«ЗА ТО, ЧТО ЛЮБЛЮ»
Не успели первые лучи восходящего солнца и коснуться холодных крон деревьев, а конюх уже выводил под уздцы гнедого красавца, предназначенного для главы Сенджу. Строительство шло полным ходом, так что уже сейчас всеми забытый пустырь, каким он был неделю назад, становился похож на процветающую деревушку. Уже были построены дома предводителей кланов и прилегающие к ним домики их соклановцев. Таким образом потихоньку стали образовываться так называемые кварталы, в которых довольно скоро начинала кипеть бурная жизнь. Палаток становилось все меньше, на сегодняшний день их уже было где-то с десяток — это считалось огромным прорывом за такой короткий срок. Главное здание было решено возвести вблизи гор, но оно еще требовало некоторых усилий, потому как было принято решение, что данное сооружение, в отличие от остальных построек, будет не из бамбука, а из камня. Из камня так же планировалось соорудить больницу, но то было лишь в перспективе. На границе их селения, где уже со дня на день будут воздвигнуты ворота, расположилась группа шиноби. Трое из них уже вогрузились верхом на своих коней и только Хаширама тянул с отправлением, прощаясь и давая последние наставления младшему брату. — Так говоришь, словно в прощальный путь отправляешься, — разбавил своим колким замечанием его несколько пафосную речь неожиданно появившийся за спинами Сенджу Мадара. Юи и Тобирама одновременно обернулись на звук его голоса. — Пришел все-таки, — не скрывая своей радости, произнес Хаширама. — Только не понятно, зачем, — едва слышно буркнул Тоби, но Учиха не стал акцентировать на том свое внимание. Поравнявшись с другими провожатыми (а именно Тобирамой и Юи), он остановился почти между ними и вместе с тем чуть сзади, что вызывало обоим Сенджу некий дискомфорт. Юи же, например, терпеть не могла ощущение присутствия за собственной спиной. «Он что, специально?!» — невольно подумалось было ей, но девушка тут же одернула себя, понимая, что подобное проявление детских задирок никак не свойственны такому человеку, как Мадара. — Как сказать, — смеялся над замечанием друга Хаширама. — Если что пойдет не так у феодала… — Сплюнь, дурак! — Забыв на долю секунды о такте, бросила ему Юи. В ответ на данное замечание Сенджу вместо того, чтобы праведно разгневаться, достал из-за пазухи свой оберег — ожерелье, подаренное сестрой, которое мужчина носил, не снимая. Беспечная улыбка спала с его лица, оставляя после себя лишь теплый и какой-то умудренный взгляд необычайно темных, пленительно карих глаз, не мигая взиравших в лицо девушки. Взяв пальцами кристалл, Хаширама с неким духовным упоением прикрыл очи, подобно истинному праведнику, припадавшему к священной иконе, припал губами к подарку сестры, словно молясь об удачной дороге. Сопровождающие его шиноби наверняка бы не поняли этот жест, но вот семья Сенджу, в число которой с недавних пор входил так же и названный брат, прекрасно все понимали. Это утро было ознаменовано не менее судьбоносным событием, чем все предыдущие дни их альянса: Хаширама отправлялся с дипломатической миссией к феодалу страны Огня, дабы учредить новую политическую систему. Это был важнейший шаг после заключения мира меж некогда враждующими кланами. Не мудрено, что Юихиме волновалась за брата. И это не ускользнуло от острого глаза Учиха. Делегация во главе с Сенджу Хаширамой уже успела скрыться за горизонтом, а его верная троица, не проронив ни слова, продолжала стоять у границы лагеря, глубокомысленно вглядываясь в спины всадников. Каждый думал в тот момент о чем-то своем, но только мысли Юи, в отличие от шиноби, прибывали в полном хаосе. Девушка нервно вертела кольцо на пальце, что красноречивей всего говорило о ее волнении. Странно, что первым подлинное состояние Сенджу заметил не ее брат. — Не о чем беспокоится, — привычным для него холодным и бесстрастным тоном прогремел Мадара. — Хаширама бывал в передрягах и похлеще. Визит к феодалу для него, все равно, что пешая прогулка. — Знаю, — резко бросила ему Юи, отчего могла показаться несколько высокомерной. Уверенности ее голосу было не занимать, лицо спокойно, ни