Полароиды

- Эй, я тут принесла тебе кое-что, - Люка держала в руках плечики с висящем на них жёлтым... Как будто большим целлофаном, а на локте у нее висел черный квадратный пакет с какой-то серебристой надписью. Бруклин не разобрала, что там было написано: мешали лишние завитки. Она решила устроить в ее комнате кладбище пакетов? Или замотать в эти пакеты её? Ферерра скептически осмотрела неясное барахло в руках кузины и решила, что что бы Люка не задумала - она не поддастся в очередной раз. С нее хватило университета. Так что Бруклин просто расслабленно шлёпнулась на диван и сказала: - Если ты думаешь, что я надену на себя вот это жёлтое - лучше сразу уйди, иначе никакие родственные узы меня не остановят. - Брук, - Люка тяжело выдохнула и положила "вот это жёлтое" на диван рядом с Бруклин, - это чехол. Феррера вопросительно вздёрнула брови. Слово "чехол" Роуз применяла, когда говорила о своём телефоне, но телефоны обычно были маленькими и помещались в ладонь. Невозможно, чтобы его обматывали в такой здоровенный мешок - это же неудобно! Тем более, Бруклин телефоном не пользовалась, и Люка это знала, так для чего ей был нужен чехол? - Это для одежды, чтобы она не мялась и не пачкалась, когда будет висеть в гардеробе, - объяснила Люка, рассудив по ее говорящему взгляду, что она не знает и этого тоже. - Я принесла тебе белье и платье. Джо ездила выбирать их для тебя, а у нее потрясающий вкус. - Она что, жуёт одежду? - О боги, - Люка закатила глаза. - Стиль. Я имею ввиду стиль. Следующая наша остановка - словарь, а потом я заведу тебя в библиотеку, и после кучи книг, которые ты прочтешь, я покажу тебе много легендарных фильмов. Бруклин, вообще-то, читала несколько книг и смотрела фильмы, но почти ничего из этого ее не впечатлило. Роуз часто включала сопливые сюжеты о женщине и мужчине, которые полфильма пытались найти общий язык друг с другом, а остальные полфильма радовались, что нашли его, и целовались, валяясь голыми в белых простынях. Бруклин не понимала, что между ними вообще происходило первые шестьдесят минут, что они выясняли и почему женщина бегала от мужчины, если в итоге она все равно позволила ему засунуть в себя тот отросток, который висел у мужчины между ног. Роуз почему-то такие фильмы доводили до слез, а когда Феррера спрашивала, почему она плачет, то слышала в ответ: "Он так сильно ее любит!". Такие исчерпывающие ответы, конечно же, ни о чём Бруклин не говорили. Из того небольшого количества книг, которые были в ее распоряжении, больше всего ей понравилась анатомия: там она нашла много интересных картинок, а не только один сплошной текст, который было так тяжело читать. Именно там на одной из страниц Феррера впервые увидела полностью раздетых мужчину и женщину, вспомнила фильмы Роуз и сделала гениальный вывод: если она говорит, что мужчина и женщина друг друга любят - это значит, что они занимаются сексом. Про секс Роуз ей рассказала ещё раньше, лет в восемь, когда просвещала по поводу месячных и роста груди, а вот вывод пришел к Бруклин года через два. Изредка, когда она выходила на улицу и видела других детей, Феррера особенно пристально разглядывала мальчиков и спрашивала у няни, обязательно ли они должны любить ее, когда вырастут, а Роуз смеялась и кивала головой. Она расстраивалась. Бруклин не хотелось, чтобы они её любили, потому что то, что висело у них между ног, казалось ей отвратительным и неестественным. Она хотела, чтобы когда-нибудь ее любили девочки, хоть и не представляла, как это возможно: о гомосексуальности Роуз ей никогда не рассказывала. И фильмов таких тоже не смотрела. - У тебя есть фильмы про девушек? - заинтересованно спросила Бруклин. Она упустила из виду даже явный план Люки одеть ее в ненавистные тряпки: Муррей уже сосредоточенно вытаскивала из чехла очередную. - В интернете есть любые фильмы про кого угодно. Я предлагала тебе научиться пользоваться телефоном. - Там можно смотреть фильмы? Люка на секунду замолчала, сбитая с толку, а потом аккуратно присела на диван рядом с застывшей в ожидании Бруклин. Не слишком близко: ее все ещё слегка настораживала привычка Ферреры ходить по дому без одежды. Она терпеливо объяснила ей, что такое интернет, и Бруклин удивительно быстро согласилась его освоить. Люку радовало только то, что она схватывала новую для себя информацию с феноменальной