Встретились два одиночества...

Лан с наслаждением пил вкусную, холодную до ломоты в зубах воду. Ручей прятался среди деревьев, скрываться было не от кого, и он, отбросив условности, лакал прямо так, склонившись и придерживая рукой волосы, чтобы не намочить. — Странный волк. Неправильный. — Голос раздался откуда-то сбоку, и Лан едва не свалился в воду от неожиданности. Он не слышал, чтобы кто-то приближался. Из-за дерева, демонстративно громко топая, вышел тот самый мужчина со странным взглядом, который почему-то пугал его внутреннего зверя. «Что ему от меня нужно?» — Лан напрягся, впившись взглядом в лицо, наполовину скрытое неряшливой бородой. Звериное чутье давно подсказывало ему, что здесь что-то неладно, и он старался держаться от этого человека подальше. Тот же, словно издеваясь, постоянно мелькал где-то рядом, прожигая тяжелым взглядом. Лан обтесался, привык к команде, а они привыкли к нему. Единственный, с кем отношения не складывались от слова «никак» — этот человек. Он был чужим. Для этой местности, этого времени и мира целиком. Это выглядело, как будто плохой актер в театре играет слишком сложную для себя роль, и все получается нелепо, неловко и откровенно подозрительно. Правда, кроме Лана никто никаких странностей не замечал. Вот и сейчас, Лан готов был поклясться, что видит не только коренастое, привыкшее к нагрузкам тело, но и тень чего-то смутного, огромного и неповоротливого, притаившуюся у него за спиной. Подходить ближе и рассматривать категорически не хотелось. Но мужчине, кажется, было не важно, что оборотень не очень рад его видеть — он шагнул вперед, демонстрируя «дружественную улыбку». Глаза при этом остались такими же колючими, с тяжелым и нечитаемым взглядом. Лан отступил назад, а затем и вовсе развернулся и бросился прочь. Ему было все равно, что о нем подумают, находиться рядом с этим человеком было опасно, а рисковать жизнью, когда она только-только начала налаживаться — верх глупости. Он оббежал лагерь по кругу и зашел с противоположной стороны, задумчиво поглаживая вытащенный из-за пояса нож. Тот равномерно пульсировал, вселяя спокойствие и уверенность, а Лан задавался вопросом: почему при всем его страхе и подозрительности, мысль пустить нож в ход даже не пришла ему в голову. Более того, он на некоторое время вообще забыл о своем оружии, и это при том, что не расставался с ним ни на миг, постоянно таская с собой даже в безопасных местах, вроде лагеря или гостиницы в городе. Он выбрался из кустов на утоптанную поляну с огороженными кострищами и несколькими навесами, построенными на скорую руку. Отряд отдыхал. Последняя чистка оказалась чересчур утомительной, и вот уже неделю ищущие наводили страх и ужас на мелкое лесное зверье, да на рыбу в реке. Лан наслаждался отдыхом, оббежав лес на десять миль вокруг. Он, с детства привыкший к зловонию трущоб и шуму большого города, чувствовал себя на удивление хорошо среди глухого леса. Наверное, кровь оборотней сказывается. Лагерь жил своей жизнью, никто не обратил на него никакого внимания, разве что дежурный, отвечающий сегодня за приготовление еды, окликнул, указав пальцем в сторону котла. Лан, полдня пробродивший в чаще, отрицательно завертел головой — он поймал странного, но довольно крупного зверька, и с чувством собственного превосходства зажарил его на костре, сожрав вместе с мелкими хрустящими косточками. Сказал бы ему кто-то полгода назад, что он будет добровольно отказываться от еды — Лан воспринял бы это, как издевку. Но за эти несколько месяцев он отъелся, благо, на продовольствие здесь выделяли немалую часть из заработанного. Малиш тоже был занят — сосредоточенно перебирал мелкие черные бусины, едва слышно шепча какой-то наговор. Раньше эти бусины были ожерельем, которое он никогда не снимал. Наверно, действие колдовства закончилось. Лан умостился неподалеку, с интересом наблюдая, как бусины липнут друг к другу, собираясь без всякой нитки. Ведьмак скосил на него глаза, не меняя