Лицензия на убийство

      — Хорошо. Только сфальшивил пару раз.       Питер развернулся от фортепьяно к Тино, который, стоя на балконе, не спеша докуривал последнюю сигарету и слушал игру мальчика. Тот надул губы:       — Где сфальшивил?       — На ноте «до». На пол-тона ошибся.       — А как ты это услышал? — полюбопытствовал ребёнок у своего наставника, когда тот вернулся в комнату. От него пахнуло вечерней прохладой и табаком.       — Когда ты сыграешь столько же, сколько и я сыграл за свою жизнь, тогда, возможно, тоже услышишь.       Игра с Питером не только доставляла финну некоторого рода удовольствие, но и фокусировала его мысли в совсем другой области размышлений. Хотя бы час не думать об этом, хотя бы час не чувствовать в руках холодную сталь пистолета, хотя бы час не волноваться, сидит ли сейчас Бервальд в соседней комнате, или же он, ослушавшись, всё-таки вышел из дому? Вообще, он с удивительным спокойствием отнесся к требованию Тино не покидать безопасную территорию без него, хоть и был слегка обескуражен этим, но виду не подал. Между тем, сам гость маялся от того, что не может оставить этих двоих. Замкнутый круг всё туже и туже сжимал свободу передвижений и беззаботность мысли. И чем сильнее этот невидимый жгут давил на грудь, тем больше финн надеялся, что день икс непременно настанет и наёмный убийца окажется убит быстрее, чем он подойдет к дому. Но что-то Тино подсказывало, что наниматель не остановится на нём и последующем счастливчике, а будет нанимать и ещё, и ещё, и что, в конце-концов, на Земле не останется места, куда бы он с Бервальдом и Питером не убежали от преследователей. В лучшем случае, откинет ноги киллер. В худшем — кто-то из двоих. Либо Бервальд, либо сам Тино. И на этом всё это дерьмо, да закончится? Нет, если только погибнет швед. Если раньше ляжет финн, то Бервальда настичь будет куда легче, и игра окончится.       Именно этой идеей Тино был занят на балконе, держа в пальцах окурок.       — Как давно ты занимаешься? — Тино присел рядом с Питером и оглядел чёрные и белые клавиши, провёл по ним пальцем. Наладить отношения с ребёнком стоит очень дорого: как приятно, когда этот мелкий засранец начинает считаться с тобой и доверять!       — Два года…       — Немного, но всё же, — ответил Тино, пролистнув ноты. Под окнами динькнул велосипед и залаяла собака.       — А ты можешь сыграть?       Финн скромно промолчал, и, снова изучив нотный стан, осторожно коснулся лакированной клавиши. Этот звук как ворвался сюда издалека, растворился под пальцами и потребовал продолжения. Утонуть в музыке. Что может быть сладостнее?       Питер, приоткрыв рот, неустанно следил за ловкими движениями пальцев финна, слушал мелодию и вникал в неё. Она стала для них обоих чем-то более близким, даже ближе, чем булочки той женщины из Стокгольма. Финн краем глаза замечал нарастающее любопытство Питера и в душе ликовал. От этого музыка лилась легко и непринужденно, хоть и играл Тино в последний раз лет пятнадцать назад.       — Красивая мелодия, — услышал он по окончании, и этот голос стал для него громче самых ярких аплодисментов. Тино смущённо отвернул лицо, а Питер, сверкая глазами, обратился к отчиму:       — Я хочу, чтобы он был моим учителем!       — Гм, — только выдал швед, как Тино поднялся с места и быстрым шагом прошёл мимо Оксеншерны. Снова захотелось курить, от волнения вспотели ладони. В последний момент Тино одёрнул себя, остановился возле лестницы и, не поднимая глаз, высказал:       — Я не против, — и спустился вниз по лестнице. Покинуть дом он боялся; пусть даже магазин и находился в двух шагах от дома, во время отсутствия самоназванного телохранителя могло случиться непоправимое. Но внезапное появление Бервальда выбило обычно сдержанного финна из колеи, и организму нужна была новая порция табака. Ничего не понятно. Если Тино и Питера связала музыка, то что держит его рядом со шведом? Долг не долг, но он мог после неудачной попытки пристрелить благодетеля, зарыться на дно и ждать нового заказа. Что заставило его вспомнить то, что давно забыто? Что вызвало такое рвение во что бы то не встало спасти этого человека и ребёнка?       