Carry On

- У, ненавижу конец семестра, - Сэм плюхается на кухонный стул, свешивая конечности и изображая трагичность. Дин, ставящий ужин на плиту, закатывает глаза. - Во-первых, ты гений, так что для тебя это легкотня. Во-вторых, ты торчишь в школе только полдня, а не всё время. В-третьих, оценки тебе вообще без разницы, ты же уже поступил. Сэм издаёт вздох недооценённого страдальца. - Я хочу читать речь на выпускном, так что оценки для меня важны, - Дин ничего не отвечает, и Сэм снова вздыхает, на этот раз подчёркнуто громко. – Не хочешь спросить, с какими предметами сложнее всего? - Это значило бы, что мне не плевать на твоё школьное нытьё, - говорит Дин, но, установив таймер и вытерев стол, садится рядом и спрашивает: - Что у тебя там за проблемы? - На английском мы проголосовали насчёт того, писать нам сочинение по теме или анализ отрывка, и все выбрали анализ отрывка, а это полный отстой. Сочинение значило бы, что можно писать о чём хочешь, а я хотел написать о «Молитве по Оуэну Мини», но нет, я должен анализировать отрывок из «Тэсс из рода д'Эрбервиллей». - Э, Оуэн Мини – это тот, который с броненосцем, да? – спрашивает Дин. Сэм закатывает глаза. - Серьёзно? Об этом ты решил спросить? Ты прослушал, когда я сказал, что хочу написать про Тэсс? Ненавижу лабуду про падших женщин. И так уже пришлось читать «Мельницу на Флоссе» для проекта, а потом ещё писать сравнительное сочинение, это была жесть. - Но ты до сих пор хочешь читать речь? Это явно не была жесть. Тебе просто нравится ныть. - Что? – Сэм подрывается с места, находя в себе ещё энергию. – Сейчас узнаем, кто из нас нытик! Дин едва успевает вскочить со стула, когда Сэм бросается на него, и они оба оказываются на полу гостиной, захваченные сражением. Дин ударяется рукой о кофейный столик, и это чертовски больно, но Сэм только ржёт и называет его тряпкой, так что Дин поступает так, как и любой брат на его месте: бросает его через спину захватом руки и шеи и отвешивает щелбана. Когда папа и Бобби возвращаются с работы, они просто валяются и хохочут. Бобби только качает головой и идёт в душ. *** Дин всё ещё в прекрасном настроении, когда добирается до квартиры Каса, но идёт к дивану, только убедившись, что снял всё. Улыбку он не проверяет, потому что вряд ли его радужное настроение не понравится Касу; всё же он убеждается, что это просто общая радость, а мысли о Сэме и братской связи запрятаны в дальний уголок сознания. Кас всё ещё ест, и Дин опускается на колени рядом, слушая, как тот рассказывает о своей работе в офисе, и принимая еду с его рук. Вообще Дин не голоден, да и лазанья у него сегодня вышла отменная, но у него слабость к картошке, а Касу сегодня принесли до корочки поджаренные дольки, близкие к совершенству, снаружи солёные и хрустящие, а внутри мягкие, сочные и жирные. Дин, может быть, даже стонет, попробовав их. Глаза Каса темнеют, когда он слышит это, и Дин с намёком обхватывает следующую вилку губами и старается не ухмыляться, когда следующую дольку Кас протягивает ему без вилки. - Самодовольство тебе не к лицу, - говорит Кас, но это явно неправда, потому что Дину идёт всё; всё же Дин пытается присмиреть, изображая скромность: получая следующий кусочек, он бросает на него взгляд снизу вверх из-под приопущенных ресниц. Кас не покупается на это ни на мгновение и отвечает Дину строгим взглядом, противоречащим тому, как его большой палец проводит по нижней губе Дина, когда тот проглатывает дольку. – Ты сегодня в настроении, - говорит Кас, но он улыбается, и Дин не сразу, но осознаёт, что здесь он счастлив. Это не просто