***
Звук вырезанной плоти мерзким хрустом отозвался в голове Корнина, слух которого сейчас был обострён до предела: ближе к вечеру, когда с лучами заходящего солнца силы покидали его новую оболочку, румын приходил в моральную боевую готовность, так как по-прежнему считал себя дитём ночи. Помимо звуковых раздражителей вскоре прибавились и тактильные, когда Беларусь, только что убившая гиганта, вернулась обратно на спину Корнина. — Зачем ты это сделала? — сдавленно прохрипел бывший вампир, понимая, впрочем, что он не хочет знать причину. Его мысли заботило совершенно другое обстоятельство: чем ближе они приближались к России, тем меньше гигантов встречали на своём пути. Девушка лёгкими манипуляциями платка смахнула кровь великана с клинков, прежде чем вернуть их в ножны. — Когда они не видят нас, есть реальная возможность потренироваться в убийстве живых гигантов, — девушка хищно огляделась в поисках новой жертвы, как вдруг перевела взгляд на Румынию и усмехнулась. —Ты что, ощущаешь родство с ними? Румын фыркнул, но звук этот больше напоминал выдох. Он действительно ощущал некоторое братство с другими гигантами, поскольку несильно отличался от них, в то время как титан Артура был покрыт бронёй, словно доспехами. Но причина раздражения румына была в нарастающем сомнении: почему именно в России гигантов практически нет? И ведь гипотезами с попутчиком не поделишься – уж больно агрессивно барышня реагировала на любые подозрения в адрес брата. И почему рядом с ним сейчас нет его любимой воительницы? Лизы, чьи глаза загорались озорным огоньком, когда дело доходило до битвы? Азарт, едва пробивающийся из-под маски примерной горожанки, слегка взбившиеся пряди каштановых волос, чуть заметный румянец – такой он запомнил Лизу в тот момент, когда она случайно его атаковала. Многовековой опыт взаимодействия с другими странами научил венгерку сдерживать свои мальчишеские замашки, так что сейчас ей удавалось гармонично сочетать в себе женскую скромность и боевой дух. Приобретённая сдержанность в сочетании с естественными привычками способствовали изменению её причудливого образа мыслей: она никогда не рассуждала также однообразно, как, например, Арловская, и Румынии сейчас очень не хватало столь ценного собеседника. — Нужно беречь газ и провизию, — наконец, ответил Корнин, когда Беларусь сдалась, не найдя ни одной жертвы. — Мы не знаем, сколько времени нам придётся ожидать разведчиков.***
Плотное серо-чёрное полотно туч, стянувших небо, изредка разрывалось яркими вспышками, после которых следовал оглушительный удар грома. Ветер нарастал с каждой секундой, унося вдаль отчаянный крик молодой девушки. — Иван! Уже четверть часа Наташа ходила рядом с главным бункером Брагинского, который оказался пустым. Но надежда, хранившаяся в её душе, не угасала; она чувствовала, что он где-то здесь, рядом – она сделала многое, чтобы оказаться сейчас здесь, и, конечно, не отступится и теперь. — Брат, я здесь! — раскат грома заглушил крик Арловской, а сильный порыв ветра едва не сшиб её с ног. Какой здравомыслящий с точки зрения общественных стереотипов человек отправится на прогулку в такую погоду? Но Иван всегда любил ветер и тучи, прохладный воздух, окружающий его мрак, наконец, панику, царившую в воздухе. Русский климат суров, и уже не раз оказывал влияние на непрошеных гостей. Низкая солнечная активность и сильный ветер повлияли на живость гигантов, так что за всё путешествие от стены Мария до Москвы путешественники насчитали около полусотни монстров. Мало, очень мало для столь большого расстояния, тем более, если учесть, что у стен их в разы больше. И Наташа чувствовала неладное, словно гиганты — стражники их большой клетки, и догадывалась о том, какие мысли занимали Корнина. Путешествие прошло в гробовом молчании. — Брат, я дома! Весёлый и энергичный, открытый и временами язвительный, Корнин становился всё более раздражительным. Наташа объясняла это тем, что ему тяжело удавалось управлять собственной силой. Румыния по-настоящему любил ночь, её мрак и таинственность, а дневной свет считал своим врагом. Солнце, получив всю власть над ним, словно