Узы ненависти

Вдоволь нарыдавшись, пожалев себя и прокляв несправедливую судьбу, что привела его в это страшное место, Локи сидел на песке и вглядывался в серый туман. Вдруг там что-то изменится – появится кусочек неба или нарисуется линия горизонта. Он понимал, что это глупо и бесполезно, но заняться было больше нечем. Локи даже не подозревал, что в нем может быть столько слез. Он всю жизнь презирал слабость, терпеть не мог нытиков. Даже женские слезы его раздражали, а порой приводили в бешенство. Некстати вспомнилась молодая, даже юная, служанка, с которой у Локи была мимолетная связь. Они тогда с Фандралом поспорили – кто первый соблазнит хорошенькую невинную деву, с виду строгого нрава. Конечно же, выиграл Локи. Девушка очень быстро потеряла голову от улыбок и обольстительных речей прекрасного принца. А потом, заливаясь слезами, стала ходить за Локи словно тень – все надеялась на милость его высочества и возвращение в волшебную сказку, которая длилась всего одну ночь. Локи был вне себя от ярости, когда несчастная прислуга каждый вечер встречала его в коридоре близ покоев и, заливаясь слезами, все твердила, что любит, и что он ее первый и единственный. Пришлось намекнуть матери, что служанка слишком уж нерасторопна. И деву отослали из дворца, подальше с глаз. Локи усмехнулся непрошеному воспоминанию. Как же так вышло, что он сам, того и гляди, превратится в отвратительное, жалкое создание, плаксивого слабака? Немного успокоившись, Локи попытался рассуждать здраво. Если он сюда каким-то образом попал, значит, есть вход. Если есть вход – должен быть и выход. Все верно – вот только как найти верный путь, будучи лишенным магии? Локи ощупал пальцами проклятый ошейник. Еще в темнице он пытался как-то разломать его, но ему не хватило времени. Зато теперь – пытайся не хочу, впереди целая вечность. Локи опять невольно всхлипнул. Не щадя собственной шеи, почти задыхаясь, он запустил пальцы обеих рук под металлический ободок и рванул что было сил. Один раз, второй, третий... Но только оцарапал шею и придавил себе глотку. Он снова проиграл, в который раз. *** Он не понимал, сколько времени прошло, и вообще, движется ли оно – ведь вокруг ничего не менялось. Не было ни дня, ни ночи. Локи даже пытался считать про себя секунды и часы, понимая всю бесполезность этого действа, но ему было необходимо хоть чем-то себя занять, чтобы не впасть в отчаяние или безумие. Но очень быстро сбивался со счета, а в глазах опять закипали злые слезы. Как отец мог так поступить со своим сыном? Да лучше бы казнил, отправил в царство мертвых. А мать? Как она могла допустить все это? Неужели так боится отца? Нет, скорее всего, она просто от него отказалась. Локи не оставлял попыток зайти в воду и хоть куда-то проплыть. Его не пугал океан – рано или поздно волны вынесли бы его к какому-нибудь берегу, пусть даже в Йотунхейм, все равно. Но вода все так же играла сама с собой, не принимая пленника. И уйти, убежать, ускользнуть было невозможно. Он бессмысленно топтался у берега, с какой бы стороны островка не начиналось его жалкое путешествие. Когда силы покидали Локи, он падал на песок и, проводя по нему ладонью, пытался зачерпнуть хотя бы горсть. Песок был мягкий, словно пух, но он не мог взять пальцами даже песчинку. Все вокруг казалось иллюзией, даже его мнимая усталость – она проходила слишком быстро, не давая ему возможности впасть в отупляющее, но такое желанное забытье. Локи отчетливо понимал, что место это не простое – заколдованное. И знал, что к любому колдовству есть ключ. Вот только как подобрать его, где найти, чтобы обрести свободу? Все упиралось в эту проклятую дрянь на шее. Ее нужно содрать любой ценой. Если он от нее не избавится, то никогда не сможет разобраться с тем, что здесь происходит. Локи предпринял очередную, неизвестно какую по счету попытку сорвать ошейник. Чтобы металл не врезался в пальцы и было не так больно, он решил разорвать на лоскуты свою единственную рубаху – когда-то белоснежную, а ныне серую, как и весь мир вокруг. Кромсая ткань непослушными, подрагивающими пальцами, Локи