Фэндомные огрызки

Черное нутро раскрытого чемодана зияло пустотой. На дне — записная книжка в темной коже, оттого почти невидимая в скудном освещении, да пара писчих перьев. Гаскар пару раз обернулся вокруг себя в попытке зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, в поисках наполнения — любого, даже самого бесполезного — для своего чемодана. Из особняка Дюпуи в Верхнем Городе нечего было взять. Обставленный лишь присущими любому состоятельному горожанину вещами, чего-либо более личного он не хранил. Гаскар зябко потёр ладони, пошевелил тлеющие в камине дрова. Яркие всполохи огня быстро таяли в темноте. Сгорят, и топить будет нечем. Впрочем, дольше тех часов, которые необходимы для сборов, Гаскар задерживаться был не намерен. Отъезд всё откладывался и откладывался. Возможно, в ожидании именно этого стука в дверь. На пороге стоял Хоук. Мрачный, угрюмый, зачем-то пытающийся натужно улыбнуться. Смотрелось жутковато, но вполне понимаемо. Гаскар молча отшагнул в сторону, пропуская не столь давно осиротевшего Хоука в дом, указал, где сесть, подал бокал с вином. Вопросы не требовались, пустой, потухший взгляд отвечал на всё и сразу. Гаскару хотелось говорить, потому что тишина давила на уши, но все слова, которые вертелись в голове, были досадно похожи на «Мне очень жаль», «Прости, если сможешь» и не имели ничего общего с тем, что он думал на самом деле. Гаскар не чувствовал своей вины в смерти матери Хоука, а Хоук с удовольствием винил одного себя. Тогда, когда рыдал в голос над её телом, думая, что никто не видит и не слышит; сейчас — собственным молчанием и спокойствием выражая полнейшее, абсолютное ничего. — Собираешься, я смотрю, — вдруг произнес Хоук. Гаскар от неожиданности даже вздрогнул, отчего вино переплеснулось через край бокала на колени, но Хоук этого не заметил — он увлеченно разглядывал темноту. Или, может, просто прятал глаза. — Да, — стряхнув липкие капли, ответил Гаскар. — Уезжаю. — Обратно в Тевинтер, наверное. — Не угадал, в Орлей. Хочу повидаться… — сложное, какое же демоны его дери, это сложное слово! — Со своей семьей. — Давно не общался? — Хоук, наконец, повернулся к Гаскару. Тот поежился, будто на него налетел порыв стылого, ледяного воздуха. Было что-то настораживающее в этом Хоуке, и было так мало времени, чтобы разобраться. Гаскар передернул плечами и, напустив на себя задумчивый вид, ответил: — С тех пор, как Квентин взял меня в ученики. Лет восемь или, может уж, все десять. Одним из главных условий было оборвать все связи с родными и близкими. Ну, знаешь… Отвлекает от учёбы. — Хм, весьма прагматично. «Весьма прагматично»?! Да он бы еще сказал, что это разумно! Хотя — Гаскар тут же одернул себя — если не принимать во внимание лишние эмоции, посмотреть на самого себя, здраво оценить свои умения, свои возможности и свои знания, то согласиться с тем, что семья отвлекает от процесса познания, не так уж сложно. В каком-то роде Квентин стал его семьей, но это была лишь шелуха, привычка, завеса и от неё оказалось удивительного легко избавиться, когда между названными родственниками оказались бесценные знания. — Послушай, ты уверен, что нам стоит говорить о Квентине? — осторожно спросил Гаскар. — Ты знал его как человека, а я только как безумца. — Это еще мягко сказано, — Гаскар позволил себе улыбнуться. К его удивлению губы Хоука тоже дрогнули в каком-то подобии усмешки. Или в полумраке просто показалось? — Квентин всегда был странным. Удивительно талантливым, умелым, одаренным, но с такими причудами, что некоторые всерьез считали его сумасшедшим. Кажется, одно невозможно без другого. Жаль, Квентин не смог удержать равновесие между своими крайностями. Нет, наверное, зря я его жалею. — Он достоин жалости, — неожиданно признался Хоук. Гаскар изумленно вскинул брови. — Смерть любимого человека довела его до безумия, довела его до смерти. Я стою у точно такого же края прямо сейчас. Но я знаю кое-что, чего Квентин не знал. Магия крови не способна творить добро, она не возвращает радость, не дарит любовь. Она приносит только боль. Да, поначалу это действительно увлекает, завораживает от собственных возможностей и новых сил, которые буквально бурлят в венах. Но на самом деле всё это лишь пустота, обман. И в конце не остается ничего. Опустив голову, Гаскар промолчал. Хотя хотелось кривить губы в злорадной усмешке — наитие не обмануло. То исходящее от Хоука странное ощущение, которое, будь Гаскар зверем, заставило бы его ощетинить шерсть на загривке и по всей спине, оказалось знакомым, родственным, но вместе с тем глубоко чужим. Точно очень хорошая репродукция известной картины — вполне узнаваемо, но где-то, как-то, в глубине мельчайших деталей всё равно не то. — У меня есть