издевалось, периодически скрываясь за густыми слоями облаков и изредка дразня ласковым желанным светом. Когда румын покинул оболочку гиганта, Арловская заметила смертельную бледность на его и без того светлой коже и настояла на незамедлительном отдыхе. С тех прошло около получаса, за которые погода изменилась окончательно. — Иван! — в отчаянии закричала Наташа и вдруг замерла. Внутри неё что-то оборвалось, когда голос разума нанёс сокрушительный удар по трепетно хранимой в сердце надежде. Почему, собственно, она решила, что её брат будет здесь? Логичное решение спрятаться в бункере, если твоя земля наводнена гигантами, вот только здесь никого нет. В том, что атака была – не оставалось сомнений: большинство зданий разрушено, словно гиганты искали людей внутри. Но вдруг они пробыли здесь лишь несколько месяцев, а остальные сто лет Иван пробыл в одиночестве, в руинах собственной страны? Если так, то брат действительно жив, но на его поиски уйдут долгие десятилетия. Девушка закрыла глаза и глубоко выдохнула. Ольга говорила, что Наташа с детства обладает хорошей интуицией, способна предсказывать события за несколько минут до того, как они произойдут. В одной передаче Арловская слышала будто бы интуиция – это результат неосознанного анализа мозга. Беларусь не знала, за какие ниточки зацепилось её сознание, но была уверена, что здесь, вот сейчас, она должна увидеть его. И интуиция её не обманула. — Наташа! — сквозь шум ветра до девушки донёсся родной любимый голос, от которого по телу пробежали мурашки. Арловская открыла глаза: за двумя полуразрушенными домами стоял Иван Брагинский собственной персоной. Он отчаянно махал сестре рукой, отчего губы белоруски невольно расползлись в улыбке, а на глаза навернулись едва заметные слезинки. Россия продолжал что-то кричать и махать руками, но оглушительный удар грома развеял слова в пыль. Когда Иван приблизился, Наташа заметила что-то странное в выражении его лица: оно словно выдавало озабоченность и беспокойство. Ветер доносил сбивчивые обрывки фраз, но Арловская никак не могла восстановить смысл сказанного. — Брат! — крикнула девушка и пошла навстречу к России, который повёл себя очень странно: вместо того, чтобы раскрыть руки для родственных объятий, Иван вдруг достал из внутреннего кармана пальто необычный пистолет, внешне напоминавший сигнальные ракетницы. — Иван, что происходит? — Гигант! За тобой гигант! — услышала Арловская, когда почувствовала, что над ней нависла огромная туша, а вокруг смыкаются когтистые лапы. Не может быть; как они могут передвигаться в такую погоду? Девушка обернулась и увидела: низкий гигант с длинной продолговатой спиной стоял на четвереньках, опираясь на ноги и локти. На спине его лежали остатки знакомой провизии: рюкзак с дополнительными баллонами газа, еда и одеяла, а также заранее приготовленная форма разведчиков. — Это Корнин! Это... — крикнула Наташа, с неуверенностью оглядывая товарища. Но точно ли? В нём что-то изменилось, и прежде всего — в его больших глазах, взгляд которых потерял осмысленность. Когтистые лапы тянулись к девушке, пока гигант, склонившись рядом с ней, медленно раскрывал огромную пасть, готовясь к трапезе. Беларусь горько усмехнулась: сколько же разбросано деталей, которые её мозг с неосознанным анализом не захотел отмечать. Раздался оглушительный раскат грома.***
Порывы сильного холодного ветра Корнин воспринимал как ангельские поцелуи, и радовался, что его истинная оболочка не зависит от солнечного света: тёмное небо казалось зловещим и мистическим, так что вампир, прикрыв глаза, внутренне ликовал и наслаждался покоем. С заходом солнца путешествие прекращалось, и Румыния с Беларусью останавливались на привал. Час между закатом и сном был для него волшебным, ибо Румыния мог погрузиться в привычный мир; он даже снова начинал шутить и веселиться, но обеспокоенная графиком Наташа отправляла его спать, дабы восстановить силы для путешествия. Сама Арловская оставалась на ночное дежурство: несмотря на известные сведения разведчиков, гигантам не было оказано никакого доверия даже в вопросах собственной физиологии. Когда