положения тела, больше ничем не выдавая, что заметил возвращение приблуды. Он часто называл так оборотня, который целыми днями где-то пропадал. Бородатый тоже вернулся в лагерь — Лан почувствовал это, даже не оборачиваясь. Но, в присутствии других людей тот никогда не выдавал своего интереса к оборотню. Малиш хрипло вздохнул и потянулся, выгибая спину. Кажется, он сидел неподвижно довольно долго. Лан сунулся ближе, посмотреть на результат колдовства, и довольно прищурился, когда ведьмак легко взъерошил ему волосы. Оборотню вообще нравились его прикосновения, хотя он прекрасно помнил, как шарахался, стоило лишь Малишу оказаться рядом. Тот легонько потянул за волосы, массируя голову пальцами, и Лан не сдержал блаженного урчания, не замечая, как внимательно и задумчиво ведьмак отслеживает его реакцию. …проснулся Лан от холода. И с удивлением обнаружил себя метрах в пяти от собственной постели, под боком у мирно спящего ведьмака. Раньше во сне с ним ничего подобного не случалось, поэтому оставалось молча удивляться, попутно стараясь бесшумно вернуться к своему одеялу. Лагерь спал, Малиш тоже не подавал никаких признаков пробуждения, и Лан с облегчением рухнул на свое место. И тут же почувствовал раздражение и недовольство. Растерянно похлопав глазами, он завернулся в одеяло и только тогда осознал, что чувства не его, а зверя, который, кажется решил проснуться. Нечто похожее уже было — он помнил общину, в которой жил, кажется с рождения, помнил издевательства и оскорбления людей, которые, возможно, были его родственниками. Его уверяли, что он неполноценный урод, и зверь у него тоже ущербный. Именно тогда Лан впервые почувствовал чужое присутствие и злость. Он сбежал, жил на улицах, едва не замерз зимой, но никогда не жалел о сделанном. Так чего же зверь хочет от него сейчас? Никуда бежать ему точно не хотелось. Более того, он наконец почувствовал себя нужным. На этой мысли опять вспомнился Малиш, который вытащил его из огня. В груди потеплело. Ведьмак нравился им обоим, и человеку, и зверю — Лан ощутил это очень четко и успокоился, а затем и уснул, свернувшись в клубок. — Он не причинит тебе вреда, — Малиш лениво рассматривал звездное небо, удобно устроившись на меховой скатке. Лан заворчал раздраженно и попытался отодвинуться подальше — он сам не заметил, как забрался ведьмаку под бок, стоило лишь бородатому пройти мимо. Крепкая рука неожиданно цепко ухватила за воротник, его настойчиво подтащили ближе. Малиш, не прилагая никаких видимых усилий, легко преодолел сопротивление и уложил его рядом. Они устроились в неком отдалении от общего костра, судя по всему, чтобы его свет не мешал рассматривать звезды. Хотя, чего их рассматривать, светят себе, как обычно… Но, судя по всему, у ведьмака было другое мнение на этот счет, а Лан, как обычно, потащился следом. И это при том, что на огне дожаривалось заманчиво пахнущее мясо, за которым с жадностью следил добрый десяток голодных мужиков. Проворонишь — сожрут все только так. А где-то еще и похлебка закипает… Но кроме самого Лана был еще и волк, необычайно активный в последнее время. Он просыпался все чаще, обычно по ночам, и Лан со смесью удивления и испуга чувствовал чужие эмоции и отголоски мыслей. Обычно все ограничивалось простейшими желаниями — отправиться ночью на охоту, урча сожрать пойманного кролика сырым, оглядываясь и стыдливо надеясь, что этого никто не видел, прыгнуть с разбега в кучу сухих листьев, хохоча над самим собой… прижаться ночью к теплому ведьмачьему телу, украдкой уткнуться носом в местечко под шеей, не прикрытое шарфом, впитывая запах. Малиш сам начал относиться к нему как-то по другому — чаще прикасался, принялся каждый день поить какими-то отварами, уверяя, что они принесут только пользу, смотрел задумчиво, словно хотел разглядеть, что происходит у него внутри. Вот и сейчас — подгреб себе под бок, словно так и надо, лежит, звезды считает что ли? Лан ощутил смутное раздражение оттого, что ведьмак