Привокзальный мальчик

«Дорогие соотечественники, пропал Вахми. Цвет как у драной подметки, похож на пони с головой собаки. Задняя левая нога треснула, язык зеленый. Просьба вернуть за вознаграждение. Кстати, он злой и кусается, но вы не бойтесь, зубы у него давно выпали. Обратиться к генералу Калеву, Малая арена, кабинет №7». (Газета «Хроники АБО», громкий заголовок тиража за 18 июля 5008 года.)

Время вихрем закружилось вокруг Лиды. Кроме Чайки ей было не с кем поговорить, и постепенно она стала терять счет убегающим летним дням. Это было совсем не сложно, потому что на простые вопросы «Который час» или «Какой сегодня день недели?», Клобук отвечать отказывался. Для такой обыденности он был слишком волшебным. После похода к доктору переводчик к Лиде так и не заглянул, и она все больше боялась, что Олафа наказали. К тому же, если Лида в раннем детстве и мечтала о волшебной стране, то государство Гардарики на ее фантазию совсем не походило. Как минимум, в ее придуманном мире все доктора-колдуны были добрыми, а все местные жители говорили по-русски… Кроме того, Лида смутно понимала, что должна быть сейчас поглощена новыми открытиями, интересоваться магическими посохами, табличками-билетами, травами или может быть волшебными масками. Однако на деле, она только и думала о том, что ее ждет. Считала оставшиеся таблетки в баночке и гадала, когда будет второй допрос. Лида больше бесцельно не слонялась по коридорам Патестатума, восхищаясь архитектурой. Теперь она целенаправленно исследовала каждый закуток монументального сооружения. Зачем? Затем, что это может понадобиться для побега. Чайка активно ей в этом помогал. А еще Лида очень надеялась встретить Ростиха и поговорить. Она хотела выяснить, отпустят ли ее домой по-хорошему. Но пока ее поиски оставались безуспешны: отделаться от слежки не получилось, и Ростих в замке не появлялся. Отдых измотанным нервам Лида давала только во сне. Засыпала, и по ту строну реальности ее сразу встречал Чайка, хитро улыбаясь. В его компании одинокой она себя больше не чувствовала, и становилось немного легче. – Как спокойно… – восхищалась она, охваченная свежестью привокзальных сумерек. Лида оглядывалась и прекрасно знала, что делать. Ей уже давно хотелось поглядеть на собрание Клобуков на «Перевокзале», и сегодня, кажется, выдался удачный момент. Лида подкралась к окну, выходившему на восток, привстала на носочки и осторожно заглянула в щель между ставнями. Там в большом зале, отделанном белым мрамором, собрались четыре Клобука. Впервые Лиде удалось так хорошо их разглядеть. У круглого стола стоял Чайка, в кресле восседала дама в шляпе с широкими полями – она носком туфельки топтала горелые спички. Рядом, на кованом стуле, напоминавшем высокий трон, с достоинством английской королевы восседала девица в сизом платье, с сизыми волосами и черными губами. Девушки красивее Лида в жизни не встречала. Еще в помещении был ребенок, на вид он был не старше пяти лет. Малыш лежал посреди залы на спине, колотил по полу ногами и беззвучно плакал. При этом выражение лица у него было такое, точно он открыл рот, чтобы зевнуть, и застыл. Немая истерика раздражала взрослых Клобуков. Но они все равно продолжали беседовать. –…ты пришел к некрасивой девочке, к тому же одинокой, я не ослышалась? Чайка, я не пойму, что ты ставишь ей в вину? Удивительно скучная история, – жеманно протянула красавица, бросая раздраженные взгляды на ребенка, который теперь молотил по полу не только ногами, но и руками. Чайка с поклоном вышел из-за стола и усадил мальца у камина. Тот был послушен как тряпичная кукла, но продолжал открывать рот в беззвучном плаче. От натуги на лице крошки выступил пот. Чайка направился к выходу. Лида затаилась, стараясь даже не дышать. Ей ужасно хотелось послушать, о чем они будут говорить, и что будут делать дальше. «И все-таки, как такая огромная мраморная зала поместилась в крохотном Перевокзале?», – подивилась она, прислонившись к щели между рассохшейся оконной рамой и стеклом, чтобы лучше слышать. Чайка вернулся из палисадника с букетом цветов и кинул их к ногам малыша. Тот сразу перестал плакать. Закрыл рот. Лицо ребенка приняло безразличное выражение, и мальчик начал тихо перебирать лепестки. Он что-то бормотал, обращаясь к белым ромашкам, и подносил к уху ирисы. Заговорила дама в шляпе, видимо она была авторитетом для Чайки и сизой девушки, потому что они тут же стали серьезными: – Я в растерянности, почему в РК ничего не предпринимает, – дама сидела картинно, перебросив ногу на ногу, изящно наклонив голову на бок. И Лида узнала ее – именно эту, почти нарисованную мадмуазель, она видела в Третьяковской галерее, когда та смотрела картины и размахивала трамвайным билетом. – Меня же беспокоит возможность нашей неудачи! – отвечала красавица в сизом. Шея и руки у нее были длинными и белоснежными. Тонкие пальцы она сложила домиком и обратилась к картинной даме. – Вы, Табула, знаете, вероятность провала велика, иначе, зачем бы мы здесь собрались? Чайка облокотился на стол. Сизая явно ждала от него реакции. – Я старалась не вмешиваться вчера, я