внутренняя гармония была достигнута, Корнин понял, что, несмотря на все трудности путешествия, он очень рад встрече с «внешним миром» — недоступная людям земля служила панорамой истории — жизней стран — и вызывала ностальгию по старым, замечательным временам. Румын даже хотел повидаться с Брагинским, дабы оживить некоторые картинки своего прошлого. Но больше всего он мечтал встретиться со старым другом, Кетилем, обвинения с которого он снимать не решился, но и смертельной обиды не затаил: даже если норвежец действительно приложил руку к происходящему, участь Европы не была такой уж пугающей на фоне глобальной катастрофы. Возможное предательство Норвегии не задевало вампира по одной простой причине: они никогда не были особенно близки. Другое дело Артур, который из двух равнодопустимых вариантов предпочёл верить в смерть лучшего друга, нежели в его причастность к гибели человечества. Распластавшись на крыше одного из полуразрушенных домов, Корнин задремал, но вскоре проснулся от лучей освободившегося из плена туч солнца. Как бы Румынии не хотелось нарушать хрупкое умиротворение, он понимал, что лучше найти Беларусь сейчас, пока источник энергии в открытом доступе. Мгновение Корнин очарованно рассматривал свой украшенный старинной росписью кинжал, предназначенный для колдовских ритуалов: использование такого атрибута воодушевляло, поэтому Румыния с глупой мечтательной усмешкой нанёс себе глубокий порез. Не без усилий закрепив вещи на своей спине, Корнин медленною поступью отправился на поиски девушки. Кажется, Арловская хотела отыскать секретный бункер Брагинского, а румына, как непосвящённого в секретное расположение строения, оставили отдыхать на крыше. Конспирация подобного рода была излишней в нынешней действительности, как считал Корнин, но в отдыхе его тело нуждалось. Однако как теперь отыскать спутницу, гигант не знал, а любое промедление может стоить им опустошением запасов продовольствия. Когда тучи снова спрятали солнце, Корнин физически ощутил, как часть энергия покидает его оболочку, но он не собирался прекращать поиски. Отдых благоприятно сказался на психологическом состоянии, так что Румыния был рад продолжению путешествия за стены. Плотные тучи прочно заняли позицию на небе – окружающее пространство погрузилось в темноту. Корнин даже решил, что он сейчас находится в просторной комнате, где кто-то решил выключить свет. Вспышки молний освещали руины старого города; из-за обилия строительного мусора передвигаться становилось всё труднее. Разрушенная цивилизация отвлекала, напоминала о хрупкости человеческого бытия, словом, явно портила настроение своим видом. Поэтому Корнин старался не акцентировать внимание на деталях, и выискивал силуэт знакомой девушки. Яркая вспышка осветила цветущую нетронутую полянку, за которой простирались гектары леса. Корнин остановился: среди хаоса и разрушений, цветущий крохотный островок казался райским местом. Под оглушительный раскат грома, румын, позади которого остались руины, думал о том, как может быть прекрасен мир. Естественная, нетронутая красота всегда задевает человеческую душу; кадр с живой и смущённой Лизой чёткой картинкой предстал перед глазами. Как бы ему хотелось, чтобы Венгрия сейчас была здесь! Он бы катал её на спине в кромешной темноте, срывал и протягивал ей цветы своей когтистой лапой, а Лиза бы, смеясь, одела гигантский цветочный венок на его голову. А когда последние лучи проступающего из-за туч солнца покинут горизонт, и опасность стать закуской пропадёт, Румыния, наконец, покинет ненавистную оболочку, возьмёт Венгрию за руку, и они вместе побегут в лес с безумным хохотом, словно совершая какой-то языческий ритуал. Мечты оплетали сознание Корнина прочной сеткой, которая становилась всё плотнее, пока не превратилась в непрерывную оболочку. Румыния не помнил, как это произошло: он был словно во сне, ведомый какими-то непонятными инстинктами, а радость, любовь, грусть или тоска перестали занимать его душу. Он просто бежал, прыгал по руинам, совершенно не заботясь о собственных конечностях, потом вдруг оказался в лесу, пока не ощутил острую потребность бежать в совершенно определенном направлении: там цель, как подсказывал инстинкт. Человек, которого нужно засунуть себе в рот и «переварить» без какой-либо на то особой причины. И он уже замахнулся на жертву, приготовился к бессмысленной трапезе, как вдруг раздался оглушительный гром, после которого гигант больше ничего не видел. Лишь постепенно обретая сознание, Корнин понял, что гром заглушил ослепляющий выстрел Брагинского, который чудом сумел спасти сестру.***