не думал уже ни о чем. Какая разница, есть на нем одежда или нет? Если его тело не ощущает ни холода, ни тепла? Не испытывает никаких потребностей – ни в еде, ни в питье, ни в отдыхе? Неожиданно он почувствовал какое-то уплотнение в нижнем шве. Показалось? Он прошелся пальцами по нижней кромке. Разорвал шов и не поверил своим глазам, когда извлек крошечный клочок бумаги, тщательно свернутый в тонкую трубочку. Записка. «Локи, мой сыночек, где бы ты ни был, помни – я люблю тебя. Ты должен быть сильным. Ты вернешься ко мне, я верю». – Мама... мамочка, – прошептал Локи и прижал записку к губам. – Мамочка, спаси меня, пожалуйста... Он не слышал своего шепота, и не сразу почувствовал, что по его щекам опять потекли слезы. Прилег на песок, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. – Мама, я люблю тебя, – задыхаясь, произнес Локи и зажмурил глаза. – Мама... прости меня... Зачем, для чего ему быть сильным? Какой смысл доказывать, что ты мужественный и гордый, если это ничему не поможет? Какой прок в том, чтобы держать себя в руках и не поддаваться страху, не выказывать боли и ужаса, если на самом деле страшно настолько, что не хочется жить? Теперь он понимал, что единственное существо, кто не отказался от него, не предал, не оставил – его мать. И как же хотелось сейчас прижаться к ней, оказаться рядом, почувствовать себя в безопасности, как когда-то давно, в далеком и безоблачном детстве... Локи смахнул набежавшие слезы и открыл глаза. Взору предстал все тот же вечный непроглядный туман над головой. И вдруг... Нет, не может быть... Или правда? Мгла на несколько мгновений словно расступилась перед ним, и Локи увидел в просвет крошечный кусочек неба – синего, яркого, настоящего. Локи встал, приложил пальцы к вискам, немного потер. Неужели видение? Он посмотрел наверх – опять кромешная мгла. Надо взять себя в руки. Нельзя расслабляться, нужно быть сильным. Иначе... Иначе он лишится рассудка. Хотя в данной ситуации – не такой уж плохой выход. * * * Прошел уже год с тех пор, как Локи изгнали, и, казалось, жизнь постепенно налаживалась. Тор постоянно старался занять себя чем-нибудь, чтобы не думать и не вспоминать. Сейчас, год спустя, уже не так болело сердце. Да и ежевечернее «Я ненавижу тебя, Локи. Я рад, что тебя больше нет», а также воспоминания об обидах и унижениях, которыми одаривал его брат, принесли свои плоды. Теперь Тор понимал, насколько он был глуп и наивен. И Локи был прав в одном – он, Тор, действительно был недоумком, раз поверил чудовищу, которого не остановила даже родная кровь, когда он задумал убийство. А еще Тор решил для себя, что больше никогда и никому не станет доверять. Он будущий правитель, он должен быть сильным и храбрым. Поэтому он никому более не позволит унижать себя, навязывать свою волю и обманывать. Мать так и не смогла смириться с тем, что больше не увидит своего старшенького. Тор всегда знал, что Фригг слишком привязана к Локи. Казалось даже, что она любит его больше, чем младшего сына. Тору было странно – как она могла не видеть всю гадкую суть этого мерзавца? Неужели можно так слепо любить? А потом Тор вспоминал, как заполошно билось его сердце при одном лишь взгляде на Локи. И ему становилось мерзко и стыдно. Так и не добившись от Одина вразумительного ответа – где отбывает наказание Локи, – Фригг, в конце концов, отселилась в отдельные покои. Теперь она проживала в другом конце дворца. И слуги шептались, что к ней часто наведываются странные особы с сомнительной репутацией в Асгарде и других мирах – колдуны, ведуны и прочие личности с магическими способностями. Несколько раз, когда Тору нужно было поговорить с матерью, и он долго и настойчиво стучал в ее двери, она выходила к нему совсем измученная. А заглянув за ее плечо и присмотревшись к обстановке, Тор видел то голубоватую дымку, окутавшую покои, то странные предметы, которых не замечал здесь ранее. Однажды взгляд наткнулся на огромное зеркало в тяжелой металлической резной раме. От него исходило яркое золотистое свечение, а по краям плясали язычки пламени. Тору было жаль ее, и