Полароиды

Лейн вальяжно шагала босыми стопами по песку. Она делала широкие па, придерживая симпатичную испанскую шляпку, пока браслет на ее голени позвякивал в такт пляжной музыке. А музыка-то была живая! Какие-то местные мучачос забрались на сцену у бара – и крайне удачно. Они играли с пылом и безмятежностью, и их инструменты мягко сливались с воздухом, не сотрясая его и не шокируя, как колонки местного бармена. Если бы кто-то спросил у Эвы, чего не хватило вчерашнему вечеру, она бы ответила, что, пожалуй, кастаньеты, гитара и бубен были бы очень даже способны улучшить их с Мэрит пребывание здесь. Лейн с улыбкой протянула своей amado* оранжево-красный коктейль. По вкусу он напоминал апельсиновый фреш, наверное, из-за того, что всех остальных составляющих в него добавляли совсем чуть-чуть: их запасы были не готовы к шестой порции за вечер и примерно тридцатой за последнюю неделю. Да ладно, это же всего лишь маленький остров. Эвелина готова была простить ему что угодно; главное, чтобы Мэрит нравилось. - Желаете ещё чего-нибудь, señorita*? - спросила Эва, когда бокал плавно перекочевал на белоснежный столик рядом с коляской Мэрит. - Так уж и сеньорита, - засмеялась Мэрит. Она откинула голову назад, и на секунду в ее чертах промелькнула ушедшая юность. О боги, они были женаты без двух уже тридцать лет: разве что-то в их отношениях изменилось с тех пор? Лейн иногда чувствовала себя старой бабкой, пытающейся молодиться, конечно, но смысл все равно был в другом. Они с Мэрит не стали любить друг друга меньше. Они не стали относиться друг к другу плохо. Когда-то Лейн думала, что так не бывает, и ни один черт не смог бы убедить ее в другом. Смогла только чертовка. Аhí está ella*. Эвелина не могла перестать улыбаться. Она чмокнула ее сначала в лоб, а затем – в губы, вдоль и поперек усыпанные веснушками. - М-м, кажется, ты превращаешься в апельсину. Sí*? Мэрит покачала головой, усмехнувшись. - А ты в горячую español. Sí? - Однозначно sí. Они засмеялись прямо в лицо южному теплу. Эвелина устроилась на шезлонге рядом, закинув ногу на ногу и откинув голову для удобства. Под вечер на остров налетал тихий ветер и раскачивал волны и платья. На Эвелине была фиолетовая юбка, которая с невесомой лёгкостью оголяла загоревшие ноги, а верх купальника вообще ничего не скрывал: да, ей скоро уже шестьдесят (о чем Лейн усиленно пыталась не помнить), но кто же прячет такой шедевр пластической хирургии под балахонами? Да перестаньте – так не поступает ни одна женщина в мире. Мэрит соглашалась с ней в этом, но как бы между прочим напоминала, что и у нее ведь стоят импланты – а она в абсолютно закрытом платье, пусть сколько угодно лёгком и пышащим успокаивающей зеленью. Может, дело в моей крысе? - спросила тогда она. Рак. Она имела в виду рак. Писательница использовала метафоры – что в этом такого удивительного? Эва понимала: абсолютно ничего. И вместе с тем каждый раз вздрагивала, когда слышала слово "крыса". Больная фантазия тут же подсовывала ей красочный образ мерзкого животного, которое ползало внутри ее са́мой важной женщины в этом мире. Оно гадило в ее печени, желудке, лёгких и сердце. Оно выгрызало дыры в ее лимфатических узлах. Оно убивало ее, и Лейн не могла вытащить эту дрянь, чтобы покончить с болью Мэрит раз и навсегда. Нет, - отвечала Лейн. - Просто тебе нравится это платье. - Я хочу пройтись. Помоги мне, пожалуйста. - Конечно. Вообще-то Мэрит могла ходить сама, но делала она это очень медленно. В любой момент ноги могли подвести ее и перестать держать: в последний раз, когда коляски ещё не было, она упала с лестницы. Ни с того ни с сего, сказала Мэрит, но Лейн едва не умерла от ужаса, пока бежала к ней, а доктор Фанниган заключила, что без коляски им больше не обойтись. Такой выпад мог означать, что рак пустил корни в нервные окончания. Рак. Рак. Тупой сюр. Чайки истошно вопили над их головами, и их крик сливался с шумом прибрежных волн. Их крик сливался с музыкой местных мучачос – вот что было ещё приятнее. Лейн держала Мэрит за руки, пока она – эта изящная тростиночка – поднималась на собственных ногах. На пляже им не требовалась обувь. Летнее время окутывало их теплом и рассыпчатой любовью, похожей на песок под стопами всех туристов Коста-Брава; здешний ветер ласкал их тела и лица – дарил спокойствие, которого не было больше ни в одном месте великой Земли. Мэрит сделала шаг, держась за руки одобрительно кивающей Эвелины. Она не переставала улыбаться ни утром, ни днём, ни вечером. Мэрит улыбалась ей в ответ. - Знаешь, как будет "спасибо" по-испански? - подмигнула ей Эва. Они подходили все ближе к береговой линии, отчаянно желая захватить себе хотя бы кусочек пылающего солнца. Оно резко контрастировало с перламутровым небом, с розовыми облаками, похожими на подушки, набитые ватой. Мэрит ненадолго задумалась. - Gracias, - сказала она. - Звучит хорошо. - Да. Gracias за то, что ты со мной, - ответила Эвелина. Ее голос дрогнул, но, может, Мэрит этого не заметила? - Gracias за то, что ты так долго динамила меня после знакомства. Помнишь это? Неужели, если бы мы переспали в первый же вечер, не было бы этих двадцати восьми лет? - Я чуть-чуть верю в теорию о соулмейтах, - Мэрит обвила руками ее шею, и теперь они почти танцевали. Это был медленный океанский вальс. Эвелина склонила голову. - Соулмейты? - Да. Она, эта теория, говорит, что Бог создаёт одну душу на двоих. Буквально, что у каждого человека в мире где-то есть своя половинка. Они, конечно, полноценны и сами по себе, но... В то же время... Они не слишком-то счастливы друг без друга. Потому что самое большое счастье могут испытать только вместе. Ты мой соулмейт, Эви. Лейн с улыбкой прижалась своим лбом – к её. Все было так просто и хорошо... Время утекало прочь слишком быстро. А сколько его ещё осталось – туда Эвелина не смела заглядывать. - А наш месяц после свадьбы тут, ты помнишь? Ну, конечно, Мэрит об этом помнила. Воспоминания готовы были наброситься на Лейн, как свора голодных собак, когда она начинала копаться в прошлом. Даже если это прошлое было о хорошем, исключительно о хорошем, все равно оно причиняло боль. Боль, которую не заткнешь. И которой никогда не будет конца. Вообще-то – о чем все эти концы? О том, что все остались счастливы после пережитого трэша? О том, что солнце, наконец, исчезло за горизонтом? Или это история об освобождении? В любом из этих вариантов Лейн уже побывала. Таких концов у нее было десятки, а может, даже и сотни. Детство с психически нестабильной мамой. Подростковый – плюс целая школа психически нестабильных уродцев, едва макнувших макушку в пубертат. Юность... Шемящее одиночество. Много беспонтовых книжонок. Балахоны вместо одежды, чтобы не дай Бог не показаться распущенной. Это было так глупо, Господи! Теперь Лейн казалось, что изнасилование, которое она пережила в двадцать два, подтолкнуло ее ближе к счастливой жизни в большом городе. Ведь если бы этого не случилось, разве Эвелина решилась бы сорваться в ЛА? Одна, почти без денег и совсем в отчаянии? Да ни за что. Она бы так и сгнила в Лейквуде. В голубом домишко на фоне кукурузных полей. Это было освобождение. Лейн работала стриптизершей и в конце концов проституткой. Она получила много денег за секс и ещё больше получила зависимостей. После того, как она ушла из "Асмодея", случилось ещё одно освобождение. После того, как она встретила Мэрит. После осознания, что влюбилась. После первой откровенной беседы. После второй и третьей. После ее сюрприза на ненавистный Лейн день рождения. После свадьбы. После Испании. Коста-Брава. Свой медовый месяц они провели именно на этом острове. В том же отеле и в том же номере. Им было так хорошо! Ничего вокруг не существовало, как писали недалёкие авторки в своих книжонках. Они с Мэрит танцевали, пили вино перед сном и на завтрак, разговаривали и занимались сексом. Лейн отбросила все свои зажимы и глупости, потому что впервые почувствовала: она на своем месте. Тогда чайки точно также истошно вопили, и море волновалось ничуть не меньше. Небеса отражались у них в глазах, а лица друг друга затмевали их