод, спать вместе. Да и старшему не казалось, что в комнате так уж холодно. — Снова потерялся… — Кто потерялся? — переспросил Нельо, приподнимаясь на локте и щекой чувствуя дыхание брата. Ладонью нашел его плечо, мягко потормошил. — Кано? * — Кано? Тихая, почти лишенная настоящих ощущений муть сна медленно, как будто нехотя отступала. Макалауре почувствовал, как кто-то осторожно тормошит его за здоровое плечо. Шевеление рядом. Нельо. Хотелось сказать что-то, но это намерение пропало, растворилось в еще сонном сознании, получилось только шевельнуться, слегка сменив положение, и подвигать правой рукой. Тело было как будто придавлено чем-то мягким, но тяжелым. В голове медленно, но все же начинало проясняться. * — Я здесь, братишка, — Майтимо осторожно дотронулся до щеки просыпающегося брата. Пожалел, что не может ему даже стакан воды подать, попросту не зная, есть ли вода в комнате. — Это был просто сон, просто опять плохой сон. Здесь никого… Ничего нет, и теряться нам негде… — уверенно сказал старший. — И, похоже, еще ночь. В последнее время Нельо было трудновато отличить день от ночи, сон от яви… Одна и та же тьма, ничего больше. Он лежал тихо, когда его не трогали, почти не шевелился и просто слушал, что происходит вокруг. Привык уже, разучился существовать по-другому. Иногда он вроде бы засыпал, сам того не замечая, потом просыпался от какого-нибудь необычного звука, даже самого тихого — и не понимал, то ли проснулся только что, то ли и не успел еще заснуть, когда разбудили. Чаще всего будили Альмо или Мирена. Иногда кто-то из младших. Они говорили, что сейчас Нельо выглядит гораздо лучше, чем после возвращения. Он не знал и не мог точно представить, как выглядит, но по ощущениям как будто никаких существенных изменений не происходило. Да и вряд ли они теперь были возможны. Хотя старший феанарион старался не говорить об этом лишний раз, не ныть, понимая, что без помощи целителей и братьев ничего не может сам. А им и без него было достаточно забот. * — Нет, наверно, все-таки уже утро… — в комнате было довольно темно, как и всегда, и так же светил небольшой кристалл-светильник, лежащий на столике возле кровати. Поднять голову оказалось довольно затруднительно, глаза заволакивало зеленоватой мутью, и не сразу даже стало понятно, куда следует смотреть. — Младших нет, ушли уже куда-то. Смутная, но неотвязная и неприятная мысль никак не желала оформиться в голове, но и никуда не исчезала. «Хватит спать. Я и так проспал слишком долго». Последние дни (если не недели, что уж там) сливались в один тяжелый сон, мутный и тревожный, полный жутких видений, порожденных болью — телесной и душевной. Наверно, было бы еще и хуже, если бы… Как же все-таки странно — и причина этой боли, и утешение. * — Что случилось? Я… я опять кричал во сне? — Нет, на этот раз не кричал. Ты просто сказал, что кто-то опять потерялся… или что-то. Может, все же попросишь у Альмо чего-нибудь успокоительного? Подробностей очередного сна Кано, как ни пытался, вспомнить не мог, оставалось только смутное ощущение какой-то, и вправду, потерянности и пустоты. Не мучительно-острое, но все же тоскливое чувство, что в мире или в его собственном разуме что-то неправильно. Хотелось сделать что-то, чтобы исправить эту неправильность, чтобы вновь все стало так, как было раньше… Но это было уже невозможно. Стоило только повернуть немного голову, осмелиться взглянуть, и сразу становилось до предела ясно, что поздно уже. Поздно пытаться что-то исправить, поздно просить прощения, даже мстить кому-то за что-то — поздно. Единственное, что пришло на ум — не лежать, давя головой подушку, а выбраться из-под теплых одеял, сесть, чтоб сон и муть окончательно исчезли из головы, а холод хоть немного взбодрил. Легче захотеть, чем сделать. — Все хорошо, не волнуйся… Просто