Не влюбленные

Еще две недели проходит спокойно. Две недели беспросветной лжи и любви к Питу – пожалуй, затишье перед бурей. Все вокруг меня мелькает бесцветными огнями, и я не успеваю это рассмотреть, мои мысли заполнены страхом. Я ищу ходы, правильные решения, которые все сводятся к тому, что моя игра должна быть убедительней. Уверена, что мое отвращение при поцелуях с напарником ощутимо даже слепому. Отвращение не к нему, но к себе. Гейл видел нас. Видел, как я целовала Мелларка у подножия пекарни, под деревом возле Котла… Во мне что-то разрывалось от его взглядов, и казалось, что Хоторн видит всю грязь моей души. Ну а я разрушалась. И разрушаюсь, и чувствую, что не перестану. Чем больше вранья во мне, тем стремительней я начинаю становиться бесчувственной. Только рядом с Прим я могу улыбаться. С Питом я могу плакать. К Питу мои чувства изменились. Теперь у нас общие мечты и страхи, общие странности и желания. Свобода. То, о чем мы не смеем даже мечтать – свобода. Мы не каждую ночь встречаемся. Иногда он убегает к Кристине… Эти ночи проходят для меня болезненно – я начинаю чувствовать, правда, ненадолго. Каждую такую ночь я мучительно наблюдаю, как он выбегает из своего дома и бежит по саду, перелезая через заборы между участками – нельзя ходить по главной дороге, однажды мы находили там камеры, что дало нам еще одно преимущество – все видят мои ночные «походы» к Питу. Я смотрю на напарника, который может общаться со своей девушкой, и чувствую, что маску мне становится держать все труднее. Я так бегать не могу. Гейл меня не примет, а я себя не прощу. Вот и сейчас он, крадучись, перелезает через пожухлую живую изгородь, неловко падая из-за протеза, и вечно оглядывается. Я знаю, что он улыбается, искренне, не так как со мной. Я его понимаю. Будь у меня шанс, я бы тоже… улыбалась. Распускаю косу и задергиваю штору. Комната погружается в полумрак, разбавленный молочным кружевом – светом луны. Я стягиваю привычную рубашку и укладываюсь в постель. Мягкие простыни нежно скользят по коже, и я закусываю губу, чтобы не заплакать. Незачем. Легче не станет. Я наблюдаю, как луна двигается с течением ночи, и только когда первые рассветные лучи солнца заглядывают в Деревню победителей, я могу сомкнуть глаза. Будят меня грубые ладони Пита. Он грустно улыбается, поправляя сбившееся одеяло, что давало ему свободно гулять взглядом по моим ногам, и подает мне шорты цвета хаки – один из подарков Цинны. Натягиваю одежду под одеялом и слегка хлопаю напарника по голове. - Прости, что меня сегодня с тобой не было, - печально говорит он. - Забудь. Ты мне ничего не должен, - разговор мне неприятен – у него свободы больше. - Не говори так, - хмуро возражает Пит. – Пошли, твоя мама пригласила меня на завтрак. - Только не это… Опять играть? – моя семья думает, что наша история – правда. - Да ладно тебе… С ними мы можем быть настоящими, мы можем дурачиться как раньше. - Как раньше уже не будет, - грубо отвечаю я и ухожу в ванную, хлопая дверью. Зачем? Я задаюсь этим вопросом уже не первый раз, и всегда ответ один – ты спасаешь Прим, Китнисс. Это каждый раз смиряет меня, но иногда ко мне закрадывается мысль – что было бы, если бы Дистрикты восстали? И на это я ответ нахожу – смерть. Смерть, смерть, смерть, она бы царствовала везде и всюду, и неизвестно, на какие жертвы пошла бы даже я сама. Выхожу из своего укрытия и встречаюсь взглядом с Питом. Может, он обижен, но скорее всего, ему грустно от моих слов. Что бы я себе не говорила, но мы отдалились. Я глажу друга по щеке и спонтанно обнимаю. Я чувствую, как мы с ним передаем друг другу то ли силу, то ли поддержку, но нас связывает серебристая нить, что соединила еще на Играх. Это