каждый день. Тогда Лейн поверила, что это всепоглощающее чувство никогда не исчезнет. Это тоже был конец – конец ее скептичности, когда дело касалось чего-то большего. И этим бо́льшим стала одна только женщина, и эту женщину Лейн обнимала прямо сейчас. Тот же берег, те же руки рядом и совсем зелёные мучачос с гитарами – вот где ее сердце забилось по-настоящему свободно однажды и продолжает биться ещё свободнее спустя двадцать восемь самых счастливых лет. - Знаешь, - вдруг заговорила Мэрит, - если честно, то когда я только тебя увидела, я подумала, что ты та ещё стерва и у нас вряд ли выйдет что-нибудь хорошее, - Эвелина хмыкнула ее словам. - Но сейчас, когда я уже... - Нет, - решительно перебила ее Лейн. - Не говори этого. Не говори, - въедливый тон разбавил царствующее спокойствие. Эвелина отвернула от нее лицо, напомнив самой себе маленькую протестующую девочку. Она задержала слезы вместе с дыханием. Они были сильнее нее: Эва ничего не могла с этим сделать. Мэрит заметила проблески слез, как всегда замечала. Конечно, она могла делать вид, что ни сном ни духом, но они были вместе уже слишком долго, чтобы не знать этого. Изо дня в день. От и до. Мэрит коснулась ладонью ее щеки, и это ее движение было до краев пропитано мягкой, зефирной нежностью, до которой Лейн так и не дотянулась. Она заставила себя взглянуть на Мэрит достаточно смело для своей уязвимости. Ветер развевал длинные локоны их обеих: темные и рыжие, но почти одинаковые. Мэрит поправила свои движением сильно худой руки, и перед глазами Лейн почему-то именно, черт, сейчас, возникло воспоминание из последнего онко-центра. Вены Мэрит были изувечены тремя катетерами и бесчисленным количеством грубых игл. Они больше не заживут – эти красные отметины и три узловатых шрама. Лейн знала, что они болят до сих пор. Лейн целовала эти руки каждый день. Она молила Бога, в которого никогда не верила, чтобы он сотворил чудо, но Мэрит то и дело останавливалась, чтобы вдохнуть. - Когда-нибудь я умру, - ну вот, снова это мерзкое слово! - Ты должна принять это. Я хочу, чтобы ты это приняла. Лейн сглотнула накопившийся в горле нервный ком. - Никогда. - Это слово... - Это не плохое слово, Мэрит, - вновь сбила ее Эвелина. - Когда я влюбилась в тебя, я сказала, что никогда не перестану любить тебя. Что это никогда не закончится. И это не закончилось. "Никогда" и "всегда" мои любимые выражения, так что не стоит быть такой суеверной. - Я не суеверна, и ты прекрасно об этом знаешь. А ещё ты прекрасно знаешь, о чем я сейчас пытаюсь сказать... - Мэрит, - Лейн выдохнула и прикрыла глаза. - Просто пообещай мне, что ты справишься. - А если я не справлюсь? То что? Ты останешься? - Да, - кивнула Мэрит. Она положила руку ей на сердце. - Вот тут. - Ты всегда тут, - раздражение прокатилось по ней, как ток, быстро и неконтролируемо. Мэрит чуть склонила голову, и бледная улыбка осветила лицо. Безмятежное и спокойное, такое, будто бы ее совсем ничего не волнует и не пугает, но Эвелина ни разу за все течение болезни не осмелилась спросить ее, так ли это на самом деле. Тебе страшно? - вот так должен был звучать следующий вопрос, но вместо этого слезы снова подкатили к горлу. Они смешались с горькой злостью и, наверное, жалостью... К самой себе. Премерзко, отвратительно, неправильно – да, но разве в Эвелине нашлись бы силы заглушить в себе неуправляемый смерч? Едва ли. Если Мэрит не было страшно, то Эва боялась за них двоих. Знать наверняка, каково Мэрит, казалось сродни купанию в кипятке. - ...