остаточное ощущение после общения с Сэмом и приятного семейного ужина. Он счастлив здесь, рядом с Касом, кормящим его с рук картошкой. Наверное, он был бы счастлив и без картошки; при этой мысли улыбка застывает на его лице, потому что он не уверен, как с этим поступить. Счастье никогда не было частью этого уравнения. Доев, Кас уносит пустой поднос в коридор, а Дин ставит его стакан и приборы в посудомойку. Они встречаются на диване, Кас хлопает себя по коленям, и Дин усаживается и охотно даёт притянуть себя для поцелуя. Кас целует его медленно, глубоко, гладя руки Дина – его прикосновения легки, но Дин всё равно резковато выдыхает, когда Кас задевает свежий синяк. Кас мгновенно подаётся назад, устремляя взгляд к синеватой полосе на его руке. Дин хотел бы вернуться к поцелую, но Кас уже отвлёкся, он обводит синяк пальцами и выжидательно смотрит на Дина. - Это случайно, - говорит Дин. – Мы с Сэмом боролись. Я врезался в стол. Всё в, - Дин резко втягивает воздух, когда Кас нажимает на синяк, - всё в порядке. - В порядке, - повторяет Кас и расслабляется, но ещё какое-то время смотрит на синяк, а потом его взгляд скользит к шее Дина, и Дин прекрасно знает, о чём он думает, и ему и самому чертовски хотелось бы почувствовать там губы Каса, может, даже зубы, но ответ определённо должен быть «нет». - Везде, где не видно под футболкой и джинсами, - говорит он вместо этого и в следующее же мгновение оказывается лежащим на спине, а Кас нависает над ним, охватывая его грудь голодным, жаждущим взглядом, мечущимся от ключиц к соскам и к тазовым косточкам, словно он не может решить, где пометить Дина сначала. *** До конца недели Дин носит эти отметины, как медали, и в его походке есть упругость, которую трудно скрыть, но всё равно никто не знает причины. Иногда посреди смены Дин касается их через футболку или джинсы и улыбается при воспоминании о губах, зубах или в некоторых случаях уверенных пальцах Каса. А дома он позволяет себе запереться в комнате или ванной и приспустить джинсы или задрать футболку, чтобы увидеть эти следы или провести по ним пальцами. Бобби замечает, что что-то происходит: как-то он после обеда загоняет Дина в угол. Он как раз выбрасывал мусор от еды на вынос в контейнер, а, когда обернулся, вдруг увидел Бобби прямо перед собой. - Какого чёрта? – спрашивает он, потому что у Бобби явно не может быть причины вот так подкрадываться. - Кто она? – спрашивает Бобби, скрестив руки на груди. - Кто? - Девушка, которая заставляет тебя ухмыляться, как идиота. Я не слепой, сынок. Кто она? Дин и правда настолько прозрачен? Он пытается найти верный ответ, потому что явно не может сказать правду, но если он упомянет какую-нибудь девушку, Бобби скажет о ней Сэму, а Сэм захочет с ней познакомиться, а это даже не «она», да и вообще нельзя же познакомить его с Касом, и ему снова нужно учиться разделять. Он становится небрежен. - Разве что она не девушка, - медленно говорит Бобби, будто проверяя теорию, и Дин понимает, что выражение лица сдало его с потрохами по тому, как брови Бобби ползут вверх. – Хм. Я такого не предполагал. Сердце Дина пропускает удар и набирает пугающую скорость, потому что он не просто так ни с кем это не обсуждал. Он делал вид, что весь этот секс с парнями был завязан на подчинении и он делал это за деньги, но это было не так. Были парни, которых он находил привлекательными, и были парни, с которыми ему нравилось быть сабом. Кас попадал в обе категории, и Дин начинал слегка из-за этого беспокоиться. - Расслабься, - говорит Бобби. – Я не собираюсь начать на тебя орать или типа