осталось прежним. Это никогда не изменится. Мы выходим из моей комнаты, держась за руки, и на мгновение я понимаю, что этот жест – не игра. Я обреченно улыбаюсь, понимая, как немного во мне осталось правды. Я сжимаю ладонь Пита сильнее. За завтраком я почти не отрываю своего взгляда от парня. Меня охватывает разъедающая напряженность, и я вглядываюсь в друга, зачем-то. Мне кажется, что Пит не играет, когда улыбается моей сестре, и каждый раз, когда по кухне разносится звонкий смех малышки, я и сама улыбаюсь. Пит видит мою улыбку. Звон вилок о тарелки быстро заканчивается, и Прим с мамой вскоре уходят, предварительно крепко обняв меня. Каждый их жест, каждая улыбка или слово – все это наполняет меня силой на целый день, и я не знаю, как справлюсь хоть с чем-то, когда буду вдали от них. Я мою наши тарелки, пока Пит допивает свой чай, и мы решаем еще немного посидеть здесь, чтобы не играть. Хотя мы оба знаем, что в доме справа от моего есть камера, пронзающая взглядом почти каждую комнату моего коттеджа, и совсем не играть не получится, но мы рады и этому. На диване мы бы все равно сидели слишком близко, или он бы все равно обнимал меня за плечи, вдыхая запах моих волос. Только редкие поцелуи показывают нашу игру. Раздается звонок телефона, и я сразу пугаюсь. Кто будет нам звонить? Ничего хорошего это не принесет, но я беру трубку, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. - Дом семьи Эвердин, это Китнисс, - слишком зажато. - Китнисс, моя маленькая девочка, как ты? – истинно капитолийским тоном, с присвистыванием и завываниями, приветствует меня Эффи, и я понемногу расслабляюсь, хотя знаю – ничего хорошего она мне не скажет. - Хорошо, - грубовато отвечаю я, и сопровождающая, кажется, обижается. – А ты как? Пит с вопросом подходит ко мне, но я прикладываю палец к губам и качаю головой. - О, все прекрасно, спасибо, что спросила. Я, к сожалению, - я чуть ли не начинаю смеяться от ее голоса, – не могу приехать за вами, дела-дела. Но через два дня в ваш Дистрикт, - на этом слове она издает не то вздох, не то стон, и я немного пугаюсь, - приедет поезд, правда, не такой, как перед Играми, ты представляешь, моим Победителям не дали лучшее, - ее голос возмущенно поднимается, и я чуть ли не глохну от пищащих тонов. Я пропускаю всю остальную часть разговора, когда понимаю – мы возвращаемся. Я улавливаю только самую суть – месяц, Капитолий, без Хеймитча. Грязь. И там не будет моего источника силы. Я прощаюсь с сопровождающей и опускаю трубку на телефон. Одновременно с моим падением на пол входит ментор, который все и объясняет Питу. Горькие слезы заполняют глаза, и я хватаюсь за свои волосы, понимая – вот оно, начало. Они не отпустят нас. Не дадут залечить раны. Не дадут даже просто привыкнуть к Питу, чтобы была возможность жить с ним в будущем. У меня нет сил. Напарник так же зол. Он мечется из одного угла в другой, и я знаю, он понимает – ему пора расстаться с Кристиной. Это начало нашего конца, и нельзя, чтобы ей причинили вред. - Ты сделаешь это ночью, - тихо говорю я, но Пит замирает. – Нельзя наводить на нее злость Сноу. Она не должна пострадать от меня. От нас. Пит подлетает ко мне, хватая мои холодные ладони, и мы сидим так какое-то время, на полу. Я чувствую разрушающую дыру у себя в груди, и точно знаю: ни Гейл в моей жизни больше не появится, ни свобода. - Мы ведь справимся, правда? – срывающимся голосом задает вопрос Пит, и я качаю головой, сдерживая навязчивые всхлипы. – Китнисс… Я качаю головой, впадая в истерику, давая себе два дня на принятие того, что моя жизнь закончилась. Все, что будет дальше, словно по меню заказанное капитолийцами будущее, которое я не вправе изменить. Хеймитч уводит