Тино плюхнулся на шезлонг и тут заметил за осенней кроной деревьев две фигуры. Обуреваемый подозрением, киллер осторожно приблизился к ним, сжав в кармане оружие.       — Мне это уже начинает надоедать…       Тино встал: этот голос он уже где-то слышал. Сомнения развеялись, когда раздался ответ, спугнувший птиц с забора:       — Ты всегда так говоришь, а всё равно остаёшься со мной!       — Потому что меня приставили к тебе, и это моя обязанность, чтобы ты…       — Зануда, — весело отрезал Хенрик. Его и Тино теперь разделяла только калитка, но два парня даже не замечали его — так тихо подкрался к ним финн.       — Добрый вечер, — начал он и с улыбкой пронаблюдал, как невозмутимый Кетиль принимает на грудь отпрыгнувшего от калитки Хенрика.       — О, п-привет. Это было… очень внезапно, да. Ты не пугай нас так, хорошо?       — Нас?.. — замер в недоумении Кетиль. Финн же, хмыкнув, продолжил:       — Вы не устали за нами следить?       — Ну, нет… Мы устали только от недосыпа и голода…       — Поехали домой, — встрял Кетиль.       — Это наша работа, — шикнул Хенрик.       — Спорить у чужой калитки, спать на лавочках и питаться черти чем? — парировал норвежец.        — Послушайте, ребят, — Тино сразу смекнул, что эти господа могут быть ему полезны, — по некоторым причинам я не могу сходить в магазин. Могу ли я положиться на вас и доверить вам одно нехитрое задание?       — А что нам за это будет? — деловито поинтересовался Хенрик, подтянув к себе Кетиля.       — Вы же хотите есть, я правильно понял? Значит так. Вы приносите мне пару пачек сигарет Marlboro, а мы оказываем вам радушный приём и кормим.       — Не знал я, что ты такой добряк! Давай бабло!       — Сдачу вернёшь. И чтоб без фокусов, — Тино с хрустом размял кулаки, как бы просто так, после чего вручил Хенрику деньги, и тот, развернувшись, на своих двоих побежал в магазин. Кетиль же, тяжело вздыхая, сложил руки на груди. Его примеру последовал и сам финн, только, с нетерпением ожидая допинга, прикусил губу.       На асфальте темнели лужи, а мокрые листья отряхивались с каждым порывом ветра. После дождя стало довольно прохладно, а ближе к станции сгущался туман; из него выходили люди, в него прятались они же, спеша уехать из этого маленького края. Автомобили изредка выныривали из сероватого облака, и после медленно, чинно подъезжали к домикам.       — Много сделал фоток природы? — неожиданно для себя обратился к Кетилю Тино.       — Нет, — ответил Кетиль и почему-то обиделся. «Тёмный тип», — подумал финн, по привычке поднеся ко рту ладонь для затяжки. На ручных часах стрелка медленно тянулась от минуты к минуте, дотошный журналист всё не появлялся. Видать, на полученные деньги купил билет и слинял к себе домой, оставив своего благоверного друга торчать у калитки.       — Мальбы не было! — финн обернулся на возглас, и от сердца у него отлегло.       — Явился, — буркнул Кетиль, на бледных щеках которого проступил слабый румянец. Хенрик поравнялся с ним и подал Тино мелочь в протянутую ладонь, — а вот сигареты…       — Marlboro не было? — уточнил финн.       — Не было! — выдохнул Хенрик, и широко улыбнулся. Про такую улыбку обычно говорят: рот до ушей, хоть завязочки пришей. Кетиль ни жеста, ни позы не поменял и всем своим видом показывал своё отношение не только к происходящему, но и к Хенрику. Тот же никак не отреагировал на то, что у Кетиля сжаты губы, и что его взглядом можно было жарить хлеб для тостов, и посему в знак крепкой дружбы Хенрик махнул Кетилю по плечу, приговаривая: «Сейчас мы поедим!»

