Полароиды

Джин раздраженно зарычала. Назойливое солнце за плохо задернутыми шторами извещало ее о том, что утро уже давно наступило, а разрывающийся от звонков телефон на другом конце мастерской не позволял игнорировать этот факт также резво, как несколько часов назад. Да она и уснула, собственно, только на рассвете, так о чем вообще может идти речь? Какие, к чертям, телефонные разговоры? Джин вырубила бы свой сотовый без малейшего зазрения совести, но для того, чтобы это сделать, ей все равно пришлось бы встать и прошлепать босиком как минимум метров тридцать, так что пусть это случится не зря. Она импульсивно откинула одеяло на пол и рывком поднялась на ноги; холодный воздух тут же окутал голое тело, став не самой лучшей заменой теплому одеялу. Боже правый! На какие чертовы жертвы она идет! Джин содрогнулась от резкой смены температур, поежилась и зевнула, а затем, все еще не в силах окончательно открыть глаза, нажала «ответить». - Джин! Наконец-то! Сколько я могу тебя вызванивать? Ты что, думаешь, я собачка? Думаешь, я буду за тобой бегать? Ты ведешь себя крайне невежественно, если считаешь, что я никуда не денусь, если ты и дальше продолжишь так вести себя со мной! Эй, алло, ты слышишь меня? - Да, но это не значит, что мне хочется. Карен была ее девушкой. Если, конечно, это можно так назвать. Они познакомились год назад на званом ужине, куда были приглашены все «громкофамильные» семьи Сент-Голд — того самого пафосного района Атланты, в котором по наитию жили только те, кто мог позволить себе писать в золотой унитаз с алмазной кнопкой слива, а ее отец, поверьте, именно в такой унитаз и писал. Карен, она же дочь лучшего папиного друга, сама ее склеила, что для Джин стало неожиданностью похлеще, чем когда ее пыталась уложить сама Рейчел Башфорд. Джин редко удавалось устоять перед знаменитыми женскими чарами. И иногда это приносило ей много, много хлопот. - …я приеду к тебе сейчас же. - Что? - ее глаза тут же широко распахнулись. Сон покинул ее столь же стремительно, как и сморил всего четыре часа назад. - Это еще зачем? Карен! Такое категоричное окончание их разговора могло означать всего две вещи и, как оказалось позже, они обе имели место сегодняшним утром. Джин рассерженно цокнула и нырнула обратно в кровать. Она оказалась такой же теплой, какой и была пять минут назад, и как же Джин хотелось провалиться обратно в сладкое бессознательное… И уже не потому, что ее отчаянно клонило в сон, а потому, что для разборок с Карен Джин была несколько не подготовлена. Лучше бы она и вовсе не брала эту хренову трубку. Впрочем, она сама во всем виновата. Она могла разорвать эту связь еще после их первого секса, который оставил Джин глубоко неудовлетворенной, и не поддаваться той громадной куче предрассудков, которые так не вовремя на нее обрушились. Откуда ей было знать, что Карен воспримет их отношения так серьезно? И уж тем более она не могла знать того, что их отношения окажутся на руку отцовскому бизнесу. Когда он попросил ее «погулять» с Карен еще немного, Джин быстро согласилась, но не потому, что ее заботил его бизнес, а потому, что это как нельзя лучше годилось для оправдания собственной нерешительности. В отличие от Карен, у Джин она первой отнюдь не была, но и бросать ей еще никого не приходилось. Крайне патетическое слово - «бросать». Джин казалось, что если она скажет окрыленной Карен о том, что никаких отношений она не планировала, то мисс Ранимая Эмоциональность просто-напросто распадется на атомы. И вот теперь, спустя год этих бесплодных романтических метаний, Джин пожинала плоды своей же глупости — почти каждый Божий день она их пожинала. Джин мечтала избавиться от ее неугомонной трели. Но она все еще не могла найти в себе эту мистическую способность к сволочизму. Она знала, что если заикнется о расставании, то непременно разобьет Карен сердце. Она была отличной девушкой, когда не сходила с ума от ревности и недостатка внимания, и Джин меньше всего хотелось ранить ее…Ну хотя, наверное, в контексте ее образа жизни, этот вывод звучит странно. Но о «контексте» или, точнее будет сказать, «контекстах» Карен не знала наверняка, а для Джин, утонувшей в беспорядочных половых связях еще в семнадцать, оказалось не под силу отказаться от устоявшегося за два года порядка. Так что отношения у них были, мягко говоря, своеобразными. Джин глубоко вдохнула, дабы вернуть себе стабильное сердцебиение, и повернула голову на подушке. На секунду она подумала, что, может, а черт с ней, с Карен… Может, чужая девушка в постели, которую она едва знала, будет отличным поводом для того, чтобы расстаться? И тогда