стараюсь помочь сегодня, но что мы будем делать завтра, Табула? – не унималась девушка. – Ты хочешь сказать, Чайка не справится? Зачем ходить вокруг да около? – дама по имени Табула дернула ногой. – Скажи, как есть. Сизая закусила черную губу, сведя брови, и повела прелестным вздёрнутым носиком. – Если есть в мире под солнцем заваруха, то Чайка из нее выберется. Поэтому дело делает он, а не мы! – отвечала Табула властным и бархатным голосом. Чайка хранил молчание. Он вообще не любил болтать почем зря. Тогда сизая красавица извлекла из воздуха самый настоящий бинокль и приложила к глазам. Чайка нехотя обернулся. Девушка глядела на него через стекляшки и молчала. Лида заметила, что ее друг очень устал, на лбу у него проступили морщинки, а в глазах была безысходность. Казалось Чайке уже миллион лет. Хотела бы Лида видеть в этот момент и лицо Табулы, но его скрывала шляпа, а лицо сизой красавицы спряталось под огромным биноклем. Было видно только, как черные губы двигаются: – Табула, я просто не знаю, чего ради мы стараемся? Расходуем силы, строим догадки, пересекаем бездны, ищем – и что получаем? Пренебрежение. Посмотри, как эти идиоты бродят с места на место. Неужели они не понимают, какое великое событие произошло, какой секрет они упустили? Какое ТАБУ нарушили? Может люди пресытились спокойной жизнью? Чайка, нельзя оставаться таким спокойным… Мы идем за вором! В РК знают об этом и не чешутся. Повисло молчание. Видно красавицу оно раздражало так же, как и капризы ребенка. Она была страшно нетерпелива. – Ты столкнулся с мальчишкой Никишовым? – отозвалась Табула, не поднимая головы. – Я права. Чайка кивнул. – Однозначно, ты боишься, что он опять ужалит тебя? – проговорила красавица, и все ее высокомерие вмиг испарилось. Она жалела Чайку, а он весь выпрямился. Лида приготовилась – сейчас он накричит на красавицу. Но Клобук вдруг опустился на одно колено у ее ног. Девушка погладила его по щеке, точно сестра, а Чайка припал к ее ладони. – Что они делают с нами? – спросила красавица. – Ты, Табула, что делаешь с нами? – Ты единственная понимаешь, – голос Чайки дрогнул. – Не до конца, – прикрыла бесцветные глаза красавица. – Кто мы такие, чтобы понять. Чайка поднялся, откашлялся, и голос его вновь стал твердым: – Я исполню задуманное, но и вы, Табула, держите слово. Он протянул руку, и дама что-то вложила в раскрытую ладонь. Чайка сжал это в кулаке. И в этот момент, мальчик, про которого Лида уже и думать забыла, вдруг запел. Грубо и уныло. Лида вся продрогла с первых его слов. Как будто вся она была слеплена из ветхих тряпок, которые насквозь продувал промозглый февральский ветер. – Паровозик Мери, чух, Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли. Чух! В табачной синеве Железная дорога… – протянул хриплым басом малыш. Чайка строго глянул на него, и малыш умолк с виноватым видом. Табула сидела в том же положении, облокотившись локтем на стол. Она сняла шляпу и плавным движением извлекла из пространства коробок спичек. Прикрыв глаза с длинными ресницами рукой, она принялась зажигать и бросать под ноги одну спичку за одной. Табула делала это ловко и быстро, казалось, совсем не глядя. Спички вспыхивали у нее под ногами, как крохотные звездочки. Лиде показалось, что она плачет, но наверняка она не знала. – Мне так жаль, – сказала наконец Табула. При одном взгляде на то, как дама топчет спички, Лида поняла, что она узнала какую-то горькую правду. Вдруг мальчик воскликнул: – Мама, восток… Ой ли, так ли! И стоило ему это сказать, как Лида почувствовала ледяное дыхание на волосах, так точно кто–то стоял прямо у нее за спиной. Она обернулась. Никого. А когда опять посмотрела в окно, все четыре Клобука глядели прямо на нее. От взгляда сизой красавицы внутри все сжалось. Под ногами разверзлась бездна. Это был не взгляд, а игла, и эта игла воткнулась прямо в лоб между бровей и прошла на вылет. Лида почувствовала, что падет, схватилась за голову, но не смогла удержаться на ногах. «Проснись, просыпайся! Просыпайся! Давай же!» Лида вскочила с кровати, сунула ноги в тапки и выбежала в коридор. Сердце громко стучало. Перед глазами все плыло. А переносица болела так, точно она головой забивала гвозди. Посреди коридора, Лида вспомнила, что она вышла в одной ночной сорочке. Хватаясь за голову, она вернулась за халатом. Пока она шуршала в шкафу, в ящике стола зашевелилась вахми–сова, та, что была куплена Олафом для Ростиха. «Так, пожалуй, даже лучше!» – решила Лида и сунула сову в карман. Теперь у нее есть настоящий повод заглянуть к Ростиху, признаваться в том, что она струсила, ужасно не хотелось, но оставаться одна она боялась. Еще она твердо решила добиться от молодого сторожилы объяснений. Больше всего Лида сейчас мечтала о том, чтобы Ростих ночевал в Патестатуме, а не дома. И ее желание сбылось. В щели под дверью его комнаты пробивалась полоса света. Лида решительно постучала. Прождала, кажется, целую вечность, и принялась тарабанить изо всех сил. – Подождите! – послышалась возня, и Ростих приоткрыл дверь. – Лида! –Э–э–эм…Я в общем принесла тебе подарок, мы взяли для