а я хочу, чтобы ты была здесь, - совсем тихо добавила Лейн, не выдержав мягкости во взгляде напротив. Она отвела свой, прислонившись щекой к щеке Мэрит, и влага тут же полилась из глаз. Она быстро заморгала, чтобы оставить свою слабость незамеченной, а ветер охотно помог ей в этом. Тепло осушило приглушённую боль. - Зачем ты снова заговорила об этом. Давай не будем, прошу тебя. Не будем обсуждать это. - Эви, - Мэрит взяла ее лицо в свои руки, - я люблю тебя больше всех на свете. И единственное, чего мне по-настоящему хочется, о чем я могу попросить тебя, касается этой темы. Это единственное, о чем я беспокоюсь, понимаешь? Пообещай мне, что будешь жить дальше. Пообещай мне, что не запустишь наш дом, свой цветочный и что придёшь ко мне тогда, когда наступит время. В жизни есть миллион вещей, которые заставляют тебя улыбаться, я знаю. Пожалуйста, сохрани их. Сохрани их для меня. Я буду смотреть на тебя каждый день и ждать тебя тогда, когда Бог решит, что пора, но не раньше. Ком сдавил ее горло. Лейн попыталась ответить, но понимание того, что любое слово может превратиться в нескончаемый поток воды прямо здесь, не позволял ей разомкнуть губы. Она покачала головой. Она не сможет. Не сможет. Чёртовы обещания. - Прости меня, - прошептала Эвелина ей в шею. Шея Мэрит на этот раз стала влажной от слез: притворяться, что все хорошо, Эва уже не стала. А Мэрит больше не стала ничего говорить. Она гладила ее по голове, пока их ноги медленно кружились в своеобразном танце двух безутешных душ. Где-то глубоко в сердце каждая из них страдала о том, чего никак не могла изменить. Обрести друг друга однажды и потерять – тоже однажды, неизвестно в какой день и сколько их вообще осталось в запасе, – какая шутка сеньоры Жизни могла оказаться жёстче, чем вот такая? Broma tonta*. Мучачос замедлили свою музыку прямо в такт их движениям. Они не знали, сколько времени прошло прежде, чем Мэрит с помощью Эвы вернулась обратно в коляску, не считали, за сколько минут слезы второй высохли окончательно и вовсе не собирались знать, в котором часу пылающее солнце целиком спрячет свой огонь за морским горизонтом. Время словно остановилось. Коста-Брава светился отельными фонарями и пляжными софитами. Бармен не прекращая колдовал коктейли для совсем редких пар или одиноких людей, вышедших из номеров на прогулку... Даже ветер рассеялся, касаясь кожи лишь изредка. Мэрит задремала. Лейн смотрела на неё и их сцепленные пальцы, между лежаком и коляской, пока Мэрит не открыла глаза: прошло около получаса. - В наш первый раз на острове ты тоже часто засыпала по вечерам. Вода тебя непозволительно изматывает, mon amor. - Да, - согласилась Мэрит. - Иногда мне хочется вернуться в прошлое, чтобы пережить всё это ещё раз. - Представь, что мы уже там, - усмехнулась Эвелина. "Представь" было вообще не о ней, но совершенно точно о Мэрит. Эва не представляла, какая сумасшедшая фантазия бьётся в голове Мэрит всю ее жизнь. Десятки сценариев, сотни рекламных концепций, пять невероятных книг – всё это было ее впечатляющим наследием перед тысячами людей. Они помнят ее имя, знают и обожают то, что создано ею для мира, и это почему-то успокаивало Лейн. Словно Мэрит повсюду. Словно она – неотъемлемая часть окружающего мира, как листья весной и холодные хлопья снега на крыше во второй зимний месяц; это осознание грело ее, почти как объятия. - Вернёмся в номер? - Мэрит улыбнулась и, оперевшись о перила коляски, начала подниматься. Эва тут же сорвалась, чтобы помочь, но Мэрит остановила ее. - Я хочу сама. Пока я могу, пожалуйста. - Хорошо, конечно, - энергично закивала головой Эвелина, все же незаметно страхуя ее. Она накинула на плечо свою пляжную сумку и сжала в руке пульт управления. Коляска компактно сложилась пополам и поползла вслед за ними. - У тебя больше сил, чем у меня. Вот что значит – выспавшаяся туристка, - Лейн чмокнула Мэрит в губы и все же взяла ее под руку. Не потому, что она не справлялась, а потому что просто желала побыть к ней чуточку ближе. Совсем скоро они оказались в просторном номере своего отеля. Все вокруг дышало свежестью после уборки и источало лёгкий шоколадный шлейф от арома-палочек. На столе стояли фрукты и лимонад, а на тумбе рядом с диваном – жёлтый органайзер с таблетками. По возможности Эвелина старалась не смотреть на него, но ее взгляд сегодня задержался там дольше обычного. Ей до одурения захотелось горячего кофе, и пока кофемашина жужжала в процессе его приготовления, она все время смотрела на эту злосчастную коробочку. Подумать только. От ее содержимого зависит качество