Сероглазая

Пусть сейчас и два часа дня, но на улице очень мрачно и холодно. Даже сквозь приоткрытые окна слышалось завывание и свист ветра, слыша которые, брюнетка немного вздрагивала от пробежавшихся по спине мурашек. Нина уже около часа смотрела на серый пейзаж в бледных и мрачных тонах за окном. Впрочем, дел у девушки и так не было. Была бы она в той квартирке, в которой она с карателями жила ранее, то стала бы убираться или готовить. Но, как Мехневич слышала от Киривара, квартира вовсе плоха и они жить туда больше не вернутся. Лучше сядут на шею к Арбитру. С одной стороны, это радовало — хорошее жилище. Есть тепло. Есть еда. Не всегда ее, конечно, давали Нине, только когда Гунджи сам ей что-то возьмет, но все же. Это не полустухшие яйца, которыми еле-еле наешься. Так как Арбитр был тем еще гурманом и любил всяческие деликатесы, Нине удавалось попробовать вкусной пищи, при условии, если ее «хозяин» ей сам даст. Сама девушка просить есть очень боялась. Учитывая то, что она вовсе говорить не смела даже, то просто попросить что-то перекусить для нее было самоубийством. А то вдруг что? Решат, что оборзела в край и получит нехило еще, или совсем убьют. Поэтому Нина всегда молча ждала, когда же ей под нос небрежно сунут хоть что-то съестное. Как и сейчас. Сероглазая не ела третьи сутки. Желудок ненавязчиво напоминал о себе, давая концерты своим урчанием и давая понять, что неплохо было бы его хоть чем-то наполнить. Хоть подошву с обуви сгрызать. «Умру… Так не от руки Гунджи, так от голода.» — вымученно думала Нина, съеживаясь от очередного завывания ветра за окном. Из приоткрытого окна тянула холодом, поэтому девушка было закутана в одеяло, сидящая на краю кровати. Абсолютно одна в комнате. Гунджи ушел еще утром, не сказав Мехневич не слова. Только напевая опять какую-то нескладную песню собственного сочинения, оделся, нацепил на руки багнаки и вышел. Как подозревала брюнетка — на охоту. С того раза, когда девушка практически спасла блондина, он никуда ее с собой не брал. Велел только сидеть в комнате, никуда не выходить, а если ослушается, то грозил не хилым наказанием за непослушание. Нина не смела ему перечить. Лишь со страхом слушала Гунджи и кивала головой на его слова. Так же каратель стал… Задевать сероглазую за живое. Пытаться сказать что-либо максимально обидно, даже физически доставал: то проходу куда-либо не даст. То толкнет. То подножку подставит и девушка с грохотом на пол полетит. То руки станет заламывать ни с того, ни с сего. Продолжались изнасилования, которые выматывали не только физически, но и морально брюнетку больше всего. Но если такое было и раньше, то сейчас это было жестче и грубее. Она не понимала, чем заслужила это все. Вроде, хотела, как лучше. Нет. Она не хотела… Она даже не думая, бросилась защищать его. Но из-за чего? Из-за того, что подсознательно осознавала, что там, где она находится, она кроме Гунджи никому не нужна (да и то, она была игрушкой) и она просто без него не выживет? Вероятно. Из-за своей глупости и доброты? Вполне возможно. Может, из-за того, что она до сих пор, учитывая все ужасные деяния блондина, верила, что глубоко в капкане из ребер у него осталась хоть какая-то душа и хоть малейший и слабый луч света? Как бы это не было глупо, она верила. Даже не верила, а чувствовала. Нина понимала, что это бред чистой воды, но все равно, что-то подсказывало, что Гунджи не абсолютное зло. Ведь во всем мире не может существовать абсолютного добра или зла. Все относительно. Тем более, он человек. Люди сами по себе не становятся такими, какие они есть. Их формирует общество, в котором они растут, развиваются, живут. И Мехневич было страшно представить, в каком