того. - Ладно. Не такое уж большое дело. - Вернёмся к теме. Кто он? Сто лет не видел тебя таким счастливым. Приятно снова видеть тебя таким. Дин пожимает плечами: - Просто парень. Неважно. - Хмм. Ну, я рад, даже если ты строишь из этого такую тайну. Ты годами выкладываешься на этой работе, а теперь ещё и на второй, пора бы тебе получить что-то и для себя. Дин бы посмеялся над этими словами: Кас – это явно не «что-то для себя». Это работа, это что-то ради Сэма, но иногда получается об этом забыть и поверить, что он здесь, потому что хочет этого, потому что этого по какой-то причине хочет Кас. От таких мыслей внутри у Дина всё окутывает теплом и счастьем, но подобные мысли опасны, так что Дин изображает улыбку и портит момент: - Откуда тебе знать? Может, мне нравится, когда меня выматывают, - он играет бровями, и Бобби стонет. - Намёк понят. Личный разговор окончен, но ещё немного подробностей о твоей сексуальной жизни – и я так надеру тебе уши, что ты проплачешь несколько дней. Дин усмехается и салютует: - Угроза принята к сведению. *** Вчера было воскресенье, и они с Касом придерживались традиции валяться и смотреть телевизор, а потом медленно трахаться на диване. Но сегодня понедельник, и на полке его ждёт белый бумажный квадратик, и от Дина никак не зависит то, что его член просыпается при её виде, потому что записка означает, что Кас чего-то хочет, и, может, даже чего-то новенького. И чего-то, что приведёт к сексу. Дину нравятся медленные ночи, потому что Касу нравится вытягиваться вдоль него так, что они соприкасаются от губ Каса на плече Дина до живота Каса у поясницы Дина, до пальцев ног Каса до лодыжек Дина. Кас полностью накрывает его, обхватывает руками, проскальзывает внутрь медленными, взвешенными движениями бёдер, и Дину это никогда не надоест. Он может пожаловаться разве что на то, что лежит на животе и не может обнять Каса в ответ, не может притянуть его ближе, чтобы зарыться лицом в его шею, не может вцепиться в него так крепко, как хотелось бы. Это не значит, что он не ждёт сегодняшней ночи с воодушевлением. Он раздевается невероятно медленно и невероятно аккуратно. Взгляд его не отрывается от бумажки, и он позволяет предвкушению пробраться под кожу. Может, сегодня Кас наконец достанет наручники. Дин знает, что он наверняка где-то их прячет, и понимает, что Кас двигается постепенно, но Дин готов для следующего шага. Кас ещё не делал ничего, что не понравилось бы Дину, и он доверяет ему достаточно, чтобы позволить связать себя. Если не наручники, то может, просто галстук? Лёгкий узел, из которого он смог бы выпутаться? Когда он наконец раздевается и тянется за запиской, руки уже дрожат. Он аккуратно разворачивает её. В этот раз я хочу смотреть. Иди сразу к кровати, встань на четвереньки и подрочи себе. Не касайся задницы. Дин чувствует прилив воодушевления и идёт к спальне, даже не обернувшись к кухне, чтобы увидеть, ест ли ещё Кас и там ли он вообще. В спальне пусто, так что, наверное, Кас ещё ужинает, но Дин забирается на кровать: Кас знает, что он здесь, знает, что он получил указания, и, когда будет готов, придёт. А Дин будет делать именно то, что Кас хочет увидеть, войдя. Он устраивается, разведя ноги и опираясь на кровать правой рукой, а левой тянется к члену. Это иначе, чем в прошлый раз, на диване: сейчас он головой к спинке кровати, а задницей к двери, и он чувствует себя раскрытым и слегка нелепым, но это то, чего хотел Кас. Дин на этом и сосредотачивается. Кас хочет его таким, раскрытым ему на обозрение. Может, Кас сейчас небрежно опирается на косяк и ест китайскую