Узы ненависти

В камеру вошли четыре стражника. Локи поднялся и сел на кровати. – Ваше высочество, уже пора. Наденьте это. Один из эйнхериев протянул ему белоснежную рубашку. Локи показалось, что легкая ткань обожгла пальцы. Он понимал, что это значит – отец не изменил своего решения. Впрочем, он никогда его не менял. И вот сейчас, ради собственных властных амбиций, отправляет на эшафот собственного сына. Локи закусил губы до боли – хотелось закричать, разрыдаться, наброситься на этих вояк и душить каждого до тех пор, пока жизнь не утечет из этих прислужников Одина. Но ничего этого он делать не стал. Бесполезно. Унизительно. Ничто уже не спасет его от так называемого возмездия. Он молча сбросил с себя камзол и рубашку. Надел принесенную одежду. Белая ткань заструилась по телу, словно обдавая холодом. Холодом смерти. Почему не пришла мать? Неужели ей тоже нечего сказать ему перед тем, как... А впрочем, Фригг всегда была послушной женой, благочестивой царицей, тенью своего мужа. А может быть, злилась сейчас на него, на Локи, за то, что чуть не прикончил младшенького. Родители просто вычеркнули его из своей жизни. Лишний, уже ненужный сын. Позор семьи. Выродок. Убийца. Локи криво усмехнулся и кивнул стражникам. – Я готов. На его руки и ноги опять надели тяжелые кандалы. * * * Утро выдалось солнечным, но довольно прохладным. Локи невольно поежился, когда его тело, защищенное лишь легкой тканью, обдул по-осеннему свежий ветерок. Посреди городской площади установили эшафот. Локи даже не знал, каким способом его лишат жизни. Что с ним сделают? Наверное, будет очень больно. Об этом он старался не думать. Однако ему показалось странным, что недалеко от помоста возвышался деревянный столб. В голову сразу пришла мысль о прилюдной порке. Неужели отец и на этот раз выбрал кнут, которым теперь его уже забьют до смерти? Тогда почему этот столб находится не на эшафоте? Ведь так многочисленным зрителям было бы удобнее наблюдать за его мучениями. Локи тяжело вздохнул. Страшно было осознавать, что впереди его ждут только боль и унижения. Больше ничего. Локи изо всех сил гнал от себя скверные мысли. Получалось плохо. Он так и не смог до конца поверить, что весь этот абсурд происходит именно с ним. Просто в один ужасный миг его беззаботная, полная развлечений и веселья жизнь разом оборвалась, уступив место жалкому существованию. И он остался один, совершенно один в пустоте – без семьи, без друзей, без свободы. Без своей силы. Скованный по рукам и ногам, снедаемый изнутри паническим страхом перед неизвестностью. Только ненависть, пожалуй, осталась с ним до конца. Сейчас только она помогала ему жить. Дышать. Идти вперед. Держать спину. Несмотря на раннее утро, на площади собралось множество народа. «Бездельники», – процедил сквозь зубы старший принц. Стражники, не церемонясь, подтолкнули его в спину, он резко обернулся и прошипел: – Не прикасайтесь ко мне, уроды. Дернул плечами, задрал подбородок и пошел к месту своей казни. И чем ближе был деревянный помост, тем отчетливее становились удары сердца. Гулко застучало в висках, а перед глазами все поплыло. Только бы не заплакать, не проявить слабости. Ведь от него ждут именно этого – слез, раскаяния и мольбы о пощаде. Это развлечет публику, возможно, даже вызовет жалость у некоторых сердобольных горожан – но большинство, конечно, лишь позлорадствует. Ну уж нет, этому не бывать. Ничего, успокаивал себя Локи, в Хельхейме, царстве теней, тоже можно жить. Все рано или поздно переселятся туда. Жаль, что он – рано. Жаль, что так быстро. Еще чуть-чуть – и его примет этот унылый, пропитанный отчаяньем и безысходностью мир. Его последнее, окончательное пристанище. Всего четыре ступени. Казалось, он поднимался по ним целую вечность, гремя тяжелыми оковами. Поднявшись, осмотрелся. А, вот и его распрекрасное семейство. Один восседал на кресле с высокой спинкой. По правую руку от него сидела Фригг, прижимая к