заметил его нелюбовь к бородатому. Он же не трус какой-то! Просто этот человек… нет, это существо, неумело натянувшее маску человека, было настолько чуждым, что у него волосы на затылке вставали дыбом. Лан прикрыл глаза, задышал глубоко, усмиряя пустившееся вскачь сердце, и тут же ощутил в груди тепло, а затем смутную тревогу и готовность защищать. Прошло несколько мгновений, прежде чем до него дошло, что это чужие желания. Волк опять проснулся. Лан застыл неподвижно, переживая головокружительную пляску непривычных ощущений и желаний. Решительно невозможно быстро приспособиться к тому, что в теле кроме тебя есть кто-то еще. Нет, не так. Он всегда чувствовал, что волк есть, но тот спал, лишь изредка, сквозь сон, от него доносились какие-то полуразмытые желания. Сейчас же ощущалось, что зверь просыпается, с каждым днем все больше времени проводит в этой реальности, изучая мир и самого Лана, специально или невольно перехватывая долю контроля над телом и делясь яркими (будто сдернули пыльное покрывало) эмоциями и чувствами. А еще Лан чувствовал его любовь. Наверное, слово было не совсем верным, но подобрать другое он не смог бы — волк считал его кровным родичем, братом? И то ласковое, теплое и близкое, что он ощущал, словами было передать невозможно. Лана никто и никогда не любил. В этом скрывалась немалая доля иронии — почувствовать, что он дорог и нужен от части себя же. Лан расслабился, нежась в облаке приятных эмоций, а потому проворонил момент, когда волк легко и ненавязчиво перехватил контроль над телом, извернулся и заурчал, притираясь изувеченным лицом к груди ведьмака. Лан похолодел, тут же шарахнулся прочь, готовый от стыда провалиться сквозь землю. Волк обидчиво заскулил, но едва слышно — он опять засыпал. Лан сам готов был взвыть в голос, услышав тихий смешок. Малиш смотрел с интересом, глаза лучились весельем. — Ты же вроде волк, а не кот? Куда ползешь, сюда иди. Медленно пятящийся к ближайшим кустам Лан замер, топчась на месте, а затем, тяжело вздохнув, все-таки сделал пару крошечных шажков вперед. Он чувствовал, как от стыда горят щеки, хорошо, что темно, человеческий взгляд ничего не увидит. Да вот только Малиш видел явно больше, чем обычные люди, пожалуй, больше, чем сам Лан. — Он просыпается чаще, верно? Твой волк. — Ведьмак опять смотрел странно, точно пытаясь взглядом разделить его на части. Лан оторопело кивнул и инстинктивно потер рукой место за грудиной, где обычно ощущал тепло своего зверя. Хотя, чего он удивляется? Это же Малиш. — Иди сюда, чего ты боишься, ну? Если бы только он знал, что вовсе не страх заставляет оборотня отводить взгляд. У животных все гораздо проще, чем у людей. И к ведьмаку его волк испытывал что угодно, кроме равнодушия — сначала опасение, затем расположение, а теперь, пожалуй, дело принимало скверный оборот. Желание и вожделение — не лучшее, что может испытывать урод к человеку, одаренному силой. Узнает — пришибет, как пить дать. Потеряв терпение, Малиш определенным образом тряхнул руками, звякнули бусины браслетов, и неведомая сила хорошенько толкнула Лана в плечи, бросая прямо к ведьмаку. Тот опять попытался подтащить его поближе, но стоили лишь рыкнуть погромче, и свободу ему тут же вернули. Впрочем, уходить далеко никто и не собирался. Глупо было ссориться из-за такой мелочи. Лан умостился рядом, но не так близко, как раньше, как требовало что-то внутри. И свалить это желание на волка не получилось бы — ему и самому нравилось прижиматься к чужому телу, он распробовал прикосновения, которых раньше не знал, привык, и начал чувствовать в них необходимость. Малиш молча ждал, пока он ерзал, устраиваясь. А затем спросил, совсем неожиданно: — Ты знаешь, сколько тебе лет? Лан удивленно захлопал глазами. Почесал подбородок и попытался в уме произвести подсчеты. Как-то он раньше подобным вопросом не задавался. На улице он оказался лет в пять-шесть. Потом слонялся по трущобам, встретил старика Ганса и три года воровал ему