Carry On

Рождество растягивается на четыре дня, потому что приезжают Элен, Джо и Эш, а к третьей ночи подтягиваются Чарли, Бенни и пара людей из мастерской. На всех нелепые свитера, и Элен велит всем сфотографироваться; они делают четыре дубля, но всё равно на каждом снимке хоть кто-то да закрывает глаза. После этого все сдаются, потому что Бобби достало сидеть и улыбаться, а Джо постоянно щиплет Сэма, который подпрыгивает и портит кадр. - Пора выпивать! – объявляет Джо. – Я работала над своими навыками смешивания напитков, так что сегодня я буду вашим барменом. Кто чего хочет? Ладно, шучу, выбора у вас нет. Она ускользает на кухню, и Джесс идёт за ней, потому что ей интересно, как делать напитки, а Эш увязывается с ними, потому что надеется наложить руки на водку или ром, пока Джо не долила их в какое-нибудь девчачье пойло. - Она хорошая девушка, - говорит Элен, кивая на кухню. – Надеюсь, у вас всё получится. Сэм проводит Джесс взглядом и, спохватившись, смотрит на Элен и розовеет. - Да, я тоже. - Осталось найти кого-нибудь для Дина, - говорит Элен. – Что насчёт девушек из колледжа? - Их там полно. Особенно на психологии. - Ты бестолочь. Дин улыбается ей, делая вид, что не замечает взгляда Бобби. Потому что Бобби знает о Касе; ну, он знает, что у Дина длительные отношения с парнем, и, наверное, удивляется, что Дин ничего не говорит. Чарли тоже смотрит так, будто скоро прочитает все его мысли. Жаль, нет бутылки пива, чтобы отвлечься. Можно было бы сделать глоток, потеребить этикетку, занять себя чем-то вместо того, чтобы думать о Касе. Он лжёт Бобби и Чарли, позволяя им думать, что во всём этом что-то есть, но они не встречаются – не как Сэм и Джесс. Он не может вот так привести Каса сюда и сказать «Эй, все! Это парень, который оплачивает учёбу Сэма. Если вы ещё не допёрли, он платит мне за трах». Он поднимается на ноги. - Где эти чёртовы напитки? - Придержи коней! – орёт Джо из кухни. Она унаследовала от матери сверхъестественный слух. – Уже идём. Джо ловко управляется с полным подносом, обходит комнату и раздаёт напитки, начав с мамы и перейдя к Бобби и Бенни, который вежливо улыбается и качает головой, а потом протягивает Дину что-то фиолетовое. Дин уже собирается взять это, когда Джесс, улыбаясь, садится к Сэму на колени; он улыбается в ответ и целует её в щёку, и Дин убирает руку. - Я уже всё. Все тут же оборачиваются к нему, и Дину хочется вжаться в кресло и огрызнуться: не лезьте не в своё дело! Может, он немного завидует брату, что просто жалко. И, может, он жалеет, что Кас исчез повидаться с семьёй на целую неделю, потому что Дин еле выносит необходимость его не видеть. Он не должен, ведь это работа, он не должен нуждаться в Касе, но нуждается. - Всё нормально? – спрашивает Бобби. Дин слабо улыбается. - Фиолетовый – это скорее цвет Чарли. Я выйду на минутку, подышу свежим воздухом, - он быстро ускользает, пока никто не решил пойти с ним, и вдыхает морозный зимний воздух, чувствуя, что скоро пойдёт снег. Самое позднее завтра, но наверняка снег пойдёт уже сегодня. Он забирается в Импалу, чтобы спрятаться от ветра, хотя в ней не теплее, чем снаружи, и вынимает телефон. Я скучаю по тебе. Он набирает это сообщение и отправляет его прежде, чем понять, что сделал, и тут же пишет вдогонку новое: Прости. Я не должен был этого говорить. У них не такие отношения. Они во многом честны друг с другом, без этого не обойтись, но чувства они не озвучивают. Они есть, этого нельзя отрицать; Дин замечает, как Кас смотрит на него иногда, чувствует слова на кончике его языка, но никогда их не слышит. Это было