еду. Может, он до сих пор на кухне, чтобы дать Дину пару минут на подготовку, чтобы он успел довести себя до точки, когда бёдра уже дрожат, а вся кожа покрыта липким потом. Это не любимая поза Дина, потому что даже в запертой комнате он чувствует себя открытым и уязвимым, вот так опустив голову и задрав зад, да и касаться себя можно только одной рукой, но он толкается в кулак и думает о Касе с блокнотом в руках, раздумывающем, что бы написать для него сегодня. Принял ли он уже решение, когда сел за стол и взял ручку? Думал ли он об этом с прошлого раза на диване? Дин стонет при этой мысли и опускает голову, чтобы закусить руку и заглушить следующий стон. Он хочет слышать, как войдёт Кас. Он хочет знать, что Кас здесь, но не может контролировать своё тяжёлое дыхание и шумные выдохи по мере приближения к оргазму, поэтому беспокоится, что Каса здесь ещё нет. Может, он думал, что Дин дольше протянет, а он сейчас кончит, обернётся и увидит, что комната пуста. - Кас, - выдыхает он – не совсем стон, не совсем мольба, смесь того и другого, и откуда-то позади него доносится резкий вдох. Кас с ним, в комнате. Кас здесь, и он слушает, и он смотрит, а опорная рука Дина начинает болеть, но он не обращает внимания и ещё чуть-чуть выгибается, потому что знает, что не один. - Тебе нравится? – спрашивает Кас – на этот раз голос звучит ближе. – Нравится знать, что я здесь? - Да, - говорит Дин, и этого слова недостаточно, чтобы передать всё, что он чувствует, но на большее он не способен. Ему нравится, что Кас здесь, смотрит, потому что для этого он старается. Кас хочет этого, и Дин хочет дать ему это, но он хочет знать, что Касу нравится, так же, как и самому Дину. - Я вижу, - говорит Кас низким голосом, окутывающим плечи Дина. – Видел бы ты себя, Дин. Трахаешь свой кулак, подаёшься назад, словно твоя задница ищет чего-то. Чего бы, как думаешь, тебе хотелось больше? Мои пальцы? Мой член? Мой язык? – это грязное предложение, язык Каса словно обводит это слово, и Дин стонет и сбивается с ритма, а Кас, довольный, смеётся. – Поэтому ты так толкаешься назад, Дин? Хочешь мой язык в свою задницу? Хочешь, чтобы я вылизал тебя? Трахал тебя языком, пока ты касаешься себя? Кожа Дина просто горит от потребности в прикосновении. Он хочет ладони Каса на своих ягодицах, чтобы они сжали их, развели в стороны. Он хочет быть заполненным, хочет кончить с языком Каса в своей заднице, но не чувствует даже намёка на прикосновение. - Посмотри на себя, - восхищённо говорит Кас. – Такой отчаянный, толкаешься назад, а получаешь лишь воздух. Уверен, если бы я предложил тебе палец, ты бы стал насаживаться на него, да? Я бы даже мог не двигаться, ты бы сделал всё сам. Взял бы всё, что я предлагаю. Дин слишком поздно осознаёт, что Кас просто дразнит, и от разочарования слишком сильно сжимает себя и проглатывает ругательства, которые хотелось бы озвучить Касу, потому что это совершенно несправедливо. Он хочет осуществления его слов. Он хочет прикосновений, любых, хотя бы пальца к стопе. Он хочет связи с Касом помимо его голоса и тяжёлого взгляда на заднице. - Ну же, Дин, - зовёт Кас издевательским голосом. – Тебе этого мало? Мало воображения? Тебе нужно больше? Нет, думает Дин, сжимая зубы и отталкивая обиду и боль в плече подальше, потому что ему не нужно больше. Он хочет больше, ужасно хочет, но Кас хочет, чтобы он кончил так, и он справится. Он проигрывает в голове последний образ, представляя прикосновение пальца Каса между ягодиц, восторг, который накрыл бы его с головой, то, как поджался бы живот. Как он насаживался бы на этот палец, впуская