Силуэт девушки на фоне неестественно яркого белого света помещения постепенно обретал очертания. Светлые волосы, заплетённые в закреплённую на голове косу, голубые глаза, сдержанный взгляд которых выражал едва заметное беспокойство, слегка загорелая рука, которая касалась его лба — всё это казалось Румынии продолжением длительного сна, не имевшего начала. Наташа с облегчением выдохнула и повернулась к кому-то, стоявшему в углу комнаты. — Благо, он очнулся, — девушка убрала руку с головы Корнина и вдруг пропала из его поля зрения; вместо неё появился огромный мужской силуэт. Сильные руки сжали румына за рубашку и встряхнули, приподнимая над кроватью. В глазах вампира потемнело, будто он на долю секунды выпал из реальности; и первым, что он увидел, когда вернулся, были фиалковые, обычно приветливые, глаза, взгляд которых сейчас выражал лишь свирепую ненависть. — Ты чуть не убил мою сестру, — грозно и медленно проговорил Брагинский, и Румыния физически ощутил сковывающий его страх; Иван всегда был страшен, но сейчас, в ярости и гневе, он напоминал огромного опасного хищника, способного растерзать тебя в любую секунду. — Ты чуть не убил Наташу на моих глазах, чёртов вампир. Рука Ивана переместилась на шею Корнина и сильно сжала её, так что Румыния мог издать лишь странный хрип. Несмотря на критичность ситуации, вампир лишь усмехнулся собственным мыслям: ещё пару часов назад он сам хотел встретить Россию, дабы в дружной компании вспомнить прошлое. Получилось так себе: не такого приёма он ожидал. — Прекрати, Иван! — вдруг раздался знакомый голос, кажется, принадлежавший Арловской. Обычно ледяной и холодный, он стал более ласковым и нежным: Корнин никогда не слышал её такой. — Отпусти его. Он потерял рассудок из-за низкой солнечной активности. Он спешил найти меня, потому что любое промедление может стоить нам провизии. Брагинский молчал. Видимо, оценивал степень вины Румынии при вновь открывшихся обстоятельствах и выбирал подходящий способ убийства. Наконец, рука Ивана отпустила шею Корнина, и тот тяжёлым грузом рухнул на кровать. — Наташа, ты устала. Иди в столовую и поешь, я скоро к тебе присоединюсь, — отозвался русский привычным приветливо-ласковым голосом, после чего склонился к Корнину и тихим ледяным тоном добавил. — Мы с тобой ещё поговорим. Когда Брагинский удалился из комнаты, Румыния ощутил себя в относительной безопасности. И хотя его жизнь сейчас висела на волоске, он думал об удивительных метаморфозах, которые ему удалось наблюдать: голос Беларуси изменился однозначно, но не забота о Корнине была этому причиной. На девушку повлияла встреча с братом: холодная и жёсткая, она стала более ласковой и беззащитной. Как и Иван, чья интонация менялась в зависимости от того, к кому он обращался. Румыния прикрыл глаза и постарался припомнить, что с ним произошло, дабы отвлечься от ненормальной семейки.***
Скромные пайки стали для путешественников привычной трапезой, но, несмотря на скудный завтрак, Арловская не спешила набрасываться на еду и довольствовалась кружкой чая. За прошедший час она успела опустить руки, вновь обрести надежду и взглянуть смерти в лицо. Это не первая их встреча, не самая опасная, не самая пугающая, но впервые лицо старухи имело знакомые очертания. На тренировках подобными проблемами чаще страдал титан Артура, поэтому, несмотря на то, что Наташа могла усмирить его, было принято решение отправить её вместе с Корнином. Девушка была зла на себя и подавлена: Беларусь слишком полагалась на самоконтроль Румынии, забылась – излишняя расслабленность могла стоить ей жизни. Более того, ей стало жаль своего товарища: она и представить