тебя свистульку-вахми на ярмарке. Она протянула сову, придумывая ответ на логичный вопрос, почему понадобилось отдавать вахми в такой поздний час? Но Ростих ничего не спросил. Он принял подарок и слегка поклонился. Мальчик внушал Лиде все большее уважение хорошими манерами. – Спасибо, я мог бы потерпеть до утра. Мы все равно утром увиделись бы на допросе. Советую тебе возвращаться и отдохнуть. – Ты же не спал? Почему? Глаза Ростиха выделялись глубокой синевой на бледном лице. Тут Лида заметила, что он как-то странно рассеян и, кажется, не совсем здоров. – Ч-что с тобой? Ты болен? – Нет, – ему пришлось прислониться к стене, кажется, у Ростиха кружилась голова. – Ладно, заходи, будет хуже, если заметят, что мы не спим. В комнате на расстеленном по полу кожаном лоскуте лежали сушеные травы, ступки и цветные порошки. В воздухе пахло укропом. Видно Лида отвлекла друга от важного дела. – Ты зачем на самом деле пришла? – Из-за Клобуков! Олаф предупреждал меня, что Клобуки страшные. Я, понятное дело, не верила ему, но сегодня встретила одного. Ладно, не одного, их было четверо… Страшная только одна была. Она так посмотрела, что я думала, умру на месте. Мне никогда не было так жутко! Кажется, она до сих пор на меня смотрит и ходит за мной. Сущий кошмар! Ростих, ты слушаешь? Расскажи мне про Клобуков, это же надо было столько времени не спрашивать?! Сначала две недели, три, месяц… Всё-таки я дремучая дура! – пока Лида корила себя, Ростих стоял, прислонившись к двери спиной, и, когда Лида подступила к нему, он тяжело осел, задыхаясь. – Ростих? Ростих! Что с тобой? Я приведу помощь, подожди. – Нет! – очнулся он. – Не смей! Я из Круга, слушайся меня. Ты, похоже, пришла в неподходящее время. – Неподходящее время!? – поперхнулась Лида и придержала Ростиха за плечо. От ее прикосновений он скривился и стал заваливаться на бок. Лиду научили оказывать экстренную помощь на случай, если Кире станет плохо дома и придется держаться до приезда врачей. И вот теперь, стараясь привести Ростиха в чувства, она надеялась, что ее знания пригодятся. Она задрала мальчику рубашку. Весь правый бок был синим, в синяках были и руки, будто Ростих упал с огромной высоты в реку и ударился о воду. – Тебе нужно в больницу, срочно! Ты мог сломать ребро, вдруг внутренние гематомы или трещины в костях… Ростих! Ты что делаешь по ночам? Ты не возвращаешься домой, чтобы родители не увидели твои травмы? – Это не травмы! – выдохнул он. – Ладно-ладно, тише. Раз пришла – помоги мне! – Да, да, что делать? – Смешай синий порошок из той маленькой, да не этой, из маленькой склянки. Так. И черный порошок из конвертика. – Тут нет конвертика. – Он под кроватью. В моем чемодане, – голос Ростиха угас к концу фразы, и Лида даже испугалась, как бы он не потерял сознание. – Да не трясись ты так, просто синяк…Я выпью КР и пройдет. – Синяк на все тело! Ты и есть один большой синяк. Как голову не расшиб, свалившись с такой высоты?.. Что дальше? – Смешала? Теперь пересыпь всё в тот горшок и перемешай. Лида взяла глиняную баночку. Ничего другого, похожего на горшок, под рукой не оказалось. Она откупорила пробку, и в нос ударил резкий запах трав. Баночка оказалась заполнена зеленоватой жидкостью. Спорить не было времени. Она послушно ссыпала порошок в воду, и гранулы сразу осели на дно. – Я не падал, кстати. Синяк потому, что я напоролся на волну. Из посоха пальнули в меня, а я не успел увернуться. – На что? – На волну! – Ростих сел поудобней и облокотился на комод здоровым плечом. – Теперь возьми мой посох, поднеси к нему баночку и пожелай, чтобы баночка нагрелась… Да подожди ты! Сначала оберни баночку, а то обожжешься! – Чем? – Ну, я не знаю, чем. Рубашку мою возьми. Лида послушно взяла посох, и только коснулась гладкого древка, ладони закололо, будто она погладила ежа. Затем она поднесла баночку к красному кристаллу на конце посоха. – Ничего не происходит, – пожаловалась она. – Ты сосредоточься и не болтай, а то посох ударит волной. Я после удара точно костей не соберу! Лида умолка. «Пусть вода в баночке нагреется!» – думала она и спустя минуту почувствовала, что баночка действительно нагрелась. С глиняного дна стали подниматься ленивые пузырьки. Лида отложила посох в сторону, с благоговейной осторожностью. Убедившись, что волшебное оружие не собирается внезапно разразиться столпом искр, так она представляла себе магию в действии, Лида закрыла баночку крышкой и встряхнула. Порошок в горячей воде растворился, а жидкость приобрела густой красный цвет. – Ростих. Пока она возилась, Ростих успел задремать. – Так, ладно, ладно… Сейчас разберемся, – подбодрила себя Лида. – Ему надо выпить настой, так? Так. Лида перелила содержимое баночки в чистую пиалу. И, остужая красное зелье, вдруг поняла, что лоскут кожи, и, разложенные на ней предметы, представляли собой разновидность домашней аптечки. – Ростих, проснись, все готово, – Лида тронула его за руку, но мальчик очнулся, только когда вдохнул острый запах варева. «Наверно даже аромат у этого лекарства волшебный», – подумала Лида, придерживая голову Ростиху. Он был совсем слаб, но