скоростью и запоминала всё в подробностях и надолго. Муррей подозревала, что ее новоиспеченная кузина, прошатавшаяся по лесу много лет и не постаревшая при этом ни на год, обладала фотографической памятью, и что ее способности не заканчивались на умениях убить кого-нибудь так, чтобы все думали, что человек убил себя сам. Она была особенной - во всех смыслах - и немножечко Маугли. Люка собиралась помочь ей освоиться в новой реальности. - Примерь это, - Люка протянула Бруклин маленький черный пакет, котороый принесла с собой. Бруклин подозрительно на него покосилась, но взяла. Она вытащила из него комплект белья - небольшие лоскутки черной прозрачной ткани с чем-то розовым. - Это обязательно? - Твою мать, Феррера, да! Надевай. Бруклин никогда не носила бюстгальтеры. Она видела их в кино, на девушках - таких сияющих и сексуальных, что Бруклин с трудом могла оторваться от экрана плазмы в гостиной, когда Роуз гнала ее спать. Они носили их на груди, которой Феррера не могла похвастаться лет до двадцати трёх, а когда она внезапно начала расти, никакого белья поблизости не было и в помине, потому что это случилось в лесу, среди мха и деревьев. Да и не то чтобы Бруклин думала о них. Она любила разглядывать свое тело, потому что ждала его куда дольше, чем ей обещали, и скрывать его под одеждой не было никакого смысла. Зачем? Оно ведь больше не детское, не то, которое она ненавидела. Смуглое, блестящее, с налитой грудью и плавными изгибами, его хотелось касаться. Ей самой хотелось. Оно было потрясающим, прямо как у женщин, которые всегда ее восхищали, которые вызвали в ней отклик, восторг... Желание. В детстве она ходила плоской, как треска из любимого мультфильма Роуз, с выпирающим животом и худыми ногами, как и многие другие, да, но не передать того стресса и ужаса, который она испытала, когда девочки с площадки за окном вдруг начали расти и меняться, проходить мимо этой площадки в коротких летних платьях с вырезом, из-под которого были видны полные груди, а она осталась такой же десятилетней глефой. Сейчас, когда Люка требовала от нее снова привыкать к одежде, которую Бруклин игнорировала тридцать лет - это ее вовсе не радовало, только подмывало выставить ее вон и сделать так, чтобы она больше никогда не смогла протянуть ей эти хреновы лохмотья. Но ещё она понимала, что сама согласилась на попытку влиться в мир сраных людей и должна была следовать... Части правил. Которые люди придумали для собственного ограничения. Более тупых решений, чем человеческие, Бруклин в природе не наблюдала. - Посмотри на себя, - Люка встала сзади нее и одним движением руки убрала длинные черные волосы Бруклин за спину, чтобы она могла видеть себя в длинном зеркале у панорамного окна. Небо сегодня было тучным и серым, так что дневной свет их не радовал, но при яркой люстре можно было разглядеть всё - даже больше, чем просто всё. Женственность наполнила строгую комнату, как запах цветущей весенней вишни. - Одежда может быть красивой, как и белье под ней. Она необязательно должна скрывать всё. Роуз наверняка была какой-нибудь ярой католичкой, раз носила покупала тебе бесформенные балахоны. Что скажешь? Бруклин завороженно посмотрела на собственное отражение. Изучающий взгляд прошёлся по тонким черным полоскам на нижнем белье, соединяющим прозрачную ткань, и по бюсту, мягко обтягивающему грудь. На нем не было твердых вставок, как у Роуз, и он не скрывал ни саму грудь, ни соски - только поддерживал и слегка затемнял. Она осторожно коснулась пальцами размашистой жар-птицы, вышитой на левой чашке, и ее губы тронула лёгкая улыбка. Розовый цвет птичьих крыльев напоминал ей о маленьких цветах, которые росли из большого пня в лесу. У них были такие тонкие лепестки, нежные, как кожа на женской груди, и Бруклин обожала прикасаться к ним губами. - Красивое. - Ты его украшаешь, - Люка улыбнулась ей, глядя в глаза через зеркало, и радостно сжала ее плечи, будто бы имитируя объятия. Обнять ее по-настоящему она не решалась. Бруклин перевела взгляд на лицо Муррей, желая столкнуться им с ее взглядом, но Люка довольно быстро оторвала его. Она взяла платье, лежащее на диване. Оно оказалось таким длинным, что низкий рост Люки вынуждал ее держать плечики выше собственной головы. - Теперь платье. Сегодня вечером мы с Джо и ещё парой людей поедем на мероприятие в честь открытия