Пита от меня, и я остаюсь одна в доме, принимая на всю жизнь – я одинока до конца своих дней. Никогда не хотевшая выходить замуж, я вступаю в брак насильно с человеком, которого не люблю. Ни его. Никого. Только Прим. Я плачу и чувствую, как начинает болеть голова и вздуваться вены от напряжения. И слезы высыхают, растягивая ту черную дыру, что теперь навсегда во мне. Я прекращаю плакать к приходу сестры, и даю себе слово, что то время, которое мне дали до отъезда в Капитолий, я проведу с семьей. Это единственное, что я хочу и могу исполнить. И я делаю это. *** - Ну что, Китнисс, устроим бухлотур по Капитолию? – насмешливо предлагает Пит, уже наливая себе рюмку алкоголя, немедленно опрокидывая в себя. Нас поселили в отель, неподалеку от Центра Подготовки. Я стою у панорамного окна, положив ладонь на стекло, и наблюдаю за грязноватыми разводами от дождя, который иногда вспыхивает искусственно яркими цветами. Капитолий всегда Капитолий. - Не откажусь, - грубо говорю я и перевожу взгляд на напарника. Пит тоже смотрит на меня. Он покручивает между пальцами тонкий хрусталь рюмки, и я понимаю – наступает момент нашего смирения. Вот сейчас я понимаю – ничего не изменить. И сейчас, отпивая алкоголь, я, наконец, могу трезвым взглядом взглянуть на происходящее. И это отдается болью в груди. Капитолий от нас не отстанет, но в глубине души (сомневаюсь в ее наличии) я всегда знала, что с нами будет. Нам позволили выиграть вдвоем, но не позволят расстаться. У нас великая, вечная любовь. И сейчас я неимоверно рада, что рядом Пит. - Спасибо тебе, - я улыбаюсь напарнику со слезами на глазах. – Без тебя, меня бы не было. Лучше с тобой, чем с кем-то другим. Пит подходит ко мне, заглядывая в глаза. В комнате становится темнее, тени вычурной капитолийской мебели гуляют по стенам. Он останавливается в шаге от меня и кладет свою ладонь мне на живот. Туда, где когда-нибудь будет наш ребенок. - А у него мы будем вечно молить прощения. - У меня идея. Безумная идея, - хрипло выдает Пит. – Ты можешь сказать, что потеряла ребенка. Нам надо делать все перед Играми, и будто у тебя на нервной почве… Я только боюсь – а вдруг они будут проверять? - Мы можем говорить, что я потеряла ребенка, не сообщая ранее о моей беременности. Мы можем подарить ему отсрочку. - Мы можем быть бесплодными. Мы можем говорить, что у тебя не получается. Мы можем из-за этого ссориться. Китнисс, столько шансов… Я знаю, все приведет к одному и тому же, но я не хочу больше видеть твоих слез из-за того, что тебе суждено провести всю жизнь со мной. - Ты мне не неприятен. Это… Пит, да ты же сам все знаешь. Будто ты бы не хотел провести всю свою жизнь с… ней? – я не произношу ее имени. - А ты свою с ним? – протягивает друг. – Хотела бы? - Я не знаю. Я точно знаю, что не люблю. У нас с ним не было ничего до Игр. И это я тоже потеряла, - я утыкаюсь лбом в грудь Пита, и он сразу начинает гладить меня по волосам. – Я растеряшка, правда? - Правда, - усмехается друг, целуя меня в лоб. – Иногда ты бываешь похожа на мою… на нее. Я обнимаю друга крепко-крепко, давая ему время насладиться легкой иллюзией, и замечаю, какая восхитительная атмосфера царит вокруг нас. Нотки искренности, брызги преданности, запахи касаний, тени дружбы… Я представляю, как однажды полюблю Пита, и этот брак станет для меня несколько менее мучительным, но это лишь ненадолго… Я думаю, что детей тогда мне будет… Нет! Я знаю, что любить их буду всегда, и не важно – люблю я Пита или нет. Эти глупые мысли мне мешают, и я понимаю – мне лучше никогда ни в кого не влюбляться. Мы навсегда не влюбленные «несчастные влюбленные из Дистрикта-12», и так есть, и будет. Мне лучше не чувствовать. - Как думаешь, есть