Истории Полукруглого Замка

Боль. Первое, что появилось в прояснившемся сознании. Она угнездилась где-то в глубине груди, вместе с кровью струилась по жилам, широким ремнем опоясывала голову. Несильная, пульсирующая, но такая навязчивая и чужеродная, что была не лучше удара отравленным кинжалом… Стоп. Боль. Но разве фэар умерших могут испытывать боль? Или это наказание проклятых Мандосом? Не может же быть, что она все еще живет, избежав смерти по воле Эру? Что ж, единственный способ узнать — открыть глаза. Ириссэ резко подняла веки, и мир перед ее взором поплыл радужными пятнами, а куда-то в затылок словно ударила острая стрела. Девушка невольно сжала руки в кулаки, с недоумением ощутив под пальцами что-то мягкое и шелковистое. Шерсть. Судя по всему, волчья. В Мандосе звериных шкур точно не водится. Значит, она еще жива… Со второй попытки Арэльдэ удалось открыть глаза и осмотреть комнату, в которой ее оставил неведомый друг, а может быть, и враг. Это было небольшое, но во всех отношениях уютное, хоть и весьма необычное жилище — куполообразный потолок словно сплетен из мхов, лишайников и прочей лесной растительности, которой Ириссэ не знала названия, а серебристые каменные стены безукоризненно гладки и увиты вечнозеленым плющом, образующим странные, но все же красивые живые узоры. В небольшом камине весело плясало, даря чудесное тепло, рыжее пламя. Дальняя стена была увешана медвежьими шкурами, поверх которых на изящных вешалках покоились два внушительных черных меча и белый, но забрызганный кровью и грязью плащ. Арэльдэ перевела взгляд в противоположный угол комнаты и с некоторым изумлением заметила хозяина лесного дома. Он сидел к ней спиной, высокий, широкоплечий, а пепельно-белые волосы падали прямыми прядями чуть ниже лопаток. Неведомый спаситель Ириссэ не был похож на эльфа, но в нем чувствовалась особенная стать и сила, одновременно пугающая и притягивающая. Это существо было опасно, очень опасно. Арэльдэ беспокойно заерзала. Мужчина мгновенно уловил тихое шуршание и обернулся, пронзив эльфийку взглядом невероятных фиолетовых глаз. Лицо у него было правильное, может быть, чуть слишком резко очерченное, а по скулам к носу с каждой стороны спускались по три черные полосы, очень похожие не то на шрамы, не то на рисунок на коже. Правую руку и плечо воина туго стягивали белые полосы бинтов. — Не ерзай, а то свалишься с постели, — спокойно произнес мужчина, отвлекшись от созерцания немного удивленной Арэльдэ. — Раны от этого быстрее не заживут. — Какие раны? — ляпнула Ириссэ прежде, чем догадалась взглянуть на себя. Грудь девушки, как оказалось, была перетянута бинтами, длинный порез на ноге замазан противно воняющей мазью, да и голова без повреждений не осталась. Видимо, колдунья уже начала свежевать ее, когда… впрочем, лучше не вспоминать об этом. — Глупый вопрос, — все так же спокойно, но со странноватой усмешкой произнес мужчина. — Если спросишь что-то поумнее — отвечу. Блестящие при свете Луны когти, медвежья шкура, развевающаяся на холодном ветру, кровожадный оскал и безумный блеск глаз… Арэльдэ передернуло от внезапно всплывшего в памяти воспоминания. — Ты убил ее? — девушка изо всех сил старалась не выдать своего волнения, но голос был хриплым и заметно подрагивал. Воин фыркнул. — Хорошо бы, но не вышло! Я бы, может, и порвал ей глотку, но ты бы тогда истекла кровью без помощи. Арэльдэ вздрогнула. Получается, безумное чудовище все еще живо и гуляет на свободе… Только бы она ушла подальше от лагеря! Орк задери! А если тогда в лес ушла не она одна? Ириссэ очень хотелось задать собеседнику еще пару из множества мучивших ее вопросов, однако она не успела даже рта открыть — мужчина встал и направился к двери, как будто куда-то спешил. У самого порога он вдруг остановился и обернулся, словно вспомнив о чем-то. — И да, меня зовут Эол. — Арэльдэ, — представилась в ответ девушка. Эол поморщился так, словно услышал непотребное ругательство. — Адэ… Арэль… пх-х-х-х, — он откинул волосы со лба. — Буду звать тебя Арэдэль, по-вашему я это не выговорю. Эол протянул руку к двери, намереваясь выйти из