Родные

Малыши задорно лопотали о чем-то своем, усиленно интересуясь гирляндой погремушек, только сегодня принесенной Наной для сыновей. Игрушки мерно покачивались над кроваткой и мелодично звенели, не догадываясь о том, что их скоро постигнет жестокая участь их предшественников: за последние три недели женщина купила уже десятую гирлянду с погремушками. Любовно развешивая подарки над кроватью сыновей, Нана каждый раз с любовью и умилением наблюдала за хитро блестевшими глазками маленьких разбойников и думала о том, что еще немного - и ее будут узнавать во всех детских магазинах города. Тсунаеши, Изая и Сатоши сразу же привыкли к своему новому дому, по крайней мере, Нане страстно хотелось в это верить. Как только уехал Емитсу, малыши прекратили плакать, болея от собственного плача. В доме воцарилась уютная тишина, подчеркнутая ненавязчивыми звуками вроде еле слышного сопения Изаи или демонстративной возни Сатоши. Вообще, Нана не раз и не два принималась пристально разглядывать сыновей, пытаясь понять, чем они ее так тревожат, однако так и не смогла найти ничего конкретного. Близнецы были странными. Они спали и играли в одной кроватке, ели только вместе, засыпали и просыпались в одно и то же время, их интересовали одинаковые игрушки и события - и это Нана вполне могла понять. Вот только сюда же добавлялась странная неподвижность малышей в то время, когда одного из них уносили из поля зрения других. Они не плакали, не требовали вернуть брата тем громким захлебывающимся ревом, который присущ маленьким детям - они просто недвижно сидели на месте и молча ждали, пронзительно глядя на Нану глазами цвета ночного неба. Цвет глаз действительно может меняться в зависимости от испытываемых эмоций, Нана помнила об этом, но обычно у малышей были красивые, светло-карие глазки, а потому такая смена цвета была необъяснимой. Это было настолько пугающе и завораживающе, что женщина не решалась их разлучать даже на самое короткое время, пусть порой сделать так было очень тяжело. А еще малыши общались, но только между собой, на своем, не поддающемся пониманию языке. Нана прекрасно знала, что сыновья и должны издавать нечленораздельные звуки, чтобы потом, постепенно и очень неуклюже, начать воспроизводить услышанные ими от взрослых слова. Однако близнецам на вид уже было около годика, а они даже и не пробовали складывать слова, пусть и такие простые, как "мама". При этом они прекрасно понимали друг друга - казалось, что они просто общаются на другом языке, отличном от японского, хотя и Нану они тоже понимали. Женщина думала, что мальчишек подкинули иностранцы, но лепет всех детей в этом возрасте должен быть примерно похожим - Нана горами скупала специальную литературу и разговаривала со специалистами. А еще у малышей были очень серьезные глаза, словно у взрослых. Женщина смотрела на сыновей, заглядывала в их огромные глазенки и чувствовала себя бесконечно виноватой, поскольку думала, что дети просто помнят все, что им пришлось пережить до того, как они попали в семью. Впрочем, все это были мелочи: Нана чувствовала, что сыновья любят ее, чувствовала, как они привязаны к своей маме, хоть и не могут пока разговаривать с ней. Малыши смеялись над рожицами, которые старательно изображала на своем красивом, хоть и уставшем лице Нана, тянули к ней ручки по утрам, устраивали потоп при каждом мытье, раскидывали по ванной комнате уточек и губки, с огромной скоростью приводили в негодность игрушки и чинно лежали в кроватке, слушая пока непонятную для них, но убаюкивающую колыбельную. Нана чувствовала эту любовь и понимала, что ни одна из странностей ее детей никогда не заставит ее посмотреть на них косо, что она всегда будет любить их, чего бы ей это ни стоило. Впрочем, пока ей это почти ничего и не стоило. Емитсу все же присылал деньги и даже больше, чем обычно. Пусть этого и не хватало на все, но Нана в такие моменты вспоминала мужа с благодарностью: если урезать все расходы на себя, то вполне можно было не устраиваться на работу, а сидеть в детской и вышивать, выполняя заказы, пока малыши шумно возятся в манеже. Безумно уставали пальцы, спина и глаза, тело затекало от многочасовой неподвижности, однако дети были рядом, любые их желания или потребности исполнялись мгновенно, к тому же в любой момент можно было бросить опостылевшую работу и отправиться на улицу, усадив мальчишек в специальную коляску и осторожно поглаживая собственный растущий живот. Идиллия... Наверное, так бы описала свое состояние Нана в такие моменты. Женщину не волновали пустые пересуды соседок, она старалась не думать о том моменте, когда придет время рожать, а просто гуляла по тенистым паркам, наблюдала за своими сыновьями, ласково поглаживала еще одного и едва не сходила с ума от счастья. Порой ей казалось, что вот такие вот легкомысленность и непроходящее счастье неестественны, что взрослая женщина не может настолько не задумываться о своем будущем, однако эти мысли быстро проходили. Даже собственная зацикленность на малышах, непонятно откуда взявшийся пугающе сильный материнский инстинкт не могли поколебать уверенность женщины в том, что все будет хорошо. Да и как хоть что-то может получиться плохо, когда, играя с мамой, Тсунаеши внезапно отбросил в сторону резинового пищащего котенка и осторожно дотронулся пальчиками до уже очень большого живота своей мамы. Замерев и почти не дыша от счастья, Нана широко распахнула глаза и смотрела, как важно повернувшись к братьям, Тсуна одобрительно кивнул и заявил: -Да! И какие здесь могут быть тревоги?!