способ бесчувствия? Чтобы смотреть на тех, кого мы поведем на Игры, и не жалеть. Чтобы никого не любить. - В Капитолии - есть. Только Сноу позаботится о том, чтобы мы никогда не получили это лекарство. Я обнимаю друга за шею, целуя пульсирующую венку, и вспоминаю, как на Играх боялась, что его сердце перестанет биться. Как оно замрет и никогда не подарит мне поддержки. - Говорят, что нас поддерживает только позвоночник. Так вот, Пит Мелларк, отныне ты – мой позвоночник, - задумываюсь над своими словами и добавляю, - до конца моей жизни. - До конца нашей жизни, - Пит целует меня в нос, обжигая своим горячим дыханием, разнося приятные мурашки. – Потанцуем? - Для танцев нужна музыка, - возражаю я, хотя Пит уже ведет меня на середину комнаты. - Мы будем танцевать под наше дыхание, - шепчет мне Пит в волосы. - Нас кто-нибудь увидит, - мы уже начинаем двигаться. - Никого, Китнисс. Хеймитч в Двенадцатом, Эффи у себя в квартире, стилисты тоже. Мы одни как никогда, - Пит аккуратно меня ведет, и я понимаю, что мне хорошо. Наши медленные, плавные движения, а Пит так хорошо управляет протезом… Мы разукрашиваем эту комнату чувствами… Чувствами непринуждения и легкой свободы, ведь нас никто не заставляет. И никто не видит. - Иногда мне хочется тебя поцеловать, чтобы почувствовать, что твои губы все так же горячи и нежны, ведь это один из моих кошмаров. - Поцелуй меня сейчас, Пит. Пусть это останется нашим. И это наш единственный поцелуй, потому что он стирает все те, наигранные. - Этот поцелуй достался этой комнате. Я бы хотела, чтобы он был в Двенадцатом. - Боюсь, что больше никому не смогу доверить это. Тогда это не будет особенным, - его губы на моей щеке. - А для тебя это особенное? – друг кивает, и я понимаю. – И для меня тоже. - Это неправильно? – спрашивает Пит. - Неправильное в нашем случае все. Но… Пит, когда-нибудь у нас будут дети, - как я заставила себя сказать это?! - и они тоже пройдут через наши поцелуи. Я не хочу, чтобы в наших детях, когда мы будем… когда наши губы будут касаться… когда мы будем заниматься сексом, - очень быстро проговариваю я свою бессвязную речь. – Я не хочу ни единого лживого поцелуя в те моменты, когда это будет касаться наших детей. Мы и так подарим им слишком много лжи. Тебе лучше вообще не целовать меня, если в этом будет ложь, когда мы наедине. - Никогда, - твердо обещает парень. - Спасибо, - танец продолжается. Мы движемся по комнате, и взгляды наши ни разу не разъединились и не соврали друг другу. И я поняла, что ничего не чувствовала при нашем поцелуе. *** Хмурое солнце не овладело комнатой, а нас уже разбудили. Команда подготовки была в восторге, когда увидели нас вместе спящих. Уверена, они уже успели сфотографировать нас на какую-нибудь маленькую, тоненькую штуковину. Пита уводят стилисты, а я остаюсь на растерзание Вении, Октавии и Флавия, которые «очень-очень рады меня видеть, которые очень соскучились, которые считают нас с Питом прекрасной-прекрасной парой», и которые почти не раздражают меня своим капитолийским акцентом. Привыкла. Из их разговора я узнаю, что у нас сегодня интервью с Цезарем. Вот и появился шанс нашей первой отсрочки. Мне приказывают расслабиться и прикрыть глаза. Я с удовольствием подчиняюсь, потому что нет сил смотреть на их яркие, чудовищно-нарядные одежды. Не выношу. Отгоняя эти мысли, ведь мне придется с этим сталкиваться целый месяц, я стараюсь уснуть, что неплохо получается. Просыпаюсь я от того, что на мои плечи опускается мягкая ткань. На этот раз Цинна одевает меня в темно-синее платье с открытой шеей, и сверху позволяет накинуть хлопковую серую кофту. Я смотрю на обувь, что меня ожидает, и протяжно стону (мне даже показалось, что