его в себя целиком, а потом толкался бы навстречу своей руке. Он представляет, как Кас стоит у кровати, полностью одетый, полностью собранный, с завязанными шнурками, отутюженными брюками без единой морщинки на ткани. У него даже зажим для галстука, и он стоит там, спокойный, равнодушный, пока Дин распадается на части от простого прикосновения его пальца. - Да, - выдыхает Дин, сбиваясь с ритма и с каждым толчком раздражая плечо. Он представляет, как Кас забывается, тянет палец назад, а Дин отчаянно пытается снова насадиться на него. – Пожалуйста, боже, пожалуйста, - он кончает с низким стоном и падает на кровать в послеоргазменной неге, не в силах больше стоять. - Чёрт, - стонет Кас, и Дин чувствует, как прогибается кровать, когда Кас оказывается ближе, и вот он уже седлает его бёдра, тяжело дыша и скользя по нему ладонью. Наверное, нужно перевернуться и отсосать ему, но двигаться слишком трудно. Минуту или больше спустя – он потерял чувство времени, - он чувствует спиной сперму Каса, но сил возмутиться этому нет. Даже когда Кас начинает втирать её в его кожу. Он слишком долго втирает её в шрамы, и Дин поначалу напрягается, но потом расслабляется, потому что так Кас помечает его, оставляя свои следы, не причиняя ему боли, и Дина это устраивает больше, чем должно бы. Этому способствует то, что Кас всё время вышёптывает похвалы в его адрес. - Ты так хорошо постарался. Ты такой восхитительный. Такой хороший для меня. А как ты отреагировал, услышав мой голос. Ты ведь даже не представляешь, что делаешь со мной, да? Дин впитывает эти слова, пряча их глубоко внутри, там, где они смогут согревать его, там, где можно будет их найти, когда будет грустно, где их не увидит никто другой, и позволяет себе понежиться под руками Каса, пока тот, видимо, уже удовлетворённый, не тащит его в ванную. Дин слабо протестует, когда Кас принимается вытирать его спину тканью – не потому, что ему нравится ощущение засохшей спермы на коже, а потому, что не хочет терять доказательство того, что Кас хочет его, хочет пометить его как своего. - Эй, - говорит Кас, и он перестаёт уворачиваться и проводит пальцем по желтеющему синяку на бедре. - Мне нравится быть твоим, - говорит он, и рука Каса замирает. Он боится, что сказал что-то не так, но тут слышит медленный, неуверенный выдох за спиной. - Если ты подпишешь договор после испытательного срока, - говорит Кас дрожащим и необычно неуверенным голосом, - я куплю тебе ошейник. Что скажешь? Дин разворачивается и, хотя шкафчик больно впивается в спину, притягивает Каса и целует его, отчаянно желая показать, как сильно ему бы этого хотелось. *** На третьем часу смены в мастерской Дина вдруг как по башке огревает. Сегодня утром они с Касом с энтузиазмом занялись сексом в душе после того, как Дин уступил и впервые по собственному желанию использовал Касов чёртов шампунь, а потом Кас опаздывал, и они завтракали в спешке, и Кас ушёл, а Дин оказался здесь и взялся за работу и вдруг вспомнил о вчерашнем. О том, каким омерзительно жалким он был. Стонал, устроил из себя представление на кровати Каса, как какая-то бесстыдная шлюха. При мысли о том, как он, должно быть, выглядел, его лицо становится ярко-красным, и он жмурится и надавливает ладонями на лоб, пытаясь отогнать этот образ. Он и раньше делал для клиентов странные вещи, но они не всегда ему нравились. Что же до вчерашней ночи… ему понравилось. Очень. И Кас знал это. Дин умолял Каса коснуться его, дать ему хоть что-то, и теперь Кас знает, какой он убогий. Как отчаянно Дин хочет его. Его накрывает волной подкатывающей тошноты, и