комнаты, но его опередили. Тяжелая дубовая громадина резко отлетела к стене, и внутрь, наполняя воздух ночным холодом и недовольным рычанием, влетела огромная пепельно-белая рысь. Густая шерсть животного была влажной, кое-где в ней запутались листья и репейники, а на спине гордо восседала… — Итариллэ?! — изумленно выдохнула Ириссэ, распахивая объятия племяннице. — Как ты здесь оказалась?! — Ой, — девочка крепко обвила заледеневшими ручками шею тети и затараторила. — Там сначала я ночью, в лесу, а потом смотрю — рысь! Большая-пребольшая! Белая-белая! И тут кто-то завыл, а она мне по осанвэ, и я ей на спину, а потом прямо в лес поскакали! Долго-долго! И смотрю, не рысь! Оборотень! Вот. Ириссэ перевела взгляд на зверя, отряхивавшего снег с шерсти, но животного на месте уже не было. Вместо него посреди комнаты стояла грозная высокая женщина, закутанная в меховую куртку и черный длинный плащ. К поясу воительницы был приторочен колчан, полный стрел, и черный лук, а за спиной покоилась боевая секира. Черты лица девы-оборотня почти в точности совпадали с чертами Эола, и от скул к носу тянулись такие же черные полосы. Единственным отличием, по-видимому, близнецов была длина волос. Неровно обстриженные пепельно-белые патлы женщины едва ли доставали до ушей, а тоненькая маленькая прядь у шеи, несколько более длинная, чем остальные, нелепо торчала, заплетенная в косичку. Оборотень смерила Арэльдэ внимательно-насмешливым взглядом ярко-фиолетовых глаз. — Что ж, если ты здесь, то, должно быть, для этого есть веская причина, — женщина усмехнулась, обернув лицо к свету, и Ириссэ заметила уродливый белый шрам, пересекавший все ее лицо от левого виска до правой скулы. — Меня зовут Асвейг. Арэльдэ смотрела на брата и сестру с нескрываемым изумлением. Оборотни! Живые оборотни! Эльфийка помнила страшные рассказы деда об этих неуправляемых сильных существах, подчиняющихся одному Моринготто и выполняющих его приказы, существах, рыщущих по лесам и сеющих смятение и смерть. Много, много жизней юных эльдар унесли полузвери до тех пор, пока эрухини не разыскал в дебрях лесов вала Оромэ. Финвэ всегда говорил, что эльфов и оборотней связывали крепкие узы ненависти, и одни убивали других каждый раз, когда появлялась возможность. Зачем же тогда Эолу нужно было спасать ее? Неужели это еще одна хитроумная ловушка, устроенная силами Зла?! — Так вы… вы — оборотни… — голос Арэльдэ звучал хрипло и невнятно. — Как видишь! — Эол обнажил белые зубы в усмешке. — Но ведь все оборотни служат Моринготто! — выпалила Ириссэ и только потом прикусила язычок. Брат и сестра переглянулись и заметно помрачнели, точно вспомнив о чем-то неприятном. Повисло напряженное тягучее молчание. Итариль притихла, непонимающе моргая глазами и посылая тете вопросительные взгляды. Арэльдэ была готова отдать все, что угодно, лишь бы вернуть свои неосторожные слова назад. Тишину нарушил голос Асвейг, тихий и печальный. — Да, все оборотни служат Морготу, — женщина устремила невидящий острый взгляд куда-то в стену. — И мы служили, не буду скрывать. Работа многим нравится, еды вдоволь… Свежей, вкусной. Только вот очень эта еда на нас самих похожа. Вот некоторые и бунтовали, не хотели есть тех, с кем и поговорить можно. Самые смелые — те прямо к начальникам являлись, высказывали им все, что думали. Только вот потом этих смелых больше никто не видел, а мастера-кровопийцы очень сытые и довольные ходили. Другие, бывало, пленным эльфам готовили побег, потому что в одиночку бежать — не по понятиям, не по-воински. Иногда получалось, а иногда те же эльфы их и сдавали надсмотрщикам. Мы с братом про честь не думали, просто на волю хотели, чтоб без начальников, без приказов. Жить где хотим, охотиться на кого хотим — и все. Мы звери, дикие, как-никак, нас на цепь не посадишь. Долго готовились, выжидали, но получилось, хоть и тяжело. Покоцали нас немного на память… Асвейг горько усмехнулась, тронув уродливый шрам на лице. Заговорил Эол. — И мы обосновались здесь, где больше никто не живет. Уже давно. Потихоньку сводим счеты с бывшими товарищами из Ангбанда. Тьодхильд вот уже полгода