выпил все до капли, а потом, скрючившись в три погибели, застонал: – Какая гадость! Как же я их ненавижу.... Эти красные настойки – ужасная мерзость! Лида помогла другу улечься на кровать и стянула с него сапоги. – Я мало, что понимаю, но видимо сторожилы с твоим Родовым Кругом не в ладах. Тем не менее, нужно рассказать родителям о твоем состоянии. Или доктору. – Не надо докторов. Если ты правильно приготовила настой, то к завтрашнему полудню синяков уже не останется, и на допросе я буду как новенький. Никто из взрослых не узнает. Но мне предстоит тяжелая ночка. Спасибо за помощь. Не хочу даже думать, что я сам бы тут наворотил. – Давай всё-таки свяжемся с родителями, не хочешь говорить мне, что случилось, расскажешь маме с папой. – Да нет никаких «мамы с папой». Есть только госпожа Никишова и господин Никишов. Я думаю, им все равно. – Не говори так! Это же родители. – Я мог бы послать тебя к моему дедушке, но это другая история. Он теперь в карцере, и не в таком, как у тебя, а в самом настоящем – в сыром погребе. – Я скажу Олафу, не думай, что я спущу все на тормозах. Если ты когда-нибудь покалечишься, я не хочу винить себя. Ну скажи, чем ты занимаешься по ночам? Ростих терпеливо объяснил: – Послушай, Лида, около месяца назад в Родовом Круге произошло нечто столь необычное и великое, что старейшины не знали ничего лучше, как спрашивать с собственных друзей. Мне нужно сесть… – Лежи! Ростих остался на подушке, и выдохнул с облегчением. Видно он боялся остаться один этой ночью. – Единственный человек, которому на меня не наплевать – это мой дедушка, но его арестовали. Поэтому я сделаю все, только бы вытащить его из тюрьмы. – Я ничего не понимаю, как ты можешь ему помочь? И в чем его обвиняют? – Он был одним из хранителей украденного Табу. Нужно найти доказательства его невиновности. Это опасное дело, и исполнить его можно, только если сохранить все в тайне. Ты понимаешь? – Ты же ребенок! Сколько тебе, двенадцать? Тринадцать? – Четырнадцать! Лида закатила глаза. – Обещай, что сохранишь все в тайне! – Не стану. – Почему? – кажется, он искренне не понимал. – Не знаю, как у вас здесь принято, но у меня дома детям не положено рисковать собой ради взрослых. Нет, не так! Детям не положено рисковать собой, и точка. Да. – Обещай, или я тебя не отпущу! – И что ты сделаешь? Ты даже встать не можешь, – Ростих слабо вцепился Лиде в локоть. Ей показалось, что он сейчас заплачет от бессилия. – Ну хорошо. Я никому не скажу, но пообещай, что позволишь мне помочь. Я точно благоразумнее тебя. Он с неохотой согласился. – Я безнадежен, да? – вздохнул Ростих. – Но мне не на кого больше рассчитывать, только на себя. Если кто узнает, что я помогаю дедушке, то решат, будто он меня подослал замести за собой следы. В Круге ни за что не поверят, будто я все затеял сам. – Ты не безнадёжен, просто идеи у тебя дурацкие. Отдохни, расскажешь подробности, когда оклемаешься. Лида просидела с Ростихом остаток ночи, но под утро он настоял, чтобы она ушла. Стоило самой Лиде лечь в постель, как она беспокойно задремала. Ей все мерещились шорохи, шаги и призрачная тень прекрасной девушки с черными губами. Каждый раз, когда тень приближалась, Лида открывала глаза, но в комнате никого не было. В очередной раз, когда Лиде показалось, что тень касается ее лица, она открыла глаза и вскрикнула. В комнате стоял Олаф. Ей понадобилось время, чтобы узнать его. – Сейчас семь утра, – сказал переводчик вместо приветствия. – Да, я готова, – она встала и пригладила волосы. – Давно вы здесь, Олаф? Я ждала вас все эти недели! Вам стоило написать мне, обмолвиться хоть словечком. Я думала, вас наказали! – Я сам себя наказал, дорогая, – рассмеялся Олаф, и сразу стало понятно, что ему ни капельки не весело. – Я заглажу свою вину, обещаю. А сейчас нам пора на встречу с высоким начальством. Там за дверью уже двое конвойных. – Не слишком ли много для маленькой девочки? – спросил бесплотный Чайка. А Лида затаила дыхание. После вчерашнего сна, она стала бояться Клобуков, и Чайка это знал. – Ты завтракала? – Олаф тянул время. – Нет. – По замку гуляла? – Гуляла. Выходила, как вы меня научили. Только… – Только это секрет! – Я никому не скажу, – заверила Лида и Олаф улыбнулся. – Ты очень хорошая девочка, – Олаф переступил с ноги на ногу. Его скорбный тон Лиду насторожил. – Скажи мне свой адрес, там во Владивостоке. – Вы хотите навестить мою семью? В дверь постучали, Олаф грубо и коротко что–то прокричал, а потом заговорил по-русски быстро и шёпотом: – Никто не знает, когда тебя отпустят! Ни Паетстатум, ни РК не называют даты. Все ссорятся и ссорятся. Кто-то из наших уже был у тебя дома, не знаю, чем все кончилось. Ты, вообще, как, держишься? – Олаф положил ей руку на плечо, точно старший брат. – Д-да, все нормально. К чему такой вопрос? – Клобук, он мучает тебя? – Чайка? Нет, нет… что вы?! – Возьми и не противься, – Олаф сунул ей под подушку сверток. – Надеюсь, это поможет. Всё пора! – А что с лекарством? Что сказал доктор? – Пожалуйста, обувайся. Нужно идти. Поговорим после. Всю дорогу Олаф сопровождал ее, но спросить, что