один мускул ни дрогнет, дыхание ровное — так и не скажешь, что она взволнована. Даже родной брат не заметил. Но вот от пресловутой привычки никуда не денешься. Именно она выдавала девушку с головой. А потому ее реакция на слова Мадары не могла не вызвать у мужчины едва различимой ухмылки. Тогда в чем дело, Юихиме-сан? — Протянул он наигранно изображая голосом заинтригованность. — Я верю в своего брата, — неожиданно твердо заключила она, со всей серьезностью проговаривая каждое слово. — Шиноби сильнее него еще поискать, а потому я не сомневаюсь в нем. Не смею сомневаться. Волнует меня иное, — опущенным голосом произнесла она последнюю фразу, понурив голову. — Реакция феодала, — утвердительно заключил Мадара, догадавшись об истинных причинах ее беспокойства. — Не понимаю, — тихо промолвила Юи, вдруг неожиданно даже для самой себя делясь с Учиха подобными откровениями, — почему он не взял меня с собой? — За весь их диалог они ни разу не взглянули друг на друга. Сенджу словно говорила в пустоту, общаясь не с Мадарой, а словно с кем-то третьим, а учитывая присутствовавшего здесь Тобираму, то с четвертым. — Сколько раз он отправлял меня одну на дипломатические встречи, я ни разу не подвела его. Почему же он мне не доверяет? — Доверяет, — после непродолжительной паузы проговорил Учиха. Только сейчас Юи соизволила удостоить его непонимающим взглядом, почувствовав который мужчина тоже обернулся на нее в ответ. Мадара смотрел на девушку с высоты собственного роста и отчего-то сейчас казался ей совершенно другим, нежели минувшими днями. Он был спокоен, расслаблен. И Юи казалось, что впервые за все то непродолжительное время их общения шиноби не вынашивает по мере разговора с ней какого-то злобного и бессердечного плана. Девушке даже на миг показалось, будто сам Учиха устал от этого, устал носить вверенную ему личину, устал лицемерить и вставлять палки в колеса кому не попадя. Создавалось ощущение, что ему хотя бы час, хотя бы минуту хотелось побыть обычным человеком. По мере ведения диалога, не думая ни о каких подводных камнях, ни пытаясь уличить собеседника в чем-либо, стараясь подловить его на неверно сказанном слове. А может, всему виной раннее утро? И Учиха просто не успел еще пропитаться всеми этими грязью и смогом, и по прошествию пары часов он вновь явит свою привычную всем личину? — Просто боится, — пояснил он, вглядываясь в ее небесные глаза, после чего вновь вернул свой взгляд к горизонту, за которым совсем еще недавно скрылись путники. — Потерять боится, — все еще чувствуя на себе ее пристальный взгляд, пояснил мужчина. После чего как-то двусмысленно добавил про себя: — «И я его понимаю». Она искренне не понимала Мадару: то он делал все, чтобы превратить ее жизнь в сущий ад, то игнорировал ее существование, то фактически спасал ее в той или иной ситуации, оказывая столь необходимую в те минуты поддержку. Тем не менее, все эти редкие проявления благородства Химе списывала на тонкий и коварный расчет, направленный на притупление ее бдительности, чтобы в подходящий момент изящно ударить в спину. Для себя Сенджу все давно решила: Мадара был для нее в безвозвратном прошлом, и более доверять этому человеку девушка была не намерена. Быть может, друг из него и в самом деле был неплохой — так она для себя оправдывала отношение прозорливого Хаширамы, — но вот спутник жизни… Сама того не ожидая, она в вопросе Учиха оставалась полностью солидарна с Тобирамой, которого сама зачастую упрекала в изрядной предвзятости и скептицизме. Со стороны же самого Сенджу невозможно было бы не обратить внимания на столь не свойственную Мадаре чуткость в отношении Химе. Однако мужчине тут же вспомнилась одна недвусмысленная сцена, невольным свидетелем которой он стал когда-то. Та самая сцена, которая приключилась во время прибывания главенствующей верхушки Учиха в их селении накануне подписания мира. Тогда Тобирама среди ночи застал Мадару в очаровательном обществе своей сестры, которая, к слову, прибывала не в самом подобающем виде. Распущенные волосы у женщин в ту эпоху считалось, соответственно, признаком распутства, а посему появление на людях, тем более перед дорогими гостями, да еще и ночью воспринялось бы весьма однозначно. Тобирама же был порядком наслышан об отношении Учиха к прекрасному полу и особенно не желал, чтобы его возлюбленная сестрица пополнила бесчисленные ряды обманутых им женщин. По крайней мере так он повторял себе, скрывая истинные и не самые благородные мотивы своих подлинных желаний.***