жизни ее самого близкого человека. От горстки каких-то таблеток. Эва всегда вникала в болезнь Мэрит больше нее самой – мерзкая "крыса" мучила их последние три года. Никто из онкологов не брался пророчествовать, но все как один говорили, что химия здесь бесполезна. Они не могли вырезать раковые клетки полностью, лишь главный очаг: в левой груди. Затем Мэрит поставили маленькие импланты для сохранения эстетики, чтобы она могла без жалости окружающих появляться на пляже. Им с самого начала сказали, что надежды ни на какое выздоровление нет даже с использованием всех современных технологий. Но Эвелина не верила. Она кивала, слушала, как помочь Мэрит и что ей нужно на самом деле, все контролировала и записывала, старалась не оставлять ее ни на секунду. Она делала все это и не понимала до конца, зачем и для чего и что вообще происходит. Знать и принимать – это о разном. Кто-то игнорирует проблему, хотя знает о ней, делает вид, будто бы все по-прежнему. И лишь после принятия начинает куда-то бежать. Эвелина знала о проблеме, как в вакууме. Все это происходило словно не с Мэрит и не с ней, они просто на время попали в какой-то фильм и каждая играла свою роль. А потом, казалось, все закончится, и они вернутся к нормальной жизни. Весь мир кричал ей, что это теперь и есть их жизнь, что ничего не закончится и "как раньше" больше не существует, но... Она не верила. Ни на секунду в это не верила. На груди образовалась броня, слезы упорно не текли, даже когда казалось, что хочется. Истерики, непринятие, ярая эмоциональная борьба – ничего этого не было... До тех пор, пока Мэрит не увезли в реанимацию. Врачи предполагали, что она может впасть в кому, Лейн едва не выплакала себе глаза той ночью, но утром, видимо, Бог пощадил ее – и Мэрит пришла в себя. Никогда в жизни Эвелина не чувствовала себя настолько потерянной. После этого Эва будто бы заново обрела зрение: она начала замечать подрагивающие руки Мэрит, сбитое без причин дыхание во сне, каждую вспышку боли как посеревший отпечаток на родном лице. Она нырнула в реальность. По-настоящему, без прикрас. Тогда началось принятие. Но до его конца Лейн дойти не могла. Как бы она ни старалась, мысль о том, что она потеряет Мэрит, была слишком тяжёлой ношей для ее сердца. Не сейчас, нет, ещё не сейчас... - Решила поймать бессонницу? Лейн вздрогнула от неожиданности. Мэрит обняла ее сзади, ее руки сомкнулись в замок на солнечном сплетении Эвы; она накрыла ее ладони своими. Огромное окно перед ее глазами – препятствие между ней и глубоким морем, – бликами отражалось в зрачках. Стальной взгляд, говорили другие, но Эвелина замечала там только страх. - Не хочется спать, - покачала головой она. - Я ещё посмотрю какой-нибудь фильм, а ты иди ложись, тебе нужно поспать перед вылетом. - Я испортила тебе настроение. Прости меня за эти разговоры, - вздохнула Мэрит и обошла барный стол с другой стороны. Эвелина обернулась. - Мэрит... - Тебе неприятно об этом думать, я понимаю, - она опустила взгляд на свои руки с нюдовым маникюром. Они Мэрит ужасно не нравились. Маникюр совсем не спасал то, как они выглядели последние пару лет. - И страшно, да? - спросила она, пытаясь вглядеться в лицо Лейн получше. Может, у нее бы получилось заметить что-то ускользнувшее от нее, если бы Эвелина посмотрела на Мэрит немного дольше. Она промолчала. - Просто... Когда я произношу вслух все это, мне проще привыкнуть. И смириться. Когда мы делаем вид, что все по-старому, я чувствую себя ничтожеством, потому что мне кажется, что это только с моим восприятием что-то не так. У Лейн задрожали губы. Запах кофе витал между ними, создавая иллюзию дома и бесконечного счастья, но вся эта атмосфера была натянута для обеих, словно между ними вырос айсберг, повредивший легендарный "Титаник". Рядом с Мэрит Эва научилась быть откровенной. Мэрит всегда говорила прямо и обо всем. Наверное, поэтому их отношениям на днях исполнится двадцать восемь – благодаря честности, так ведь? Лейн бы рассказала ей, рассказала бы ей о каждом переживании, терзающем ее каждые