не могла, каково это — затеряться внутри оболочки монстра. Поглощенная собственными размышлениями, Наташа не заметила, как Иван зашёл в столовую и обнял её. Арловская подняла на него взгляд и поняла: все проблемы отложены в долгий ящик, где будут ждать осмысления, а сейчас она — счастлива. Брат нашёл её, когда она была на грани отчаяния, спас ей жизнь и заступился за неё; но самое главное — Иван сейчас здесь, рядом, живой и невредимый, обнимает младшую сестрёнку за плечи. — Ну, — Брагинский провёл рукой по выбившейся из косы длинной пряди Арловской и заправил её девушке за ухо. — Рассказывай, как живёте, сестрёнка. И она рассказала. И про таинственное письмо незнакомца, и про жизнь горожан внутри стен; про организационные способности Людвига, про подозрения в адрес скандинавов, про свои тренировки с кадетами, про обращение Румынии и Англии в гигантов. Брагинский слушал её и улыбался, хотя временами на лице его отображалось недоумение — слишком много всего изменилось за несколько месяцев. — Словом, — подытожила Наташа, поедая любимое лакомство — пирожок с картошкой. — Словом, это были самые изнуряющие и страшные сто лет в истории человечества. Иван, который поднёс кружку с чаем губам, вдруг замер и перевёл удивлённый взгляд на сестру. — О чём ты? — поинтересовался Брагинский после минуты раздумий. — Какие ещё сто лет? Арловская отвлеклась от еды и перевела сочувствующий взгляд на брата: должно быть, он так долго пробыл в одиночестве, что потерял счёт времени. — Сто лет прошло с атаки гигантов на мир, — спокойно пояснила девушка и серьёзно посмотрела на брата. — Сто лет назад были построены три стены, а пять лет назад одна из них была пробита Колоссальным титаном. Мы не застали этих событий, но все кадеты говорят об этом, и понимают, о чём идёт речь... — Не может быть! — перебил девушку Брагинский, достав из внутреннего кармана пальто листок бумаги. — В моём письме говорилось, что атака была несколько месяцев назад. Тот день я помню прекрасно: пропала связь, монстры атаковали Японию, Китай, а следом Россию. Когда мы отправили пешие силы в Европу, чтобы сообщить об угрозе, наткнулись на огромную по величине стену, которую не смогли преодолеть. Наташа взяла письмо из рук Ивана и бегло прочитала его: действительно, говорилось, что атака гигантов была несколько месяцев назад. Далее сообщалось о том, что к Ивану нагрянут гости, поэтому ему стоит отложить выполнение задуманного (о чём шла речь, Арловская не имела представлений). — Мы наблюдали гигантов разной величины, — продолжал русский, отстранёно изучая блики лампы в отражении в собственной кружке. — Их размер колебался от трёх до семнадцати метров; самый большой среди них внешне напоминал обезьяну и, похоже, руководил вторжением. Во всяком случае, так нам казалось до тех пор, пока не удалось связаться с другими странами. Повисшая в комнате гробовая тишина отягощала, пугала, заставляла всё внутри сжаться от предвкушения ужасающих подробностей, но Беларусь не могла попросить брата продолжить рассказ. Арловская переместилась назад во времени, в зал конференций, когда страны, узнав о том, что весь мир был уничтожен, сокрушались собственным несчастьям. И как же они не могли понять, что оказались самыми везучими людьми на всей планете? — Уже после вторжения нам удалось связаться с Турцией, — холодно и быстро продолжил Россия, словно решив как можно быстрее выдать информацию. — Гиганты напали на них одновременно с нами или чуть раньше. Они сообщали об огромной армии титанов, чей размер приблизительно составил пятьдесят метров. У них был свой лидер, подобно обезьяне; он был выше ста метров и обладал сокрушительной мощью. Но самые необычное — все они шли по направлению к Европе. — Не может быть... — прошептала Арловская, с ужасом осознавая смысл сказанного: те монстры, что атаковали Россию, и сейчас держат европейцев в плену стен, были малышами в сравнении с описанными чудовищами. Но куда они пошли? Почему пропали? Колоссальный гигант, что принёс столько несчастий пять лет назад — это отбившийся от стаи монстр? — Не может быть. Высота наших стен составляет около пятидесяти