Солнце было уже высоко, когда к предводителю Учиха пожаловал нежданный гость. — Тобирама? — Произнес шиноби, в изумлении изогнув бровь. — Чем обязан? — сухо бросил он, возвращаясь к изучению свитков; мужчине явно было не до не званных гостей. Сенджу долго не мог решиться на этот разговор, да и, признаться, просить какой-никакой, но помощи у Учиха, а тем более у Мадары удовольствия было мало. Тем не менее выбора у Тобирамы как такового не было. Конечно, у него самого руки чесались намылить шею этому нахальному юнцу, Кейджи, что вздумал положить глаз на его сестрицу, да еще и добиться ее расположения. Но если бы шиноби решился самостоятельно устранить данную проблему, как он уже привык, то повторного столкновения кланов, а оно оказалось бы неизбежно, ни одна из семей бы не выдержала. — Любопытно, — протянул Учиха, выслушав от компаньона краткий экскурс в суть проблемы; благо Тобирама не стал конкретизировать, на кого именно из клана Сенджу положил глаз нерадивый кузен Мадары. — Не знал, что ты такой любитель сплетен, Тоби. — Это не так, — сдержанно процедил Сенджу, и только нервный тик на мертвенно безэмоциональном лице свидетельствовал об истинном состоянии молодого шиноби. — Хочешь сказать, ты еще и со свечкой стоял? — В глубине черных глаз мелькнула ехидная усмешка. — Страшный же ты человек, Тобирама, — ох, и не веселился бы он так, если бы знал, о какой именно девушке шла речь. — Тебе все смешно? — Прогремел шиноби, из последних сил сдерживая в себе порывы праведного гнева. — Посмотрим, будешь ли ты так же веселиться, когда… — Когда что? — Оставив шутки, вопросил Мадара с присущей ему серьезностью. — Когда ваша девица принесет в подоле нового Сенджу? Так это не наша головная боль. Подобное циничное отношение к сложившейся ситуации просто выводило Тобираму из себя, не говоря уже о какой-то личной неприязни к этому человеку. Посему, собрав остатки терпения, шиноби решил подойти к этой проблеме с иной стороны и поговорить с Учиха на языке, понятном ему, отдаленно напоминающем чем-то шантаж. — Значит, меж клановый скандал тебя не пугает, — пришел к логичному заключению мужчина. — Хорошо. А что ты скажешь, если твой кузен, ну вдруг, — ловко оперировал фактами шиноби с мастерством истинного дипломата; все же общение с Юи не прошло для него даром, — решит официально представить ее и приведет в твой клан? Это же позор для Учиха, — с наигранным возмущением произнес Тобирама. Должно быть об этой стороне медали Мадара и не думал, столь быстро переменилось его лицо. Брови сдвинулись на переносице, образовывая таким образом вертикальную складку, что невольно делала мужчину несколько старше своего фактического возраста. Из-за того, что это было его практически обычное выражение лица, она, вернее сказать, не столько образовывалась, сколько становилась четче, лишний раз придавая и без того суровому шиноби грозный вид. — А она сможет добиться этого, уж поверь, — словно прочтя мысли Учиха, добавил Тобирама, дабы его «друг» не сомневался в реальности угрозы нависшей над их кланами. Мадара сконфужено усмехнулся, уголок его губ на мгновенье взлетел вверх, после чего вернул себе изначальное положение: — Мне уже интересно самому взглянуть на эту… ловкачку, — едва не отпустив в адрес неизвестной Сенджу нелицеприятное определение, проговорил шиноби. Его длинные пальцы невольно сжимались в кулаки, он был взбешен не столько стервой-девицей, сколько этим лисом, ищейкой их вездесущего клана. Мало свалилось проблем на голову Мадары, так еще и это. — Что же ты предлагаешь: следить за ним? — А почему бы и нет? — Вскинул подбородок Тобирама. — Благо нехватки в людях Учиха не испытывают. Да и разъяснительная беседа была бы очень кстати. — Идиотизм, — с нескрываемым