Полароиды

Кто-то сублимировал в алкоголь, кто-то в секс, а кому-то приходилось выращивать цветы. Раз уж марихуану и что покрепче ей помогли оставить в прошлом (а вместе с этим и все вышеперечисленное), то что же Барбаре еще оставалось? Конечно, цветы. Иногда с ними даже можно было поговорить, чтобы не сойти с ума от тотального одиночества. Просто однажды случилось чудо, и Барбара поняла, что так больше продолжаться не может. Она либо умрет на чертовом чердаке, задохнувшись сигаретным дымом, либо возьмет свою побитую жизнью задницу в руки и понесет ее к телефону. В тот момент ей далось это как-то чересчур легко. Возможно, автомат, возможно, апатия, возможно, проснувшийся инстинкт самосохранения. Альвинг не знала, не пыталась узнать и, впрочем, ей было наплевать. Она просто встала, выбросила где-то примерно двухсотую сигарету за неделю бесполезного просиживания на чердаке и набрала номер службы доставки цветов. Через три часа у нее в прихожей стояло три монстеры, два гибискуса, четыре пальмы, один фикус, лимон, фатсия и кротон. Во дворе от прежних хозяев ей осталось пять неряшливых кустов пионов и одиннадцать молодых ростков сирени. Барбара понятия не имела, что с ними делать, но разве есть что-то увлекательнее, чем часами просиживать в гугле, судорожно выискивая информацию об уходе за растениями? Ах, конечно, нет. И если кто-то считает иначе, значит, они охренеть как не правы! Новый дом был небольшим, очень светлым за счет наличия как минимум двух панорамных окон в каждой комнате, но двухэтажным и, как оказалось, вполне вместительным. Ее новые друзья прекрасно здесь прижились. Барбара даже дала им имена. Первые три дня после доставки она носилась по этажам, решая, где лучше поставить охренительно большие горшки своих сожителей, а потом рыскала по сайтам, выписывая интрукции по уходу и шлепая их на эти самые горшки - чтобы не перепутать. На четвертый она поняла, что вообще-то неплохо справляется, и решила не расслаблять булки, пока ее старания приносили хоть какую-нибудь пользу. Альвинг вылизала дом, начиная с подвала, который внезапно решила переделать в мини-спортзал для домашних тренировок, и заканчивая чердаком, который и спустя полгода оставался пустым. Он навеевал неприятные воспоминания о недельной хандре, и поэтому Барбара заходила туда не чаще, чем раз в месяц: вытереть пыль и проветрить. На шестой день ей привезли три основных тренажера и за дополнительную плату заперли их в подвал. Там было прохладно, конечно, но Барбара редко ощущала это, потому что, как учил папа, разгибаться в спортзале - это непозволительная роскошь и моветон. На седьмой утром она проснулась в шесть утра и поняла, что Господом ей все же не стать, потому что отдыхать Барбаре не хотелось. Возвращаться к тупым мыслям о всемирной несправедливости, выкуривать по три пачки в день, а потом эпично блевать то ли от избытка эмоций, то ли никотина ей не улыбалось. Альвинг как-то резко вошла в тонус. А придурковатым мыслям в тонусе не место. По ночам ей, конечно, было грустно и одиноко, но мозг никогда не давал ей скучать, заботливо подсовывая радужные мысли... Нет, не о ЛГБТ-парадах. Как насчет порыдать до срыва голоса, или устроить истерику, стоя на осколках зеркала в ванной? Или, например, вскрыться, чего никто не заметит, и ты будешь валяться здесь, пока соседи не найдут твою полуразложившуюся тушку по запаху гниющего мяса? Они, вероятно, даже выложат к ней путь своей блевотиной - для копов и морга. А как насчет супер-акции? Кокс, крэк, амфетамин. Получи свою дозу кайфа и спрыгни с крыши как птичка! Дополнительнные ощущения, да. Только свобода, только хардкор. Сильные и независимые женщины сами решают, как им сдохнуть, остальные только настраивают и подстрекают. А если серьезно (ну или почти серьезно), быть затворником - это прикольно. Барбара никогда не планировала им стать, конечно, но, как говорится, года идут, а ума все меньше. Да и сил на регулярное взаимодействие с людьми не прибавляется. С тех прекрасных пор прошло два года, и единственное ее наблюдение, которому Барбара более-менее