обществе рос Гунджи, будучи ребенком. Неожиданный и резкий хлопок двери вывел Нину из глубоких размышлений. В очередной раз вздрогнув, она повернулась. Вот и ее мучитель пришел. Жутко веселый и довольный, что-то хихикая себе под нос и, похоже, даже разговаривая сам с собой. К неадекватному поведению карателю брюнетка давным-давно привыкло, поэтому она не слишком сильно удивлялась. Но удивилась тому, что Гунджи ее позвал: -Ки-и-и-исонька… — этот немного хриплый и протяжный голос вводил в оцепенении и ужас. Но девушка нашла в себе силы поднять глаза на карателя, судорожно выдыхая. Она ожидала чего угодно, от внезапного нападения, до того, что этот псих начнет горлопанить свою очередную песню. Но вместо этого он, достав из кармана красной толстовки крупное яблоко, взятое со стола Арбитра, протянул ей девушка. Девушка недоверчиво оглядела Гунджи и еду, протягиваемую ей. Нет, она не боялась понести участь спящей красавицы, боясь, что яблоко отравлено. Гунджи был слишком туп, что бы догадаться отравить плод. Да и зачем это ему? Просто она не ожидала, что каратель вспомнит о своей зверушке, и что ей тоже нужно кушать. И, поэтому, выдохнув, сероглазая протянула неуверенно руку в сторону яблока. Но рука блондина, держащая фрукт, вдруг отдернулась и он, глуповато хихикнув, сам с смачным хрустом откусил большой кусок плода. Желудок брюнетки просто взвыл на всю комнату, рот тут же наполнился слюной. Есть захотелось еще больше. А этот каратель еще и издевается — пережевывает все так с хрустом и с довольной улыбкой. -Зачем ты так обижаешь меня? — Нина опустила голову, убирая руку и слегка пряча ее за спину, сжимая в кулак. От своих же слов она испугалась. Вдруг он взбесится? Опять сначала сказала, а потом начала думать. Хруст яблока в миг прекратился. Гунджи замер на месте, смотря на Нину. И правда. Почему он так издевается над ней? Может, потому что она слишком добро даже к нему? Да, это так. Это его раздражало и выводило из себя и поэтому, каратель пытался как можно сильнее обидеть девушку. Но честно, он просто путал раздражение с подсознательным страхом. Страхом от того, что он вдруг сможет привязаться к этой девчонке не только, как к любимой игрушке. Гунджи звонко и растяжно захохотал своим привычным и немного хриплым смехом. -Иди-и-и-ио-о-о-отка! — сквозь хохот, крикнул парень, сгинаясь чуть не пополам от внезапного припадка смеха — Какая ты тупа-а-а-ая! Честно, иногда да-а-аже жа-а-аль тебя-я-я-я! Ду-у-у-у-ура! Мраза-а-а-азь! Оскорбления так и сыпались одно за другим на девушку, становясь все грубее и обиднее. От всего этого Нине казалось, что ее как будто бьют по лицу, от чего глаза начинает печь от подступающих слез и кома в горле. Она не стала ничего говорить. Только молча все слушала, пытаясь не зарыдать. Гунджи и так ее изводил почти каждый день, а сейчас брюнетка была уже на пределе. Заметив, что девушка на грани истерики и рева, Гунджи вдруг остановился смеяться и поливать грязью Мехневич. Она вся сжалась, дрожит, даже почти не дышит, что бы не зареветь. Неестественно бледная, худая и слабая, кажется, что одно неверное и слишком сильное прикосновение сможет нанести ей травму. А ведь Гунджи когда-то давно был точно таким же, когда был еще очень слабым. Каратель, слабо выдохнув, преодолел расстояние между сероглазой и собой в два коротких шага. Девушка замерла, с ужасом в глазах глядя на своего мучителя и ожидая очередного хорошего побоя. Но вместо этого, Гунджи вдруг поднял за подбородок бледное лицо Нины, всматриваясь в полные слез серые глаза, глядящие на него с необычайным страхом. Что-то невнятно буркнув себе под нос и качнув головой, Гунджи склонился над испуганной девушкой, неожиданно касаясь