происходит, у Лиды не хватило духу. На этот раз ее привели в маленькую комнату с двумя креслами в центре. Обстановка здесь царила мрачная. Три стены из шести были стеклянными витражами с изображениями сов. Свет заливал комнату, и Лида почувствовала себя паучком, которого накрыли цветной банкой. На полу «играли» солнечные зайчики. Олаф предложил ей сесть. – Как только придут следователь и Лурье, меня вышвырнут отсюда. Но я постараюсь остаться. – Почему вас прогоняют? Мне не положен переводчик? – Пока РК побеждают в споре, поэтому допрос, кхем, беседу проведет Родовой Круг. Все материалы останутся при нем, но Патестатум отказался выдать тебя. – Мне когда-нибудь объяснят, в чем я виновата? Прошло не меньше месяца! Зачем меня запирают? Ведь я не преступница. – Нет, конечно, нет! Но вот Клобук… За стеклянными стенами началась возня. Перемещение теней. Лида завертела головой, скрыть волнение больше не получалось. – Что они делают? – Ничего не бойся, – Олаф изменился в лице и с видом человека, решившегося на отчаянный шаг, заглянул под кресло Лиды. Он что–то разглядел на полу. – На комнату наложили рунический расклад. Я его узнал. Стоит Клобуку появиться, он увязнет, и его заставят говорить, под страхом…под страхом… Просто скажи, что он может двигаться только вдоль витражных стен, и стоять напротив Зарева. – Кого? – Напротив совы. Иначе Чайка попадёт в ловушку. Предупреди его, тогда и тебе ничего не будет угрожать. – Зачем вы защищаете Клобука? Вас за это накажут. – Непременно накажут, если догадаются. Но я защищаю не его, а тебя. В комнату зашли двое конвойных и буквально вытолкали Олафа, который пытался им что-то объяснять. Хотела бы Лида знать, о чем они говорят и чего ей не договаривают. Дверь за ними закрылась. Шевеление теней за глухими витражами прекратилось. Свет ровными узорами лился в комнату прямо Лиде под ноги. Она сидела напротив совы и смотрела на стекло. «Наверно, они там тоже стоят и глядят на меня… Ждут», – думала она. Время шло. Ничего интересного не происходило. «Всё-таки ангел хранитель меня не оставил – еще пол пузырька», – порадовалась Лида, выпивая таблетки. Время тянулось. Наконец, к стеклу по ту сторону витража подошли двое. Одним из них был Лурье, Лида узнала его по фигуре и прическе – длинные волосы, распущенные по плечам. Ей казалось, она видит сухое лицо с тонкими, сжатыми губами и шрамом. «Совсем как в кино, – невольно отметила она про себя. – Неприятно». Стало неловко от такого пристального внимания. Сонливость как рукой сняло, хотя Лида не была уверена, действительно ли они смотрят на нее. – Ой! – вскрикнула она, увидев тень за спиной. Из воздуха появился Ростих, и тоже как будто смутился. Он стянул капюшон, расстегнул длинный черный сюртук с бардовыми галунами, форма Родового Круга, и остановился в золотом пятне витража. – Привет, – кивнул он. – У-у-уф, хорошо, что это ты! Я так испугалась. Меня держат тут уже часа три, я даже успела вздремнуть, представляешь? – Вообще-то шесть часов. Я могу присесть? – Конечно. Как ты себя чувствуешь? – Хорошо, – он болезненно улыбнулся. – Спасибо, что спросила. Мальчик сидел в кресле напротив, спрятав лицо руками. Лида молчала. Чайка и не думал появляться. Тогда Ростих встал и заходил быстрыми шагами взад-вперед, как тигр в клетке. От фигур за витражом веяло чем-то тяжелым и мрачным, от чего Лида очень нервничала, и Ростих, видимо, тоже. – Давай не будем молчать. Поговорим? – предложила Лида. – Терпеть то, как они смотрят там, за стеной, не могу, бр-р-р. – О чем поговорим? – было заметно, что душа у Ростиха не на месте. – О твоем положении. Ведь остальные все равно не понимают по-русски, верно? – Верно. Олафа увели. Будешь смеяться, но во всей стране только меня РК готов подпустить к допросу Клобука. Есть еще одна девочка, ее зовут Ксения, но, во-первых, она не из Круга, а во-вторых, ее папа генерал, так что шансов никаких. – На всю страну два человека, кто может слышать Клобука? – Нет, не два, чуть больше, но только двое говорят по-русски. Ну и еще, наверно, одна старушка. – Да у тебя привилегированное положение. Наверное, тебя очень ценят? – Я был бы горд, не будь я так напуган, – хихикнул Ростих. – Когда Чайка появится, он взбесится, будь готова. – Не взбесится. Здесь был Олаф, он предупредил меня о ловушке. Что знаю я, то знает и Чайка. Услышав о поступке Олафа, Ростих явно расслабился: – Мне однажды пришлось столкнуться с разъярённым Клобуком. Вот гляди! – он повернул свою косу и показал седую прядь. – Но я был совсем крохой и нечего не помню. – Обалдеть! – Да, – горделиво сказал Ростих и добавил задумчиво. – Все-таки Григер очень странный. – Его накажут? – Могут даже убить, если узнают. Не казнят, конечно, а так, просто прирежут в подворотне и все. – Ты преувеличиваешь, да? – прищурилась Лида. – Вы же не бандиты какие-нибудь. Ростих фыркнул: – От этого Лурье можно ждать чего угодно. Только не оборачивайся, а то он догадается, что мы о нем говорим. Знаешь, какой он хитрый! Смотри, как ходит из угла в угол, тоже нервничает. Боюсь, что нам придется позвать Чайку. Лида давно догадалась – она не выйдет