отвращением прыснул мужчина. — Не хватало мне еще вести лекции пред страдальцами пубертатного периода. — Это малая жертва в сравнении с возможными последствиями, — нравоучительно заметил ему Сенджу, все же довольный тем, что остался услышанным этим упрямцем. — Хм, — вдруг произнес Мадара, очевидно придя к некой занятной мысли; Сенджу это сразу понял. — Мне все же интересно ее имя. — Я же уже говорил, что не намерен придавать огласке девушку. Достаточно уже того, что твой Кейджи подставил ее под удар, — старался уйти со скользкой темы Тобирама, своими действиями невольно подтверждая возникшие у Мадары подозрения по поводу таинственной личности юной Сенджу. — Мы не столь тепло общаемся, чтобы ты приходил ко мне за помощью, даже если на кону стоит угроза распада союза, — рассуждал вслух шиноби, надеясь вытянуть из Тобирамы признание. — Наверняка, прежде чем идти сюда ты говорил с этой девицей, — он обо всем догадался, сейчас это было для Сенджу очевидно, но колоться мужчина не собирался, а потому Мадара вынужден был продолжать, — вернее, пытался, — издевательски протянул он, не меняясь в лице, лишь озорные чертята проблескивали в темных глазах. — А игнорировать твои призы может только… — Под испытующим взглядом Мадары, да еще и под гнетом стыда за свою неспособность приструнить родную сестру, Тобирама не мог долго сохранять взгляд на лице ненавистного им собеседника и невольно отвел его на последней, так и не договоренной Мадарой фразе. Поднявшись со своего места, он размеренными шагами стал пробираться за спину сидящему напротив его стола Тобирамы, подобно хищнику, готовящемуся к прыжку: — А что если, — вдруг произнес мужчина после продолжительной паузы, — ты просто не в силах быть жестким с ней? Не мудрено. Как-никак любимая сестрица, — странным тоном протянул шиноби, словно на что-то намекая. Посторонний наблюдатель, не сведущий в тонкостях братско-сестринских отношений их семьи, не нашел бы ни в этих словах, ни в интонации, с которой они были сказаны, ничего сверхъестественного. У Тобирамы закипала кровь в жилах, он чувствовал, что может разорвать этого лиса одними лишь голыми руками, даже не прибегая к использованию техник. Вены угрожающе вздулись на шее, костяшки пальцев побелели от силы сжатия в кулак, глаза налились кровью. Казалось, одно только слово из уст Мадары способно было сорвать чику, зашкаливших у Сенджу эмоций. — Интересно, Хаширама в курсе? — Риторически произнес было Мадара, но стоило ему только закончить фразу, как шиноби тут же был взят за грудки своим взбешенным оппонентом. Опрокинув несчастный стул, на котором он сидел секундой ранее, Тобирама молнией поднялся с места, всем своим видом грозясь придушить несчастного Учиха на месте. Лицо исказилось ужасающей гримасой ярости, а безумный взгляд скорее был под стать взбешенному хищнику, чем человеку. Чего не скажешь о Мадаре. Он был спокоен, мертвецки спокоен, даже взгляд его не выражал ничего, кроме безразличия. Тем не менее он был доволен реакцией Тобирамы, очень доволен. Правда, она еще не означала, что все, о чем только что наговорил Мадара, было правдой. Тем не менее, вера в чистую и непорочную братскую любовь Тобирамы к Юми у него все же пошатнулась. Или же всему виной эта пресловутая ревность и чувство собственничества? — Заткни свое хайло, — вкрадчиво прорычал он каждое слово. — Нравится поливать меня грязью, валяй! У нас с тобой свои счеты имеются, — не своим голосом сипел он. — Но сестру, — с нескрываемой угрозой пробасил Сенджу, — в это дело впутывать не смей.***