губам платочек. Лицо ее было мокрым от слез. Слева от отца притулился младший брат. Он почти не смотрел на эшафот. И сложно было понять, что сейчас испытывает малолетний доносчик. Но Локи был уверен, что сердце ублюдка ликует – ведь сейчас свершится возмездие, а он теперь останется единственным сыном, единственным наследником. Локи остановился посреди помоста и обвел презрительным взглядом толпу. Никто не кричал и не возмущался. Асы не шумели, не ликовали – просто смотрели с любопытством, а кое-кто даже с сочувствием. Они пришли поглазеть. Конечно, не каждый день казнят принца. Один встал со своего места и заговорил. О том, что в Асгарде нет места преступникам и убийцам. О том, что никому не позволено безнаказанно лишать жизни других: «Даже самый высокопоставленный ас, будь то принц или знатный вельможа, не уйдет от расплаты за содеянное!» О том, что его старший сын и наследник не оправдал надежд – напротив, пал так низко, что посмел совершить неслыханное злодеяние. И о том, как он, Всеотец, скорбит о невосполнимой утрате – смерти достойных асов. И надеется, что впредь в Асгарде не случится подобного. Локи было неинтересно. Нравоучения Всеотца всегда вгоняли его в тоску. И к чему все эти слова о любви к близким, ценности каждой жизни, если сам Один так просто, без раздумий, решил избавиться от собственного чада? Гораздо любопытней было наблюдать за Тором. Тот сидел, опустив голову, не смея посмотреть на Локи. Пару раз пытался взглянуть – но, встретившись с зелеными глазами, что полыхали ненавистью, тут же весь съеживался, пряча голову в плечи и опуская глаза. – Локи! Ты раскаиваешься в содеянном? Готов ли ты просить прощения здесь и сейчас? У своих сограждан, у своего брата, у меня и у матери? Готов ли облегчить свою совесть прежде, чем я объявлю вердикт? – донеслось до слуха старшего принца. Локи вздрогнул и уставился на Одина. Смерил взглядом немного сутулую фигуру отца. Конечно, тот ждет от него раскаяния. Только что ему даст очередное унижение? Смягчение приговора? Может быть. Но наказания не избежать в любом случае. Его не освободят, не отпустят. Так к чему весь этот фарс? – Я хочу облегчить твою совесть, отец. Чтобы ты, убив меня, не сожалел об этом. Хочу, чтобы ты знал – я ненавижу тебя, и никогда не прощу того, что ты сделал со мной! По толпе прошел возмущенный ропот. Это было несказанной дерзостью – говорить такие слова своему царю. – Ну что же, – на лице Всеотца не дрогнул ни один мускул. – Я не удивлен. И Один начал оглашать приговор. – Локи Одинсон! – гулко разнеслось над площадью. – Я объявляю тебе, в присутствии всех этих благородных асов, что отныне ты лишаешься титула моего наследника. Ты больше не мой сын, не принц крови, и никогда более не сможешь претендовать на трон! Ты опозорил свою семью, не оправдал моих надежд. В твоем сердце нет раскаяния, а в моем сердце больше нет места для тебя! Локи увидел, как мать опустила голову, и ее плечи содрогнулись от рыданий. – Ты будешь навеки изгнан из Асгарда, и понесешь бремя наказания вдали отсюда. Больше никогда ты не увидишь этих стен и не сможешь вернуться на родину. Больше никогда ты не увидишь никого из асов, жизни которых ты не ценил. «Не убьют», – пронеслась в сознании Локи почти восторженная мысль. И он выдохнул в полную силу – кажется, впервые за это утро. Изгнание все равно не будет длиться вечно. Впрочем, и царь Асгарда не вечен. Интересно, куда же его вышвырнут? В какой из миров? Да какая разница – главное, не в Хельхейм! Локи закусил губу, чтобы не рассмеяться. А Один меж тем продолжал: – Но, прежде чем ты исчезнешь навсегда из нашего мира, весь сегодняшний день, до заката, ты простоишь у позорного столба. Возможно, это поможет тебе понять, насколько низко ты пал, и приведет тебя к раскаянию. Локи похолодел. Такой унизительной пытки он никак не ожидал. Ему придется целый день стоять на коленях перед всеми горожанами. Прямо здесь, на площади. Теперь