такие стоны – неприлично. Боже, что сказала бы в таком случае Эффи?!), понимая, что каблуки «высоковаты». - Ммм, Цинна, ты вроде бы мой друг. Может, сжалишься? – я вопросительно смотрю на стилиста, и не дожидаясь ответа, обуваю туфли. - Ну как? – насмешливо спрашивает друг. - Ты знаешь, нормально. Я бы даже сказала удобно, - я делаю несколько шагов. – Спасибо, мне нравится. - Я рад, - Цинна подходит ко мне и обнимает, даря свое уверенное тепло. – Как дела? - Все хорошо. Только я бы с удовольствием еще бы отдохнула дома, - протягиваю с тоской я, но не собираюсь сильно входить в меланхолию. - Тогда удачи на интервью, - Цинна еще раз меня обнимает и выводит в гостиную, где сидят Пит и Порция. Я здороваюсь с девушкой, отвечая на несколько вопросов, и они уходят, оставляя нас с Питом вдвоем. Он стоит возле дивана, оперевшись о спинку, и задумчиво смотрит на меня. - Что? – с улыбкой спрашиваю я. - Ты хорошо выглядишь. Не могу привыкнуть к тебе такой. Дома ты такая страшная, - сначала он пытается быть серьезным, но потом уже открыто смеется. Я подхожу к нему, слегка ударяя кулаком в плечо, от чего Пит корчит невыразимые муки, и мы уже оба смеемся. Я не обижаюсь, ведь знаю – дома я почти о себе не забочусь, как о девушке. Я присаживаюсь рядом, и мы бок о бок сидим в тишине. Ждем Эффи. Пытаемся настроиться. - Сегодня нас ожидает ссора. Китнисс, я уверен, что он заведет разговор либо о свадьбе, либо о детях. Нам надо что-нибудь придумать, - уверенно предлагает Пит. - Есть идеи? – нечего со мной советоваться. У него все выйдет гораздо лучше, пусть только меня предупредит. - Мы можем сказать, что разговаривали на эту тему, но пока решили отложить это. Мы еще не привыкли друг к другу, скажи, что твоя мама против такого раннего замужества. Нам только надо придумать причину, по которой мы поссорились. - Ммм, Пит, - неуверенно предлагаю я, покрываясь краской. – Может быть скажем, что я не хочу замуж? Будто у тебя были девушки в прошлом, и я боюсь, что ты ошибаешься в своих чувствах ко мне? - Это может сработать. Но там все будет зависеть именно от наших разговоров – им надо видеть нас. Так что, будь максимально естественна и очень сильно вживись в роль. Это нам поможет, - задумчиво бормочет парень. – Ты умница, солнышко. Он целует меня в лоб и притягивает за плечи к себе. Я не сопротивляюсь, хотя не очень хочу, чтобы он обнимал меня сейчас. Не о этих руках я думаю сейчас. Гейл. Как он перенесет это интервью? Сможет ли наконец отпустить меня? Поймет ли, что все это – для их блага? В душу (все еще сомневаюсь в ее наличии) закрадывается ощущение, что он никогда не поймет. Я пытаюсь поставить себя на его место. Что, если бы Гейл и какая-нибудь девушка пошли на Игры и разыгрывали там любовь, словно я и Пит? Я представляю, как Гейл прикасается к ней, как целует, и внутри все съеживается от неприятной, горькой отвратности и боли. И ярости. Гейл мой. А я – его. Все остальное просто немыслимо. Я отшатываюсь от Пита и отхожу подальше. Слышу его усмешку. - Я знаю. Я тоже это чувствую. Но не думай об этом сейчас. Не сыграешь, - грустно произносит Пит. Он смотрит в окно. - Ладно. Ладно, прости, ты не виноват. Пит кивает, но продолжает смотреть в окно. Не хочу туда смотреть. Там серо. Дождь, туман и пыль, что завладели Капитолием, не наводят никаких приятных мыслей, и я с трудом дожидаюсь Эффи. Когда мы поднимаемся по лестнице на сцену, правда не на ту, что перед Играми, я чувствую, что начинают дрожать руки, и я сильнее хватаюсь за рубашку Пита. Он уверено целует меня за ухом, одаривая мурашками, и продолжает вести к Цезарю. Фликерман встречает нас ослепительной улыбкой и объятиями, от которых я едва ли не морщусь. Мы присаживаемся