Полароиды

В лабораториях «Эридана» всегда господствовала тишина, как на заброшенном кладбище напротив дома, где Бруклин выросла. Кое-где сновали люди в белых халатах, от которых несло химикатами похуже, чем от подопытных крыс, но, сосредоточенные на работе, словами они перебрасывались крайне редко. Колбы с цветными жидкостями то угрожающе шипели, то дымились, а иногда и вовсе взрывались. «Химия», - спокойно поясняла Люка, когда Бруклин удивленно вскидывала брови. В лесу некому было ее учить. Она училась сама, когда запутывалась в лианах, или получала по носу от хищных цветов. То время, по-хорошему, было лучшим за всё ее пятьдесят три года существования, пролетевших, как один миг… Бруклин окутывала пелена непонимания и отторжения, когда она лишь на секунду представляла, что для большинства людей черта в пятьдесят лет — это большая часть их жизни, и ладно бы так. Но эти морщины, которыми они покрывались с ног до головы, скрипящий голос, седые волосы… От них воняло гнилью и безысходностью. Бруклин не знала, случится ли с ней то же самое, или она умрет красивой, как сейчас, только спустя много лет, или, может, ее убьют либо она сама себя убьет, когда почувствует, что пора? Она рассыпется, как пыль, или будет лежать в морге, как все, и потом ее искусственно превратят в прах? Ферреру посещали такие мысли. Они были неизбежны и постоянны: никто не мог ответить ей однозначно. Она могла бы броситься искать свою мать, но где? Вдруг она уже мертва? Вдруг она такая же обычная, как и все? Она, в конце концов, могла оставить ее, потому что у нее родилась мутировавшая зверушка. Бруклин не видела своих детских фотографий, но Роуз то и дело трепалась ей о том, что она бракованная. Феррера часами разглядывала себя в зеркале, не находя там ничего бракованного. Если дело только в ее способности пускать корни в чужой мозг, то как это можно было заметить при рождении? А если все же в теле, то какого черта не так? Бруклин обладала телом таким же, как у Джин - исконно женским. Джин. Феррера выдохнула, сведя пальцы на переносице. Мысли о ней занимали 90 % из всего вороха в ее голове. Бруклин всегда казалось, что это легко — просто взять и не думать, но когда в ее жизнь вошла одна чертовски значимая женщина, оказалось, что этот процесс мучительно автономен. «Химия», - снова встревала Люка. Люка верила в науку также свято, как Аарон, но при этом они так разительно отличались друг от друга при видимой внешней схожести, что Бруклин путалась. Вера Аарона в науку означала, что эмоции — это излишество, а вера Люки гласила, что эмоции — это химия. У нее складно получалось убеждать Бруклин в том, что она влюблена, как бывает у всех людей, и что она не брак, а «модернизированная версия». Сегодня Люка потащила уже месяц как омраченную их с Джин разрывом Ферреру в лабораторию, чтобы просканировать ее тело, и сейчас они просто сидели в белоснежных, мельтешащих цветах «Эриадана» под ее особняком. Люка увлеченно изучала результаты рентгенов, а Бруклин сжимала цветущий мхом кулон на своей шее и копалась в одной далекой, рыжеволосой голове. Она должна была знать, вернулась ли к Джин затраченная на Брук энергия, здорова ли она и… Влилась ли в чертову реальность. Пять лет она была рядом с ней и убивала ее. Подумать только! Бруклин дорожила всего лишь двумя женщинами в этом мире — они были единственными людьми, которых Бруклин берегла, как зеницу ока, и мчалась к ним, едва почуяв опасность, даже если это оказывался просто гребаный горшок с растением, упавший им на ногу. Всего две женщины, жизнь которых была для нее в приоритете, две жизни, которые она не то что не хотела — боялась погубить. Всего две — из восьми миллиардов. И одна из них едва не погибла потому, что занималась с ней сексом. Бруклин сначала думала, что, возможно, дело в том, что она прекратила сдерживать ту загадочную пасть внутри себя, которая буквально перекачивала их сущности из одной в другую, но она всегда все, казалось, возвращала на место… Потом она поняла, что это ей только казалось. Связь людей с силой, наполняющей их извне, гораздо слабее, чем была у Брук, так что затраты восполнялись тоже не сразу — на это уходило время, в зависимости от того, сколько было выплеснуто. Это как бутыль, которую опустошали и наполняли, но только каждый раз, когда наполняли, не доливали по крайней мере четверть стакана. Брук ее опустошала, а вселенная затрахалась наполнять. Она, конечно, пыталась захлопнуть эту чертову пасть. У Бруклин не получалось. Наоборот, она словно становилась все шире и шире, паразитируя на Джин даже когда они просто находились рядом — спали, гуляли, разговаривали. Феррера цеплялась за надежду «вдруг оно само как-нибудь пройдет» и брала Джин в очередной раз, и она изгибалась от оргазмов на физическом и энергетическом уровнях, отдавалась ей полностью, открывалась, распахивала душу — пускала Брук в тело и голову. Она пускала ее в свою сущность. Наверное, так и делают люди, которые влюбляются друг в друга. Они равны, и их энергии переплетаются также ровно, наполняя друг друга до краев. Поэтому они говорят, что «любовь окрыляет» или «любовь наполняет». Это химия, как говорила Люка. Разве что мало кому понятная — и замечательно. Бруклин тоже не отказалась бы от такой способности. Потому что тогда у них с Джин все было бы хорошо. Феррера не знала бы больше, чем положено, а те, кто этого не знает — наполнены посредственно. Их связь с Джин оказалась вовсе не равной, обмен — не равнозначным, а их секс — убийственным для нее. Не очень-то романтично, когда понимаешь, что она и вправду могла умереть. Так что теперь Бруклин могла себе позволить только осторожно сканировать ее мысли — чтобы удостовериться, что она в порядке. Физически — почти. Весь этот месяц Джин шествовала по миру, как овощ, от квартиры до мастерской, от дома Лагранжей до выставок современного искусства, которые ей так нравились, но Бруклин не чувствовала, что она «здесь и сейчас». Бруклин чувствовала отчаяние, пустоту и полнейшее безразличие. Она употребляла наркотики и алкоголь, пытаясь забыться, а вчера с кем-то переспала. Бруклин хотелось сорваться к ней с завидной регулярностью, но она одергивала себя. Ее родители не позволят ей скатиться, да и она сама себе не позволит. Джин слишком умна для этой беспросветной трясины. Пусть это будет так. - Эй, Брук! - Люка пощелкала пальцами прямо у нее перед носом. Феррера раздраженно посмотрела на нее. - Снова шляешься у Джин в голове? Это тебя только сбивает с толку. Твой мозг не поймет, что вы расстались, если ты будешь делать это так часто. Тебе вообще интересна твоя анатомия? - Если ты увидела что-то… - вяло начала Бруклин, но возбужденная находкой Люка не дала ей закончить. Карие глаза, в которых отражались металлические ручки нового оборудования, воодушевленно сияли, а рот то закрывался, то открывался, успевая лишь хватать воздух. Вот в ее мыслях Брук если и оказывалась, то оказывалась чисто инстинктивно: Люка и сама все с радостью выбалтывала, не скрывая ни фактов, ни собственного мнения, даже если оно было оскорбительным и в целом неприемлемым, как говорят книги по этикету. Между прочим, именно эта женщина заставила ее потратить время на их изучение. - Самая человеческая странность — это то, что у тебя отсутствует матка, то есть, я не думаю, конечно, что она тебе особо нужна, да и ты наверняка знаешь… - Отлично, - не впечатлилась Бруклин. Она все равно ненавидела детей и тех, по чьей вине эти дети оказывались в матке. - Дальше. - Твое сердце большего размера, чем обычно у людей, а легкие — меньшего, но при этом они работают, как часы, как будто так и задумывалось, а твои нейроны… - Джин, - в ужасе прошептала Брук. Люка почти закатила глаза, когда ее перебили, но через секунду закатывать их было уже не для кого — Ферреры и след простыл. Муррей зарычала. Ну что за хрень собачья.

***

Бруклин неслась по улицам ночной Атланты на всех парах: мимо проходящие люди могли заметить лишь тень, минувшую их, или в лучшем случае ветер, взъерошивший волосы слишком резко, но никто особо не придавал этому значения. Иррациональные страхи порицались светским обществом. Бруклин уловила безумнейшую мысль Джин, которая транслировалась в ее голове все время, пока она летела к ее мастерской. Черт подери! Она оставила ее, ушла, приложив к этому титанические усилия, ради того, чтобы сохранить жизнь этой полоумной женщине, а она собралась умереть от какого-то пузырька со снотворным! Феррера промчалась по мостовой, едва не задев какого-то хилого мальчика, и юркнула в переулок, чуть не столкнувшись с диковинным радужным фургоном. Ее бы ни за что не перегнала ни одна хренова машина. Бруклин остановилась у двери в мастерскую, чтобы перевести дыхание; она находилась в жилом доме на первом этаже и выделялась яркой бирюзой. Черные волосы спутались от непрерывного потока воздуха прямо в лицо и одна прядь запуталась в замке темной кожанки. Феррера не стала распутывать. Она без особого труда хакнула замок и втащилась в освещенную тусклым торшером студию. Джин лежала на полу у своего любимого фиолетового дивана и стискивала пустую баночку с таблетками. Ее голова была пуста, а глаза закрыты. Сердце Бруклин забилось в горле. Она бросилась к ней. - Дьявол, - выдохнула она. - Джин! Джин! - Феррера в панике принялась трясти ее за плечи, когда нащупала пульс, а потом бегло оглянулась в поисках гребаного телефона. - Дерьмо, дерьмо, дерьмо! И тут Джин хрипло засмеялась, согнув руку, сжимающую пузырек, в локте. Бруклин смерила ее ошалелым взглядом. Она вырвала у нее из пальцев этот чертов пузырек и прочитала название, напечатанное крупными красными буквами: «ВИТАМИН С». - Что?! - она вскочила с колен на ноги, гневно метнув баночку куда-то в угол. - Ты совсем больная?! Зачем ты это, твою мать, сделала?! Хочешь умереть? Да, Джин, да, ты хочешь умереть? - Бруклин подняла ее с пола и прижала к оранжевой стене в мгновение ока. Джин все смеялась и смеялась, и Феррера не могла понять, почему. Злость гремучей змеей свернулась в ее грудной клетке, заставляя смыкать цепкие пальцы на ее плечах сильнее, чем нужно, и она горела, горела адским желанием ударить ее по лицу, чтобы привести в чертово чувство. Джин любила жизнь, ей нравились люди, она находила в этом мире что-то, что поднимало ее с постели каждое хреново утро, так что, что ей еще нужно? Разве не ради этого Брук силой вынудила себя сидеть подальше и не рыпаться? Разве не ради ее счастливого существования она исчезла с ее поля зрения? Разве, сука, не ради нее? Бруклин заскрипела зубами. Джин вытолкнула из себя последние смешинки и обвила шею Ферреры руками; казалось, та боль, с которой она давила на ее плечи, нисколько Джин не мешала, но Бруклин все же отпустила ее. Она вынудила себя это сделать — как уйти, как держаться на расстоянии, как читать очередную чушь, которую Люка регулярно ей подсовывала. Она обессиленно выдохнула и опустила голову к ее шее, и Джин подставила ее еще откровеннее, кошкой выгнувшись в любимых руках. Сумасшедшая. Ладони Брук как-то сами собой легли на знакомую талию, прикрытую невесомо-голубой ночной сорочкой, короткой до неприличия. - Брук, - промурлыкала Джин ей на ухо. Змея, свернувшая в груди, вынуждена была куда-то деться; Бруклин превращалась в лужицу, когда слышала это сокращение от нее. Джин шептала жарко, чувственно и так соблазнительно, что она не могла не покрываться мурашками, не могла контролировать, как в горле резко становилось сухо и больно глотать, а мотыльки, живущие в животе, реагировали еще быстрее. Но им нельзя. Им, твою мать, нельзя. Бруклин медленно отстранилась от нее, сделала шаг назад. - Не делай так больше. В следующий раз я не приду. Прощай, Джин, - она решительно направилась к двери, чтобы покинуть это чертово место и никогда больше здесь не являться. Но у Джин, кажется, были другие планы. Она схватила ее за запястье. - Не решай за меня. Я ненавижу, когда так делают. Сталь, прозвучавшая в ее голосе, вынудила Бруклин обернуться вместо того, чтобы просто убрать руку. Джин смотрела на нее вполне осознанно и серьезно, и от былого сумасшедшего смеха не осталось и следа. - Ты, наверное, просто не поняла, что я тебе сказала, - статично вытолкнула Феррера. Имеет ли смысл обсуждать то, что и так ясно? Кажется, Люка была права. Чем больше она копается в этом, тем сильнее оно затягивает. Правильно рвать — это рвать с корнями, а не так, как она, потому что