Джин не пришлось бы ничего говорить. Карен просто пришла бы, увидела ее и ушла. Удалила бы ее номер телефона и отписалась бы от Джин в соцсетях, и тогда бы она снова почувствовала себя свободной. Никаких обязательств, проблем и чувства вины. Но, как по инерции, она положила холодную ладонь на живот девушки, увлеченной чем-то в экране своего телефона, и та тут же перевела свой взгляд на Джин. - Брук, - явно нехотя сказала она, - тебе нужно… Очевидно, предложение должно было закончиться словом «уйти», но вместо этого оно закончилось поцелуем — тем самым бесстыдным виновником ее бессонной, сексуальной ночи. Бруклин, полулежавшая на Джин, касавшаяся ее груди — своей, она целовала ее с вполне прозрачными намерениями, и Джин отвечала ей тем же, пока не вспомнила, что скоро здесь появится Карен. Она разорвала их губы с ощущением невысказанного сожаления; внизу живота протестующе заныло, а Бруклин вопросительно уставилась на нее. - Сейчас сюда придет один человек. Нельзя, чтобы она тебя видела. Прости, я не могу, - Джин нерешительно убрала ее руку со своего бедра и сделала попытку подняться. Бруклин рывком вернула ее на место, несильно сжав запястья на головой Джин. Внутри все взлетело от внезапной нахлынувшего восторга; она не привыкла игнорировать свои желания, так что, видимо, ее тело восприняло это как игру. Растрепанная рыжая прядь упала прямо ей на глаза, и Бруклин осторожно подвинула ее на подушку кончиком носа. - Ты не хочешь, чтобы она приходила. - Да, но она все равно придет. У нее есть ключ, - Джин расстроенно сдвинула брови. Ответом ей стали мягкие губы Бруклин на шее. Она покрылась мурашками. - Брук… - Ну и плевать, - она покрывала шею Джин невесомыми поцелуями, спускаясь ими до почти не выраженных ключиц, груди, обводя напряженные маленькие соски кончиком языка, а потом подключила зубы, чередуя их остроту с легкими, как перо, касаниями. Джин рвано выдохнула. На белоснежной коже эти следы отпечатывались мгновенно, также, как и вчерашние засосы: они легли на ее тело яркими свежими отметинами. На Брук они бросались в глаза не так сильно — из-за смуглости. - Какая разница? - Она войдет сюда и… И увидит… Джин призывно двинула бедрами, когда почувствовала пальцы Бруклин на своих половых губах. Она едва касались их, скользя сверху вниз и задевая недлинными ногтями ноющий клитор. Так хотелось нажать на него сильнее, черт возьми, нет, чтобы это сделала Бруклин, чтобы разрядила ее, как батарейку, как вчера… Нет, Господи, что она делает. Карен. Она должна приехать, совсем скоро… Но с другой стороны, она же ехала из самого Сент-Голд… Наверное. Да, да, наверное, они еще успеют. Совсем скоро от ее прикосновений у Джин по телу разлилась приятная нега, предвкушая удовольствие, а с ней Джин никак не могла бороться. Она совершенно не представляла, как можно просто встать и уйти, когда тело вот так вот наливалось свинцом и требовало, чтобы его поимели, и неважно где, как и кто. Ее родители славились теми еще гедонистическими замашками — единственная черта, объединяющая Джин и ее мать. Единственная черта, которая не бесила в матери Джин. Бруклин потянула ее с подушки ниже, под ягодицы. - Можем взять ее третьей, - невозмутимо предложила увлеченная Феррера, и Джин улыбнулась этой странной мысли. Когда-то у нее был секс втроем, но никто из тех, кто в нем участвовал, не страдал такой ханжеской шизой, как Карен. Во время секса она просто лежала, как тумбочка, и каждый раз требовала обязательно выключить свет. Смешно, но за целый год отношений Джин ни разу не видела Карен без одежды при нормальном освещении, Боже. Она знала, что у ее девушки есть вагина, только на ощупь. - Она не согласит-тся. Последний слог вырвался из ее горла очень разорвано. Слово продолжилось негромким стоном, как от толчка. Джин развела ноги шире, когда почувствовала, как пальцы Бруклин вошли в нее, наверное, наполовину, и легкое давление от них только заставило ее желать, чтобы оно увеличилось. Проникающий секс всегда ей нравился больше: казалось, в нем нет места ненавистной робости. В свой первый раз, ох, Джин плакала, как дитя, но просила все равно продолжать. Она ощупывала грани так смело, как только могла, и была готова практически на любые эксперименты. Она отождествляла секс с самой жизнью, а бояться жизни Джин точно уж не планировала. Голова Бруклин находилась на уровне ее живота, и она чувствовала, как ее зубы болезненно пощипывали кожу ниже пупка. Эта боль чередовалась с внезапной нежностью — такой странной после двух крышесносящих разов, но возбуждающей не менее и не более. Джин собрала ее длинные волосы в импровизированный