ему приходится оторваться от работы и спрятать голову между коленей, чтобы не вырвало. Чёрт, он жалок. - Ты в порядке? Дин подпрыгивает при звуке папиного голоса и краснеет даже ещё яростнее, потому что не может смотреть ему в глаза – не после всей этой извращённой дряни в его голове. Дин кивает и опускает взгляд в пол. - Ага. Нормально. Просто, ну, знаешь, - он машет рукой, будто это движение заменит слова, которые он не может произнести. - Похмелье? - Типа того, - говорит Дин. – Нужно починить эту машину, пока Бобби не разлаялся. - Ладно, - говорит Джон, хотя не кажется до конца убеждённым. – Ты же знаешь, что, если ты болен, нужно об этом сказать, да? - Да! – Дин изображает улыбку, бойко машет папе и снова зарывается в машину. Просто нужно сосредоточиться на работе. Думать о работе и машинах, а не о Касе, или кровати Каса, или прошлой ночи… чёрт. Это будет долгая смена. *** К тому времени, как Дин доехал до Каса, лучше ему не стало, потому что день выдался не из простых. Он чуть не оторвал Чарли голову из-за какой-то ерунды, Бобби наорал на него за это, и ему даже хотелось разреветься, так что пришлось пойти в ванную и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки. Весь день было как-то не так, как-то непонятно, и, когда Сэм обнял его, стало лучше, но ещё и хуже. Наверное, он выглядел совсем ужасно, если Сэм обнял его. Он был тёплым и крепко прижал Дина к себе, так, что отстраняться не хотелось, но они были не из тех семей, которые обнимаются. Так что Дин оттолкнул его, закатил глаза и уехал к Касу. Кас сразу подмечает, что что-то не так. Когда Дин входит, он уже заканчивает ужинать и сразу же смотрит прямо ему в лицо, складывая губы в тонкую прямую линию, и спрашивает: - Что случилось? - Не знаю. Кас сводит брови, убирает с коленей салфетку и кладёт её на стол. - Не лги мне. Что случилось? - Я не знаю! – кричит Дин. Он знает, что нельзя повышать голос, но у него был отстойнейший день, и тело как будто ему неподвластно, делает всякое, чувствует всякое без его на то согласия, и это как пытаться играть в догонялки, и он весь день пытался найти источник проблемы, чтобы всё исправить, но не смог, а Кас требует ответов, которые не появятся из воздуха волшебным образом. И тут до Дина доходит, что он только что прикрикнул на своего дома, повысил голос, проявил неуважение, и ему хочется развернуться и убежать, сделать шаг назад, но он остаётся на месте. Он облажался и примет своё наказание. - Прости, - говорит он, уже мягче, и опасливо поднимает взгляд. Кас рассматривает его без видимого гнева на лице, скорее участливо, и это бесит Дина ещё больше. С гневом бы он справился. Этого он и ждёт. Гнев – это наказание, и Дин знает, что делать в таких случаях. Что делать с заботой Каса, он не знает. - Тогда расскажи, что ты чувствуешь, - говорит Кас, всё ещё ровно и спокойно, и Дин понятия не имеет, как ему удаётся всё время держать себя в руках. - Я… - Дин не говорит о чувствах. Отец всегда учил его, что чувства – это слабость, что о них можно говорить, только если ты девочка на пижамной вечеринке и у тебя в руках мороженка. - Это важно, - говорит Кас. – Ты чувствуешь себя неважно весь день? Дин кивает. - Я был как не в своей тарелке. Я всё утро думал, что мне станет плохо, а потом наорал на Чарли, а она самый милый и безобидный человек в мире, а потом Бобби наорал на меня, и было такое ощущение, будто он меня выпотрошил, - Дин колеблется, подумав о том, что всё это вызвало, потому что не знает, как сказать Касу, что ему стыдно из-за того, что он с ним, но Кас хочет знать всё, и сейчас он