медицинского центра, с которыми заключили контракт на сотрудничество, и я приглашаю тебя поехать с нами. - Меня?.. - недоуменно переспросила Феррера. Она взяла плечики из рук Люки - главным образом потому, что ей казалось, что оно для нее слишком тяжёлое. Бруклин была выше нее минимум на дюймов восемь-девять, если не больше. - Но что я буду там делать? Придется разговаривать с?.. Людьми. Одна мысль об этом вызывала у Бруклин рвотный рефлекс. - Да, - кивнула Люка. Она на секунду заглянула в зеркало и поправила свою красную помаду. Она все ещё была одета в домашний синий костюм, но скоро должны были привезти ее платье, так что Люка ждала примерки. Юбки не особенно ее прельщали, но дресс-код есть дресс-код: явиться на приём в штанах она никак не могла. - Ты должна уметь общаться с людьми, а в этом тебе поможет только практика. Главное соблюдай рамки приличия и вспомни правила этикета, которым тебя учила Роуз. Даже если тебя кто-то будет бесить, лучше не общайся с этим человеком, но самоубийства там не нужны. И да. Расслабься, окей? - Люка сжала ее ладонь в своей и в ожидании посмотрела на Бруклин; она скорчила лицо в нарочито брезгливой гримасе. - Окей. Люка почти вышла из её комнаты, но перед тем снова обратилась к Бруклин. - Пока не забыла. Если тебе кто-нибудь понравится и это будет взаимно, то... Ничего страшного, если ты покинешь прием немного раньше. Понимаешь, о чем я? Только предупреди водителя. - Понравится? - Бруклин заторможено сдвинула брови. Она вспомнила, как ей понравилась девушка там, в лесу, но только, наверное, то, что она с ней после этого сделала, здесь тоже запрещено. Или нет? - Секс - тоже общение, - подмигнула ей в ответ Люка и скрылась за дверью раньше, чем Бруклин успела спросить. Она хотела спросить: "А взаимность обязательна?".

***

Прием в честь открытия нового медицинского центра проходил далеко не в лучших традициях голливудских фильмов. Она ожидала увидеть вычурный зал с резными балясинами или хотя бы что-то отдаленно похожее, но вместо этого они приехали в вычурную больницу Атланты, сияющую техническим хай-теком, чтобы в итоге их приняли на первом этаже — там же, где скоро будут сидеть люди с какой-нибудь чесоткой и ожидать, пока их подойдет осмотреть большой очкастый дядя в белом халате. Люка с Джааной цокали каблуками по впечатляющему мрамору и внимательно слушали елейного гендиректора с мерзкой козлиной бородкой, а по бокам от них всех шагали внушительные секьюрити в микрофонами. Брукин не собиралась вслушиваться в то, что он там вещал, так что просто отделилась от них. По коже бегали мурашки от такого непривычного места, а в голове что-то навязчиво бамкало, словно спрашивая, какого хрена она делала среди этих вальяжных клоунов. И еще эта музыка. Она была спокойной и умиротворяющей, но не представала собой ничего приятного, потому что непрерывно перемежалась с голосами вокруг. - Добрый вечер, мисс. Я доктор Гай Стивенс, - высокий темнокожий мужчина внезапно преградил ей дорогу, и она дернулась от неожиданности. Бруклин посмотрела на него, как на умалишенного, если не хуже, и это, кажется, выглядело не очень этично. - У Вас великолепное платье, это случаем не Флай Сааб? Бруклин понятия не имела, кто это. - Слушай, лучше не трогай меня, окей? После этих слов она отошла от него с физиономией, пышущей отвращением. Она помнила, что по правилам должна была поддержать беседу и все такое, но когда Бруклин оглядывалась вокруг и видела, что большинство женщин здесь танцевало с теми мужчинами, которые к ним подходили, и для этого нужно было, чтобы он касался ее талии, ее тела… У Бруклин всё начинало чесаться, требуя немедленно покинуть зал и свалить домой, а там уже раздеться и просто выдохнуть. Мужчины вызывали в ней враждебность гораздо большую, нежели женщины. Женщины были похожи на нее внешне и заставляли ее замирать, чтобы наблюдать; тогда она концентрировалась на собственных инстинктах больше, чем на раздражении, которое вызывала в ней сама их низкопробная сущность. Они отвлекали ее тем, что были красивыми, а мужчины — нет. Она реагировала на них, как на клещей, только клещи в природе были естественны, а мужчины… Казалось, что нет. Они как роботы — существовали искусственно. Кажется, это провал. В прореженной толпе сновали худые мальчики-официанты, разносящие на подносах нечто очень вонючее, а