на поживу. Затем был цирк уродов, время, которое он вспоминал с содроганием. Потом мастерская по выделке кож, куда его взяли работать благодаря одной вечно сердитой, но на самом деле доброй женщине. Неплохие были годы. Если не считать последние пару месяцев, то лучшие в его жизни. Пусть работать приходилось до дрожи в руках, зато у него всегда была миска похлебки, свой закуток в мастерской, да и привыкшие к нему работники относились почти как к равному. Жалко было, когда хозяйка умерла и мастерскую закрыли. Собственно, больше он нигде на долгое время не оставался, не считать же приютом будку под порогом «Дикого волка». «Шестнадцать-восемнадцать» — прикинул он временные рамки и сам удивился. Ощущал себя Лан куда старше. А вот Малиш на показанные на пальцах цифры лишь удовлетворенно кивнул. Кажется, это подтверждало какие-то его расчеты. — Ты знаешь, что оборотни взрослеют не так, как люди? — Ведьмак стащил с запястья браслет и принялся перебирать бусины, как четки, задумчиво оглаживая каждую пальцами. Лан, невольно прилипший взглядом к этому зрелищу, едва заметно повел плечом. Откуда ему знать, что там у оборотней происходит, он их вблизи не видел ни разу. — Физически ты развивался куда быстрее человеческих детей. Всегда был быстрее и сильнее ровесников, так? Верно, только за счет своей проворности Лану и удалось выжить. На нем еще и раны заживают куда быстрее. Как на собаке. — Но при этом люди гораздо быстрее начинают… скажем так, интересоваться противоположным полом. Ну, или своим собственным, тут уж как повезет. Лан поперхнулся, когда до него дошло, куда клонит ведьмак. Но он-то здесь причем?! — Ты ведь никогда раньше не испытывал… — Лан возмущенно заворчал, не давая договорить. Он решительно не хотел общаться на столь откровенные темы. И так уже уши полыхают, как два факела. — Эй, я всего лишь хочу сказать, что у оборотней в твоем возрасте все только начинается. Конечно, ты, скорее всего, полукровка, поэтому и волк совсем слабый. Но даже он чувствует твое взросление. Лан, посмотри на меня. — Тот невольно поднял взгляд, хоть и готов был провалиться от стыда на месте. — Это нормально. Нормально испытывать к кому-то желание. Лан задышал чаще, сжимая руки в кулаки. Значит, Малиш прекрасно все видел и знал… такой позор. Он вскочил на ноги быстрее, чем успел об этом подумать, намереваясь убежать куда-нибудь подальше, забиться в глушь и никогда-никогда оттуда не вылезать. Да вот только сбежать от ведьмака — задача не из простых. Лан успел сделать едва ли пару шагов, как за спиной раздраженно выругались и опять тряхнули браслетами. На этот раз оборотень сопротивлялся невидимой силе, боролся изо всех сил, но все равно через несколько секунд оказался в крепких руках. — Ну вот что с тобой делать, а? — Малиш крепко обхватил его поперек груди и прижал к себе так, что Лан оказался у него практически на коленях. — Смотри, вон на нас уже косятся. Сейчас решат, что я тут тебя насиловать собрался. — От костра, о котором оборотень уже успел забыть, на них и вправду пялились, явно не понимая, что происходит. — А ну, сиди смирно! — Ведьмак тихо рыкнул, и Лан ощутил, как от его теплого дыхания по загривку бегут мурашки. Он застыл, но скорее от ощущения горячих рук, чем послушав приказа. Во время сопротивления рубаха на животе задралась, и сейчас он ощущал чужие прикосновения голой кожей. И, несмотря на стыд, ощущение было более чем приятным. — Порычи мне еще тут. Только попробуй дернуться, сутки еще шевелиться не сможешь! — Терпением Малиш никогда не отличался, поэтому пришлось затаиться, а то и вправду наградит еще какой пакостью. За ним не заржавеет. — Я прекрасно понимаю, что интерес исходит не от тебя, а от твоего зверя, и что тебе может быть не очень приятно ощущать его эмоции. Да, моя кандидатура менее всего подходит на роль предмета воздыхания, но зверь выбирает не разумом, ему все равно, кто я и как выгляжу. Тебя это ни к чему не обязывает, что бы ни произошло. Лан даже