во сне то ли я сам где-то потерялся, то ли у меня что-то нужное потерялось… Уже всякий бред снится начинает. Наверно, слишком много я проспал, нельзя так. — Ты проспал как раз столько, сколько нужно было. Выкопаться из-под тяжелых одеял удалось не с первой попытки. Нельо, поняв намерение брата, по мере сил помогал. — Не замерзнешь? — Постараюсь. Тут еще и кофта моя болтается, если что. Сесть в кровати все-таки получилось, хотя голова поначалу кружилась, а тело после долгого сна было как будто чужое. Холод, такой привычный, но от этого не менее неприятный, подбирался, нагонял дрожь… Кофту все же пришлось накинуть. В сидячем положении окружающая действительность казалась совсем другой, остатки сна рассеивались, в голове прояснилось. «Сколько я проспал? Сколько важного пропустил? Как скоро смогу вновь приняться за дела? И сколько их накопилось? Не пристало королю жаловаться на тяжесть своих забот и бояться их. Не пристало королю… Да… Надо привыкнуть. Надо смириться. Надо. Надо». Нельо, слегка морщась, видимо, из-за больных ног, все-таки с трудом, но тоже сел в кровати. Кано старался не смотреть на брата, просто ощущая его рядом с собой и в очередной раз пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. — Кажется, Пушок пришел? И действительно, черный кот, только что лапой ловко открывший дверь и проскользнувший в комнату, очень удивленными округлившимися глазами смотрел на двоих эльфов, сидящих на большой кровати, и, кажется, мысленно крутил хвостом у виска. *** Майтимо проснулся от какой-то возни рядом и шепота. — Амбарусса, тише, разбудишь… — Сам не разбуди. «Снова задумали каверзу, неугомонные», — проползла мысль в полусонном сознании. Вчера Морьо жаловался, что всю шнуровку ему переплели на обуви. Кано струны местами поменяли. А Турко обнаружил колчан, полный меда. «Ну я вам сейчас!» — Нельо выждал еще немного, шепот стих, но он чувствовал, что младшие рядом с ним. Слышал дыхание у самой щеки, но притворялся спящим, собираясь вскочить внезапно, спугнуть мелких пакостников, которые с воплями и смехом выметутся из комнаты старшего. Рывок… Отчего ничего не получается? И темно, словно повязка на лице. Повязка… Ах, да. Он ведь сам попросил ее, чтобы лишний раз не пугать никого своей «красотой». — Ой… Нельо, прости, мы не хотели тебя будить, — прозвучал чуть виноватый голос Тельво. Младшего. — Тогда чего сопите над ухом? — почти как когда-то. Когда он еще мог погнаться за улепетывающими младшими, для которых это была игра. Как и для него. Давным-давно, когда он слышал краем уха, как мама, объясняла жалующемуся на проказы близнецов не в меру серьезному Атаринке, что они не мешать прибежали, а если и мешали, то потому, что дети. А детям положено отвлекать взрослых от их скучных занятий. Кажется, Курифинвэ тогда с гордостью принял тот факт, что мама назвала его взрослым. — Мы тут… — голос замявшегося Питьо вывел его из задумчивости давних, казалось, как будто в иной жизни оставленных воспоминаний. Питьяфинве, а может, Телуфинве, собирался было что-то сказать, но тихое попискивание ответило само за себя. Майтимо вздрогнул, в какой-то момент показалось, что он слышит рядом крысу. Звук повторился чуть громче, и нолдо с облегчением выдохнул. — Котенок? — Ну да… мы хотели, чтобы он тебя погрел… Или ты его… — добавил второй из близнецов. — Верните его матери, — давно пора уже понять, не дети. — Мы не можем… Она их бросила. Представляешь, этот вот… Он один остался. Остальные замерзли. Мы их только что нашли. От близнецов и впрямь пахло снегом и холодной свежестью. — Понятно. И все-таки. Его в тепло нужно, и покормить… Зачем сюда-то приволокли, тут холодно. На кухню отнесите, там очаг. Младшие обиженно и огорченно засопели. Котенок снова тихонечко пискнул. — Он… это… — Что - это? — Майтимо, он слепой совсем… Еще, то