ночь и у́тра, когда она слышала истошный кашель Мэрит из ванной; она бы разрыдалась ей в плечо, она хотела бы, чтобы Мэрит пообещала, что все будет хорошо, чтобы она успокоила своей безмятежностью – подарила то самое принятие и покой. Но Эвелина открывала рот, чтобы начать – и не говорила почти ничего. Слезы накатывали, а она топила их внутри, глубже и глубже, чтобы Мэрит не видела. В конце концов Лейн не слабачка, черт, она ведь не слабачка!.. Она должна быть стеной и опорой, а не лужицей, неспособной позаботиться о любимой женщине, которой и без ее стенаний здорово достается. Писательски выражаясь, Мэрит изнутри сжирает крыса – ну так для чего ей ещё одна такая снаружи? Лейн подошла и обняла Мэрит за плечи. - Нет, - сказала она. - Дело не в восприятии. Просто ты смелее, чем я. - Я только хочу быть уверена, что ты продолжишь жить несмотря ни на что, - ответила Мэрит и посмотрела на нее так, что Лейн захотелось провалиться сквозь землю – потому что она не могла ей этого обещать. - Моя жизнь закончится, и я не могу на это повлиять. Она была прекрасной, но она закончится. А твоя продолжится, Эвелина, и я прошу тебя... - Не резать вены? - усмехнулась она и взяла свою чашку с кофе. Он не сильно остыл, но уже не был достаточно горячим; Лейн сделала глоток без особого желания его пить. Мэрит задохнулась. - В том числе, - выдавила она. - У тебя ещё есть... - Пока ещё есть, а потом у меня не будет тебя, и ничего больше не будет, Мэрит! Ничего! Больше! Ты пытаешься меня убедить, что после похорон я должна начать какую-то новую жизнь и коллекционировать солнечные лучи, чтобы не попасть в какой-то там ад, но факт в том, что ты не можешь! - повысила голос Эвелина, и тогда чашка с грохотом приземлилась на стол. Кофе обжёг руку и заляпал светлое стекло. Лейн сжала зубы. Она должна была замолчать. - Я всего лишь хотела напомнить, что тебя люблю не только я. Есть ещё Полли и Мими. Они тоже твоя семья. Да, я не могу влиять на тебя в этом плане, но мне очень сильно хочется, чтобы все то, что сейчас есть, не разрушилось только потому, что меня не будет. Я тебя люблю, Эви. Ты мне важнее всех. И если ты будешь разрушать свою жизнь, когда я не смогу быть рядом, мне будет в три раза больнее оставлять тебя, - тихо сказала Мэрит. Она поднялась и подошла к Лейн. - Самый полезный навык: принимать ситуацию такой, какая она есть. Тогда можно выходить из нее адекватно, - как о погоде сказала! - Боже, - нервно хмыкнула Эвелина, потерев пальцами переносицу. Мэрит невозмутимо взяла ее за покрасневшую руку и подставила под кран с холодной водой. - Все будет хорошо, - заключила Мэрит и поцеловала ее влажную ладонь. - Ты сильная, умная, самодостаточная, интересная, ты увлечена чудесным делом. Поверь мне. Все будет хорошо. У тебя. Ты все сможешь пережить. Даже если встретишь землетрясение, ураган, лавину – да хоть что, я знаю, ты крепко стоишь на ногах. Ты Эвелина Лейн. Понимаешь? Не приложение Мэрит Коннор. Эвелина Лейн. Целостная и сильная, - повторила она, не выпуская ее руки. Эва сжала край стола до боли в пальцах. - Огненная женщина. Держаться, держаться, держаться. Она медленно выдохнула, надеясь, что голос не задрожит. Не задрожал: - Хочешь, чтобы я зазналась? Мэрит засмеялась и поцеловала ее в губы. - А ты разве не уже? Лейн грустно улыбнулась. Она потянулась к ее лицу и аккуратно погладила Мэрит по веснушчатой, впалой щеке. Самая красивая во вселенной. - Я люблю тебя. Так люблю тебя, - прошептала Эвелина и почувствовала, как реальность смазывается от слез. Зелёные глаза напротив смотрели на нее с сумасшедшей нежностью, и от этого Эве ещё сильнее хотелось завыть. - Хочу миллион раз сказать это. Миллиард раз. - Я тоже, Эви, - ответила Мэрит и заключила ее в объятия. Возможно, не слишком крепкие, но самые желанные и осязаемые – это точно. Дорожки слез беззвучно потекли по лицу Лейн, и она будто бы сбросила с души чертов камень. Она была водопадом, бездной, отчаянием... А Мэрит – единственной, кому было подвластно управлять целым миром. Изо дня в день. От и до.