понятно, для чего этот столб вбили в землю возле эшафота. Какой кошмар, какая нелепость – каждый асгардец, будь то вельможа или простой слуга, сможет подойти, рассмеяться ему в лицо, сказать любую гадость, а то и бросить чем. С этих тупиц станется. Интересно, если бы он плаксиво раскаялся и пал ниц, как того ждал отец, этой части наказания удалось бы избежать? Но теперь уже поздно думать об этом. – Может, лучше казнишь меня, отец? К чему мне такая милость? Я не просил о снисхождении! – выкрикнул старший принц, которому вдруг стало все равно. Уж лучше сразу умереть, чем становиться всеобщим посмешищем. Да, Один знал толк в наказаниях – знал, что для Локи нет ничего страшнее унижения, попрания гордости и чести. – Да будет так! – Один, не обратив внимания на вопли сына, стукнул оземь древком Гунгнира. * * * Когда его подтащили к столбу и грубо, уже не церемонясь, выкрутили руки назад, Локи еле сдержался, чтобы не закричать от боли в суставах. В спину уперся деревянный столб. Его дернули вниз, заставив опуститься на колени, и приковали так, что он просто не мог пошевелить руками, заведенными за столб и крепко связанными грубой веревкой. Он оказался прижатым к этому проклятому столбу намертво – ни пошевелиться, ни нормально вдохнуть. Над головой Локи прибили табличку, на которой было выведено одно лишь слово: «Убийца». Толпа постепенно таяла. Конечно, многие из них не преминули подойти поближе, чтобы посмотреть сверху вниз на некогда заносчивого принца, вынужденного теперь стоять на коленях у позорного столба. Он слышал шепот и обрывки фраз: «поделом ему…», «тише ты…», «он больше не наследник…», «убийца…», «убийца». Но в лицо обвинений никто не бросал. Боятся, наверное – решил опальный принц. И правильно. А ну как Один передумает и не отправит злодея в изгнание? Локи смотрел на своих несостоявшихся подданных, и на устах его играла презрительная усмешка. Он глядел прямо и даже получал удовольствие от того, что никто не мог выдержать его взгляда – все отводили глаза и спешили уйти прочь. Ближе к полудню на площади уже никого не было, все разошлись по своим делам. Лишь два стражника остались охранять преступника – видимо, для того, чтобы ни у кого не возникло желания помочь ему устроить побег. Локи уже почти не чувствовал рук и ног. Они настолько затекли, что малейшее движение отдавалось болью. А ведь не прошло и половины отведенного для наказания времени. Он опустил голову и старался дышать ровно и не глубоко. По спине струился пот, белая ткань прилипла к телу. Было мерзко и неприятно. Как он ни пытался успокоиться – ведь уже ничего не изменишь, – слезы то и дело подступали к глазам. И он старался их сморгнуть, не выпустить наружу. Часам к пяти вечера боль в суставах казалась почти невыносимой. Локи мечтал хотя бы ненадолго потерять сознание. Но не получалось. – Они были моей жизнью, – вдруг услышал Локи тихий женский голос, и резко поднял голову. В паре метров от него стояла молодая женщина, с ног до головы закутанная в черный плащ. Локи помнил ее, он не раз видел эту даму во дворце. В изысканных нарядах, с затейливой прической, она гордо шествовала под руку со своим мужем – главным казначеем Асгарда. Сейчас лицо ее было опухшим, под покрасневшими глазами залегли темные круги. Она зябко куталась в темный плащ и смотрела прямо в глаза убийце своего мужа и единственного ребенка. – Что мне делать теперь? Как мне жить? За что ты убил их? Моего сына? Моего любимого мужа? Локи ничего не отвечал. Он спокойно смотрел на нее и ждал, когда она выговорится и уйдет. Ничего, погорюет и другого муженька найдет. Если, конечно, приведет себя в порядок и приоденется. А женщина вдруг залилась слезами и бросилась на колени, обхватила руками плечи скованного преступника и встряхнула. Окаменевшие суставы прошило болью, и у Локи из груди вырвался стон. – Что тебе нужно, женщина? Не прикасайся ко мне, – прошипел он ей в лицо. Оба стражника тут же