***

POV Тино

      И кто же знал, что за столом Хенрик становится ещё более болтливым и наглым, чем обычно? Я краем глаза замечал, как Кетиль пытался одёрнуть своего друга, но того, как говорится в народе, «прорвало». С самого начала я потребовал у обоих их профессиональные штучки, и если Кетиль отдал свой фотоаппарат безо всякого промедления, то с Хенриком пришлось повозиться. «Это нападение на свободную прессу!» — что за хрень?       — Свободную? Вы разве ни на кого не работаете? — когда блокнот присоединился к фотоаппарату по мою левую руку, швед переключился на двух парней, не сводя с них своего фирменного взгляда. Да и голос звучал отнюдь не радушно.       — Ну, да, типа того! А знаете, сплетни о вас разносятся по стране быстрее других! Я даже видал, как редакторы газет готовы были свою дубленку продать… Эх, люблю я свою работу. Продавать новости первее других, отламывать лакомый кусочек, когда остальные только вынюхивают его, а потом выставлять в выгодном свете, а ещё фотографии!..       — Удивительно, — сухо подметил Кетиль, — если бы ты писал даже в три раза хуже, чем болтаешь, то знающих людей не стало бы меньше.       — Если бы фотографий в наших статьях стало хоть в три раза больше, то количество знающих людей заметно бы подросло, — кольнул Хенрик, запивая свои слова крепким чаем.       — Веди себя спокойно, — вздохнул Кетиль, худыми пальцами стряхивая сахар с печенюшки, — мы в гостях.       — Да ты всегда был таким, не находишь? С кем бы мы не общались, ты всегда ныкаешься позади меня и ведёшь себя тише воды, ниже травы!       — Потому что мне стыдно за тебя, и ещё это не моя работа. Всё, дай мне поесть. — За сим категорическим отказом продолжать беседу на кухне повисла тишина. Я оглядел своих собеседников. «Эти двое вечно спорят», — подумал я и сделал пару глотков, пытаясь заглушить чаем противный привкус дешёвых сигарет, — как они не похожи друг на друга, этот хамоватый, чуть эгоистичный тип с передозом эндорфина* и флегматичный, уравновешенный Кетиль, с закосом под джентльмена. Хотя я ошибаюсь, это верно. Я очень плохо понимаю людей, несмотря на то, что я много проработал с ними… Вот взять к примеру Бервальда. Сколько с ним живу, а всё никак его не пойму. А ведь я для него такая же тёмная лошадка…»       Я покосился на Бервальда: стёкла очков, янтарным блеском отражающие свет люстры, хранили в тайне выражение синих глаз, и только я знал, что их апатичный взор был обращён в самого себя. Швед, как и было для него характерно, не выказывал горячего интереса ни к предмету разговора, ни к самим журналистам, ни ко мне — последнее было более любопытным, я даже почувствовал себя неловко, когда Бервальд наконец повернулся ко мне. Мы просквозили друг друга взглядами. Видимо, ему удалось сделать это куда лучше, поскольку я почувствовал холодок внизу живота. Нужно было срочно разрядить обстановку.       — А чего ты задержался в магазине? — выпалил я, посмотрев на Хенрика, и как раз вовремя: он отвлёкся от странного досуга — дерганья причудливой завитушки у Кетиля — когда тот уже собирался хорошенько вмазать ему апперкотом.**       — А, там одна девушка ко мне подошла за автографом! Мы с ней разговорились. Такая обаяшка!       Как вы уже знаете, я стал ужасно мнительным в последнее время, так что после такого ответа у меня неприятно заныл живот от волнения. Тем не менее, я продолжил расспросы:       — О чем вы болтали?       — Расспрашивала меня о планируемых репортажах, грядущих статьях… Мне кажется, это была одна из твоих фанаток, — подмигнул он Бервальду. Мое горло как будто стиснула рука, а в глотке застрял стальной шар. Я с трудом проглотил его, привстал и наклонился к собеседнику, четко проговаривая каждое свое слово:       — Опиши. Мне. Её.       — Ну, э… Хорошенькая. Хоть и немного мужеподобная была, как мне показалось, слишком уж высокой была для девушки и даже женщины… Эй, ты куда?       Я не стал отвечать, а сразу приступил к действиям, а именно: закрыл все окна крепко-накрепко, завесил их шторами, проверил двери на исправность замков. За моими действиями пристально наблюдало две пары прифигевших глаз, а одному было, откровенно говоря, до фонаря. Черт возьми. Если бы он знал истинные мотивы моего поведения, он не был бы таким спокойным, клянусь своей Сако***. В порыве малодушия я даже прозвал этого гостеприимного, приятного, но сложного в общении человека одним нехорошим словом, которое я спустя пять минут забыл начисто. Что касается тех прилипал, так им вообще не стоило здесь появляться. Но, что не сделаешь, чтобы получить свой личный сорт успокоительного.       — Наелись? Пора и честь знать, — я закопался в своем чемодане в поисках фотографии. Где-то я умудрился её оставить. Дебила кусок. И ведь вспомнил о ней только сейчас! Дважды дебила кусок.       — Баиньки? — с надеждой в голосе потянул Хенрик, вытянув шею в мою сторону. Меня так и подмывало треснуть по этому любопытному носу. Кетиль же, поняв, что его воспитательные меры бесполезны, просто молча допивал свой чай.       — Нет, на выход, — наверное, на его лице в тот миг отразилась вселенская грусть. Как там назывался роман Достоевского?.. Униженный и оскорбленный, вот.       — Кетиль, нас прогоняют, — толкнул своего товарища Хенрик, но тот и бровью не повёл, а красноречиво потянулся за своим фотоаппаратом.       — Что?! И ты туда же?! — возмутился вихрастый, схватив Кетиля за локоть, за что получил весьма ощутимый пинок под рёбра, — но ты же хочешь спать! Давай останемся! Добрый человек, — это уже было адресовано мне, хоть до меня не сразу дошло, что это за обращение такое — «добрый человек», — разреши нам покемарить здесь! Ну, посмотри — Кетиль сейчас упадёт с недосыпа.       — Я вообще-то сам могу о себе позаботиться, — осадил Кетиль Хенрика. Тот совсем скис, и точно бы расползся по полу лимонной кислотой, если бы швед не подал голос:       — Положи фотоаппарат. До утра.       — Вы слышали? Хозяин дает добро. Выметайтесь на второй этаж и устраивайтесь поудобнее. Be our guest, — подыграл я хозяину. Но, знай бы я, какая трагикомедия разыграется дальше, то вообще бы их на порог не пустил, особенно этого выёбистого. А вышло всё примерно вот так.       Проснулся я во дворе на шезлонге примерно в час ночи, от дикого желания пить. Естественно, я решил незамедлительно утолить свою жажду, и именно за этим потащился в дом. Говорят, что никто лучше кошек не ориентируется слухом и зрением в темноте. В плане зрения, я безнадёжно отстал от пушистых созданий, поскольку не сразу заметил спящего на лавочке Кетиля, а вот со слухом у меня было всё в порядке, потому что не услышать возню на втором этаже мог только глухой. «Воры?» — пронеслось у меня в голове скоростным экспрессом, и я, возвратившись на улицу за своим Яки-Матиком, практически в чём мать родила, двинулся тихим сапом наверх.       Эх, Тино! Ты совершенно забыл про двух наших гостей, которые за две пачки сигарет выкупили себе еды и одну ночь сна в гостеприимном доме. Так уж мне хотелось, не наделав лишнего шума, немедленно ликвидировать воров из бервальдского дома, что я моментально очнулся ото сна и тут же врубился в происходящее. Местом для сна они выбрали кухню, Кетиль, как я уже говорил, был там. Стало быть, Хенрику на месте не сиделось, и он решил по-свойски облазить здесь каждый угол. Я надеялся, что последний не будет ломать двери чулана, а хотя бы мирно-тихо залезет в холодильник. Но нет — масштабы его наглости просто и с лихвой переплюнули все возможные