он злился на нее и на себя. Потому что понимал – он тоже хотел бы узнать, где Локи. И каждый раз, заглядывая в несчастные материнские глаза, он невольно искал в них ответ на свой невысказанный вопрос. * * * Со временем, о течении которого Локи мог судить, опираясь лишь на чутье, он понял, что выхода просто не существует. Один сказал правду – навеки, навсегда. Смириться с этим было невозможно. Чтобы не сойти с ума, Локи решил об этом просто не думать. Хотя иногда его посещала отчаянная мысль – может, потеря разума облегчила бы его участь? Тогда ему, может, не было бы так больно и страшно, а наконец-то стало все равно? Единственное благо, что с ним произошло за время пребывания в жутком плену – теперь он мог ненадолго засыпать. После того, как нашлась записка матери, он впервые смог, закрыв глаза, погрузиться в недолгий и тревожный сон. Но пространство и время так и не перестали терзать его разум, подсовывая все новые каверзы и загадки, разгадать которые он не мог, как ни стремился. Разорванная рубаха уже через какое-то время была цела-целехонька. Снятый с ноги сапог, заброшенный в бурлящие воды океана, каким-то чудом опять оказался на его ноге. Стремясь хоть как-то развлечься, Локи даже пытался ласкать себя, но тело его было равнодушно к прикосновениям. Даже когда он до боли сжимал свою плоть – было неприятно, и только. Конечно, думал Локи, об этом Один уж точно позаботился – сделать из неугодного сына бесчувственную куклу, равнодушную к плотским утехам. Теперь единственной отрадой для Локи было временное забытье, короткий сон. Лишь закрывая глаза, он мог, порывшись в закоулках памяти, мысленно воспроизводить картины своей прошлой беззаботной жизни. Самое главное – они были цветными. И ему не хотелось открывать глаза, не хотелось просыпаться, чтобы опять, оглядевшись вокруг, увидеть серую мглу. * * * Тор с утра сидел на постели и никак не мог прийти в себя. Ему было стыдно. Вчера вечером, когда он вернулся с тренировки (с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, он почти все время проводил на тренировочном поле и занимался с оружием), то увидел, как совсем юная служанка порхает по его комнате, смахивая пыль с мебели небольшой пуховкой. Он невольно залюбовался ее грациозностью, а когда девушка обернулась и тихо вскрикнула от неожиданности, Тор улыбнулся и спросил ее имя. Сейчас он уже не помнил, как ее зовут. Да и какое это имело значение? Она с восхищением и любопытством рассматривала его могучую фигуру. Тор очень гордился собой – постоянные тренировки помогли ему раздаться в плечах и нарастить крепкие мускулы. Да и ростом он стал гораздо выше – теперь отец едва доставал ему до подбородка. Тор знал, что он статен и красив, и многие девы заглядывались на него, некоторые даже откровенно кокетничали, не скрывая своей симпатии. Но Тору было не до них. Он знал совершенно точно – единственный наследник должен блюсти свое достоинство. Не замарать честное имя, не предать доверие отца. Он и сам не понял, почему его так привлекла эта миловидная служанка. Ее вряд ли можно было назвать красавицей: темноволосая, голубоглазая, одетая просто, как и подобает прислуге. Даже без пышных форм, скорее наоборот – слишком высокая и худосочная, она напоминала мальчишку-подростка. Девушка не воспротивилась его откровенному вниманию, и Тор был этому рад. Не имея никакого опыта в ухаживаниях, он, наверное, был слишком порывист, и даже грубоват – но она поддавалась, смущенно хихикая и рдея в его крепких объятиях. Когда же дело дошло до самого главного, Тор вдруг, не отдавая себе отчета, резко перевернул девицу на живот, подхватил за бедра и сразу вогнал до конца. Начал быстро и глубоко толкаться, надавливая рукой на хрупкие бледные лопатки. Из груди девушки рвались хриплые стоны и крики, но ему было все равно – хорошо ей или больно. На самом пике наслаждения он схватил ее за темные волосы, и, намотав их на кулак, дернул голову любовницы вверх. И зарычал ей в самое ухо: – Локи... Локи... Локи... – чувствуя, как с каждым выкриком запретного, сладкого имени из него толчками выплескивается