Сегодня в рамках кампании по обмену опытом меж примирившимися кланами было организованно совместное обучение, в котором школа ирьенинов госпожи Сенджу выступала одной из первых. Данное мероприятие не обещало много народу из желающих просветления, тем более со стороны Учиха, но то был только первый шаг на пути учреждения общей системы обучения, а первый шаг, как известно, всегда самый сложный. И не сказать, что сама Химе была готова к преподаванию. Да, она с завидной легкостью находила общий язык с детьми, но то было лишь во время игры, а процесс обучения подразумевает несколько иные подходы к детям, потому как подразумевает под собой конкретные цели и задачи, которые необходимо реализовывать, если ты хочешь добиться необходимого результата. Юи боялась, что ее не будут слушать, что на занятиях будет хаус, дети будут стоять на ушах, а потом еще кто-то, не дай Бог, пораниться. А если это будет кто-то не из Сенджу? Какая шумиха тогда может подняться! Несчастный случай может будет воспринят, как намеренное нападение, вновь начнется междоусобица. Словом, хорошая фантазия девушки не играла ей на руку в данном вопросе. Как и ожидалось, народу на первый вводный урок пришло немного: шестеро из Сенджу, знакомые Химе ребята, за некоторых из которых девушка была спокойна, двое из Нара, тоже мало-мальски знакомые лица, и один из клана Учиха. Всем присутствующим было лет десять-тринадцать, за исключением разве что одного красавца. — Что ты здесь делаешь? — В тот момент, когда вводный инструктаж уже был проведен и ребята проследовали каждый на свое место, изучая представленные на нем свитки, их сенсей ненавязчиво обратилась к новобранцу, да так, чтобы никто из посторонних не услышал. — Утоляю свою тягу к знаниям, — в тон девушке произнес Кейджи, улыбаясь как ни в чем не бывало. — Не здоровая у тебя тяга какая-то, — вся эта ситуация Юи ой как не нравилась, а парень был настроен решительно. — Отчего же, сенсей? — Не снимая очаровательной улыбки, произнес шиноби. — Откуда Вы знаете, быть может, я всю жизнь мечтал стать медиком! — Девушка хотела было на это что-то ответить и уже было набрала воздуха, дабы высказать все, что она думает по этому поводу, но в последний момент передумала и вернулась на свое место, напоследок буркнув что-то неразборчивое, вроде «посмотрим». «Всю жизнь мечтал. Угу, как же. Так или иначе, но выгнать его отсюда я не могу. Проклятье. Теперь придется терпеть этого нахала на своих занятиях. Будем надеяться, что ему все это скоро наскучит. В конце концов он лет на пять старше большинства присутствующих, не каждому такое придется по вкусу. Мне по крайней мере было бы неловко». Но очевидно, что сам Кейджи ни о чем подобном даже не думал. Напротив, он весьма скоро подружился с группой, да и в обучении схватывал все буквально на лету, даже помогал товарищам в освоении дзюцу. Дети в свою очередь к нему тянулись и под конец занятия, что Сенджу, что Нара, фактически висели на нем, не желая расставаться. Не мудрено, что он несколько задержался. Кейджи рассчитывал, что никто не заметит его отсутствия, но, судя по всему, сегодня был не его день. — Где ты был? — Раздался не предвещавший ничего хорошего голос за его спиной, когда молодой человек уже было вернулся в свою палатку. Развернувшись лицом в сторону говорящего, Учиха, как и ожидал, столкнулся лицом с братом. — Мне повторить вопрос? — Не меняя интонации, произнес он, так и не услышав от мальчишки ответа. — На тренировке, — без зазрения совести отвечал Кейджи, хотя по факту он даже не врал. — Где именно? — Начинал было заводиться Мадара, признаться, сам факт того, что он вынужден читать нотации такому уже здоровенному лбу, выводил его из себя, не говоря уже о недавнем разговоре с Сенджу. — А в чем…? — Но не успел шиноби сказать более и слова, как красноречивый взгляд кузена заставил Кейджи замолкнуть. Невольно сглотнув, молодой человек для себя решил, что будет куда безопаснее просто отвечать на заданные ему вопросы.***
Душу Тобирамы прожигала всепоглощающая ненависть, она затмевала все: разум, любовь, все светлые чувства, что когда-либо испытывал мужчина в своей жизни. Взгляд сестры до сих пор стоял у него перед глазами. Такая тонкая, такая нежная. Она не выходила у мужчины из головы. Доходило чуть ли не до галлюцинаций: он везде видел ее лицо. Она. Везде она! Мысли об этой девушке возвращались непрестанно, терзали его, жалили его мозг и раздирали его душу. Но Сенджу не мог позволить себе демонстрировать и малой доли того, что чувствовал. Тем не менее, это все нарастало, как снежный ком. Нарастало так, что с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой он готов был сорваться все сильнее. Он ненавидел себя. Он