Carry On

Проснувшись, Дин чувствует себя дерьмово. Глаза сухие и словно горят, в горле мерзко, а все конечности будто свинцом налились, и он не в силах даже дёрнуться от звонка будильника. Он только стонет и молится, чтобы биение молота о наковальню в его голове либо прекратилось, либо стало сильнее, чтобы мозг взорвался уже наконец. Спустя минуту или две он вспоминает, что произошло вчера, и понимает причину своего теперешнего состояния. Он тут же сворачивается и отползает от Каса. Вчера он расплакался, как ребёнок. Кас касался его, а Дин плакал, и, чёрт, его жизнь – отстой. Он отстой. - Не надо, - тёплая ладонь Каса ложится на плечо Дина, вынуждая повернуть обратно. – Не прячься от меня, - Дин медленно поворачивается обратно, и Кас подталкивает его, чтобы он сел. – Нам нужно поговорить. Чёрт. Дин подтягивает одеяло, пытаясь прикрыться как можно незаметнее. Вот и всё. Вчера он облажался. Конкретно облажался. «Конкретно» в данном случае значит, что его уволят. Чёрт. Нельзя было провоцировать Каса. Нужно было держаться ниже травы и просто быть хорошим, но он не смог. - Что вчера случилось? - Я поступил глупо. Мне жаль. Честно, мне жаль, я сделаю что угодно, чтобы это доказать. Я буду таким хорошим, я… Кас прижимает палец к его губам, обрывая поток мольб. - До этого. Что случилось? О. О. Об этом Дин говорить не может. Это семья, и это личное. Но он сам приволок в квартиру Каса своё дерьмо, он не смог с ним справиться и зарвался, и Касу пришлось позаботиться о нём, как о ребёнке, и он заслужил объяснение. - Я поступил глупо, - повторяет Дин, потому что это его мотив по жизни. Причина, по которой не он едет в Стэнфорд. – Я сорвался и наорал на отца, а он пошёл и выместил всё на Сэме, и теперь Сэм исчезнет и никогда не вернётся, а если бы я просто держал свой чёртов рот на замке, всё было бы хорошо. - Сэм тебя не оставит, - говорит Кас, и Дин удивляется, как он понял, что из всего, в чём он признался, это – его главный страх. – Не после всего того, что ты для него делаешь. Вспышка надежды в глазах Дина исчезает после этого второго предложения. - Типа как он не оставит папу? – он хмыкает и качает головой. – Сэм лучше нас, и ему немного времени понадобится, чтобы понять, что от мёртвого груза нужно избавляться. - Ты не твой отец, и Сэм не бросит тебя. - Ага, - говорит Дин, хотя он совсем не убеждён. Он хочет закончить этот разговор, потому что потом идёт душ и завтрак, а потом он уедет в мастерскую и будет рядом с Бобби, а тот прочистит ему мозги. Конечно, сегодня и папина смена, и ему страшновато пойти и узнать, пришёл ли он на работу. - Идём в душ, - говорит Кас, будто чувствуя, что не завладел всем его вниманием. Дин мгновенно чувствует себя виноватым – после всего, что Кас сделал для него, он так с ним обходится. Стоит им оказаться под горячей водой, как Дин опускается на колени. Кас чуть отталкивает его и качает головой, но Дин поднимает на него взгляд из-под ресниц и просит: - Пожалуйста, - потому что после вчерашнего всё пошло к чертям, и ему нужно сделать что-то для Каса. Ему нужно извиниться, ему нужно всё исправить, и он даже не знает, с чего начать, но это, наверное, поможет. Кас колеблется, но всё же опирается о стенку и разводит ноги. Это всё приглашение, которое требуется Дину. *** Только в свой обеденный перерыв, уже после половины смены в мастерской, Дин понимает, что так и не поговорил с Касом. Он слишком погрузился в свои дурацкие проблемы, чтобы вспомнить, какова вообще была его цель. А сегодня, наверное, будет слишком рано для второй попытки: нужно показать Касу, что он может быть хорошим, тем, кто ему нужен, прежде чем снова всё испортить. Чёрт. Он роняет сэндвич обратно в упаковку, хватает себя за волосы обеими руками и тянет. Хочется заорать, или ударить по чему-нибудь, или чтобы ударили его, но ничего из этого ему не доступно, а он пытается быть хорошим. Он пытается устроить жизнь свою и остальных, а для этого нужен контроль. Значит, нужно глубоко вдохнуть и взять себя в руки, чтобы справиться со следующим кризисом. В комнату входит Бобби. Он хмурится, и Дин вздыхает. - Никаких признаков? Бобби качает головой и протягивает ему белый листик. - Его нет в комнате, и Импала пропала. На бумажке кратко написано «уехал» корявым папиным почерком. Не иссушись Дин вчера целиком, наверное, ему бы