бы подтверждением того, что это не то, чем должно быть, что они ступили на опасную территорию, что им нужно остановиться; а Дин боится останавливаться. Он боится потерять Каса и предпочтёт сделать вид, что ничего не чувствует, чем остаться ни с чем. Ответ приходит скоро. Ты пьян сейчас? Дин смеётся – резко и горько, потому что ему нужно оправдание, но не такое. Было бы легко быстро напечатать «да», и это скрыло или извинило бы правду, но Дин знает, что Кас будет разочарован, узнав, что Дин пишет ему пьяным, а он не хочет его разочаровать. Нет. Я просто идиот. Телефон молчит долго, и Дин боится, что всё же зря сделал выбор в пользу правды, и, когда телефон жужжит, он не обращает на него внимания. Только когда третье «жжу» сменяется четвёртым, он понимает, что это звонок, а не сообщение. Он сражается с телефоном, чуть его не выронив, потому что руки замёрзли, но наконец раскрывает его и прижимает к уху. - Не обязательно было звонить. Ты разве не с семьёй? - Поэтому я вполне и могу выйти и позвонить. А где твоя семья? - С ними всё хорошо. Шумят. Радуются. Сэм с девушкой до нелепости милые, - они сидят вместе, как настоящая парочка, и от этого мне хочется провести долгие зимние ночи, свернувшись калачиком в твоей постели. Хочется привести тебя к нам на Рождество, чтобы ты смеялся над шутками Элен, пил бурду Джо и держал меня за руку. От этого мне хочется, чтобы ты стал большим, чем сейчас. - И вместо общения с ними ты звонишь мне? Дин уже сделал ошибку, признавшись в том, что чувствует, и не повторит её. - Могу повесить трубку, если хочешь. - Нет, - говорит Кас, очень быстро, и Дин расслабляется: может, не он один что-то чувствует. - Ладно, - Дин зажимает телефон между ухом и плечом и прячет руки подмышки, чтобы немного их согреть. – У нас вечеринка в уродливых свитерах, на моём – олень-альбинос. Красноглазый Рудольф северный олень. Кас фыркает. - Хотел бы я, чтобы у нас было так же. У нас классическое воскресенье. Я уже и забыл, как неудобно в этих строгих костюмах. - Студенческая жизнь тебя испортила? - Я сижу у себя дома, в чём хочу, и читаю о Возрождении. Конечно, она меня испортила. Но скоро она сменится новой рабочей жизнью. Кас говорит так, будто изменение будет не ахти какое, и Дин на это не купится. - Ты будешь преподавать искусство Возрождения таким же страстным в этом плане людям, как и ты. Да это ещё больше тебя испортит. - Придётся носить настоящую одежду. А сейчас я могу слоняться по квартире в домашних брюках и футболке. - Ты носишь их, когда меня нет? – Дин чувствует себя обманутым. И хочет увидеть Каса в таком виде. - Да, - Кас отвечает самодовольно, будто точно знает, в какую сторону направились мысли Дина. – А на тебе что надето помимо свитера? Недостаточно одежды, думает Дин, вздрогнув от холода. - Джинсы. Ботинки. Как обычно. - Ботинки в доме? – спрашивает Кас; это не то направление, на которое рассчитывал Дин. Может, нужно было сказать, что на нём одна из этих нелепых санта-юбок, которыми полны сейчас магазины. - Не в доме. Кас долго молчит. - Ты на улице? - Э, да? – Дин хочет сказать правду, но подозревает, что ответ неправильный. - На земле снег, а ты вышел в джинсах и свитере? Точно неправильный ответ. - Там шумно. А тут не холодно. У нас и снега ещё нет, – ну, если подумать, вообще-то холодно. Челюсть болит от усилий не стучать зубами, уши словно заледенели, а нос ноет от мороза. Так что мысль была не лучшей. Но он хочет поговорить с Касом и не хочет, чтобы ему помешали, а тут безопаснее всего. – И технически я в машине. - Двигатель включён? Молчание Дина говорит за него. - Иди