отсюда, пока не появится Чайка, но не могла заставить себя обратиться к нему. Но этого и не потребовалось. Клобук пришел сам. Это стало понятно, когда тени от витражей внезапно стали глубже. Ростих, заметив это, весь напружинился. Но Лида этого уже не видела, как и самого Ростиха. Она смотрела только на Чайку, на его красные ресницы и на то, как Клобук выплывает из витража. Лицо духа было все такое же белое, с правильными чертами, но глаза стали колючие, и Лида впервые заметила в нем сходство с сизой красавицей. Чайка вышел из стекла и остановился напротив изображения совы, два глаза стеклянной птицы расположились прямо за его плечами. – Ростих, он здесь, – пролепетала Лида. – Прямо за тобой. Ростих медленно обернулся: – Здравствуй, Клобук. Чайко долго молчал, глядя на Ростиха с лютой ненавистью. – Странно, – наконец глухо отозвался Клобук. – Странно, что ты снова посмел говорить со мной. Господин Ростих, чем обязан? За стеклом зашевелились. – Мы требуем, назови имя. Имя вора. Отвечай! – С моей стороны это было бы крайне неестественно. Мне казалось, в последнюю нашу встречу, я ясно дал понять, что говорить с вами не желаю! С тобой в особенности. – Мне нужно имя. – То есть, я молчал все это время, а теперь должен помочь в память о том, как ты убил моего предыдущего хозяина. – Как это убил? – вмешалась Лида. – Старейшина может сделать твое пребывание под солнцем невыносимым, – наседал Ростих. – Хуже, чем сейчас? Сомневаюсь! – Чайка приложил палец к губам, веля Лиде молчать. – Если ты не хочешь помогать, то зачем вернулся в Гардарики? Какие цели преследуешь? – Это на сладенькое. – Ты хочешь насолить Кругу? – Может быть да, – зловеще протянул Чайка. – А может быть нет. – Осторожней, Ростих, Чайка как будто не в себе. Конечно, кому понравится, что его пытаются заманить в ловушку. – Я осторожен, – заверил Ростих. – Осторожен? Он осторожен, – Чайка театрально развел руками. – Удивлен, что ты знаешь это слово, слово «осторожность». С другой стороны, господин Ростих, слишком смелый, это бывает. Вот, что я тебе скажу, дорогой, в Гардарики всего двадцать три собаки на всю страну. Я могу заставить их выть под твоими окнами, а ты знаешь, что после этого бывает? И тут Чайка сделал то, чего никто не ожидал, ни Лида, ни Ростих, ни люди за стеклом. Клобук начал расти. Он становился все больше и больше. Вот он уже согнулся под потолком и уперся руками в пол, нависая над Ростихом. Чайка уже едва помещался в комнате, но всё продолжал расти. – Ты убийца, Ростих Никишов, маленький убийца! – Как это? – воскликнула Лида. – Я не убивал Гордона, – истерично закричал Ростих. – Это ты его убил! – О-о, хо-хо-хо! Как удобно, – казалось, Чайка вот–вот раздавит обидчика, таким большим стал Клобук. – Ты убийца, и я никогда не стану помогать тебе. Очень скверно, что у Старейшин нет никого другого для разговора. И какие у тебя мотивы, мальчик? Банальные до тошноты. – О чем он, Ростих? – перебарывая тошнотворный ужас, проговорила Лида. – Я не убивал Гордона, – повернулся к Лиде Ростих и крикнул что было мочи, – я тебе клянусь! Слово Никишовых еще чего–то стоит. От слов Ростиха Чайка разозлился еще больше и даже похолодел. С этого момента Лида уже не могла оторваться от Чайки. Задрав голову, она смотрела в огромные глаза Клобука. Вся комната, изогнувшись, отражалась в его черных зрачках. Казалось, оторвись она, моргни, и, Чайка проглотит ее вместе с Ростихом. Голова Чайки как гильотина нависла над Лидой. – Мы вели допрос. Гордон говорил. Всё шло хорошо, – стал тараторить Ростих, тряся Лиду за руку. – Гордон рассказал, что хранилище Круга обокрали. Вынесли древний свиток. Потом мы узнали, что Клобуки ищут свиток так же, как и мы. Решили спросить у них имя вора, ведь Клобуки знают будущее. И все шло как надо! Тогда я решил пробраться к заключенному Гордону и спросить у Чайки, виновен ли мой дед? Но Гордон только посмеялся мне в лицо. Тут вернулся конвойный. Я отвернулся всего на одну минуту, клянусь! А Гордон прыгнул на меня и выхватил платок… – Платок? – перебила Лида. – Да, платок! – презрительно прошипел Чайка, оскалив громадные зубы. – Гордон выхватил платок с золотыми буквами «РК» и помер-р-р, – воздух у лица Чайки закипел, пошел волнами и пузырями, превращаясь в костяную маску. Клобук потерял всякий человеческий облик. «Напрягся для прыжка» – угадала Лида и сама прыгнула перед Ростихом, наперерез Чайке. Это спасло мальчика. – Я хотел помочь дедушке, вот и всё. Без него я останусь один! – воскликнул Ростих надломлено. Он и не знал, какая опасность только что обошла его стороной. – Да, хотел бы я посмотреть, в кого ты превратишься, приди я к тебе! – прорычал Чайка. – Ты ведь негодяй, Ростих! И Клобук умолк. Маска глухо скрывала его лицо, мысли и чаянья, но Лида знала – он собрался сделать что-то нехорошее. Ростих продолжал что-то спрашивать, но Лида больше не слушала. Она раскинула руки, заслоняя друга собой. Когда Чайка заполнил собой все темные углы, по витражам с хрустом пошла трещина. Ода пролегла прямо между глаз совы и мелкой сеткой побежала по стеклу. – Плохо дело! – пискнул Ростих. А