Омут памяти

Чем больше он думал о сыне и его странном поведении, тем больше утверждался в мысли о том, что Скорпиуса и Гермиону что-то связывает. Но что именно? Гермиона неглупая женщина, занимающая важный пост, она не может позволить себе роман с ребенком. И ладно, если им был бы совершенно посторонний для Драко человек – какое ему дело до того, с кем развлекается Грейнджер? – но во всей этой истории замешан его сын, а значит, он, Драко, не может оставаться в стороне.  Та история с чьим-то проникновением в его личный тайник – Драко не поверил ни единому слову Астории, но обдумать, почему жена солгала, он решил позже, и вот теперь понял, что Астория в курсе происходящего и знает гораздо больше, чем он сам. Но, раз она уже однажды скрыла правду, значит, и потом ничего не расскажет. Первым делом он решил, что необходимо избавиться от всего, что хранилось в том кабинете. … Когда дело касается наших воспоминаний, никто не решится от них избавиться просто так, даже не попытавшись дать оценку, понять насколько они значимы для него. И Драко не был исключением, он просматривал все воспоминания, которые так долго прятал и оберегал. Многие из них оказались бесполезными теперь, ненужными и не настолько ценными, чтобы хранить их дальше.  Но те, которые были связаны с ней…  Первые солнечные лучи проскользнули в комнату. Занимался рассвет. Мужчина по-прежнему сидел в кресле, глядя на бокал в руке. Мысли его были далеко. … Она уходила, а он не мог крикнуть: «Нет, постой, остановись! Все, что я сейчас сказал – полная чушь, это ложь, не верь. Я не хотел этого говорить!» Он лишь молча провожал ее взглядом, пока хрупкая фигурка не скрылась за поворотом. «Я не это хотел сказать...» … После этого они часто виделись. Казалось, она специально попадалась на глаза повсюду. И он пробовал много раз заговорить с ней, верил, что она искренне любит его, и у него есть бесконечное количество попыток все исправить.  Он перепробовал разные способы, сказал много лишних слов: жестоких, с претензиями, яростно отстаивая себя, заявляя о том, что безгранично счастлив без нее. А после и вовсе дошел до того, чтобы униженно, умоляюще просить ее вернуться. Он целовал ее, и ему казалось, что это длится вечность, а на самом деле – меньше минуты. Но она не верила ему, не верила его словам и чувствам. Уходила, а он снова и снова не мог ничего предпринять, чтобы заставить ее остаться.  Он просто не мог быть тем, кто есть на самом деле. Его положение давало ему право лишь казаться человеком, которым он на самом деле не являлся. Но почему такой простой вещи понять не могла она, он не понимал. Кто, как не она, мог бы еще понять, что любовь не побеждает общественное мнение, не может перечеркнуть многовековые устои чистокровных семей. Он травился алкоголем, прятался в стенах поместья, верил, что она придет, и все снова встанет на свои места. Но рядом была лишь Астория, преданная, влюбленная... и чужая.  Он писал ей письма, вспоминал, вспоминал, вспоминал – давился воспоминаниями, как огневиски по утрам. Искал слова, что будут достойны ее, искал слова, что смогут позвать ее. Но так и не нашел их.  И промолчал. ... Когда тебя любят, пусть не тот, кого любишь ты, разве это не счастье? Счастье – несчастье, в какой-то момент уже не чувствуешь разницы. Главное, что он забыл Гермиону и все, что с ней связано.  Так какого черта он в сотый раз за эту ночь пытается разбить эти флаконы с воспоминаниями, но руки отказываются его слушаться? Почему он так зол при мысли о том, что его собственный сын – ее возлюбленный? Слишком давно и прочно он похоронил любые чувства к ней, и трудно поверить, что они сумели с такой легкостью воскреснуть». … - Мистер Малфой, вас просят занести бумаги к секретарю Министра, - в кабинет просунулась голова помощницы. - Да, конечно, - Скорпиус поднялся с места, всем своим видом выражая досаду, что в обеденный перерыв, который должен вот-вот начаться, он будет занят сверкой документов, а не привычной прогулкой по набережной вместе с Гермионой. Та тепло улыбнулась, глядя на его хмурое лицо: - Извини, я не могу избавить тебя от поручений, работа есть работа, все личное тут ни к месту. Пообещав вернуться как можно скорее, Скорпиус покинул кабинет. Дверь еще не успела закрыться, как снова приоткрылась, и в комнату вошла женщина, на лице ее легко читались презрение и плохо скрываемая ненависть: - Уизли, личное на работе ни к месту? Так скажи мне на милость, почему я наблюдаю иное…