захотелось заплакать. Вместо этого он распрямляет плечи, сминает бумажку и швыряет её в мусорку. - Я возьму его задания. Если поднажму, всё будет нормально, а как смена закончится, я ему позвоню. Он приедет домой. - Включена голосовая почта. Думаю, он не хочет, чтобы его нашли. Дину плевать, чего хочет папа. Он должен быть на работе, должен поддерживать семью, помогать им копить деньги, чтобы Сэм мог отправиться в колледж, а они – снять нормальную квартиру и слезть с плеч Бобби. Он должен взять на себя ответственность, протрезветь, сделать уже наконец шаг вперёд. Дин делает глубокий вдох. Он снова слишком многого хочет. Он злится и вымещает злобу на тех, о ком заботится, и вот от чего его жизнь такой отстой. У папы полно своих проблем, нужно быть терпеливее. *** Папа не возвращается до пятницы и даже не звонит, и Дин, стиснув зубы, звонит ему сам. Он звонит в обед и кладёт трубку, попав на голосовую почту, злясь, что папа не поднимает, даже когда звонит он. Он снова набирает его номер ближе к вечеру, пока ужин в духовке, и тогда уже оставляет сообщение. Он говорит папе, что готовит на ужин, обещает сделать его любимое блюдо (запеканка с рогаликами), если он просто позвонит и скажет, когда вернётся. Он говорит, что Сэм скучает, а Бобби беспокоится, и в самом конце сообщения его голос чуть не срывается, когда он извиняется, и просит папу просто вернуться, а потом кладёт трубку. *** В воскресенье от папы по-прежнему никаких вестей, но Дину надоело сидеть на телефоне и ждать его возвращения. Он тащит Сэма в зал игровых автоматов, и Сэм выигрывает в баскетбольный, но Дин надирает ему зад в Galaga, так что ничья гордость особенно не пострадала. Обедают они в своей любимой кафешке – там дают лопатку мороженого, лопатку сдобного теста и огромную ложку, потому что даже ему хочется чего-то здорового после обеденного буйства, а потом он собирается и едет к Касу. Он специально приезжает пораньше, чтобы начать этот разговор без ошейника, потому что много чего можно сделать голым, но важные разговоры не из этого списка. Кас в гостиной, лениво щёлкает пультом, но его большой палец останавливается, а взгляд становится оценивающим, будто если он будет смотреть на Дина достаточно долго, он сможет понять, что происходит. Дин мнётся у края дивана, внезапно растревожившись и перепугавшись, что это дурная затея. Нужно было просто перетерпеть. Всё же в порядке. Нечего раскачивать лодку. Нужно просто улыбнуться, потереть шею, вернуться и подготовиться. - Дин? – неуверенно спрашивает Кас. - Нужно поговорить, - торопливо говорит Дин и выдыхает с облегчением, наконец произнеся это. Теперь Кас не отпустит его и не даст сбежать. Кас умеет надавить, когда ему нужно, и очевидно, что Дину нужно поговорить, даже если ему этого очень не хочется. - Не присядешь? Дин садится – не на противоположный край дивана, но и не впритык к Касу. Он знает, что Кас это замечает, и почти видит, как в его мозгу вращаются шестерёнки, пытаясь сопоставить эту деталь со всей картиной. - Я хотел спросить тебя кое о чём личном, - говорит Дин и осмеливается поднять взгляд на Каса. Выражение его лица не изменилось. – Ты можешь спросить о чём угодно в ответ, и я обещаю ответить, - он задерживает дыхание, дожидаясь ответа, отказа, грубости, но к его удивлению на лице Каса отражается смирение, и он опускается на спинку дивана и взмахивает рукой. Дин воспринимает это как разрешение продолжить. – Чеки. Почему ты отдаёшь их мне лично в руки? Кас запрокидывает голову, глядя в потолок, и Дин ёрзает, нервничая всё больше, пока он молчит. Он уже собирается извиниться и предложить всё забыть, когда Кас наконец заговаривает. - Моя семья не идеальна. Я не знаю, что ты читал в журналах или видел по телевизору, но мои родители никогда не были частью картины. Обо всех нас всегда заботился Майкл, мой старший брат. Ты наверняка знаешь, что Люцифер ушёл из семьи и начал собственное дело, в противовес Майклу, но ушёл не только он. Как-то раз пропала моя сестра Анна – ни записки, ни прощальных слов, ни намёка на то, куда она исчезла. Просто растворилась в воздухе. А потом ушёл Г… ещё один мой брат, и Майкл был недоволен постоянными покушениями на его авторитет. Стало ещё хуже, если это было возможно. Мы должны были делать всё, что он говорил, и всё, что мы делали, он отслеживал. Я