есть. И ему живое тепло нужно… — Понятно, давайте его сюда, — Майтимо кивнул, запоздало понимая, почему младшие запинались. Им-то очевидно было. На грудь опустился теплый комочек. Завозился, зовуще и жалобно попискивая, не понимая, куда его тянут и зачем. Нельяфинве мысленно взвыл. Ощущения были слишком знакомые и понятные. — Брысь за теплым молоком, — шикнул он на младших, боясь, что сам не сдержится. Близнецов словно ветром сдуло, только топот отразился эхом от высоких стен огромной комнаты. Осторожно, на ощупь подтянув край одеяла, Майтимо устроил котенка рядом с собой, неловко перевернувшись на другой бок. Мягко прижал крохотное создание к плечу. Зверек тыкался мокрым носом в шею, похоже, принимая его за живот матери и упорно ища сосок. Разочарованно повякивая и елозя по коже лапками и носом, но не переставая искать. — Потерпи, надо же, упорный какой… — шепнул нолдо, и, как ни странно, котенок затих ненадолго. — Вот, Майтимо, мы принесли. Скрип двери, сдвоенные шаги. Младшие, как всегда, ходят в ногу. Раньше он, видя, любовался синхронностью движений, одинаковыми наклонами головы, жестами, улыбками, когда те говорили хором, а потом сами же смеялись. А теперь прислушивался к звуку шагов, дыханию. Отмечая разницу, которую не видел глаз, он пытался вспомнить, но образы были размыты. И Майтимо с ужасом понял, что не может уже ясно вспомнить, как выглядят его братья. Как будто уже и начал забывать, как это — видеть. Тельво двигался медленнее, чем брат. И более сосредоточенно. — Показ… То есть, рассказывайте, что притащили. — Молоко, как ты и велел. Вот… же в чашке. Шорох, видимо, брат пихнул другого, потом робкое «Извини». Котенок завозился под одеялом и снова запищал. Майтимо растерялся, он не знал, что делать. Попросту не видел. — Давай, мы его покормим. Мы помним как, обмакнуть свернутый край ткани и дать ему сосать. Помнишь, вы с Турко учили нас кормить олененка? — Да… помню. Хорошо, берите. Осторожно только, — отгибая край одеяла, он почувствовал, как холодные пальцы кого-то из братьев коснулись его кожи, забирая теплый комочек. Котенок их тоже почувствовал и жалобно протестующе заплакал. — Нет, подожди, он согрелся тут, давай я сам лучше, — Майтимо внезапно смутился, понимая, насколько глупо это звучит. К счастью для себя, он не увидел перемигивающихся мелких. «Охотники, и не последние, и не дети уже давно… А я с ними, как с маленькими…» — пристыженно подумал, понимая, насколько по-идиотски сейчас выглядит его поведение со стороны. — Давай. Я подержу чашку. Вот, — матрас прогнулся под весом присевшего рядом брата. И пальцев Майтимо коснулись пальцы Тельво, — проверь, молоко не очень горячее? У тебя рука теплее, — потянув и направив руку брата в чашку, спросил тот. Судя по скрипу и шуршанию, Питьо пристроился рядом на стуле. — Вроде не очень, — Нельяфинве осторожно взял свернутый из ткани жгутик, обмакнул его в подставленную чашку с молоком, направляемый рукой младшего брата, и сунул котенку. Недовольное попискивание сменилось тихим сопением и почавкиванием. — Майтимо кормящая мамочка, — не удержался Питьяфинве. Тут же, впрочем смолк, видимо, от пинка близнеца. Майтимо уловил движение. — Осторожно, прольешь, — буркнул он. — А ты нас так же кормил? — потирая ушибленную ногу, с едва слышными обиженными нотками в голосе вновь заговорил Амбарусса. — Почти, только манной кашей из бутылочки. — Фууууууууууууу! — и он не удержался от тихого смешка, услышав этот сдвоенный возмущенный возглас. — Учтите, я без вас сам с ним не справлюсь… — вздохнул, понимая, что все-таки… — А без нас и не надо, мы тут. Но у тебя ему теплее… — Сами бы не вылезали из-под одеяла. — Точно, просто мы нужны… То есть, я хотел сказать — куча дел… Кано там… и остальные тоже… — Я понимаю… — Май… — Питьо, все в порядке… Я все понимаю.