пытаемся поймать. — Кого поймать? — не поняла Арэльдэ, споткнувшись слухом о незнакомое имя. — Ту колдунью, которая тебя чуть на обед не разделала, — пояснил оборотень и хотел продолжить рассказ, но его перебили. — А зачем вы ее ловите? Она что, злая? — Итариль невинно захлопала глазками. Эол ухмыльнулся. — Можно сказать и так. Из-за Тьодхильд сюда ни люди, ни орки не суются. Она охотится и жрет всех, даже некоторых духов. Насылает морок и обездвиживает леденящим заклятием, пока жертва не опомнилась. Никогда не выходит в открытый бой. Только засада, только тихо подкравшись. Она… — …пожирает сердца, — Асвейг заметила, как обеих ее слушательниц передернуло от страха и отвращения. — Людей, духов, даже орков. Ее магия кормится этим. Говорят, в сердце соединяются плоть и душа, им крепятся друг к другу, и поэтому в нем живет волшебство, древнее и могучее, как сам мир. И эту искру волшебства можно извлечь и обратить себе на пользу, если знать, как это сделать. Очень немногие это могут. Тьодхильд слишком долго питалась живыми сердцами и теперь похожа на вампира. Ее мучает жажда, а ее тело не принимает больше другой пищи. Особенно Тьодхильд любит эльфийские сердца. Убивает жестоко, медленно. Вонзает в жертву свои когти и вырывает сердце вместе с кожей и ребрами. А пойманный живет еще несколько мгновений и видит, как бьется его сердце, которое у него уже отобрали, как колдунья облизывается, открывая зловонную пасть… Да, мало кто стоит такой смерти… Оборотень замолкла, рассматривая собственные колени. Глаза Арэдель непроизвольно расширились от ледяного ужаса, редко поражавшего ее смелое сердце. Живое воображение без позволения нарисовало перед глазами жуткую картину, где жертвой колдуньи была она, Ириссэ. Безумное лицо Тьодхильд заставляло содрогнуться, а ее добыча, зажатая в крючковатых пальцах-когтях… все еще жила, двигалась… алое и бьющееся, словно в судороге сердце. Багряные капли крови орошали землю, сотрясаемую исступленным хохотом… Арэльдэ помотала головой, отгоняя невольно представленную оргию. Нельзя быть настолько впечатлительной… — Зачем ты нас напугала? — Итариль напугалась не меньше, и нижняя губа девочки предательски дрожала, но взгляд, которым она одарила Асвейг, был твердым и осуждающим. — Не сердись, волчонок, — лицо женщины-оборотня стало, наконец, из насмешливого серьезным. — Я лишь рассказала всю правду. Не бойся, скоро эти чащи снова станут светлыми. Могли бы стать даже сегодня, если бы вы не появились так некстати. Нет, я никого не виню, к тому же, силу чар колдуньи, которые тянули вас сюда, нельзя превозмочь. Балрог подери, эта сволочь снова от нас вывернулась! И, посчитав разговор завершенным этой странной фразой, Асвейг резко дернулась с плетеного гамака, на котором уютно устроилась минуту назад, и убежала, громко хлопнув дверью. Брат на это едва слышно вздохнул, продолжая натирать лук куском подсохшего воска. Итариль с полминуты мерила взглядом то Ириссэ, то Эола, потом бодро сползла с кровати и важно отправилась вслед за Асвейг. А в голове Арэдель все роились взбудораженным роем сотни разных вопросов. — Эол… — девушке вдруг стало немного неловко, когда на нее уставились фиолетовые глаза оборотня. — А… почему Тьодхильд не пыталась нападать на вас? — Она, к сожалению, не самоубийца, — заявил Эол. — Ее мороки и магия не действуют на нас. Выйти сражаться в открытую она побоится — промышляет только на добычу слабее себя, да и то из засады и с мороками. Даже против одного оборотня не ушла бы живой. А нас двое. — Тогда почему вы до сих пор ее не поймали? — Тот, кто не умеет сражаться, всегда умеет убегать и прятаться, — ответил Эол. Арэльдэ вздохнула, буравя пространство невидящим взглядом. Несмотря на все увещевания разума, она не чувствовала себя в безопасности. Девушке чудилось, что вот-вот из какого-нибудь темного угла выскочит, прожигая ее жадным взглядом, безумная пожирательница сердец и набросится на нее или, что во много раз хуже, на Итариллэ. Даже толстые стены дома оборотней не казались Ириссэ надежной защитой. После всего того, что она пережила… В начале похода в Эндорэ воображение Арэльдэ рисовало ей самые невероятные события и подвиги. Девушка представляла себя скачущей на коне, со сверкающим клинком в руках, поражающей орков и прочих тварей, которые в ужасе разбегались от нее с трусливыми воплями. Представляла ловлю и охоту в новых местах, кишащих неведомыми животными, богатую добычу, представляла себя во главе охотничьего отряда, несущуюся вдаль с натянутым луком в руках. Представляла светлое будущее, достойное светлого прошлого. В реальности же все вышло иначе. Скудные запасы, плохая охота, изможденные нолдор… и темный дикий лес, полный непобедимых врагов и древней опасной магии. Едва ли изгнанникам будет здесь так же хорошо, как в Валиноре, даже если они и найдут способы справляться с внешними угрозами… — Арэдель, — тихо позвал Эол, неожиданно оказавшись рядом с девушкой и словно чувствуя охватившее ее отчаяние. — Наверное, Асвейг запугала тебя своими россказнями, но тебе не стоит бояться — зло в нашем мире уязвимо. Ты сможешь бороться с ним. А сейчас ты и твоя племянница в полной безопасности. Клянусь тебе. Утром Тьодхильд уйдет в свое убежище, и мы проводим вас до лагеря. Все будет хорошо. Оборотень осторожно накрыл тоненькую руку Арэльдэ своей узкой сильной ладонью. Девушка с недоверием взглянула в невообразимые фиолетовые глаза. Внезапно оба почувствовали нечто странное, словно тысячи маленьких молний быстро пробежали по жилам. Но через секунду Эол отпустил ладонь Ириссэ и отошел, возвращаясь к своему луку, и волшебное наваждение сразу развеялось. *** — Не знаю, как вы, а я голодать целый день не намерена! — вернувшая себе благосклонное расположение духа Асвейг шумно ввалилась в комнату, держа в руках какие-то странные темно-зеленые свертки. За ней важно прошествовала Итариль, еле волоча два таких же кулька изумрудного цвета. Ноша обеих женщин источала приятный и очень аппетитный аромат. Асвейг уселась в свой гамак, оттуда бросив брату сверток, который он поймал, почти не глядя. Итариль же воспользовалась традиционным способом передачи из рук в руки и, одарив Арэдель хитро завернутым, по-видимому, ужином, устроилась рядом с девушкой-оборотнем. В свертке оказались великолепная свежая жареная оленина и овощи. Для Ириссэ и Итариль такой ужин был целым пиром, особенно после существования в лагере, над которым давно нависал темной тенью голод. Арэльдэ, правда, пыталась сдерживаться, но все равно набросилась на еду, как голодный волк на добычу. А Итариль сдерживаться не пыталась, и потому уплетала ужин за обе щеки. — Эй, волчонок, не спеши, подавишься, — Асвейг ухмыльнулась, наблюдая за маленькой эльфийкой. — Ладно, ладно, — прожевала Итариль вместе с мясом, а потом спросила. — Асвейг, а Асвейг? — Чего тебе? — А тебе хвост для чего нужен? Оборотень задумалась. — Хвост, вообще-то, штука довольно бесполезная, только мух годится гонять, но и особенно не мешает. Арэльдэ тихо фыркнула. Итариль, кажется, удовлетворилась ответом, но пытку вопросами заканчивать не собиралась. — Асвейг? — Ну? — А ты весной линяешь? Эол подавился мясом, тщетно пытаясь скрыть обуявший его смех. Арэльдэ улыбнулась, наблюдая комичную картину и изо всех сил пытаясь послать племяннице укоризненный взгляд. — Линяю, — ответила Асвейг так, словно речь шла о чем-нибудь трагичном. — И Эол тоже линяет, — мстительно добавила женщина, глядя на брата, старающегося придать себе серьезное выражение лица. — А если ты меня укусишь, я тоже оборотнем стану? — Итариллэ вытаращила глаза. — Если я тебя укушу в лесу в полночь и в полнолуние — то да, станешь. Но если будешь приставать, я тебя и так укушу. — А… — Итариль угрозы не испугалась. — Кажется, кому-то надо помолчать, — ненавязчиво заметила Арэльдэ, поглядывая на племянницу. Ох, взгляд-то очень знакомый! Очень нехороший взгляд… Итариллэ горько вздохнула, уселась на кровать и сказала самым взрослым и серьезным голосом: — Да я бы и рада помолчать и не хулиганить, только мне сказку какую-нибудь послушать хочется. Какую-нибудь новую, — девочка снова вздохнула, оглядывая всех присутствующих печальными глазками, в которых, однако, блестела хитринка. Арэльдэ покачала головой, закатывая глаза. В душе девушки что-то радовалось этим хитрым лисьим словам — давно, очень давно Итариллэ не просила сказок, не хулиганила и не улыбалась взрослым, чтобы избежать наказания за очередную шалость. Серую мышку, подающую матери бинты на перевязке и почти всегда молчащую, Ириссэ не могла видеть без тайной боли глубоко в сердце, хоть понимала девочку — о да, она и сама знала, что такое потерять отца… Но, видимо, знакомство с оборотнями скрепило некоторые порвавшиеся струны в душе маленькой эльфийки, как бы странно это ни звучало… — Я сказок и историй совсем не знаю, — проговорил Эол, не поддавшись чарам синих уговаривающих глазок. — А если и знал, то совсем не помню. Темные, когда берут на службу, дают новое имя, а старое отнимают вместе с памятью о прежней жизни… — А я вот помню одну странную историйку, старая людская шаманка как-то рассказала, — неожиданно мурлыкнула Асвейг из своего гамака. — Только она на сказку не похожа, да и конец у нее несчастливый. Но если так хотите, то могу рассказать… *** Давным-давно в одном маленьком лесном селении объявились бродячие торговцы. Они привезли с собой много разных диковин, и самую лучшую из них преподнесли в дар вождю. Это был крошечный волчонок, белый, словно снег, с глазами золотистыми и сияющими, как небесный огонь. Мать этого волчонка попалась в капкан торговцев, и они убили ее, содрав для продажи пушистую шкуру, а всех найденных волчат утопили, всех, кроме этого, решив продать такую красоту повыгоднее. Волчонок рос в семье вождя, любимец всех и каждого. Он был ласковым и смирным и терпел, когда дети играли с ним, иногда даже выдирая клочья белой шерсти. За это его поили свежим молоком и позволяли спать у теплой печки. Когда малыш подрос, вождь стал брать его с собой охотиться, и в этом деле белый волк оказался лучше любой собаки. Он был силен, словно горный медведь, ловок, как кошка, а зрение, слух и обоняние никогда не подводили его. Порою лес звал его, звал в родные дебри, но волчонок верил в людей и в их доброту и оставался в селении. А зря. Когда малыш совсем вырос, его посадили на цепь, в тесную конуру во дворе, как сторожа, и даже в стужу не пускали в дом. А волчонок все был верен людям и дважды спасал селение от орков, поднимая тревогу, когда чуял врага. Теперь белый волк жил на привязи. Кормили его совсем не так хорошо, как раньше, с цепи не отпускали, а дети иногда начинали дразниться и кидать в него камнями и палками. Но волк все это прощал им и не пытался даже сбежать из своего заключения. Ведь он не знал другой жизни, другого мира, он думал, что так живут и обязаны жить все волки… А потом в деревне начались несчастья. Орки нападали на охотников и воинов, селение нередко голодало. Белого волка теперь кормили изредка, и то объедками, а часто вождь, разозлившись, пинал его по боку тяжелым сапогом, просто так, потому что был сердит. И волк затосковал. Он слышал голоса, что доносились из леса, слышал зов дикой чащи, что так манила, чувствовал, что среди людей ему не место. Волк понял однажды, слыша вой своих сородичей, кто он, и понял, что рожден быть свободным. И он решил бежать. Но сил у белого волка недостало, чтобы разорвать крепкую железную цепь. Он начал рваться, метаться и скулить, но ничего поделать не смог. Так дни бежали за днями. Все уже и забыли о несчастном волке, и он сам давно забыл о себе. Он стал ничем, тенью на привязи, и ничего не смог с этим поделать. Иногда волк словно шептал людям на своем волчьем языке: «Не мучайте меня! Отпустите!» Но вождь оставался глух к мольбам, а может быть, просто не сумел их понять. И вот одной ночью волк вместо дырявого потолка конуры увидел над собой огромное звездное небо. Оно ширилось прямо на глазах, открывая взору тысячи созвездий, бескрайней вольной тьмы и чего-то, что не описать здешними словами… И несчастный зверь понял, что он свободен. Свободен душой и телом. Ему казалось, что он летит, улетает в заоблачную высь так, словно у него выросли крылья… А утром разгорающееся зарево восхода осветило лишь тело белого волка — мертвого, но, наконец, свободного…