подавал заявления в учреждения, которые выбирал он, записывался на курсы, которые нравились ему, и я делал всё, чего он хотел. И я был несчастен. Кас ёрзает, глядя куда-то через плечо Дина. - Я собирался бежать – у троих это уже получилось, и я хотел свободы. Я хотел сам делать свой выбор. А потом домой вернулась Анна. Майкл устроил вечеринку в честь возвращения «блудной дочери», велел нам называть её Анаэль, а она никогда не рассказывала ни о том, где была и что делала, ни о том, как Майкл нашёл её и убедил вернуться. Когда я спрашивал, она только улыбалась и говорила мне быть благодарным за то, что у меня есть. Я прекратил думать о том, чтобы жить самому по себе, потому что стало ясно, что выхода нет. Я опустил голову и работал, но я был несчастен, пусть и не понимал этого тогда. Но Майкл заметил. И два месяца спустя начала моей стажировки на пути к должности заместителя я встретил парня по имени Самандриэль. Лицо Каса искажается болезненной улыбкой, и в груди Дина что-то сжимается, потому что за этим именем стоит привязанность и глубокая тоска, и Дину не нравится ни то, ни другое. Ему уже стыдно за то, что он вызвал эти воспоминания. - Тогда я только интересовался возможностью быть доминантом, и эти отношения возникли у нас не сразу, но он так держал себя, всегда смотрел на меня в поисках одобрения, так… - Кас обрывает сам себя и качает головой. – Все признаки были налицо, и я надеялся, что когда-нибудь у нас будет нечто настоящее, продолжительное и полное, и от этого жизнь казалась не такой мрачной. А когда он стал моим сабом, всё было именно так, как мне хотелось. Дин чувствует вспышку ревности. Это глупо и бессмысленно, и он тут же стыдится этого, потому что очевидно, что это нанесло Касу какую-то травму, из-за чего он и платит Дину лично. - В любом случае, - Кас вырывается из очередного воспоминания, - оказалось, что Майкл платил ему. Майкл точно определил, что мне нужно, и знал, что это сделает меня счастливым и куда менее склонным к мятежу против него. Я прекратил отношения с Самандриэлем, продолжал работать на Майкла, хотя отношения наши стали натянутыми, и я не был ничьим доминантом довольно долгое время – до этой поры. Кас наконец поворачивается к Дину – его взгляд резок, и он явно полностью находится здесь. - Я отдаю тебе чеки, чтобы помнить, что ты делаешь это всё за деньги. Теперь это всё приобретает смысл. Дин даже представить себе не может, каково это – думать, что состоишь с кем-то в отношениях, и узнать, что твои чувства совершенно не взаимны. Что, пока ты влюблялся, другой просто зарабатывал на тебе. - Но к чему твой вопрос? – спрашивает Кас, словно почувствовав, что мысли Дина уносятся в сторону сожаления. – Ты спрашивал не о моих предыдущих отношениях, а о способе оплаты. Дин молчит, обдумывая сказанное, но они договорились быть честными – ни уловок, ни лжи, ни замалчивания. Ему нужна правда. - Меня это напрягает. Я… то, чего ты от меня хочешь… я не могу делать это, когда ты раз в месяц отдаёшь мне чек. Это сбивает меня с толку. Очень. Даже в семье начинают замечать. И я думал, что, наверное, должна быть причина, и хотел понять, можно ли что-то сделать, и мне кажется, что можно, - он снова колеблется, на этот раз дожидаясь разрешения продолжить, но вспоминает, что на нём нет ошейника. Они обсуждают вопрос на равных, без угрозы наказания. – Если тебе нужно помнить, что ты платишь за мои услуги, тебе не обязательно отдавать чеки лично мне – ты можешь отдавать их Габриэлю, а он устроит счёт и прочее, чтобы ты по-прежнему выписывал чеки и что там тебе надо, а я не буду чувствовать себя кучкой дерьма раз в месяц. Он затаивает дыхание, дожидаясь ответа Каса, и чувствует облегчение, когда он наконец кивает. - Думаю, это возможно, - он склоняет голову к плечу и с интересом смотрит на Дина. – Что, по-твоему, я хочу от тебя? - Это твой вопрос? – спрашивает Дин, молясь, чтобы это было не так, потому что в свете истории с Самандриэлем вряд ли будет уместно упоминать, что он что-то вроде парня-сожителя для Каса. Губы Каса чуть изгибаются, словно ему хочется улыбнуться при таком очевидном уходе от темы, и он качает головой. - Нет. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своей матери. У Дина на кончике языка уже готово начало истории о том, как однажды ночью он был небрежен и в итоге оказался с Аластаром, когда до него доходит, что Кас спросил не об этом. Он хотел узнать о маме. Слова умирают у него на языке, и вместо них не приходят новые, потому что он не готов говорить об Аластаре, но этого он по крайней мере ожидал, а это… он просто сидит с отвисшей челюстью и пытается всё осознать. Наконец он закрывает рот и проводит рукой по волосам, отводя взгляд и снова глядя на Каса. - Э, я не отказываюсь от обещания. Просто дай мне минутку сообразить, ладно? – в любых других обстоятельствах он бы вставил шуточку, но о маме он не шутит. Кас кивает и откидывается на спинку дивана. - Она, э, - Дин откашливается. Начать с малого. С мелочей. С фактов. Что вообще Кас хочет узнать? Как можно описать человека? Никак. Это невозможно. – А что? - Ты часто говоришь об отце и брате, но никогда не упоминаешь её. Мне интересно. Точно. Отличное начало. Причина, почему он о ней не говорит. - Она мертва, - говорит Дин, и это выходит резче, чем он планировал, но такие слова вряд ли можно смягчить. Прошло почти двадцать лет, но он до сих пор чувствует боль в груди при мысли о ней. – Мне было четыре. Я спал и услышал папины крики, а потом побежал в спальню Сэмми, но папа встретил меня на пороге, передал Сэмми и велел убираться прочь. Ему было только шесть месяцев. Пока я выбрался, огонь уже разросся, и я сидел с одним из пожарных, вцепившись в Сэмми и дожидаясь маму и папу. Дин медленно выдыхает и усилием воли отгоняет слёзы. Он не будет плакать. - Понадобилось двое пожарных, чтобы вытащить папу из дома, и они едва успели до того, как пламя вспыхнуло в окне. Я знал, что это значит, но не верил. Даже когда мы на месяц переехали в мотель, пока папа всё улаживал. Только когда он сложил всё в Импалу и сказал, что мы уезжаем из Лоуренса и никогда не вернёмся, я понял, что её больше нет. Иначе бы он её не оставил, - Дин стискивает руки, сжимая пальцы так, что костяшки белеют. – После этого мы всё время переезжали, годами, пытаясь нагнать поджигателя и задерживаясь на одном месте, только чтобы подкопить денег на следующий переезд. Пару раз мы были близко – он устроил ещё несколько пожаров, но мы так его и не нагнали. В итоге его арестовали, и мы оказались здесь, - Дин никогда и никому не рассказывал об этом. Он удивлён тем, как легко ему дался рассказ. Нужно остановиться, потому что он уже рассказал о маме, но слова продолжают литься. – Его звали Азазель. Он был психом и думал, что действует по указке Люцифера с целью найти для него подходящий сосуд, чтобы восстать из ада и начать апокалипсис. Он поджёг несколько яслей, думая, что дьяволу нужен ребёнок, который сможет выжить в огне, - Дин качает головой. До сих пор сложно представить, что Азазель в это верил. Он помнит суд, помнит защитную речь, как Азазель представлялся преданным слугой, кем-то с несвятой миссией… но ещё яснее он помнит лицо Сэма. Он помнит, как Сэм решил, что это всё его вина. Родись он в другой день, за ним бы не пришли и мама бы не погибла. Дин помнит, как обнимал ревущего Сэма в ту ночь, и помнит их последний приезд в Лоуренс. Они ходили к маминой могиле, наконец возложили цветы к надгробию, а потом папа забросил их к Бобби и исчез на два месяца. Дин вырывается из воспоминаний и снова оказывается среди ярких белых стен гостиной Каса, на холодном кожаном диване, и встревоженно оглядывается, не зная, что дальше. Они пересекли очередную черту, и они делают это всё чаще и чаще, и от этого нельзя просто так отмахнуться. Значимые бывшие парни и убитые матери – это не тема для лёгкой беседы, и Дин чувствует напряжение и уязвимость, особенно по мере того, как тишина затягивается. Он поднимает взгляд на Каса. Он всё ещё задумчиво смотрит на Дина, будто осмысляя сказанное, и это ещё хуже. Спроси Кас об Аластаре, и Дин смог бы сказать себе, что он хочет знать его сексуальную историю, что ему не нравится, факторы риска, чтобы избежать их. Но Кас спросил о его матери, а это личное совсем по другим причинам. Это глубже. Этого не должно быть между ними. - Можно, - Дин совсем охрип, так что он откашливается и пытается снова: - Можно мне надеть ошейник? Ему нужно знакомое ощущение кожи и безопасность в отношениях. Ему хочется закончить этот момент и перейти к чему-то другому. - Можно, - мягко говорит Кас, и Дин понимает, что на него этот разговор тоже повлиял.