в тепло, – жёстко говорит Кас, не оставляя возможности поспорить. – Я поговорю с тобой завтра. Дин не хочет ждать до завтра, но умеет различить приказ. - Сначала я тебе напишу, - говорит Кас, - и если найдёшь возможность остаться один – и внутри дома, - может, мы продолжим разговор о том, что на нас надето. Это предположение и обещание в его голосе заставляют Дина содрогнуться уже не от холода. - Ладно. До завтра. Он захлопывает телефон и выбирается из машины. Ноги затекли от сидения в холоде. Он уже почти подходит к дому, когда натыкается на Бенни с сигаретой в руке. - Не знал, что ты куришь, - говорит он, и Бенни вздрагивает и виновато отводит взгляд. - Подсел одновременно с алкоголем. Пить бросил, и курить тоже – почти, но иногда проскакивает, - Бенни пожимает плечами. – Когда припирает выпить, я предпочитаю покурить, потому что тут я могу остановиться на одной. Бенни почти всегда выглядит собранным, так что Дина удивляет не только то, что ему трудно, но и то, что он это признаёт. Потом Дин вспоминает, что, когда он уходил, Джо смешивала для всех напитки; он знает свою семью, так что на одном они не остановились. - Прости, - говорит он, потому что что-то сказать нужно. - Не за что извиняться. В праздники всегда тяжело, но я держусь, - Бенни улыбается, слегка печально, и снова затягивается. - Может, нам пройтись? Выпьем чего-нибудь тёплого? Бенни колеблется, но потом бросает сигарету и растаптывает её каблуком. - Только оденься. Дин одевается, и они идут по улице, дойдя до пончиковой. Дин берёт горячий шоколад с перечной мятой и черничный кекс и ухмыляется, когда они с Бенни усаживаются за розовый столик. Пальцы покалывает, и уши болят, когда кровь снова начинает бегать по жилам, но кекс пропитан маслом, и он уже предчувствует, как будет вкусно. - Ты не должен был этого делать, - говорит Бенни, согревая ладони о свой горячий шоколад. – Наверняка ты видишь их не так часто. Дин пожимает плечами. - Если ты не заметил, я смылся ещё до тебя. Хорошо их увидеть, но, - Дин слабо улыбается, - в праздники тяжело, - потому что праздники – это семья, и иногда удаётся затеряться в смехе, еде Элен и шутках Бобби, но иногда он не может развеселиться, а в груди всё болит от осознания того, чего нет рядом: мамы, теперь и папы и даже Каса. Дин знает, что должен быть благодарен за тех, кто у него есть, но иногда ему нужно немного пространства, а это не настрой для вечеринки. Бенни смеётся, услышав эхо собственных слов. - Да. Спасибо, что пригласил. Обычно я встречаю праздники на собраниях анонимных алкоголиков, потому что только так нахожу в себе силы удержаться, - он делает большой глоток. - Ну, в праздники или нет, всегда можешь прийти. Знаю, что поначалу был не особенно дружелюбен, но я не против общаться с тобой, - Дин кусает кекс, чтобы зажевать это признание. - Конечно, я тебе не нравился, - говорит Бенни. – Не знаю, как я могу помочь, но у меня есть кое-что от твоего отца… - он тянется в карман и вынимает сложенный листик бумаги. – Надеюсь, для тебя это что-то значит, потому что по мне это просто набор цифр. Дин разворачивает листок. Там группы цифр, и да – они что-то для него значат. Когда они с Сэмом были младше, папа часто давал им дату, время и набор координат, и если они вовремя оказывались в том месте, то получали приз. Сэм считал это дурацкой игрой, а Дин быстро понял, что этот код – осадок папиной военной жизни. Дину нравилось делать вид, что он Джеймс Бонд, а эти инструкции – часть его шпионской тренировки. Они годами не делали этого, и Дин с тёплой грустью проводит по цифрам большим пальцем. Это