Что-то придется менять

Скромная я, скромная, Только очень стрёмная.

Малфой вышел из Больничного Крыла в четверг перед занятиями. Руку на перевязи он нес перед собою, как особо почетную награду, на вопросы Паркинсон о самочувствии строил героическое лицо и жаловался на боли. Ему, возможно, даже поверили бы, если бы за спиной Панси он не перемигивался с Крэббом и Гойлом. Первым уроком было Зельеварение, и Малфой чуть было не превратил его в цирк своим нытьем о том, что он не может справиться с тем, с этим, и нарезать он тоже ничего не может. Ну прямо инвалид. После первого такого заявления декан припряг Уизли помогать Малфою. Разумеется, Малфой был счастлив. И разумеется, после такого грандиозного поощрения он решил продолжать в том же духе. Гермиону весь этот детский сад разозлил несказанно, поэтому в следующий раз, стоило Малфою заикнуться о том, что он не может с чем-то справиться, она вспомнила свою любимую маску инициативной идиотки и подняла руку: — Сэр, позвольте, я помогу Драко! Декан был не в восторге от подобной самодеятельности. Холодностью взгляда он мог бы, пожалуй, потягаться с василиском. Тем не менее, он заявил: — Три балла Слизерину за инициативность и взаимовыручку. Действуйте, мисс Грейнджер. Гермиона принялась в ускоренном темпе подготавливать ингредиенты, чтобы хватило и на Малфоя. — Вот, Драко, держи смокву, — она протянула Малфою заготовки, мило улыбаясь и ему, и Рону Уизли, который явно не мог определиться: то ли он был благодарен ей за то, что она спасла его от Малфоя, то ли презирал за то, что она сама, по своей инициативе, вызвалась ему помогать. Что бы он понимал. — Какого дементора ты лезешь, грязнокровка? – возмутился Малфой. – Я ничего от тебя не приму, не нужна мне твоя помощь! — А у тебя есть выбор? Ты же сам ничего нарезать не можешь, у тебя ручка болит. — Да лучше бы Уизли!.. — Ты думаешь, Уизли нарежет все лучше меня? Да брось, Драко, ты же сам знаешь, что это не так. Тебе, все-таки, помощь нужна или Уизли? Кстати, уже пора добавлять. Малфой приглушенно выругался и взял протянутую ему доску. Бесить Малфоя, конечно, совершенно неразумно, но иногда так приятно! И ведь ничего плохого человеку не сделала, сплошная помощь и взаимовыручка. Есть чем гордиться, да. А если посмотреть еще и на Панси… та тоже не могла определиться, то ли ей радоваться, что Драко все успеет, то ли беситься, что не она его обслуживает, а какая-то грязнокровка. День ломки слизеринских мозгов, определенно. В этот день у гриффов (в том числе у третьего курса) состоялись первые уроки ЗОТИ, так что вечером вся школа знала, что «этот Люпин очень крутой, дело свое знает, жаль, что с ним тоже пакость какая-нибудь случится». Малфой был в корне не согласен с такой позицией, о чем громогласно заявил вечером посреди гостиной: — Да не может он быть хорошим преподавателем! Вы на одежду его посмотрите, на эти обноски и лохмотья! Да у нас домовые эльфы так одеваются! — А почему, кстати, ваши домовые эльфы так одеваются? – встряла Гермиона. — Я-то почем знаю?! Наверно, слишком тупые, чтоб эти свои тряпки постирать. Не уводи меня от темы. Так вот! — А что, вы сами не можете им приказать, чтобы они свои тряпки постирали? — А почему это мы должны это делать? Грейнджер, чего тебе надо, вообще? — Да просто не понимаю: вот тебе противно смотреть на своих домовых эльфов в лохмотьях. Ты легко можешь это исправить – просто приказать. И ничего не делаешь, предпочитаешь возмущаться их внешним видом. Почему? Малфой замер на секунду, потом вознегодовал: — Вот сразу видно грязнокровку! Что за бред ты несешь?! И вообще, я не об эльфах, я об этом Люпине! Если он не может прокормиться своим знанием ЗОТИ и носит застиранные тряпки, это, знаешь ли, наводит на мысли. Гермиона изобразила бурный мыслительный процесс. — Слушай, Драко! Я поняла! Я знаю, кто, в таком случае, лучший преподаватель ЗОТИ в мире! Это же Локхарт! Вот кто всегда был прилично одет. И своим знанием Темных Сил он прекрасно зарабатывал. Случившаяся рядом компания четверокурсников тихо захихикала, а Гермиона записала себе еще одно очко в игре «развлеки факультет». Малфой негодующе надулся. Как выяснилось впоследствии, от своих убеждений насчет «профессора-эльфа» он не отказался, но высказываться стал чуть тише. То ли так и не придумал аргументов «против Локхарта», то ли вовсе не хотел утруждать себя спорами: просто поругаться, конечно, гораздо легче и приятнее! Их первый урок Защиты состоялся на следующий день, но нервничать по поводу него Гермиона начала еще накануне, услышав краем уха, что гриффиндорцы проходили богарта. С одной стороны, богарт не был опасен. С другой, он показывал страхи, а страхи могут довольно много рассказать о человеке. Да даже если они ничего такого и не расскажут, зная страх, можно