семя. * * * Локи прикрыл глаза и попытался погрузиться в сон. Не получалось – тело опять не ведало усталости, хоть он и старался вымотать себя, беспрестанно двигаясь по кругу, обходя свои скудные владения и время от времени забредая в воду. Он уже привык к тишине, и даже прекратил говорить сам с собой, как это было поначалу. Звук собственного голоса Локи давно забыл, и даже не хотел вспоминать – зачем? Теперь он был ему не нужен. Привычный липкий страх накатывал волнами, и бороться с ним не было желания и сил. Так же привычно к глазам подступали слезы. Локи ничего не мог с этим поделать. Стоило ему лечь и закрыть глаза – он опять начинал жалеть себя. Настолько, что не хотелось жить. Да и разве можно было назвать это жизнью? Его израненную душу терзали ненависть, отчаяние и чувство глубочайшей несправедливости. Жуткое и безнадежное. Вдруг до его слуха донеслись какие-то звуки. Это не могло быть правдой, это невозможно. Неужели он все-таки сходит с ума? Но звуки становились все отчетливей. Детский голос. Звонкий, встревоженный, зовущий его по имени. – Локи! Локи! Локи! Несчастный пленник вскочил и сел на песке. И вдруг, вместо привычной серости, увидел перед собой странно знакомый дворцовый коридор. По этому коридору бежал, спотыкаясь, маленький мальчик. Золотистые кудряшки подпрыгивали на голове, из ярких голубых глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы. Локи смотрел на это зрелище как завороженный. Малыш остановился и начал тарабанить кулачками в какую-то дверь. Вскоре створки распахнулись, и на пороге появился темноволосый мальчик лет двенадцати. Он улыбнулся и подхватил ребенка на руки. – Тор, что случилось? – старший мальчик прижал малыша к себе и улыбнулся. – Там... там у меня под кроватью... чудовище! – давясь всхлипами, выпалил перепуганный кроха. – Не бойся, Тор, – ласково произнес старший. – Пошли, я прогоню твоих чудовищ. Малыш крепче обхватил шею своего спасителя, и они пошли в соседние покои. – Видишь, я прогнал всех чудовищ. Спи, братишка, – темноволосый паренек погладил золотистые кудряшки, поправил одеяло и наклонился, легонько поцеловав младшего в лоб. – Они больше не потревожат тебя. – Ты самый лучший! Я так люблю тебя, Локи, – прошептал малыш и улыбнулся. ... Локи, обхватив себя руками, сидел, немного раскачиваясь, бездумно вглядываясь в серую даль. Видение исчезло, но на сердце навалился неподъемный камень. Он узнал себя в том темноволосом мальчишке. Это был он, Локи. Много, неизвестно сколько лет назад – он тогда выглядел точно так же, это Локи еще помнил. Правда, вел себя совершенно по-другому. Но самым ужасным и непостижимым было то, что явилось ему в самом конце видения. Тот, другой Локи, прикрыв дверь в спальню Тора, вдруг посмотрел прямо в глаза нынешнему изгнаннику и пленнику. И прошептал: – Я буду жить вместо тебя. И я возьму все то, от чего ты так легко отказался. И голос его был вовсе не детский. Голос его был похож... Дальше Локи не хотел видеть и думать. Он прижал ладони к лицу, чтобы прогнать морок, и закричал: – Уйди! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Потом, немного успокоившись, Локи вынужден был признаться себе: как он ни старался, как ни держал себя в руках – с ним случилось самое жуткое и отвратительное. Он сошел с ума. Теперь ему точно нет никакого смысла жить. И Локи рванул серый рукав рубахи. Он думал об этом уже не раз. Он ясно представлял, как это будет. Его останавливал лишь страх перед болью. Теперь он понял. Он решился. Он готов освободиться, уйти из этого жуткого места. Другого пути нет и не может быть. Оказавшись в Хельхейме, он хотя бы не будет один. Правда, всех тех, кто успел натворить в жизни немало зла, в царстве мертвых ждала незавидная участь. Но сейчас Локи было все равно. Он посмотрел на свое запястье, на выпуклые дорожки вен, и, набрав в легкие побольше воздуха, вцепился зубами в серую кожу. Рванул плоть, захлебнувшись криком от невероятной боли, что врезалась в руку обжигающим огнем. Из надкушенных вен брызнула кровь – серая, густая. И ровными толчками заструилась на бесцветный песок.