ненавидел, казалось, даже ее. За все те мучения, испытываемые что его совестью, что его воспаленной фантазией страстно влюбленного ревнивца. Хоть каждый раз одергивал себя, бесстрастными остатками разума все же понимая, что Юи не причем, что он не может на нее злиться, не должен, не смеет. Будь кто другая на месте Юихиме, Тобирама возможно и не побрезговал бы обвинить эту женщину в распутстве, провокаторстве, а то и колдовстве, не в силах найти разумного оправдания несвойственной ему увлеченности. Если бы это была незнакомая ему особа, в которую бы шиноби смог влюбиться, лишь единожды бросив на взор, как это случилось с Юи, то да. Но сестра — дело иное. Ее он знал с рождения. Конечно, девушка вполне могла бы и измениться за все то время, покуда они не виделись, связаться с недостойной компанией и перенять у ее представителей и доброй доли хитрости, и коварства, расчетливости и прочего (чего, к слову, не произошло), но даже тогда Тобирама не смел бы уличить ее в столь низком и омерзительном поступке, как совращение родного брата. Мужчина как никто другой знал о ее мягком, порой даже инфантильном темпераменте. Нежная, заботливая, чуткая — она представлялась ему сущим ангелом. Из такой девушки получилась бы замечательная мать, очаровательная супруга. Правда, такой покладистой она была бы далеко не с каждым мужчиной, это Тобирама подытожил сразу. Даже он сам, чего греха таить, навряд ли бы нашел управу с ее пылким темпераментом. Юи хоть и обладала ангельским личиком, но палец ей в рот не клади. Почувствуй она хоть на секунду, что мужчина в чем-то слабее, неминуемо поспешит этим воспользоваться и сместить недостойного с лидирующей позиции. Конечно, это будет не столь открыто. Сначала маленькие манипуляции, затем провокации, а в финале чуть ли не открытые противостояния с громкими скандалами и со всеми вытекающими. Так было и с самим Тобирамой. Быстро раскусив, что является слабостью брата (благо, не узнала в каком конкретно смысле), Юи по аналогичной схеме совершенно незаметно для самого Тоби вышла из сферы его влияний. Как партнер, он был слишком слаб для совместного сосуществования с девушкой, так что шанса на семейную жизнь (не будь Сенджу родственниками) у них бы не было. По природе своей Юихиме воистину оставалась лидером, пусть и не очевидным. Она не стремилась к управлению массами и покорно подчинялась приказам иных негласных руководителей, совершенно не испытывая от этого какого-то дискомфорта или же стремления бороться с тем человеком за сферы влияния. Однако подчиняться тому, кто был в разы слабее ее — увольте. В такие моменты у Юи наступал внутренний конфликт, отчего возникала непреодолимая тяга устроить разного рода саботаж. В отношениях тоже самое: есть роль ведущего, есть роль ведомого. Она желала быть ведомой, но вот достойного ведущего было не сыскать. Тобирама понимал это. Захлебываясь от переизбытка противоречивых чувств, испытываемых последние несколько дней и дойдя, наконец, за все эти годы до точки кипения, он исчерпал на эту минуту последние остатки своего не дюжего терпения, последней каплей которого был тот ехидный комментарий Мадары, но не столько касательно неоднозначной любви Сенджу к родной сестрице, сколько ее неповиновения перед братом. И тот факт, что даже Учиха в курсе их размолвок не хило бил по репутации самого Тобирамы. Ладно, если о подобном знали только члены клана, и то это не есть хорошо, но когда ссор вынесен из избы на всеобщее обозрение — это уже ни в какие ворота. Гордость Сенджу была задета куда сильнее, нежели обычно, не говоря уже о раздирающих душу чувств и эмоций. Хотелось забыться. Хотя бы на один вечер, на одну ночь.***