несколько длинных столов едва не ломились от разноцветных бокалов с черт знает чем и закусок, нанизанных на яркие шпажки. Она слонялась между людьми, как привидение, и чувствовала себя овцой на выгоне. Бруклин хотелось просто забить на все это и уйти. Даже, вообще-то, больше, чем когда-либо, но ее останавливали две вещи: Люка, взявшая на себя ношу социализации богини нелюдимости, и ее последние слова. Или, скорее, собственные инстинкты, отреагировавшие на эти слова. В социализации ее привлекала возможность их удовлетворить. - Привет, - Бруклин обернулась на приятный женский голос. До этого она стояла спиной к толпе, разглядывая одну из двух громадных сюрреалистических картин. - Вы интересуетесь искусством? Я Джин, - она протянула руку для приветствия. Матовые губы Бруклин растянулись в улыбке. Она подумала: если Бог, о котором вещала Роуз, на самом деле существует, то это Он. И Он женского пола. У Джин были потрясающие рыжие локоны, белая кожа и сияющее синее платье с открытой спиной. Она походила на Джессику Рэббит, только без напыщенной сексуальности и взрывного макияжа с синими тенями. Джин, если навскидку, было лет двадцать, и она бросалась обезоруживающими улыбками, вертя свой бокал между пальцами. У Бруклин он тоже был — она выбрала наименее отвратительный из всех, но она понятия не имела с чем. - Бруклин, - она мягко сжала ее пальцы в своих. - Не интересуюсь. Просто здесь настолько мерзко, что лучше уж эти опиоидные картинки, чем то стадо баранов за моей спиной. Джин засмеялась. Некий промежуточный момент, после которого они оказались в пустой палате на том же первом этаже, где расхаживало стадо баранов, как-то медленно проплыл мимо Бруклин. - Если папа вдруг меня тут найдет, он меня убьет, - вдруг оторвавшись от Бруклин, заявила Джин, а потом снова впилась в ее губы, как сумасшедшая. - Тогда я убью его, - в следующую их остановку, чтобы перевести дыхание, ответила Феррера. Джин широко улыбнулась и расстегнула молнию на ее платье, а затем стащила его, как что-то ненужное. Оно было неоспоримо прекрасным и Бруклин вне сомнений украшала его, как и новое белье, но никакая одежда не смогла бы сравниться с невероятной женской естественностью - никогда. Так что единственное, чего она, голая и заведённая, сейчас хотела - это избавить свою новую знакомую от блестящей бутафорской обертки. Что она и сделала. Синее платье полетело на пол, как бумажный самолёт, и при этом Бруклин даже почти не отрывалась от губ, сладких из-за губной помады, таких мягких и послушных под ее языком. Эти губы были вторыми в ее жизни, которые ей приходилось целовать. Их соски́, напряженные от ожидания, соприкасались волей одинакового роста, пока Бруклин прижимала ее к зелёной стене, прямо рядом с незапертой дверью. Ее рука нетерпеливо скользнула увлеченной Бруклин между ног, и Бруклин лихорадочно выдохнула. Стоит ли вспоминать о том, что этот секс, такой странный и скомканный, был первым в ее жизни? Обоюдным, как сказала Люка. Ту девушку в лесу она считала просто красивым объектом для изучения: она не двигалась, пока Феррера трогала ее, где хотела, потому что Бруклин не хотела, чтобы она двигалась. А движения Джин ей нравились. Они были четкими, осознанными и не тянулись патокой, как в некоторых фильмах, пока герои едва двигались в этой своей постели. Кому вообще нравится медлить? Когда у Бруклин внизу возникало ощущение, приятное и водянистое, как наполненная чаша, она хотела поскорее усилить его, как сейчас. Джин улыбнулась - немного безумно - и провела языком по ее губам, зализывая крошечные ранки от собственных зубов, а после переключилась на шею, ключицы, грудь... Боги, грудь. Она втягивала в рот ее соски, покусывая их, а потом кожу рядом, так сильно, что Бруклин почти задыхалась от нарастающего возбуждения, от боли, которую ощущала, пока Джин третировала ее кожу зубами и оставляла на ней лилово-синие отметины. Ее ладонь скользила по промежности Бруклин взад и вперед, и от этих настойчивых движений у нее подгибались колени. Совсем скоро Джин толкнула Бруклин к подоконнику, заставляя упереться в его ребро задницей и ладонями, а сама опустилась перед ней на колени. Феррера без лишних просьб развела ноги, и Джин мгновенно прильнула к тому самому месту, которое требовало от Бруклин социализации. Потому что сама себе, к сожалению, не отлижешь. Она