ее губ своими. Это было очень странно, так как Гунджи никогда не целовал ее, только во время полового акта, да и то, насильно и что бы лишний раз искусать губы и язык девушки в кровь, причиняя ей боль. И поэтому, девушка не знала, как правильно реагировать на эту выходку — оттолкнуть или поддаться? Если первое, то она рискует разозлить этого психа. Если второе, то она покажет, на сколько она опустилась и что ни только тело, но и разум девушки принадлежит ему. И поэтому, Мехневич сидела неподвижно, наблюдая, как Гунджи, не отрываясь от ее губ, присаживается рядом на кровать, начиная в своей манере лапать везде девушку. Нина задрожала и прикрыла смущенно глаза, когда язык парня ловко скользнул ей в ротик и девушка почувствовала оставшейся вкус недавно съеденного яблока. Впервые ей почему-то стало приятно от чьих-то прикосновений, а особенно от его. Конечно, брюнетка ругала себя за это, ведь Гунджи всего лишь пользуется ей, играется. От такого нельзя получать наслаждение или удовольствие. В крайнем случае, девушка окажется мазохисткой. Но вот что-то было в этом поцелуе. И брюнетка не могла понять, что. Сероглазая пошатнулась, неуверенно кладя тонкие ладошки на широкие и мощные плечи карателя, сжимая его красную толстовку. На действия девушки, блондин лишь усмехнулся сквозь поцелуй и легким, но неожиданным толчком повалил Нину на постель, нависая сам сверху. Теплые руки скользнули под футболку девушки, сразу касаясь уже набухших и затвердевших сосков, заставляя Нину тихо простонать. Да, она была очень чувствительна ко всем прикосновениям и в этом Гунджи находил огромный плюс в своем домашнем любимце. Каратель опустил одну руку вниз, скользнув пальцами по животу Нины и залезая ей под штаны прямиком в трусики. Довольная ухмылка вновь расползлась по губам. Там было уже влажно. Но на эти действия девушка недовольно завертелась под блондином, слабыми руками пытаясь его отстранить от себя. Как бы в наказание, блондин укусил девушку за нижнюю губу, а рукой сжал до боли ее розовый сосок, от чего та болезненно пискнула и притихла. Ловкие и длинные пальцы Гунджи прошлись по влажному и горячему лону девушки, задевая клитор, заставляя Нину извиваться и издавать стоны, позабыв о приличии. От накатившего удовольствия рассудок затуманился и брюнетка плохо соображала, что вокруг творится. Впервые Гунджи удосужился доставить партнерше удовольствие. Обычно, он грубо разгорячал лоно, доставляя одну боль, а потом не мене грубо входил. Но сейчас его пальцы умело массировали интимное место девушки, а другой рукой сжимая ее грудь. Честно, он сам не знал, почему так поступает. Но в этот момент ему было даже как-то плевать на это. Ведь стоны, вылетающие из груди девушки, были как музыка для его ушей. Тоненький голосок брюнетки только заводил его. Не сдержавшись, каратель резко сорвал с Нины штаны и поднял футболку вверх, открывая на вид грудь. Гунджи планировал истязать девушку, доведя ее удовольствием до отупления. Его поцелуи, будто издеваясь над ней, все ниже и ниже спускались. Пока не дошли до критической точки. Он дотронулся до нее языком, но и того было ему мало, как он посчитал и подключил ещё ловкие пальцы. Его горячий и влажный язык начал легко поглаживать клитор, пальцы продолжали проникать в Нину в ровном ритме, на что она чуть выгибалась и закрыв лицо руками, постанывала. Жажда выкручивала ее, словно мучитель, и как это ни странно, девушка видела Гунджи этим мучителем. Он терзал плоть брюнетки, не давая приблизиться к разрядке, подводя к самому краю и отступая. Мехневич казалось, что она начала сходить с ума. Девушка уже не различала его движения, а просто чувствовала, как все тело напрягается, мышцы ноют, а