придала значение: их так и не прибавилось. А спустя примерно месяц офигительной активности ее пыл слегка поубавился, и Альвинг вспомнила, что когда-то была студенткой литературного университета. Да, она его не закончила и вообще, в принципе, вместо сессии пинала херы, но-о... Что там насчет непробивных всемирных поговорок? Талант не пропьешь? И правда. Интернет все сделал сам, честно. Она отправила несколько примеров своих текстов, и ею заинтересовались. В основном Барбару активно нанимали блогеры или просто студенты, которые хотели бухать, а не писать курсовую по литературе. Сама она уже считала себя взрослой тетей, которой на днях исполнилось двадцать пять, и отметила она их в компании своих зеленых друзей и апельсинового сока, а не как обыч... Ладно, не считая трех последних лет. Но какая уже, нахрен, разница, да? Конечно. Взрослая тетя не прочь потратить целый день на курсовую и дать малышам оттянуться. Особенно, если они за это хорошо платят. Раз в неделю Альвинг приходилось ездить в супермаркет, и это по факту считалось самым глобальным ее столкновением с людьми за последние годы. Было так странно ходить между стеллажами, слыша чужие голоса и видя, как там шляются целые семьи, обсуждая, что приготовить на ужин. Она замечала смех детей и улыбки семейных пар, и от этого почему-то улыбалась сама. Нет, Барбара не завидовала им. Она просто искренне желала им счастья, потому что дерьма в этом мире и так хватало. С головой. Альвинг... Почти выбралась из него. И нового, пожалуй, не хотела. Кажется, именно по этой причине она по-прежнему оставалась одна. Все мысли о "просто одноразовом сексе" тоже отметались - Бэбс не хотелось заниматься им с той, кого она совсем не знала, и уже даже не помнила, как это удавалось ей раньше. Прошлое постепенно становилось одним большим размытым пятном. Туда не хотелось возвращаться. Но раз в году она все же себе позволяла. Нет, не на день рождения, не в Рождество и не в день Благодарения. Просто четырнадцатого марта. Как, например, сегодня. Четырнадцатого марта Барбара выходила из дома, садилась в свою старую машину, которая досталась ей в то же наследство, и возвращалась обратно в город. Бэбс становилось тяжело дышать уже за четыре километра до точки назначения. Этот город ее душил. Альвинг помнила все закоулки, знала все трассы. В девятнадцать она мчалась по ним на своем мотоцикле, который сейчас стоял нетронутым в гараже. Продать его Барбара не смогла - силы воли не хватило. Как сказал бы Джим... А, впрочем, ладно. Он же пошел нахер. И Ари. И много-много малышек, чьи номера телефонов хранились у нее, как какой-нибудь трофей. Конрад, Леса, Ребекка, Райан - когда-то они были приятелями. Барбара вспоминала о тех временах, пока сидела на кладбище возле одного из десятков камней. Она плакала, иногда - рыдала и рассказывала этому камню о том, что же все-таки произошло и почему ее так долго здесь не было. Бэбс привозила с собой одну красную розу, которую специально для этого выращивала у себя на кухне каждый год. Всего одну. Барбара сорвала ее утром. Она сидела там, прямо на траве, бережно проводила дрожащими пальцами по выточенным на камне буквам, и чаще всего повторяла одну только фразу. Последние пять лет эти три слова Бэбс посвящала единственному человеку, который уже не жил, но по-прежнему заслуживал их, как никто другой. Вернее... Никто больше не заслуживал. "Киаран Альвинг, 2096-2147". - Я люблю тебя, пап, - она закусила губу, силясь хоть однажды сказать ему это без слез. - Я очень сильно тебя люблю, - через три секунды они уже быстро скатывались по ее щекам, и Барбара не стала себя корить за то, что и в этот раз у нее ничего не вышло. - Ты мне нужен, правда. Очень нужен. Я так скучаю, - ее голос сорвался на последнем слове. Альвинг упала на руки, обнимая чертов камень, и закусила длинный рукав своей кофты, чтобы не закричать. Она знала, кто любил ее по-настоящему, и почему-то только в двадцать пять Барбара поняла, что папа всегда был единственным, кто любил ее так. К черту мир. Привет, новая жизнь. Это совсем не больно.