в конечном итоге все это возвращается туда, откуда началось. Бруклин не следовало приходить. Срываться. Сутками копаться в ее голове. - Я не такая, как ты, - Джин не отпускала ее руку. - Я слабее. Может, даже во много раз. Мои родители обычные люди, и родственники тоже обычные. Но это не означает, что я дура. - Я так не сказала. - Ты не хочешь спросить меня, что я выбираю, прежде, чем снова уйти? - на ее глазах показались слезы, но она не плакала. Она просто не могла их сдержать. На этот раз в них не было серебра — только вода, мягкая и соленая. Бруклин судорожно выдохнула. Вина заскребла по черепу, требуя впустить ее внутрь, но Феррера отчаянно сопротивлялась. Она сделала как лучше для Джин. И все. Только это имело значение. Но она все же спросила. - Что ты выбираешь? - Жить. Знаешь разницу между жизнью и существованием, Брук? Ты знаешь ее? Ты же знаешь, ну. Тебе нравилось сидеть дома с Роуз, пока все остальные девочки играли на площадке прямо под твоим окном? А смотреть на них, понимая, что ты не такая, как они? А страх собственной няни перед тобой тебе нравился? - Я… - Не смей бросать меня здесь, Бруклин, - почти со злостью прошипела она и сжала ее запястье изо всех сил. Она подумала: чертова бесовка. Феррера словно стала меньше под этим ее напором, и предвестники смерти вновь закружили вокруг нее хороводы. - Мне наплевать, когда я умру, но последнее, что я хочу видеть перед этим — это ты, а не старая медсестра из хосписа, и последние свои дни я тоже хочу провести с тобой, а не со старой медсестрой из хосписа, и даже если ты мне сейчас скажешь, что ты можешь явиться туда через пятьдесят лет и подержать меня за руку, это не то, что я… - Я поняла. - Что ты поняла? - Вот это, - Бруклин сократила расстояние между ними до минимума и прижалась своими губами к ее губам. Ее ладони нащупали знакомую задницу под неприличной ночной сорочкой уже смелее, чем пять минут назад, а Джин мгновенно прильнула к Брук бедрами. Ну конечно. Вот кто здесь настоящая бесовка, а ни черта не Феррера. - Все правильно? - уточнила она, улыбнувшись. - Почти. Джин скинула с ее плеч черную кожанку, а затем стащила футболку и штаны вместе с нижним бельем. Она выглядела прямо как те самые женщины, на которых реагировала Бруклин, когда жила с Роуз — любительницей романтично-эротических драм. В этих фильмах были лишними только мужчины. Бруклин одернула тюль с окна, протянувшегося от пола до потолка, и прижала к нему разгоряченную Джин. Ее взгляд, поблескивающий вполне говоряще, скользнул в переулок, по которому нечасто, но все же сновали люди — те самые печальные компашки подростков, которые втайне от родителей дрочили на порнушку под одеялом, а еще женщины за шестьдесят — здесь недалеко как раз возвели благотворительную многоэтажку. Ресницы Джин азартно дрогнули, и она резко поменяла их местами. Окно, стол, кровать и душ сегодня ночью лицезрели то самое, на что увлеченно дрочат подростки под одеялом, а Бруклин, наконец, заимела возможность трахнуть ее, как раньше, не сдерживаясь: громко, влажно и увлеченно. Они прерывались ненадолго, чтобы посмотреть друг на друга и понять, что это уже не сон, а вполне себе реальность — ту, которую выбрала Джин. Она громко стонала, цепляясь за ее волосы, пока Феррера с чувством имела ее, а Бруклин судорожно, прерывисто выдыхала, когда голова Джин оказывалась между ее ног. Животные инстинкты взяли верх над виной, что все-таки пролезла внутрь ее черепа и теперь яростно выгрызала там свои чертовы дыры — с ними она пыталась разобраться чуточку позже. Джин, изможденная, вырубилась прямо на ее животе. Брук гладила ее по волосам, восстанавливая сбитое дыхание. Она чувствовала такую нежность к этой женщине, что порою и сама удивлялась. Бруклин не училась этому. Она все еще презирала странную киношную беготню друг от друга, если в итоге главные герои все равно оказывались в одной постели, но своя выглядела совсем иначе. Своя странная беготня — она такая логичная. - Пусть это продлится подольше, - еле слышно сказала Брук. Вина превратилась в желчь где-то в горле и выплеснулась прямо в бушующую кровь. Дошла до сердца и легких. - Пусть ей будет не больно. Бруклин слабо улыбнулась. На секунду ей показалось, что что-то мистическое прикоснулось к ее щеке, и она с радостью приняла это странное ощущение за ответ. Должна же вселенная ей хоть когда-нибудь отвечать. Ее пальцы невесомо блудили по рыжим, беспорядочным волосам, чтобы не разбудить их милую обладательницу. Да и, кажется, обладала она не только ими. «Точно химия», - пронеслось в голове.