кости плавятся под мучительными ласками. В тот момент, когда Нина, наконец, ощутила внутри себя его орган, ее глаза широко распахнулись, а на губах был запечатан поцелуй. Пальцы с силой впились в плечи парня. Она выгибалась и вжималась в его тело своим, извиваясь. Честно, уголком сознания ей становилось от части стыдно и мерзко за свое поведение и за то, что ей нравится, что с ней вытворяет Гунджи. Но как бы не орало до хрипоты сознание Нины, что так нельзя и это неправильно, ее тело говорило обратное. Оторвавшись от губ брюнетки, каратель глубоко выдохнул, сильнее заводясь от поведения и стонов девушки, углубляя толчки. Право, это был чуть ли не единственный раз, когда при сексе испытывал удовольствие не только он. Даже не только физически, но и душевно становилось приятно от осознания этого факта. Это искаженное с сладкой агонии покрасневшее лицо, это, пусть, костлявое и не очень красивое извивающиеся тело… Почему-то на все это приятно смотреть. Гунджи немного приостановился, переворачивая Нину резко на живот, не выходя из нее при это. На неожиданное действие девушка лишь пискнула и уткнулась носом в подушку, сжимая ткань постельного белья в кулачках. Как только блондин набрал прежний темп, начиная буквально вдалбливаться в брюнетку, он сам еле сдержал стон, в отличии от сероглазой. Так грязно, так стыдно, но так приятно. Внутри все горело и скручивало приятным чувством, которое с каждым толчком возрастало все больше и больше. И вот, самый пик. Каратель замирает, даже не дыша и сжимая зубы так же сильно, как бедра девушки своими руками, а Нина протяжно стонет, вся трясясь в судорогах. Как только сероглазая почувствовала внутри себя что-то теплое, вязкое и заполняющее ее, то каратель медленно вышел из девушки, немного устало ложась на кровать рядом с ней. Через несколько минут, как только Нина начала приходить в себя и до нее дошло осознание произошедшего, она залилась краской пуще прежнего. Стонала, подобно продажной женщине. Выгибалась на встречу ласкам и ей это нравилось. «Какой стыд! Позор!» — с этими мыслями она зажмурилась, засовывая голову под подушку — «Что он теперь вообще думает обо мне? Что я для него легкодоступна и по щелчку пальцев, раздвину перед ним ноги?» — невольно девушка вздрогнула и прослезилась. До того стыдно и обидно, что слезы даже не сдержать — «Я теперь даже взглянуть на него не могу… Черт… Черт…» Закусив нижнюю губу, и вытирая слезы, сероглазая вылезла из-под подушки. слишком жаркой. В этот момент она чувствовала себя на столько жалкой и беспомощной, аж самой от себя становилось тошно. Слабая. Слабохарактерная. Трусливая. Сама не может никому дать отпор. Если она окажется совсем одна, если Гунджи рядом не будет, то она и недели не протянет. Он защищает ее из-за того, что она его питомец и игрушка. Но в любом случае, когда она ему надоест, он либо убьет ее, либо выбросит на улицу, где полным полно опасностей. «Надо прекращать быть размазней.» — вдруг подумала Нина, садясь на кровати и робко прикрываясь одеялом, хотя это было бессмысленно. Ведь блондин повидал ее со всех сторон и прикрываться было глупо — «Надо хотя бы быть посмелее… Это безумие, но все же…» — она перевела взгляд серых глаз на Гунджи. С его стороны радовалось легкое и спокойное сопение. Спит. После тяжелого дня на охоте сразу разрядится на полною в постели. Вымотался и уснул. Честно, спящим он казался не таким злобным и плохим. Умиротворенное выражение лица, длинная челка смахнута и открывает знала, которые были закрыты. Нина вновь покраснела, отворачиваясь от парня и сжимая кулаки. «Да что же творится? Срочно нужно мыслить трезво и становится смелее. Может, тогда я разберусь во всей завиравшейся каше.»