дышать перестал, слушая эти глупости. Нет, он в общем-то знал, как Малиш относится к собственной внешности, но не знал, что тот уязвлен настолько глубоко, что на полном серьезе считает, что может быть ему отвратителен. Эта мысль поразила настолько, что Лан опять заворчал, перебивая возмутительную речь, а затем развернулся и сам прижался поближе, облапив умолкнувшего от неожиданности ведьмака. Кто же так обидел гордого и самодостаточного мужчину, что тот не в силах поверить, что иногда внешность не играет никакой роли? — Лан? — Кажется, ему удалось Малиша удивить, что случалось крайне редко. Оборотень в ответ лишь упрямо прижался крепче, зарывшись лицом под шарф и ощущая, как быстро бьется на ведьмачьей шее жилка. Спустя несколько мгновений его неловко погладили по голове. Лан едва слышно заскулил — ему совсем не нравилось видеть Малиша настолько растерянным. — Эй, все хорошо. Ну чего ты, — поглаживания стали весомее и увереннее. — Я ведь… правильно тебя понимаю? Ответное ворчание стало раздраженным. Лан чуть отодвинулся, с сожаленьем выныривая из-под шарфа. Внимательно посмотрел Малишу в глаза, пытаясь взглядом донести все, что думал об идиотизме вроде бы умных людей. Он даже позабыл о собственном смущении, как и о том, что совсем недавно собирался сбежать на край света. Получалось, что он ведьмаку тоже вроде как нравился. И это при том, что его морда выглядела в десять раз хуже, чем любые ожоги. Малиш задумчиво прищурился, а затем, освободив одну руку, принялся разматывать шарф. Лан встревоженно кивнул в сторону костра. — Они сюда не посмотрят. — Малиш усмехался, но выглядел далеко не таким уверенным, как обычно. Пару мгновений он просто смотрел, а затем неспешно наклонился и едва ощутимо поцеловал в уголок деформированной пасти. Лан хрипло выдохнул, ему сейчас до боли, до горечи во рту хотелось стать обычным, чтобы иметь возможность поцеловать в ответ. Внезапно, в голову стукнула мысль, если свою внешность ведьмак считает такой уродливой, то каким же он видит его? И чего ему стоят эти прикосновения. Но лицо напротив светилось умиротворением и довольством, если отвращение и было, то Малиш спрятал его так глубоко, что не заметишь. Лан осторожно прикоснулся пальцами к обезображенной щеке, отследил пальцами самый выпуклый шрам, провел по изгибу губ, словно запоминая намечающуюся улыбку. Малиш закрыл глаза, и это выглядело, пожалуй, даже трогательно. — Кхм-кхм, — сказал кто-то, стоящий в тени, и их отбросило друг от друга на добрый метр. — Рудой, я же предупреждал! — Рявкнул Малиш, подхватывая шарф, а Лан зарычал, не сразу справившись с собой. Его опять беззастенчиво изучали чужие глаза, нелепо выглядящие на простецком лице. — Да я что, я спросить хотел, — бородач даже не дрогнул, — в курсе ли ты, что Крин только что отравил всю похлебку чумной заразой? Лану показалось, что время остановилось, пространство застыло, как густой кисель, не пропуская ни одного звука. А затем все взорвалось. Даже он, со своим звериным зрением, не заметил, куда исчез ведьмак. Лишь звякнули угрожающе браслеты, да силой повеяло так, что волосы стали дыбом, а уже в следующее мгновение у костра раздались крики. А Лан остался наедине с не-человеком. Впрочем, тот тоже отвлекся на бушующего ведьмака. А оборотень, пользуясь возможностью, прищурился, со всех сил пытаясь понять, что ему напоминает черная тень, вьющаяся у Рудого за спиной. Словно почувствовав его внимание, та чуть раздалась в стороны и качнулась к нему. Человек в эту секунду застыл, как брошенная марионетка — кажется, он даже перестал дышать. Хотя, Лан и раньше видел, что это тело — лишь оболочка, слишком тесный и неудобный костюм для чего-то такого, что не имело названия, было слишком чуждым, чтобы давать ему имя. Он застыл на месте, уговаривая себя, что побег не поможет. Малиш сказал же, что существо его не тронет. Тень не имела лица или глаз, но оборотень всем телом чувствовал, что его внимательно изучают. Внутри что-то словно