придвинулись к ним. – Локи, верни их, прошу! Ты сможешь, я знаю! Ты ведь был сильным магом! Верни! Верни! – в глазах несчастной плескалось безумие. Она смотрела на него и повторяла, как заводная кукла: – Пожалуйста, верни моего мальчика, верни их, прошу тебя, умоляю... – Уберите от меня эту сумасшедшую! – крикнул Локи стражникам. Ему было противно слышать этот бред обезумевшей женщины. Воины оттащили ее от пленника и аккуратно поставили на ноги. – Идите домой, леди, успокойтесь, – тихо говорил один из эйнхериев, отряхивая ее плащ от пыли. – Идите... Мать Вольштагга, пошатываясь и громко всхлипывая, пошла прочь. В свой опустевший дом, оплакивать свое страшное горе. Вечное, безысходное. Один из стражников вдруг подошел к Локи и ударил ногой по ребрам. От неожиданности и боли бывший принц вскрикнул и дернулся всем телом. – Да как ты смеешь, ублюдок! – возмутился осужденный. И тут же получил звонкую пощечину, а затем и вторую. Из нижней губы заструилась кровь. – Ты больше не принц! – насмешливо ответил стражник и, схватив за волосы, запрокинул голову пленника, прошипел в лицо: - Ты просто ничтожный преступник и убийца, Ваше-бывшее-высочество! Он отпустил волосы Локи и отошел в сторону, ко второму эйнхерию. Что-то сказал тому, и они оба рассмеялись. * * * Тор маялся в своих покоях. То и дело подходил к окну. Но отсюда не было видно городской площади, где сейчас у позорного столба томился его брат. Покинутый всеми, униженный и растоптанный. Сегодня утром, когда Тор увидел его – в белоснежной рубахе, с разметавшимися по плечам смоляными прядями, скованного по рукам и ногам, но держащегося прямо и гордо задирающего подбородок, – тело опять против собственной воли охватило нешуточное возбуждение, накатившее жаркой волной. И опять было гадко и противно чувствовать это. Он ненавидел свое тело – слабое, глупое, никак не желавшее слышать доводов разума. И сейчас это гадкое тело стремилось туда, на площадь. Посмотреть на Локи хоть одним глазком. Прикоснуться... Тор с ужасом уставился на свои повлажневшие ладони. Это проклятье какое-то. Он не должен этого чувствовать. Может, Локи это все специально когда-то устроил? Еще в то время, когда обладал магической силой? Приворожил брата, чтобы насмехаться. Чтобы Тор был слабым и уязвимым, и чувствовал себя ничтожеством, как сейчас. Он пытался читать книгу, но письмена плыли перед глазами нестройными рядами. Вышел на прогулку в парк. Но быстро вернулся. Ноги так и норовили побежать по дорожке к выходу и устремиться к городской площади. «Ненавижу, ненавижу! Скорее бы тебя изгнали отсюда, чтобы ты умер для меня раз и навсегда! Проклятый убийца, подлый лжец», – бормотал Тор, лежа на кровати, судорожно обхватив себя руками за плечи, сжавшись в комок и зажмурив глаза. Отец не сказал, где Локи будет отбывать свое наказание. Даже Фригг не знала. Это было условием Одина – он пошел навстречу безутешной царице и пообещал оставить старшему сыну жизнь. Но ни она, ни кто-либо другой никогда не должны узнать, где влачит свои жалкие дни бывший наследник, а теперь убийца и преступник. И еще Тор знал, что Один запретил матери ходить на площадь. И теперь она сидела в своих покоях и рыдала от горя и тоски. Лучше бы Локи казнили, думал Тор. Тогда бы он точно знал – больше нет на свете, ни в одном из миров, его гадкого братца. Потому что он боялся. Боялся, что со временем боль утихнет, ненависть пройдет, а вот это ужасное, мерзкое чувство, от которого бросало в жар, не оставит его. Нет, он не будет его искать. Никогда и ни за что. И сейчас он тоже не будет думать о том, что там, на площади... Тор, презирая себя и ругая последними словами, подхватился с кровати и выбежал за дверь. Он просто посмотрит на брата в последний раз. И сразу уйдет. * * * Сейчас солнце повернулось, и яркие заходящие лучи нещадно светили прямо в лицо, слепили глаза. Локи держался из последних сил, чтобы не стонать от боли в затекшем обездвиженном