на диванчик, и я не закидываю на Пита ноги, а вообще отсаживаюсь подальше, насколько это возможно. Весь зал удивленно перешептывается, и я едва сдерживаю надменную улыбку. Начнем играть сразу. - Привет, Цезарь, - произносит Пит холодно, а он выражает просто удивительный шок, и я пугаюсь – не довели ли мы бедного Цезаря? - Привет, - здороваюсь я, а затем поворачиваюсь к залу и махая рукой. - Привет, Капитолий! Люди из зала отвечают мне шумом, но они все еще озадачены. - Что с вами? – Цезарь ужасается, и я понимаю – он тоже играет свою роль. Позволяю ответить Питу. - Временные трудности, - напряженно отвечает Пит, опасливо поглядывая на меня, а я с надменным видом стараюсь не обращать на него внимание. – Может мне встать, чтобы ты одна тут уселась, а? – грубовато спрашивает Пит, и я со всей силы сдерживаю смех, рвущийся из самого сердца. - Было бы неплохо, да не хочу, чтобы ты шлялся черт знает где, - в тон парню отвечаю я. - Ого, Пит, что же произошло? Мы все не могли нарадоваться, когда смотрели на репортажи из вашего Дистрикта, а сейчас такой холод! Пит? - На самом деле, этот холод и дома был, просто нам удавалось его сглаживать. - Просто кто-то не уверен в своих чувствах! – перебиваю напарника. Пусть получат шоу. - Это только ты так думаешь! – возмущенно восклицает Пит. Я, как только могу, избегаю смотреть ему в глаза, чтобы не рассмеяться. - Что же с вами случилось? Уезжали такой прекрасной парой, а вернулись недоверчивыми… Если дело в этом, то я думаю, нам стоит поселить вас в Капитолии, как считаете? – спрашивает у толпы Цезарь, на что она отвечает согласным гулом. Внутри меня все холодеет, и, кажется, темнеет в глазах. - О нет, это мы как раз перед поездкой поругались. Оказывается, Цезарь, эта прекрасная дама, - на этих словах я кладу руку на колено Питу, - следила за мной почти так же, как и я за ней, и ничего приятного для нас сейчас не видела. Дело в том, что у меня, в отличие от Китнисс, - Пит накрывает мою ладонь своей, - были девушки и до нее. Она боится, что я ошибался в своих чувствах и просто не хочу ее бросать, потому что жалею. - Ой, да было бы чего бояться… Ты думаешь, что я никого кроме тебя не найду? – я делаю из себя обиженную. - Только попробуй, - Пит резко притягивает меня к себе за талию и впивается в мои губы настойчивым поцелуем. Он отстраняется и его возглас больше похож на рык. – Ты – моя. Я отвожу глаза, пытаясь вырваться, но потом сама украдкой его целую в губы. - Твоя. - Боже, женитесь, - Цезарь делает вид, что вытирает платком слезу умиления, и хлопает в ладоши. - С этим, кстати, тоже возникли трудности, - нехотя произносит Пит. - Я не хочу замуж! – восклицаю я. - И это ты сомневаешься в моих чувствах? Да вы посмотрите на эту… Нет, никто не смотрите. - Пит, нам шестнадцать! Моя мама и так еле позволяет тебе иногда ночевать со мной… - делаю вид, что проговорилась, и закрываю рот ладонью. – Ой! - Обожаю вас! Вы такие милые! Продолжай, Китнисс, не робей, здесь все свои, - да утри ты свое мраморное лицо экскрементами, Цезарь! Ненавижу! - Ну… Просто, я считаю, что слишком рано для свадьбы. Я хочу побыть с ним в романтике. Правда, просыпаться и не находить его рядом каждый день – это мучительно. После Арены я безумно боюсь за Пита, - говорю честно, делая нервный, сбивчивый голос, комкая легкое платье в потных ладонях. Пит притягивает меня к себе за плечи. – Но я пока не хочу. Пусть этот момент будет настолько сладким… - Я тебя понимаю, Китнисс. Ну что ж, думаю, вам есть что обсудить наедине, - он заговорчески подмигивает и прощается с нами. Мы спешим покинуть сцену, и как только садимся в машину, меня прорывает нервный, очистительный смех. Все закончилось. У нас получилось.