метров. Они могли легко напасть на нас и одержать победу, так почему же они этого не сделали? — Я не знаю, — устало произнёс Иван, опустив голову на руки. — Но больше нам ни с кем не удалось связаться. Весь мир в руинах, а вы —живы. И я считаю это настоящим чудом. Арловская с тоской посмотрела на брата, которому суждено было пережить весь ужас вторжения в одиночку. Девушка обняла Ивана, склонила голову ему на плечо; ему тяжело говорить об этом, но он продолжает рассказ в подробностях. Почему? Когда Наташа поняла ответ, голос её дрогнул, стоило ей начать говорить. — Ваня, почему ты говоришь об этом мне? — девушка провела рукой по щеке брата и повернула его лицо к себе. — Только не говори, что не собираешься отправиться обратно вместе с нами. Мы проделали такой путь, чтобы... — У меня есть своя миссия, — коротко сказал Иван, перехватив руки сестры и бережно сжимая их. — Об этом написано в письме. Я хотел отправиться на юго-восток, чтобы найти живых людей. Живых... стран. И помочь им, если в этом будет необходимость. Россия не называл имён, но Арловская сразу поняла, что он хотел найти Ван Яо. Найти, чтобы убедиться, что тот жив. Девушка никогда не считала себя благородной, поэтому не стыдилась своих чувств: она ненавидела маленького китайца за то, что он уводит брата у неё из рук, когда она преодолела такой путь. И даже возможная мучительная гибель Яо не изменяло её отношения. — Этот китаец тебе дороже семьи, да? — хрипло спросила Арловская дрогнувшим голосом, понимая, впрочем, что совершает ошибку. — А как же Ольга? Она сидит в стенах, безропотно выполняет поручения Людвига, но я вижу, что её убивает чувство вины! Ты не хочешь успокоить её, сказать, что по-прежнему любишь, обнять? — Ты это сделаешь, — тихо произнёс Иван и провёл рукой по спине девушки. — Ты же знаешь, что я люблю её и не таю обиды. И продолжаю волноваться за неё. — Я?! — Арловская усмехнулась, быстро вскакивая с места. — Ты думаешь, преодолев такой путь, я вернусь обратно? Я пойду с тобой. Я буду следовать за тобой, буду помогать тебе. И не смей меня убеждать в том, что я бросаю Ольгу в одиночестве, ведь я всего лишь хочу быть рядом с тобой! Девушка вынула из внутреннего кармана письмо Украины и передала его брату. — Она просила меня не читать его, потому что, наверное, оно очень личное, — Наташа протянула письмо России и отвернулась, стараясь сдержать слёзы. — Разве неясно, что вы должны поговорить друг с другом? Брагинский нахмурился и дрожащими от волнения руками распечатал маленький клочок бумаги. От родного почерка старшей сестры у Ивана дрогнуло сердце, так что он на долю секунды усомнился в правильности своего решения. Брагинский читал, и на лице его появилась улыбка: Ольга всегда казалась нерешительной и неуверенной на фоне сумасбродных родственников, но русский знал, что Украина — сдержанная и заботливая. Клочок бумаги с несколькими предложениями заставил его почувствовать себя — сильного и сурового мужчину — младшим братом мудрой и понимающей Ольги. — Дорогой Иван, — с расстановкой начал Брагинский. — Не надо! Она просила меня не читать... — Дорогой Иван, — уверенно продолжил Россия, тем самым пресекая протесты сестры. — Я всегда любила тебя, хоть и не могла быть рядом. Я верю, что ты понимаешь, в каком положении я оказалась, и не будешь держать на меня зла. Мне хочется верить в это. Как и хочется верить в то, что ты жив. У нас всё хорошо: благодаря способностям Людвига, страны отходят от потрясения и начинают обустраиваться. Сестрёнка рвёт и мечет – хочет поскорее увидеть тебя. Она познакомила меня с милыми юнцами, которые помогают ей с тренировками. Они все очень добры, каждый из них имеет мечты и добивается своей цели – а ведь это так важно! Мне кажется, они очень хорошо ладят, и мне жаль, что они больше не увидятся. Ваня, я убеждена, что за стены ты к нам не вернёшься, когда узнаешь, что мы не нуждаемся в помощи. И я уверена, что Наташа останется с тобой. Поэтому, я прошу тебя, позаботься о ней; пусть она не забывает, что здесь у неё есть друзья, а старшая сестра любит вас обоих и готова принять в любую секунду. Я горжусь тем, что