выглядит совершенно серьёзно, и Дин ступил уже достаточно далеко… может, нужно пройти путь до конца. - Есть ещё что-то, - подбадривает его Кас. Дин кивает. - Я… это всё началось… чёрт, - выдыхает он и запускает руки в волосы. – Вчера ночью. Я был… как ты… - он даже не может сформулировать мысль, а лицо уже горит от одних воспоминаний о вчерашнем, и следующее, что он замечает, это прикосновение прохладной ладони Каса к его щеке. - Дин, мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня, - говорит Кас, а Дин этого не хочет, и это некрасиво, что Кас идёт с козыря и говорит «нужно» вместо того, чтобы просто дать Дину приказ, потому что в сегодняшнем настроении Дин наверняка бы не подчинился, и, может быть, Кас знает это. Он прекрасно знал, что делать с Дином вчера вечером, и, может, сейчас играет в ту же игру. Осознание того, что Кас видит его насквозь, не мешает Дину встретить его взгляд. В нём всё ещё читается забота, но теперь к ней примешаны понимание, теплота и принятие, и всего этого Дин не понимает. Не заслуживает. - Прости, - говорит Кас, оставляя ладонь на его щеке и даря ему этим почву под ногами. – Нам нужно было поговорить об этом раньше. Я думал… неважно. Нам нужно было об этом поговорить. Дин, ты знаешь, что такое саб-перепад? Дину очень хочется закатить глаза, но он сдерживается, потому что Кас уже простил ему один промах, а Дину не хочется испытывать удачу. - Ага. Это причина, по которой моё тело после ночи с клиентом ощущается мешком навоза, - Кас жестом показывает: продолжай. – Что-то там про эндорфины и прочие умные вещи, из-за чего я могу чувствовать усталость, или раздражение, или типа того. - Есть и эмоциональная составляющая, - говорит Кас. – Ты можешь чувствовать себя потерянным, как с похмелья, переживать депрессию. Задаваться вопросом, как ты позволил всему этому произойти. Вина, стыд, сомнения. Что-нибудь из этого звучит знакомо? - Я… - Дин пытается отвести взгляд, но ладонь Каса ему не позволяет. – Мне не кажется, что вчера всё это было из-за гормонов и прочего. Я был… - лицо Дина искажается, и он пытается найти верное слово. - Прекрасен, - говорит Кас, нажимая пальцем на губы Дина, чтобы пресечь возражения. – Завораживающ. Ты ведь не представляешь, да? – Кас качает головой, когда Дин открывает рот, чтобы ответить. – Мы поговорим об этом в спальне. В спальне. Там, где всё это началось. Дин колеблется, но Кас поднимается, оставляя недоеденный ужин на столе, и протягивает ему руку. – Доверься мне, Дин. Я знаю, что делаю. Каким бы недостоверным ни казалось это утверждение, Дин тянется к его руке своей, позволяя ему переплести их пальцы. Всё же первого шага он не делает и не отводит взгляд от остатков на тарелке: - Ты не доел. - Это… - говорит Кас и поправляется: - Ты – важнее ужина. Дин не знает, как реагировать на подобное сногсшибательное заявление, так что просто позволяет отвести себя в спальню. Он едва не спотыкается при виде кровати, потому что воспоминания возвращаются вместе со вспышками стыда и всем тем, думать о чём он не хочет, но Кас продолжает вести его и усаживает рядом с собой на край кровати. Он почти ожидает, что Кас толкнёт его на спину или снова велит встать на четвереньки, но этого не происходит. Одной рукой он обнимает Дина за талию, а вторую кладёт ему на бедро. И просто смотрит на него. - Ты чувствуешь стыд из-за вчерашнего, - говорит Кас, подводя итог всему сказанному на кухне. - На пару часов позже, чем было нужно. Почему мозг Дина не работал вчера вечером, не велел ему остановиться? Ах да, он же его подбадривал. Прокручивал образы того, как