границы. Воображая себе, какими ударами я буду забивать эту наглую рожу в стену, я вскорости вышел на чёрную, как дёготь, площадку. Отлично, шторы спущены, меня ещё слушаются. Вот детская. Знакомая белая дверь с приклеенными к ней разнообразными детскими почеркушками и символической надписью «посторонним вход воспрещён». Я вспомнил, какими визгами оглашал Питер сей этаж, когда тот парень вечно навеселе схватил бедного мальчугана и подбросил его к потолку… Так что нет — он к нему больше и не сунется, я был за это спокоен. Левее — спальня отчима. А если встать прямо, то можно было увидеть пред собой распахнутую дверь в кабинет Бервальда с покоящимися на стенах голубыми бликами. Не иначе, как он снова сидел за компьютером и писал какую-то работу. Именно этому он посвящал своё свободное (и ночное в том числе) время вот уже как три-четыре дня. Я, бывало, спал на кухне, и сквозь сон слышал его тяжёлые шаги сверху, как он возвращался из своего кабинета к себе в комнату, и в те моменты я жалел, что не могу спать на одном этаже с ним.       В комнате скрипнуло. Я сосредоточился. Ещё раз скрипнуло. Если Бервальд ещё там, то он, стало быть, ещё не спит. Но то чувство, которое в народе именуют шестым, толкнуло моё сердце, и я, повиновавшись своей интуиции, тихо, как мышка, прошмыгнул к двери и встал по одну сторону от неё. Прислушался. Снова скрип, и вот ещё. Кто-то вышагивал в комнате, но на секунду пятую-шестую всё стихло. Напротив меня на стене отражался свет монитора. Приглядевшись, я не заметил никаких колебаний — тон не менялся, получалось, что изображение на мониторе тоже не менялось. И стуков клавиш тоже не было… Вот, моя мнительность взвилась во мне и одним рывком свернула шею моей осторожности. Глупая метафора, но, чёрт!       Он спал. Он всего лишь сидел над клавиатурой и спал. На мониторе белела запрошенная страница в поисковике, а под локтем мужчины я увидел то, от чего я на мгновение потерял бдительность и растерялся — фотография. А в поисковике было вбито моё имя и куча ссылок. Бедный мой любопытствующий Бервальд! Меня не существует официально здесь, рядом с тобой, а ты пытаешься выискать меня в виртуальном пространстве, посреди фейков, тёзок и самозванцев! А что, если я назвал бы тебе своё настоящее имя?..       Шурх. Я дёрнулся на источник звука — на окна. Они были распахнуты. Вот тут у меня под желудком заворчало. Я вытащил пистолет и встал полу боком, всё ещё не спуская глаз с открытого окна, выводящего на балкончик, и это тщательное изучение принесло свои плоды — за шторой что-то темнело. Хенрик решил поиграть со мной в прятки? Бред сивой кобылы! Едва только я подумал про это, как я дёрнулся по рефлексу от просвистевшей мимо моих ушей пули. Азарт зажёг мне кровь, я вскинул свой Матик и выстрелил пару раз в этот силуэт. Видимо, я попал в цель, и, поняв, что жалеть никого не стоит, хотел произвести ещё серию контрольных выстрелов, как киллер, охнув, прогремел наугад и одним прыжком достиг балкона. Я рванул было за ним вслед, но, ощутив режущую боль в боку, опустился на одно колено, но тут же, рявкнув на себя за слабость, заставил себя подняться и просеменить к балкону. От занавески к металлической балюстраде вела тёмная дорожка из капель крови. Паскуда…       Вот. И. Всё. День, на который я молился и который я проклинал, наконец настал, и уже увенчался моей первой победой, пусть даже и такой. Я видел лица. Кто-то пытался поднять меня, отнял пистолет с ещё полным магазином, кто-то орал и прыгал возле меня, бегал как одурелый то верх, то вниз, где-то снизу будничный голос вызывал скорую помощь. За стеной плакал Питер. Прости, малыш. Мне так жаль, что пришлось ввязать тебя в эту жестокую, обманчивую игру взрослого мира. Ты ни в чём не виноват. Прости.