теле. Невероятно хотелось пить. Но это было частью наказания – пленнику не полагалось воды. Время от времени кровоточила разбитая стражником губа, и Локи слизывал капельки крови. Скорее бы все это закончилось. – Локи, – опальный принц услышал знакомый голос и не поверил своим ушам. С трудом подняв голову, он узрел Тора, стоящего в нескольких шагах от столба. Локи через силу усмехнулся. – Пришел посмеяться надо мной, недоумок? Вы рады, Ваше единственное высочество? – хрипло прошептал он, смерив неприязненным взглядом бывшего брата. Тор смотрел на Локи и не мог вымолвить ни слова. Хотя, когда шел сюда, был полон решимости высказать все, что думает о подлом преступнике, глядя ему прямо в глаза. Он больше не боится этого мерзавца. Локи должен узнать, как Тор презирает его и ненавидит. – Я ненавижу тебя! – наконец отмер Тор, а потом присел возле брата на корточки и, сам того не желая, провел рукой по груди Локи, осязая сквозь ткань напряженные мышцы. – Я рад, что тебе больно и плохо. Слышишь? – Не трогай меня, урод, – злобно прошипел Локи. – Иди к своему отцу, наследничек. Локи скривился, как от чего-то мерзкого, и на губе опять появилась капелька крови. – Я хочу лишь спросить. Потом уйду, – Тор убрал руку, еле сдержавшись, чтобы не прикоснуться вновь к лицу или к шее. Сейчас Локи был таким беспомощным, слабым и настолько притягательным, что у Тора даже закружилась голова. Сейчас можно было его ударить, не боясь получить сдачи. Можно было сказать что угодно, обозвать последними словами. Но вместо этого Тор спросил: – Скажи, если бы ты знал, с самого начала, что это не я... Не я рассказал... Ты бы... – Тор опустил глаза, и продолжил очень тихо: - Ты бы не стал так поступать со мной? Ты бы не пожелал моей смерти? Локи лишь хмыкнул и слизнул капельку крови с губы. – Ты не понимаешь, Локи... – Тор почувствовал, как слезы предательски подступили к глазам. – Не понимаешь... Я же любил тебя всем сердцем, я бы жизнь за тебя отдал. Я бы простил тебе все обиды... Все-все! А теперь ненавижу. Ненавижу! – Как неожиданно, – усмехнулся Локи. – Тор, прошу, исполни мою последнюю просьбу, если тебе не трудно. – Что ты хочешь? – Тор поднялся, понимая, что Локи просто наплевать на все его слова. Он отступил на шаг, чтобы руки больше не тянулись прикоснуться к мерзавцу. – Отступи еще на шаг, пожалуйста, – попросил Локи. Тор повиновался. – Теперь немного правее. Да, вот так и стой. Все, Тор, можешь рассказывать о своих нелепых чувствах сколько угодно. Теперь ты закрываешь солнце, и оно не светит мне в глаза. Хоть какая-то польза от тебя, ничтожество, – и пленник хрипло рассмеялся, глядя на растерянного Тора. А тот, осознав наконец, что братец просто в очередной раз потешается над ним, решительно подошел и, размахнувшись, собрался ударить. Но – встретился взглядом с насмешливыми зелеными глазами. И опустил руку. Затем резко развернулся и зашагал прочь с городской площади. Вернувшись в свои покои, младший принц упал на постель и горько заплакал. Он так надеялся услышать хотя бы одно слово извинений, хотя бы намек на то, что брат сожалеет. Да, он всем сердцем ненавидел Локи. Но задыхался от одной только мысли, что больше никогда его не увидит. Зачем, зачем он пошел туда? Почему не вмазал хорошенько этому мерзавцу – ведь была возможность? И ведь стражники не остановили бы его – он принц, он наследник, он пострадавшая сторона. Но он не смог. Слабак. Тряпка. Ничтожество. * * * Когда зашло солнце, и городскую площадь окутали мягкие серые сумерки, Локи уже ничего не ощущал. На него навалилось долгожданное забытье. Поэтому он даже не почувствовал, как его освободили от беспощадно врезавшейся в тело веревки. Как посадили в летающую ладью, на корме которой была закреплена большая клетка, куда обычно сажали пойманных диких зверей. Его уложили прямо на пол этой клетки и надежно заперли дверцу. Ладья взмыла высоко в небо и направилась в сторону Вечного океана.