извинение – не ахти какое, но, может, его ждёт приз. В уголках глаз собираются слёзы, и Дин прочищает горло и хрипло говорит: - Спасибо. Бенни кивает, и они продолжают пить горячий шоколад. *** Дин не знает, говорить ли Сэму; сказать ли ему прямо сейчас или подождать, пока он станет сонным и вялым; или просто похитить его и завезти в указанный в координатах мотель. В итоге Дин говорит ему в последний день. Они должны встретиться с папой в два, и Дин ждёт до завтрака. Завтрак сделала Джесс, потому что она просто совершенство, и Дин ест свои вафли с клубникой, бананом и нутеллой. - Мне нужно уехать в обед, - говорит Дин. Бобби приподнимает брови. - Хочешь попросить машину? - Я на своей, но спасибо, - Дин ухмыляется и переводит взгляд на Сэма. - Я на мусорную охоту, если ты за. Сэм роняет вилку, она звенит по полу, и повисает зловещая тишина. - Что? Дин передаёт ему листик, который хранил до сих пор. - Я уже проверил, это мотель в Янктоне. Джесс растерянно переводит взгляд с Дина на Сэма, но молчит; может, она понятливее, чем он решил сразу. - Дин, - начинает Сэм. - Слушай, ты не обязан идти, и я пойму, если ты не захочешь. Я еду, и если ты со мной, то пожалуйста. Джесс тоже может, если хочет, - Дин возвращается к вафлям, взволнованно дожидаясь ответа Сэма. - Я поеду, - как-то отстранённо говорит Сэм. – Я точно поеду, просто… - Сэм кивает и поворачивается к Джесс – она вдруг оказывается у него за спиной, положив ему руку на плечо. – Мы поедем повидаться с папой. Хочешь с ним познакомиться? Она пожимает плечом. - Конечно. Дин снова тоскует по Касу. Он знает, что может ему позвонить, что через пару дней будет у него дома и сможет свернуться калачиком у него на руках или в его кровати, и Кас позаботится о нём, свяжет воедино, но он хочет, чтобы Кас мог поехать с ними. Хочет, чтобы кто-то стоял у него за спиной и поддерживал. - Отлично, - говорит Дин. – Отъезжаем около двенадцати. *** Джон уже ждёт их. Он в номере 25, под именем Каза Винчестера, и, открывая дверь, он выглядит таким же испуганным, как и Дин. Так что Дин делает глубокий вдох, делает шаг вперёд и обнимает его; сердце на мгновение замирает от мысли, что он не обнимет его в ответ, но он обнимает, крепко обхватывая его сильными руками. - Счастливого Рождества, - говорит Дин, делая вид, что его голос не дрожит. Джон позволяет ему, и Дин отходит в сторону, впуская Сэма. Наступает очередное неловкое «Что нам делать», и Джон протягивает руку; Сэм пожимает её, но притягивает его и обнимает. Дин понемногу расслабляется. Папа с Сэмом всегда были на ножах, с тех пор, как Сэм научился говорить, но, кажется, на сегодня это в прошлом. - А это кто? – спрашивает Джон при виде Джесс. - Джессика Мур, - отвечает она с улыбкой, и Сэм тянется взять её за руку. Джон тоже улыбается. - А. Вы познакомились в Стэнфорде? - Живём в одном общежитии, - говорит Джесс, и Джон закрывает за ней дверь. – Но мы встретились, когда он заблудился по пути на введение в право и вместо этого оказался на введение в сестринское дело, - она приязненно улыбается смущённому Сэму. Дин смеётся и падает на диван. Номер маленький – двойная кровать, диван и столик, но папа привёз с собой небольшую искусственную ёлку вроде тех, что были у них в детстве, когда они встречали Рождество в таких вот мотельных номерах, гонясь за поджигателем. Они толпились вокруг деревца, разворачивали газеты с подарками и слизывали сыр с крекеров в форме ёлочек. Один раз Дин купил Сэму маленький чулок и насыпал туда камней, и Сэм плакал, пока Дин не принёс ему гору того, чему и полагается быть в чулке: конфет, шоколадных ёлок и сахарных тростей. Сэм крепко обнял его, вытирая сопли о его футболку, а папа просто покачал головой. - Дерево выглядит слегка одиноким, - говорит Дин и вынимает три подарка, раскладывая их под ёлкой. Папин завёрнут в объявление о продаже автомобиля, Сэмов – в комиксы, а Джесс – в какую-то статью о пользе рыбьего жира. Джон улыбается, хотя в глазах у него стоят слёзы, и идёт к рюкзаку за своими подарками. - Мы тоже привезли, - говорит Сэм, и они с Джесс достают свои свёртки, и вот стол уже завален подарками. - У меня клюквенный сок, - говорит Джон, вынимая бутылку и стаканчики. – Боюсь, что он уже тёплый. - Ничего, - Дин подвигается, чтобы папа сел рядом. Сегодняшний день не идеален, и чувствуется напряжение, но это начало, и Дин хочет надеяться, что хорошее. - Ну, - Джон разливает сок, - тогда… За семью? Он колеблется, и Дин поднимает свой стаканчик: - За семью. Сэм и Джесс повторяют его жест: - За семью. *** На Новый год и остаток каникул Сэм и Джесс возвращаются в Калифорнию, к её семье. Дом кажется ужасно пустым, и Дину остаётся только слоняться по нему до возвращения Каса. Собираясь наконец к нему, Дин чувствует себя так, будто идёт домой. Он споро раздевается, ощущая некоторую дрожь: звонки и сообщения – это одно, быть здесь – другое. Он тянется за ошейником, но того нет на месте. Грудь сжимается почти болезненно, и он внимательно оглядывает ближайшие полки. - Не это ищешь? Дин оборачивается: Кас стоит метрах в пяти, покачивая ошейник в двух пальцах. Кас улыбается и манит его к себе, и Дин чуть не спотыкается, потому что он слишком долго не видел Каса, слишком долго не надевал ошейник – и ещё дольше Кас не делал этого сам. Кас не сразу его расстёгивает. Он даёт ошейнику сползти по руке, словно это великоватый ему браслет, а потом притягивает Дина за шею и целует его. Нежно, медленно, и совсем не так, как хочется Дину. Дин хочет завернуться в Каса, хочет хриплых вздохов, блуждающих рук и грубых прикосновений. Он хочет всего, что потерял за эти две недели. Он хочет знать, что Кас скучал по нему хотя бы вполовину так сильно, как он. Большие пальцы Каса пробегают по кадыку Дина, мягко надавливая на нежную кожу под подбородком. Они изучающе касаются его шеи: ногти чуть царапают, а подушечки пальцев тут же ласкают едва покрасневшие полосы. Наконец Кас отстраняется, и Дин тут же чувствует утрату его губ и рук. Шея кажется обнажённой и замёрзшей, и Дин едва сдерживается, чтобы не обхватить её ладонями. - Пожалуйста, - говорит Дин, не боясь даже, что он жалок, что Кас будет смеяться над тем, как он скучал, потому что ему нужно – и он скучал. Он сделает всё, чего захочет Кас, скажет что угодно, лишь бы вернуть его руки. - Знаю, - говорит Кас, расстёгивая ошейник и ласково проводя по его коже перед тем, как поднести его к шее Дина. – Знаю, что тебе нужно. Дин тает от этих слов, зная, что в глазах стоят слёзы, но он и не пытается их удержать. Кас застёгивает ошейник, проверяет, чтобы он не давил, и притягивает Дина к себе, обнимая. Эти объятия уводят Дина за край. То, как Кас обхватывает его, как крепко он его прижимает, словно не желая отпускать… то, как направляет его лицом себе в шею, то, как прижимается губами к его волосам… Дин расслабляется. Он позволяет телу чуть обмякнуть, зная, что Кас его удержит. Слёзы прорываются наружу, и он знает, что Кас его не осудит, потому что ему нужно выразить то, что он чувствует, а он боится сделать это словами. Он щекочет шею Каса влажными ресницами и вздрагивает, когда Кас утешающе проводит ладонью по его спине. - Знаю, - говорит Кас. – Знаю.