хвост и, тяжело дыша, уловила озорной блеск в мимолетном взгляде. От этого взгляда все внутри волнительно сжалось, сворачиваясь еще туже. Джин услышала, как ее жемчужное ожерелье одноразово стукнулось о тумбу, и улыбнулась, опрокинув голову назад. Внизу было слишком влажно, и от этого невыносимо хотелось поерзать бедрами, так, будто бы это могло помочь. Бруклин несильно потерла ее клитор большим пальцем, а после, наконец, взяла его в рот. Джин одобрительно застонала. Когда они занимались этим в больничной палате, ограничение на звук действовало на нее не слишком хорошо. Здесь она могла дать себе волю. О Боже, да. Ее почти трясло в ожидании разрядки, и Бруклин нагло этим пользовалась. Она медленно вошла в нее одним пальцем… Двумя… Они потянули влагалище в одну сторону, а потом Джин почувствовала, как в нее один за другим стали проталкиваться мелкие шарики собственного жемчужного ожерелья. Так она его, право, еще не использовала. - Оригинально… Брук, - на выдохе высказалась Джин, сжимая ее волосы еще сильнее, сильнее, ощущая, как с каждым шариком внутри становится теснее… И мокрее… - Вау, - она старалась глубоко дышать, используя живот, но получалось слишком сбито, слишком неправильно… Слишком влажно. Они скользили внутри, перекатываясь друг через друга. Постепенно мастерскую, повидавшую в этом мире гораздо больше, чем многие люди, наполнили громкие стоны ее хозяйки, и стены, возможно, захотели бы стыдливо прикрыться, не будь они просто стенами. Джин напряженно выгибалась на белых простынях, до боли сжимая ее волосы в сомкнутых ладонях, пока Бруклин неспешно водила языком по влажным складкам, иногда возвращаясь к, Боже, клитору. Она дразнила ее, как чертова сука, дразнила, втягивая в рот кое-что слишком чувствительное, но недостаточно, недостаточно сильно! И специально, она делала это специально! По стенкам влагалища настойчиво ерзали твердые бусины, подталкиваемые пальцами Бруклин; она то входила в нее всей их длиной, чтобы вставить ожерелье полностью, то вытаскивала, и только тянула, тянула этот чертов жемчуг назад, щекоча Джин изнутри. Она никогда не была ханжой, но еще она никогда и ничего, кроме пальцев и члена, в себя не вставляла. И, кажется, зря. - Боже, Брук, м-м, - прерывисто выдыхала она, - я не могу больше, не могу… Я хочу кончить, - озвученное желание, кое-как выловленное Бруклин из череды стонов, было исполнено так резко, что заставило Джин вскрикнуть и дернуться; по телу будто бы прошел разряд тока, сковывая ее, заставляя свернуться, сдвинуть ноги, чтобы инстинктивно прикрыть бешено пульсировавший клитор от стимуляции. Бруклин позволила ей это и поднялась на колени, восторженно наблюдая за тем, как сокращались ее мышцы, пытаясь вытолкнуть оставшиеся бусины наружу, а потом просунула руку между собственных ног и сразу же содрогнулась сама. Как только Джин перестала дрожать, она легко вытащила жемчуг полностью, потянув на себя, и рухнула на постель, предварительно потянувшись к хорошо знакомым губам. Они чуть подрагивали, когда Бруклин целовала ее, словно напоследок, так, словно говорила ей о любви… Которой не было. Но если бы была, этот момент подходил для нее больше, чем просто идеально. - Теперь я могу уйти, - с довольной усмешкой сказала Феррера. - Если это еще имеет смысл. - Что? О чем ты? - стерев пот со лба, спросила Джин. В голове по-прежнему стояла легкая дымка, а большие груди неровно вздымались от сбитого дыхания. - Она уже ушла. Девушка со светлыми волосами, ты же о ней говорила? Сердце Джин пропустило удар. Она мгновенно села, широко распахнула глаза и с открытым ртом, не зная, что сказать, посмотрела на невозмутимую Бруклин. - Ты уверена? Она что, видела… - Да, - кивнула Феррера. - Фух, - шокировано выдохнула Джин. Она нервно убрала волосы со лба назад. - Вау. Значит… Это конец, - все еще не веря в то, что произошло, произнесла она. Боже правый, она даже не устроила скандал! Нет, этого не могло случиться, не могло… - Могло, - ответила Бруклин ее мыслям. Джин потянулась к телефону, чтобы позвонить Карен, и застыла, набирая номер. Разве она сказала это вслух? Ладно, черт с ним. Она приложила телефон к уху, ожидая гудков, но вместо этого звонок просто выбило. Для уверенности она сделала это еще раз — исход оказался таким же. Это означало, что Карен внесла ее в черный список. Господи! Она все еще не верила. - Значит… - заторможено сказала Джин. - Я теперь свободна. Вау. Постепенно губы Джин растянулись в улыбке, и она выглядела немножечко безумной. Но такой, черт подери, красивой. Бруклин улыбнулась этой мысли, а солнце тем временем пробивалось сквозь шторы все настойчивее.