громко дышала, кусая до крови губы, и двигала бедрами, потому что не могла стоять на месте. Ноги сделались ватными и не держали её как следует; Джин поддерживала ее под ягодицами, иногда слегка царапая их короткими ногтями, и кружила своим языком по клитору, пульсировавшему так, что Бруклин чувствовала грань, и по каждой складке, истекающей смазкой, проникала им по влагалище, трахая ее языком так профессионально, словно Феррера сама себя удовлетворяла. Она знала, где нажать и как сильно стоит сейчас, мать её, нажать, где нужно замедлиться, а где просто захватить в рот всё, что можно, и сосать, как вызывающий чупа-чупс. Где-то на последнем Бруклин сдалась окончательно. Ее колени подогнулись, а живот напрягся, словно его тянула вниз целая гантель. Бруклин хотелось сдвинуть ноги, но Джин осталась на месте, с ее клитором во рту, и Феррера словно кончала дольше, чем обычно. Она была такой мокрой, как никогда раньше, и Джин, казалось, кайфовала от этого не меньше ее самой. Она аккуратно провела языком рядом с влагалищем, а потом - между складок, минуя особо чувствительную точку, и отстранилась, облизнув собственные губы. Когда она поднялась, ее глаза блестели от света фонарей из окна, такие синие, как Атлантический; чуть припухшие уста тоже блестели - от смазки, потому что помада давно уже стёрлась. Она была. Такой. Красивой. Бруклин поцеловала Джин ещё раз, а после - опрокинула на кушетку, заставив лечь на спину. Она отлизывала ей с отдачей и эффектностью, вспоминая, где приятно ей самой, и она не ошиблась. Джин ерзала бедрами по кожаной поверхности, дергаясь от языка Бруклин, и сжимала ее руку на своем животе. У нее, в отличие от Ферреры, на лобке были волосы, и это заводило ещё сильнее. В подростком возрасте Бруклин тоже хотела себе волосы там, но у нее они не выросли, да и не только там. Их наличие было для нее определенным признаком... Женственности. Взросления. Это вызывало в Бруклин бешеный детский восторг. Она сравнивала Джин и безымянную девушку. Джин была горячей, влажной и с крупным клитором, как у самой Бруклин. Она извивалась под ней, как чертова змея, раззадоривая азартную натуру Брук, так что она старалась ещё серьезнее, чем было в ее силах; Феррера проходилась по всей промежности, иногда резко возвращаясь к пульсирующей точке, а потом снова отступала, и снова... - Я не могу, - прошептала Джин, судорожно стискивая ее руку на своей впечатляющей размерами груди, - я больше не могу... М-м-м... Иди сюда, - она призывно облизала губы, томно глядя на Бруклин из-под густых ресниц – сверху вниз. Сначала она не поняла, что Джин имела ввиду, но после короткого объяснения Бруклин устроилась на ее рте с двойным комфортом, двигая бедрами на ее языке; Джин отчаянно нужно было занять его, чтобы не издавать слишком громких звуков, а Феррера хотела продолжать изучать ее: там, внизу, женщины были особенно привлекательны. Она не знала, какой уж магией вселенная наделила эту потрясающе-влажную и до паранойи притягивающую часть тела, но она определенно знала в этом толк. Симметричные складки напоминали ей ракушку, каких было много в лазурном лесном озере, а клитор — жемчуг, который можно было часами перекатывать между пальцами. Шарм, граничащий с эротизмом, изящный, как лепестки полевых цветов, и обольстительный магнетизм, минующий все предрассудки — вот что несли в себе женщины, похожие на Джин. Они были заурядными людьми в своих головах, но такими красивыми внешне. Бруклин хотелось изучить её не только снаружи. Джин была достаточно влажной, чтобы Бруклин с лёгкостью проникла в нее сначала одним, а потом и всеми четырьмя пальцами, оставив большой, чтобы создавать давление вокруг чувственной точки. Они двигались внутри Джин с проворной скоростью, скользили, растягивая стенки податливого влагалища, и хоть Бруклин не знала точно, нравилось ли ей вот так, но она, кажется, опять угадала Джин стонала и дергалась, сжимая их сильными мышцами. Она была такой же огненной, как ее волосы. Феррера выскользнула из нее, когда она напряглась, натянулась, как струна, а после упёрлась пятками в кушетку и свела ноги вместе. Из её горла вырвался протяжный стон, граничащий с криком, и Бруклин подумала, что уж его-то точно кто-нибудь услышал. Но ей, вообще-то, было плевать. Она собиралась вымотать Джин до предела. Процесс социализации только начался.