понять, чем человека испугать. Особенно, должно быть, это приятно обладателям всевозможных фобий. Любой, увидевший богарта такого человека, будет знать, как его достать. И что, интересно, покажет ее собственный богарт? Фредди Крюгера, из-за которого она чуть ли не неделю спала со светом, когда ей было восемь? Василиска? Сириуса Блэка с ружьем? Чужого человека, которого во сне после встречи с дементорами она считала своим отцом? Ох, лучше бы Фредди. Его хотя бы понятно, как сделать смешным. Демонстрировать свои страхи слизеринцам-однокурсникам не хотелось совершенно, но не пропускать же из-за этого занятие. Да и потом, лучше все-таки иметь опыт борьбы с богартом, чем не иметь оного. К ночи Гермиона замаялась придумывать варианты собственных страхов и наконец-то заснула, понадеявшись, что Окклюменции будет достаточно, чтобы встретиться с киношным монстром вместо какой-нибудь реальной жизненной пакости. Увы, ее надежда не осуществилась. На уроке она так старательно возводила щит в своем сознании, что даже толком не видела, чего там боялись другие, разве что мимоходом отметила зловещую фигуру в черном капюшоне у Малфоя (не дементор, нет: человек). Когда же очередь дошла до нее, метнувшийся к ней богарт внезапно превратился в нее саму. Гермиона Грейнджер, насупленная и лохматая. Только почему-то в гриффиндорском галстуке. Класс недоуменно замер, да и сама Гермиона взирала на богарта с искренним удивлением, гадая про себя, не переборщила ли она с щитом. Тем временем ее гриффиндорская копия открыла рот, и вот тут-то Гермиону прошиб холодный пот: ну да, гриффиндорцы – люди прямые, общительные и искренние. По крайней мере, если верить стереотипам, которые есть в том числе и у нее. И вот эта девочка сейчас может прямо и искренне поведать обо всех своих печалях, включая сомнения насчет собственного происхождения, планы на домовых эльфов, влюбленность в Локхарта на втором курсе и массу других мелочей, каждая из которых даст в руки всем услышавшим оружие против нее. Целый набор оружия. Оружейную лавку. Оружейный склад. — Ридикулус! – заорала Гермиона, да так, что у самой чуть было уши не заложило. Гермиона Грейнджер с Гриффиндора обзавелась кошачьими ушами, настоящими, выступающими даже при сомкнутых губах бобровыми зубами и плоским пушистым хвостом и метнулась к следующей «жертве», на ходу превращаясь в вампира. Самой Гермионе было совершенно не смешно, но хохота окружающих оказалось достаточно. Гермиона понимала, что этот милый образ ей тоже припомнят в будущем. Но лучше уж пусть припоминают это, чем что-нибудь другое. — Мисс Грейнджер, задержитесь ненадолго, пожалуйста, — сказал профессор Люпин после занятия. Дождавшись, пока все вышли, он присел напротив нее и осторожно сказал: — Судя по вашему богарту, у вас имеются некоторые проблемы с принятием себя. Я верю, что вы в состоянии справиться с этим самостоятельно, но если вам нужна поддержка… Похоже, ее проблемы с богартом только начинались. — Спасибо, сэр, я буду иметь в виду. Но все не так страшно, честное слово. Вообще, конечно, показательно вышло. Чего боятся нормальные люди? Своей смерти, смерти близких, неведомых чудищ. Чего боится Гермиона Грейнджер? Того, что кто-то узнает, что у нее на душе. И ладно бы там какие-нибудь особо страшные тайны были, так ведь нет! Вот и пойми себя после таких фокусов. * * * — Тоби, а у домовых эльфов есть свои песни или сказки? — Если мисс желает, Тоби может спеть мисс «Котел, полный горячей и страстной любви». Тоби знает слова! — Если мисс желает послушать эту песню, Зизи может спеть! Зизи умеет петь, Тоби не умеет, простите, мисс! — Нет, Зизи, Тоби, спасибо большое. Я имею в виду, есть ли у вас своя музыка, не такая, как у людей? — Если мисс хочет, Зизи может спеть «Котел»… — Нет. Мисс хочет… тьфу ты! Я хочу, чтобы вы ответили на вопрос, — два синхронных удара об стол, — петь эти песни не надо. Просто скажите, да или нет. — Да, мисс! У эльфов есть свои песни, — все-таки повелась молоденькая Зизи. Подслушивающая эльфийская публика смотрела на нее с осуждением. – Но волшебникам нельзя их слышать! Нельзя-нельзя! Это опасно! — Замечательно. Огромное спасибо, Зизи! А о чем эти песни? — Нельзя! Волшебникам нельзя знать! – панический групповой перестук лбами об мебель. Гермиона стала лучше понимать, почему у них такие… довольно грубо сработанные столы и лавки с толстыми-толстыми досками. Меньше шансов, что эльфы доломают в волнении и стрессе. Ибо Репаро, конечно, прекрасно помогает, но его нельзя применять к объекту бесконечно. — А если я попрошу вас спеть? — Если мисс желает, я могу спеть «Котел, полный горячей и страстной любви», — нашелся Тоби после полуминуты всеобщего шокированного молчания. — Нет, Тоби, пожалуй, все-таки не стоит. Но спасибо за предложение.