Кас трахает его, как выворачивает наизнанку, и Дин стонал в ответ на это. - Ты не должен стыдиться того, от чего получаешь удовольствие, - говорит Кас. Его ладонь выводит на бедре Дина ровные круги. Это прикосновение отвлекает его от собственных мыслей, делая безвольным и согласным слушать Каса. – Ты не представляешь, как у меня вчера захватывало дух. Наверное, ты мастурбировал уже сотни раз, наедине с собой, и всё, что тебе было нужно – это ты сам, но вчера, когда я видел, что ты так хочешь меня… это было невероятно, Дин. Ты был невероятен. Дин отворачивается, потому что не собирается выслушивать эту брехню, но Кас ловит его подбородок и снова разворачивает к себе так, что они смотрят друг на друга, глаза в глаза. - Ты оказался куда большим, чем я ожидал от тебя, а у меня с самого начала были высокие ожидания. Дин не понимает. Он не оправдывает ожидания. Это скорее про Сэма. На Дина люди смотрят с разочарованием или сожалением и говорят, что ожидали большего. Ему не говорят, что он превзошёл себя. Да и что он такого сделал? Отдрочил, выстанывая имя Каса? - Ты мне не веришь, - говорит Кас, кажется, грустно. Может, из-за того, что думает, что в следующий раз Дин неохотно будет для него такой шлюхой. – Моё мнение о тебе не ухудшилось из-за того, что произошло вчера вечером. Ты сделал то, о чём я просил, и ты был необыкновенно возбуждающ во время этого. Но вчера вечером дело было во мне, а сегодня – в тебе. Что тебе от меня нужно? Дин дважды моргает и отвечает не сразу, потому что не понимает. Что ему нужно? Это никого не волнует. Он саб, и его работа – делать то, чего хочет Кас. - Реабилитация, - говорит Кас. – Я знаю, что ты знаешь, что я имею в виду. Так что, - его палец ласково проводит по щеке Дина, - тебе нужно от меня сейчас? Дину нужно, чтобы он убрался отсюда. Нужно, чтобы он прекратил говорить такие дурацкие вещи. Нужно, чтобы его жизнь снова стала нормальной, но ему нужна эта работа, и какой-то его части она даже нравится. Ему нужно избавиться от этой части. Вот только Кас сказал, что в том, что ему это нравится, нет ничего неправильного, что ему понравилось смотреть на Дина вчера, так что, может, это не так уж и ужасно? - Мне нужно, чтобы ты касался меня, - говорит Дин, и, кажется, это звучит невероятно тупо. Кас дал ему карт-бланш, предложил ему всё, чего он захочет, а он хочет касания. Чтобы Кас снял свою рубашку и брюки и просто лёг с ним рядом. – Пожалуйста. - Конечно, - Кас поднимается и раздевается, быстро и ловко, даже не утруждая себя тем, чтобы сложить одежду перед тем, как забраться в кровать. Он приглашающим жестом приподнимает одеяло; это то, о чём просил Дин, но всё же он колеблется. Он нерешительно раздумывает целое мгновение, прежде чем проскользнуть под одеяло. Больше они ничего не говорят, и Дин благодарен ему за это; они просто прижаты кожа к коже, переплели ноги, и щека Дина лежит на тёплой груди Каса. Руки Каса обхватывают его талию, притягивая ближе, словно обещая никогда не отпускать. Дин чувствует себя глупо из-за того, что хочет этого, из-за того, что вообще нуждается в этом, но это не мешает ему зарываться глубже в руки Каса. Закрыв глаза, он позволяет себе расслабиться и просто быть обнятым и думает, что, может быть, Кас и не лгал. Если бы Кас чувствовал к нему отвращение, он не смог бы вот так обнимать его. Он попытался бы отодвинуться от него как можно дальше. Кас пробегает рукой по его волосам, чуть царапая кожу короткими ногтями. Это успокаивает что-то в Дине. Подвисающее ощущение неправильности отступает, Дин успокаивается и прижимается к Касу губами.