Лида порадовалась, что он не видит Чайку. Клобуку пришлось упереться локтями в стены, согнуться пополам и подпереть лоб коленями. Лида оттеснила Ростиха в светлый круг, в который сторожилы хотели поймать Клоьука. – Хватит, Чайка, прекрати, ты пугаешь меня! – скомандовала Лида. Но Чайка молчал и продолжал расти, уплотняясь. Стало темно, точно в подвале. Клобука было так много, и он был такой плотный, что в комнату перестал проникать свет. Лида и Ростих прижались друг к другу спинами. – Клобук не пойдет в ловушку. Мы в безопасности, – заявил Ростих, храбрясь. Послышались крики. В двери ломились, но та не поддавалась. Хлопок. И через тьму пробился луч света. Он был слаб, но его хватило, чтобы разогнать мрак. Сторожилы выломали дверь, и Чайка стал утекать в коридор, как черный туман, пока не рассеялся. Вбежали люди в шинелях, подняли суету. Лурье увел Ростиха, а шестеро сторожил стали рисовать на стенах круги. Лиду усадили в кресло, и она в отчаянье поняла, что засыпает. Бороться с навалившейся усталостью не осталось сил. Ей к носу подносили один пузырек за другим, но каждый раз поднимать веки становилось только сложнее. Лиду тормошили, хотя она уже не видела, кто. Когда шея и плечи расслабились, девочка провалилась в сон и упала прямо на пустой пирон. Догадавшись, где она очутилась, Лида первым делом хотела убедиться, что рядом нет сизой красавицы. Лида почувствовала, что соображает слишком медленно, мысли текут точно густой сироп. Она сначала шагала, а потом понимала, что нужно шагнуть. Но даже в таком трудном положении, девочка в первую очередь убедилась, что сизого Клобука на Перевокзале нет, плохо было то, что и Чайки не было. – Чайка! Чайка, выходи! – крикнула Лида во все горло. И вдруг она узнала, где он, просто поняла и все. Обошла здание. Так и есть. Вот Чайка заглядывает в окно, смотрящее на восток. Точно так же, как раньше в окно подглядывала Лида. – Отсюда отлично видно и лес, и нас, – сказал он задумчиво. – Кто она, та девушка с черными губами? – Не знаю, под каким именем ее знают люди, – Чайка пожал плечами. – Не удивлюсь, если ей совсем не дали имени. Она, в отличие от других Клобуков, работает чисто. Очень страдает от этого. Она моя сестра. Я зову ее – лебедь. – А где твоя тень? – Я оставил ее под солнцем. Мне стоит приглядывать за людьми. Неизвестно, что они вздумают делать с тобой, а, следовательно, и со мной, – он сделал по направлению к Лиде несколько шагов. – Скажу, просто чтобы ты знала – если бы я попал в ловушку, Родовой Круг держал бы меня в плену до тех пор, пока я не сознался, кто взял свитки из хранилища. Они стали бы угрожать тебе, так в РК планировали меня шантажировать. Не исключаю, что они расправились бы с тобой. И так, пока я тратил время в поисках другого хозяина, они вернули бы свитки и навели порядок в хранилище Табу, – на этих словах Чайка рассмеялся. – Наивный план! Особенно это смешно потому, что я не знаю имени вора. Для этого я и пришел к людям под солнце. Я рассчитывал получить хотя бы маленькую зацепку. Клобук говорил сбивчиво. Но Лида все поняла до последнего слова. – Так скажи сторожилам, что не знаешь! – Они ни за что не поверят, надутые индюки. А если поверят, убьют тебя, чтобы я не мешался под ногами. Они боятся нас, Клобуков, и это правильно. – А почему они так вас боятся? Чайка снова рассмеялся: – Святая наивность, честное слово, ну как ты можешь быть такой?! – Я знаю, ты считаешь меня ужасно глупой. – Потому что так и есть! Старейшины упустили Табу. Проворонили огромную тайну, и за это их может постичь большое горе. Каждая потерянная тайна ослабляет границу, которую защищают в Гардарики. Под угрозой множество жизней. Круг знает об этом и старается замести следы, чтобы не вызвать паники. Хранить тайны – их обязанность, и в последнее время они паршиво с этим справляются. Чайка прошел мимо Лиды, свернул за угол и с обреченным видом уселся на пустом пироне, вытянув ноги. Лида следовала за ним, сохраняя дистанцию. – 4 июня 2002 года в 22:46 вскрыли печать древнего хранилища и забрали чёрный свиток. В нем рассказана тайна, как расправиться с нами, с Клобуками. Он обернулся и долго смотрел на Лиду. Его взгляд сканировал девочку словно рентгеновские лучи, но она не дрогнула и не отвела глаз. Чайка зажмурился и продолжил: – У старейшин великий дар – держать Мор, Лихорадку и Холеру по ту сторону границы, по ту сторону двери. А в свитке есть слово, которое загонит за границу и Клобуков. На самом деле я рад, что под солнцем есть сила, способная удержать нас. Но владеть ею могут только старейшины, только лучшие из людей – и сейчас это всего лишь четыре человека на всем свете. Таков был уговор, таков порядок! Круг оберегает нас, а мы помогаем людям. Но Родовой Круг упустил Табу. За это птичье племя будет мстить. Я должен вернуть свиток, прежде, чем Табула отдаст приказ и развяжет руки Клобукам, – Чайка шумно выдохнул, точно боролся с внезапным порывом гнева. – Я понимаю, что Круг сейчас в смятении, и что свиток уплыл куда-то к контрабандистам. Вечно пираты суют свой нос в наши дела! Вечно гонятся за наживой! Сорок лет прошло, а