кое-что для тебя, — произнес Хоук. Из-под полы плаща он достал пару книг и выложил их на стол перед Гаскаром. Едва глянув на обложку, Гаскар Дюпуи покрылся ледяными мурашками, а взгляд его остекленел, узнавая и не веря. — Это же… — прошептал он скрипучим голосом. На языке было сухо, сердце подскочило под самое горло и стучало оглушительно-громко, так, что казалось, будто Хоук снаружи слышит эту истерику. — Книги Квентина, его записи и наработки. Все, что я нашел в убежище перед тем, как сжечь то проклятое место. Гаскар чувствовал, как трясутся его пальцы, он стиснул кулаки и закусил дрожащую губу. Он алчно хотел прильнуть к этим драгоценным знаниям, водить пальцами по чернильным изгибам знакомого почерка, жадно впиться в истины, что принес из мерцающей черноты своего безумия его гениальный наставник, вкусить их, наполниться ими, сделать всё, что Квентин не смог, не успел поглотить, своим. Это ощущение было слаще экстаза, упоительнее любви, сильнее ненависти. Одержимость защелкнула его в капкан, связала по рукам и ногам. Но Гаскар был несказанно рад этому плену; та участь, что его ждала, была желанной. Однако. Молчание, вызванное застрявшим в груди воплем восторга, затягивалось. С трудом Гаскар разжал кулаки, ощущая боль в сведенных судорогой пальцах и вдавленных в ладони отпечатков от ногтей. Он поднял голову, когда стал уверен, что губы его не дрожат и не ломаются в ядовитой усмешке. Разумеется, Хоук внимательно следил за ним. Его темный, прищуренный взгляд говорил о столь многом, что произнесенные вслух слова не имели бы никакого смысла. Он бы не поверил. Гаскар ответил безликой орлесианской маской. Резко встал на ноги, схватил книги и по одной перекидал в камин. Огонь возмущенно зашипел, но тут же принялся облизывать поданное угощение, разгораясь ярче и ярче. Хоук обвел взглядом фигуру Гаскара, подсвеченную сиянием камина, его длинную-длинную тень, которая корчилась в предсмертных судорогах или в приступе гомерического хохота на полу. В воздухе витал обман, протянуть руку и можно почувствовать его липкое прикосновение. Гаскар медленно развернулся, его глаза блестели. Радостью, оскорблением? Всё равно. — Мне не нужны знания, оплаченные такой ценой, — сказал Гаскар тихо. — Это неразумно, — отрезал Хоук. — Неразумно с точки зрения мага, — поправил Гаскар, вновь присаживаясь к столу и занимая пальцы тонкой ножкой бокала. — Но с позиции человека мне противно даже смотреть на эти книги, зная, что за мерзости скрываются под обложкой. — Вот так просто ты позволишь сгинуть работе всей жизни твоего учителя? — спросил Хоук, выгибая бровь. — Его работа недостойна того, чтобы существовать. Гаскар глянул на Хоука поверх бокала, его взгляд умолял и требовал поверить в искренность. Хоук отвернулся — от его веры зависит так ничтожно мало, уже ничто не имеет значения. — Думаешь, я поступил глупо, да? — Гаскар всё никак не унимался. Он хотел слышать одобрение. К сожалению, это было именно тем, что Хоук дать ему не в состоянии. — Ты поступишь глупо, если оставишь эти книги. В голосе Хоука проскользнула едва уловимая угроза. Но и её хватило для ощущения, будто только что совсем рядом просвистел кинжал, а секундой спустя с брызгами щепок воткнулся в стену позади и чуть слева. Гаскар прочувствовал это слишком реально. И даже не став уточнять, просто произнес: — Ты проверял меня. Он цедил слова сквозь зубы — оскорбленный, злой — но на самом деле Гаскар ликовал: он прошел испытание, миновал ловушку, ускользнул из пальцев охотника за ересью. — Знаешь, один мой друг говорит, что нет такого мага, которому хватило бы сил сопротивляться искушениям всю жизнь. Рано или поздно все поддаются. Так что… — Хоук отпил глоток вина и поджал губы. — В общем, просто знай, что я не виню тебя ни в чем. — Делаешь скидку потому, что я маг? — Гаскар ухмыльнулся с самым невинным видом. — По-моему это разумно и для обычного человека. — «Обычного», хм. Хоук коротко, с пониманием хохотнул и качнул бокалом, приглашая торжественно звякнуть. В эту минуту Гаскару отчаянно мечталось, чтобы бутылка вина, стоящая между ними на столе, никогда не опустела. *** Закрыв за Хоуком дверь, Гаскар вернулся в комнату. Он был хмур и сосредоточен, по голове гулял хмельной ветер, расшвыривая мысли, точно листья в осенний день. Гаскар не сразу понял, что стоит напротив камина. Он наблюдал за тем, как пламя жадно лизало обложку, черным обкусывало края страниц, унося бесценные знания в никуда, латунный оклад уже начал оплывать, выплевывая не так давно украшавшие его причудливые каменья. Мановением руки Гаскар остановил огонь и вытащил книги из пепла. Обернув тома в ветошь, маг перебросил их в чемодан и захлопнул крышку. Вот теперь он готов уехать из Киркволла навсегда.