перевернулось, и волк взвыл дурным голосом, Лан не успел опомниться, как тот перехватил контроль над телом, и они шарахнулись за дерево. Тень медленно поплыла следом, и перепуганный до полусмерти зверь бросился прочь, не разбирая дороги. В себя Лан пришел уже на рассвете, задубев от холода, несмотря на то, что по самые уши зарылся в ворох сухих листьев. Волк внутри спал, но чутко, насторожив уши, чтобы не пропустить опасность. Так долго он не бодрствовал еще никогда. Лан выбрался из старательно нагребенной кучи, морщась от мимолетной боли — на руках и лице заживали царапины, которые он получил, продираясь через чащу. Чтобы определить нужное направление, пришлось лезть на дерево — местность была незнакомой. К лагерю он двинулся трусцой, с каждой минутой переживая все больше. Почему Рудой сказал, что еду отравили, да еще именно Крин? Ему самому заместитель Малиша нравился. Мужчина был улыбчивым и добродушным, хотя дисциплину поддерживал железную. Зачем ему губить всю команду? Точно этот нелюдь наврал, а ведьмак поверил. В лагере было тихо. Лану пришлось прислушаться, чтобы расслышать какие-то невнятные звуки чуть в стороне. Действие, которое разворачивалось на небольшой поляне, ему совершенно не понравилось. Здесь собрались все, но стояли молча, лишь при его появлении несколько человек повернуло головы. Звуки, которые услышал Лан, оказались мычанием — Крина привязали к дереву и заткнули рот какой-то мерзкой на вид тряпкой. Сначала показалось, что лицо у него вымазано в грязи, но рассмотрев, оборотень передернул плечами — губы человека почернели и вздулись, на щеках проступили сосуды, с подбородка медленно капала кровь вперемешку с гноем. Страшно было представить, во что превратился его рот. Отряд молча смотрел, не приближаясь ближе, чем на пять шагов. Один только Веш почему-то стоял совсем рядом со скулящим и воющим телом. Он опустил голову так, что волосы закрыли лицо, словно пытаясь получше рассмотреть нож в своей руке. Лишь взглянув на этот нож, Лан бросился вперед, не разбирая дороги. Малиш никогда не расставался со своим оружием, но не узнать эту сталь, скалящуюся голодным блеском в чужих руках, было невозможно. Он не знал, что вообще собирается делать, да и добежать успел лишь до первых рядов наемников — его внезапно схватили за воротник, а затем обняли сзади настолько привычным движением, что Лан облегченно выдохнул, моментально успокаиваясь. — Тихо, что ж ты вечно несешься куда не просят, — ведьмак был хмур и расстроен. На вопросительное ворчание он не отреагировал, но и обнимать не перестал, хотя, скорее для того, чтобы удержать на месте, чем для чего-то еще. А картина разворачивалась и вовсе непонятная — Веш поднял голову, оглядел их глубоко запавшими, блестящими глазами, а затем повернулся к Крину. Лан отвел взгляд, когда он решительно поднес нож к шее друга. Они ведь всегда держались вместе, как только Веш появился в отряде — всего-то с пару месяцев назад, так Крин и взял его под опеку. Раздался хрип, невнятный скулеж взлетел выше, а затем все стихло. Веш сжимал в дрожащей руке нож, пытаясь неловко вытереть вторую окровавленную руку об одежду. Тело на дереве висело грузным неподвижным кулем. — Мне… мне тоже? — Веш смотрел только на ведьмака, смотрел твердо, но у него так тряслись руки, что нож ходил ходуном. — Не надо. Я помогу. — Малиш отпустил Лана, но тот по-прежнему не мог пошевелиться, хотя больше всего ему хотелось прекратить весь этот кошмар. Веш-то в чем виноват? Зачем его заставили казнить Крина? А сейчас зачем… Оборотень дернулся в невидимых путах, неслышно взвыв, когда ведьмак забрал из чужих рук свой нож, а затем нарисовал на искаженном страхом и горем лице уже знакомую Лану руну. Руну вечного покоя. — С-спасибо, — Веш попытался улыбнуться, но вышла только гримаса. Ему было страшно умирать. Попятившись, он наткнулся спиной на дерево, сполз по нему на землю, да так и застыл, сгорбившись и обняв руками колени. Совсем еще мальчишка, едва