этот народ все тот же, лишь бы жемчугов захапать. Им не важно, кому и что продавать. Но я знаю, вору помогал Граф, я уверен! Граф, этот гнусный Мор, дышит мне в спину… Я просто хотел сбежать, почему я должен помогать людям? Зачем я вообще торчу здесь, на Перевокзале? Чайка ворчал и ворчал, а Лида вспомнила сизую красавицу по имени Лебедь, Табулу, жуткого мальчика с прокуренным голосом и решила, что она очень даже хочет, чтобы эта Табула, кем бы она ни была, держала Клобуков подальше от людей. И стоило ей так подумать, как Чайка прервался на полу слове и, отвернувшись от Лиды, выпалил раздраженно: – Ну давай, спроси, не бойся. – Что тебе дала дама в шляпе? – Табула? Она, кстати, большая молодец, что спасла Григера давным-давно, – Чайка задумчиво улыбнулся. – Благодаря ему, а значит и ей, я смог сегодня сохранить тебя. Табула дала мне плату за работу – благодарность, если можно так сказать. Она дала мне билет в один конец. Чайка показал Лиде желтый клочок бумаги – точь-в-точь трамвайный билет. – Ты хочешь уехать? – испугалась Лида. – Но ты не можешь! – Мне уже ничего не хочется и ничего не нужно. Я дам тебе то, о чем мы условились – лекарство, и мы распрощаемся. Последние сорок два года я жил отшельником, люди мне претят. – Почему? – Лиде вдруг очень захотелось поспорить с Чайкой. – Почему? Потому что вы только просите и нечего не даете взамен. – Ты не прав. Есть честные и отзывчивые… – Есть, конечно, – перебил он ее. – Только Клобукам к таким не подобраться. И, к сожалению, ни ты, ни я к числу честных не относимся. Будь я не прав, мы бы с тобой не сидели здесь на пустом пироне. Например, к Олафу я даже в сон не могу постучаться, не то, что к тебе. Он хороший человек. – Разве я обидела тебя? Зачем ты так про меня говоришь? – Обидеть меня непросто. Все, чего я хочу, это вернуть свиток и уехать. – Тогда почему ты считаешь меня плохим человеком? Мне всего пятнадцать, я не успела сделать ничего плохого! – повисла пауза, и Лида первая ее нарушила. – И поезд, между прочим, не ходит. Посмотри, в каком запустении вокзал, рельсы – здесь все поросло сорной травой, – Лида обвела руками дряхлый тамбур вокзала и указала на покосившуюся скамью в палисаднике. Ей захотелось, во что бы то не стало, доказать Чайке, что поезд не придет. – За все время, которое мы провели здесь, не появлялись пассажиры. Здесь нет кассы. Поезд ни разу не проезжал! Ты будешь вечно один ждать на этом заброшенном пироне! Лида зажала рот руками, испугавшись собственных слов. Между друзьями вмиг разверзлась широкая и глубокая пропасть. – Вот! Во-о-от оно! То, о чем я и говорил, – Чайка торжествующе оскалился. – Ты получишь свое лекарство. Я останусь здесь один. А ты, видно, будешь этим довольна. Что с лицом? Спокойно, Лида. Другие, кто побывал на твоем месте, раскрывали свои настоящие мысли гораздо раньше. Похвально, ты долго притворялась. Думаю, нашим дружеским посиделкам пришел конец. – Нет! – запротестовала Лида, но было поздно. – Больше мы не будем болтать понапрасну. Мне печально знать, что ты, мой друг – дурная, испорченная девчонка, с черствым сердцем. Я не хочу искать для тебя угол на вокзале. Он не врал, Лида это чувствовала. Она должна была все исправить, и исправить быстро: – Нет, я не это имела в виду. Подожди, я не хочу расставаться с тобой. Ты мне нравишься, честно, очень. Я хочу остаться с тобой! Не уезжай. Лида бросилась к Чайке, тот не успел вскочить на ноги, и она схватила его за руку. Все разом исчезло. Лида оказалась на том свете. Из черного омута, точно из другого мира, доносились стук сердца, стук колес и гудок паровоза. Но вскоре затихли и они. Она была одна, как в гробу. Время здесь давно закончилось, поэтому Лида не могла понять, скоро ли услышала сдержанный шёпот: – Ой ли, дуй ли… Голос показался совсем детским, затем он стал напоминать голос мальчика ее возраста, а дальше стал перекатываться от мужского баса к старческому хрипу, и цикл запускался по новой – мальчик, мужчина, старик… Затем, в темноте возникла пара глаз. Один глаз то ровно светился, то беспокойно полыхал, а другой был черный и глубокий как заброшенный колодец. И тут все кончилось. Она стояла на пироне, а Чайка брезгливо держал ее за запястье, точно в руки ему попалась склизкая змея. – Нравится? – спросил он. «Нет» – подумала Лида. Ее прошиб пот. Отвечать угрюмому Клобуку она не хотела. Родной души она в Чайке больше не чувствовала. Лида отняла свою руку и отвернулась. Теперь она поняла, что не имеет на Клобука ни малейшего влияния. Чайка был слишком поглощен собственным горем. Он протянул девочке платок. Отерев лицо, Лида увидела на кусочке ткани золотую аббревиатуру «РК» и с криком отбросила платок от себя, когда поняла, что держала тот самый платок, который погубил бывшего хозяина Чайка, бедного Гордона. – Извини, – сказал Чайка и стал таять. Заходящее солнце светило сквозь Клобука, и языки тумана поплыли под его ногами. Чайка выглядел тихим, прекрасным и очень далеким. Великий покой царил вокруг него. Лида проснулась. Осознав, что лежит в теплой постели, она уткнулась лицом в подушку и горько заплакала.