вы стремитесь помочь другим. Ваша старшая сестра, Ольга. Брагинский закончил читать письмо и перевёл любопытный взгляд на сестру, которая по-прежнему стояла к нему спиной. Он был уверен, что Наташа плачет, хоть и старается скрыть свои эмоции. Иван не знал, почему он решился прочитать письмо вслух, но русский не сомневался: часть строк, написанных Украиной, предназначена исключительно Арловской. — Когда Ольга отправляла тебя за стену, она знала, что ты не вернёшься. И, я думаю, об этом догадывался любой, кто хоть немного знаком с твоими мотивами, — Брагинский улыбнулся сестре, которая, наконец, повернулась к нему. — Видишь, всё в порядке. Мы можем отправиться на юго-восток вместе, так? — Да, — тихо ответила Наташа. Ольга знала обо всём, но продолжала улыбаться и поддерживать сестру, хотя внутри понимала, что останется одна. И ведь она по-прежнему считает себя слабой, идиотка! А младшую сестру, которой плевать на мучительную гибель Ван Яо — называет благородной и отзывчивой! — Мы должны написать ей письмо в ответ. Брагинский всегда думал, что прекрасно знает свою сестру, поэтому он не мог поверить своим глазам. Арловская преданно и одержимо любила старшего брата, но сейчас она обманывала и его, и себя: обманывала в том, что хочет остаться с ним. — Девочка моя, — русский приблизился к сестре и ласково коснулся пальцем её подбородка, заставляя посмотреть себе в глаза. – Девочка моя, ты же не хочешь оставаться со мной. — Конечно, хочу! — выкрикнула уязвлённая Наташа. — Ради чего я преодолела такую дорогу, как думаешь? — Я не так выразился, — поспешил исправиться Брагинский. — Ты хочешь остаться со мной, я ценю это. Но чего-то другого ты хочешь гораздо больше. Я не знаю, чего именно. Но Ольга знает. И Наташа заплакала. Она вспомнила, как вежливый Марко Ботт остановил приятелей, чтобы они выслушали девушку. Вспомнила Конни, который с жадностью уплетал приготовленные Ольгой лакомства; Жана Кирштейна, вместе с которым они могли часами тренироваться и смеяться над речами Эрена Йегера; Микасу Аккерман, вдохновившую её; Райнера Брауна и Бертольда Фубера, Кристу Ленц и Мину Каролину. Наконец, она вспомнила маленького хрупкого юношу со светящимися голубыми глазами, который раскусил её в два счёта, но предложил свою помощь. Почему? Потому что каждый имеет право увидеть мир, в котором рождён. — Я хочу помочь им...— сквозь слёзы прошептала девушка. — Людвигу? — удивлённо поинтересовался Брагинский; такой расклад событий его бы явно озадачил. — Нет, Людвиг пижон, — огрызнулась Арловская, чем вызвала тихий смех Ивана. — Я хочу помочь тем ребятам с исполнением их мечты, как они помогли мне исполнить мою. Я хочу помочь им... хочу помочь этому парнишке с горящими глазами увидеть океан... Беларусь уткнулась носом в грудь России и крепко обняла брата. Девушка ощущала себя морально опустошённой, но счастливой. Выбор сделан: осознанно и искренне. Сейчас, когда руки Брагинского прижимали её к себе, нежно гладили по волосам, проводили по спине, можно насладиться долгожданным моментом семейной встречи. — Всё верно, сестрёнка, — прошептал Иван и нежно поцеловал Наташу в лоб, не выпуская из крепких объятий. — Такова наша славянская особенность: помогать тем, кто в помощи нуждается. И я счастлив, что каждый из нас нашёл свой дальнейший путь.***
Кокон страха и смерти сковал тело Корнина, когда тяжёлая рука Ивана опустилась на его плечо. — Наташа сказала, ты должен доставить её обратно к стене Мария, а дальше она справится сама, — Россия несильно похлопал румына по плечу и дружески улыбнулся, но вампир по-прежнему ощущал себя в смертельной опасности. — Если с ней хоть что-нибудь случится, я это узнаю... — Всё будет в порядке! — Корнин примирительно вытянул руки и усмехнулся; в конце концов, от игр с солнцем зависит и его собственная жизнь, шанс вернуться домой. А ведь дома его ждали. — Очень надеюсь на это... — Брагинский схватил стул из угла комнаты, небрежно поставил его рядом с кроватью Румынии и сел напротив испуганного гостя. — Я тебе поверю. А пока ты отдыхаешь, поведай-ка мне по-братски...почему ты постоянно шепчешь имя Лизы во сне?