переступивший порог двадцатилетия и только что отнявший жизнь единственного друга. Лан шмыгал носом, не в силах остановить глупые слезы. Он отвернулся, как только отпустила ведьмачья сила, медленно побрел прочь, не отреагировав на прикосновение к плечу. Но Малиш отстать не пожелал, медленно брел рядом. — Они были заражены, оба, — ведьмак попытался начать разговор, но Лан только раздраженно заворчал и ускорил шаг. Еще пару дней назад они с Вешем таскались по лесу, делая вид, что ищут знахарские травы, а на самом деле дурачась и бросаясь мелкими яблоками-дичками. А теперь он мертв. Кто будет следующим? Кто еще заставит его плакать, ударив так больно, как никогда не удавалось ударить врагу? Ведьмак остановился, а затем сел на поваленное дерево. Лан сам не зная зачем, вернулся к нему, не сделав и пары шагов. Сел рядом, но отвернулся в другую сторону, душа слезы. — Он сам вызвался, никто его не заставлял, — Малиш словно оправдывался, Лан хотел зарычать в ответ, но неожиданно для самого себя всхлипнул и согнулся, так же как и мертвый уже Веш, пряча лицо. За спиной хрипло выдохнули, но он не имел сейчас никаких сил объяснять, что ни в чем Малиша не винит. Просто ему плохо. Ему говорили, что он теперь не один, но не говорили, что иногда от этого так больно. Теплая рука легла на шею сзади, едва заметно поглаживая, и он невольно подался навстречу прикосновению. Хотелось свернуться клубком, и чтобы ни о чем не думать. Несмотря ни на что, рядом с ведьмаком он чувствовал себя защищенным. Плюнув на все, Лан развернулся, сполз с дерева на землю и уткнулся заплаканным лицом Малишу в живот, обхватив руками за пояс. Спрятался от всего мира. А о том, что произошло в лагере, ведьмак рассказал ему уже вечером, когда они сидели у костра, укутавшись в теплый плащ. Оказалось, Крину посулили немалые деньги за смерть их отряда, и он решил, что это будет неплохая возможность уйти на покой богатым человеком. Самым простым оказалось отравить еду — отряд обычно питался из одного котла, а определить заразу на самой ранней стадии не смог бы даже Малиш. — Он вымочил в котле кусок бинта, срезал с кого-то из зараженных на последней вылазке. Собственно, этим же куском ему рот и заткнули, результат ты сам видел, — ведьмак задумчиво играл ножом, тот мелькал между длинных пальцев, как черное перышко, сам ластился и игриво поблескивал. — Они вместе с Вешем кашеварили, как всегда. И тот первым попробовал ужин. Остальные, спасибо богам, не успели. Лан заворчал вопросительно, и Малиш, давно научившийся угадывать, что ему хотят сказать, кивнул: — Я же говорил, Веш сам вызвался отомстить за собственную смерть. Храбрый мальчик. Был. Оборотень умостился поудобнее, не в силах прогнать навязчивые мысли. Как можно собственноручно убить тех, кто тебе как семья? Какие деньги помогут это забыть? И откуда обо всем узнал Рудой? Почему Малиш ему так безоговорочно верит? На лицо вдруг опустилась рука, пальцы медленно и осторожно огладили ему веки, заставляя закрыть глаза. — Спи. На рассвете уходим отсюда. Хватит, отдохнули уже. Лан заурчал согласно, а затем чуть приподнял голову и лизнул ласкающие его пальцы. Кожа оказалась чуть солоноватой на вкус, пахнущей железом и травами. Наверху затаились, а затем Малиш наклонился, щекоча спущенным на шею шарфом, и коснулся губами деформированной нижней челюсти. Лан, шалея от собственной смелости, лизнул его в губы, и в следующее мгновение почувствовал ответное касание чужого языка. Никогда еще его уродство не изучали так — покрывая лицо невесомыми поцелуями, вылизывая острые зубы и рот в почти-настоящем поцелуе. И это было так хорошо, что хотелось скулить от удовольствия. Но Лан лишь улыбнулся, и ему улыбнулись в ответ. Малиш казался почти красивым сейчас, позабыв о том, что нужно сдерживаться и прятать себя. Когда-нибудь, когда Лан научится хорошо писать, он расскажет, насколько восхитительная у ведьмака улыбка. И будет твердить это до тех пор, пока этот упрямец не поверит.