Анна и Мария

Макс был гением, со всеми побочными эффектами. Перепадами настроения, желанием то захватить мир, то найти крепко привинченный к потолку крюк, чтобы повеситься. Его папа – совершенный монгол, а мама – блондинка с прозрачной голубизной в глазах. А сестра старшая уже замуж выходит, и как время-то летит… Макс тоже летал, щурил свои недоазиатские глаза и втягивал ноздрёй белый порошок с зеркала. Потом полёт в пористое небо за окнами, в бездну мыслей, толкавшихся в голове, в темнее чёрного душу. Чтобы хоть немного не тяготиться побочными эффектами своей бесформенной гениальности. Было бы смешно, если бы не так сильно грустно. Макс – гений непонятно чего. Художник без холста, музыкант без гитары… Такое бывает. Далее по списку, по ненаписанным нотам и фразам, по следам от его кроссовок в разных городах этого захламлённого мира. Но гением Макс был, поверьте только на слово, ибо нет доказательства ни единого… Два метра роста и широченная улыбка, напоминающая оскал волка, много девушек было готово за этой улыбкой босиком хоть по раскалённым углям, хоть по собственной гордости, только мужчине неинтересно уже. Макс давно понял, что все девушки устроены одинаково, хоть порой с удовольствием прятался в их постелях от самого себя, чтобы потом исчезнуть, как будто и не было. Суть ли, все девушки одинаковые, разве что старшая сестра – почти отражение его самого, только меньше ростом, мягче улыбкой, но сестра не девушка, хоть, поди же ты, замуж выходит… Новость о замужестве сестры застала Макса врасплох и в депрессии, когда зеркала уже и забыли вкус порошка. Макс забыл ощущение полёта и с чем-то смирился, вмиг опустел, устроился на работу, купил машину, перестал думать о завоевание мира, перестал искать крепкие крючки на потолках – и пустота. Сестра выходит замуж, а почему так рано?! А рано ли… Сколько сестре? Двадцать пять?! А ему двадцать три?! Да вы шутите! Макс устало поднял глаза к пористому небу за окном и широко улыбнулся, вспомнив счастливый голос сестрёнки, вспомнив, что надо ехать в другой город, брать выходные гладить рубашку, жить, в конце концов. На свадьбе лилось рекой тёплое шампанское, было много шаров и дурацких конкурсов, а ещё был Иль – друг сестры, а с Илем была высокая девушка с неестественно светлыми с оттенком пепла волосами, худыми руками и чуть сутулыми плечами. Вот бывает так: увидишь человека и заполнишь до мелких деталей, потом уже понимаешь, что ничего особенного, кроме вот этих самых деталей незначительных, но уже насмерть вклеенных в память. Макс тут же пошёл здороваться, Иль был рад, а девушку звали Мария. Дальше снова тёплое шампанское и много. А через три дня, пересматривая свадебные фото, как-то случайно Макс заметил, что они почти везде рядом с Марией, не специально, но рядом, чёрт возьми. Память вся обклеенная её деталями, оттенком волос и голосом. Спаси бог от этой дебильной романтики. Где-то он слышал, что волки на всю жизнь влюбляются... Максу двадцать три, он гений, пусть и без формы, с побочными эффектами, с подорванным от всякой дури иммунитетом. С грузом депрессий и с ростом добрых два метра, с ровным прикусом, где клыки длиннее резцов, отсюда улыбка его напоминает оскал волка. Где-то он слышал, что волки на всю жизнь влюбляются. А теперь понял – вранье… Он и после жизни будет помнить этот пепельный образ малознакомой принадлежащей другому женщины. Макс уже без пустоты. Макс теперь всегда без пустоты и без дури, без поиска себя и крючков на потолке. С сердцем в другом городе. Любить – это чувствовать и вести себя как на всю башку ушибленный идиот. Это писать незнакомой и чужой женщине: «Привет, как дела?» А потом куда-то мчаться, сквозь время и дождь, успокаивая себя, что всё пройдёт и что это бред, что все девушки устроены одинаково. Но Мария смешная… Господи, какая она смешная! Он забрал её из какого-то маленького кафе без официантов, затянутую в синее платье. Он забрал её под любопытным взглядом рыжей барменши, под предлогом, что проезжал мимо… «Отвезу домой… Передам с рук на руки Илю». Он забрал её с диким желанием не отдавать никому. После дождя небо сочилось ярко-алым закатом, а кругом сплошные лужи, так что едешь – и брызги во все стороны. По радио уверяли, что всё будет хорошо, Мария первые минуты две молчала, а потом как-то сам собой завязался разговор обо всём на свете. Знаете, так бывает, встречаешь человека, и кажется, всю жизнь были знакомы… Вдоль дороги валялись листья, рыжие, как волосы барменши, что провожала их взглядом. И да, больше никакой пустоты.