Выходной Юи пролетел куда быстрее, чем она представляла. Казалось бы, весь день свободный, лишь ближе к вечеру у девушки были назначены занятия с новичками, планов на день, как таковых нет, делать нечего. Она боялась, что будет слоняться весь день, как неприкаянная, но вышло все наоборот. Знакомство с новыми людьми, игры с детьми, прогулка к озеру — все это пролетело так быстро, даже немного утомило, принеся за собой приятную усталость. Перед сном Юи еще немного почитала свитки, а после, погасив лампаду, легла спать. Юи уже даже видела какой-то сон, который после пробуждения тут же забыла, но проснулась от непонятного шороха со стороны окна. Чуткий сон никогда не был ее бичом, напротив, девушка спала глубоко, и порой (но это бывало крайне редко, только если накануне она очень устала) добудиться ее было задачей не из легких. Тем не менее, Юи всегда оставалась очень восприимчивой к колебаниям чакры, что до сих пор продолжала считать за интуицию. А эту чакру она узнала бы из тысячи. «Тоби?» — Она было подумала, что ошиблась, и хотела вновь лечь, но сон не шел. — Проклятье, — ворчала она, надевая свой тренировочный костюм, потому как на привычное кимоно ушла бы уйма времени. — И что ему не спиться на ночь-то глядя? — Решив для себя, что не уснет, пока не удостоверится, что все в порядке, Юи таки вышла на улицу. Но там никого не было. Заключив про себя, что зря она себя накручивает, тем более касательно Тобирамы, девушка вернулась в дом. Но стоило ей только войти в комнату, как Сенджу заметила темную тень. — Тоби? — В нерешительности протянула она, признав в темном силуэте брата. — Дурак, напугал, — не без упрека бросила ему Юи, быстро находя в выдвижном ящике пару кремния, дабы зажечь свечу. — Что ты здесь де…? — Где ты была? — Тоном, не внушающим доверия, произнес шиноби. — Что? — Не поняла было девушка. — Я спала вообще-то, а ты разбудил меня. В чем дело, Тоби? — Заметив его необычное состояние, забеспокоилась Юи. — Ты нормально себя чувствуешь? — Сдалась мне твоя забота! — Вдруг злостно гаркнул на нее Сенджу, резко всплеснув руками. Только сейчас Химе успела заметить его нечеткую речь. — Ты пил? — Вполне себе спокойно произнесла она, не в силах скрыть скользнувшее во взгляде разочарование, заметив которое Тобирама тут же поспешил перейти в открытое наступление. — Презираешь меня, да? В грош меня не ставишь! — Не своим голосом воскликнул он, но следующее бросил едва слышно, но не менее небрежно: — Дрянь. Думаешь, я не знаю, с кем ты была сегодня? — О чем ты? — Искренне не понимала Юи. Голос ее предательски дрогнул от наступающего страха: она впервые видела брата таким. Что она сделала не так? Сегодня если они и виделись, то только ранним утром, когда провожали Хашираму. Это все из-за Мадары? Из-за того, что они говорили тогда? Но это глупо. Ничего предосудительного в этом диалоге не было, тем более, что сам Тобирама выступал в нем свидетелем. А что тогда? В голове Юи судорожно метались мысли, одна сменяя другую, в надежде отыскать ответ на насущный вопрос — в чем причина гнева брата? С кем она еще была сегодня? Да с кем только не была. Но с большинством подозреваемых девушка познакомилась только сегодня. Признаться, под гнетом такого взгляда, какой был в те минуты у Тобирамы, способность к анализу была ничтожна. Юи боялась, при чем не понятно за кого больше: за себя ли или за брата. — Продолжаешь принимать меня за полного идиота, Юи? — Грубо схватив сестру за запястье, Тобирама дернул ее на себя с такой силой, что девушка чуть было не упала. — Тоби, мне больно, — со стоящими в глазах от страха слезами говорила она. — А мне не больно? Мне не больно?! — Продолжал кричать на нее шиноби, в то время как несчастная, не в силах сносить его хватку, медленно стала опускаться под его давлением на колени, но мужчина не дал ей этого сделать, снова тряханув ее как следует, чтобы посмотреть в ее лицо. — Смотри на меня, когда с тобой говорю, — не своим голосом рычал на нее Тобирама. И каплей сожаления не кольнул его сердце, стоило мужчине увидеть ее заплаканное немыми слезами лицо. Она смотрела на него глазами полными страха и искреннего непонимания. В чем она провинилась? За что он так с ней? Неужели все это время он ненавидел ее, до сих пор оставаясь к сестренке таким холодным и равнодушным? Или же разлюбил? Тогда, как давно? Почему? За что? Тобирама на мгновения замер, продолжая вглядываться в ее лицо и при этом ни на йоту не меняясь в выражении. В какой-то момент он отпустил ее уже чуть ли не посиневшую руку, но только для того, чтобы обеими руками вцепиться в ее тонкую лебединую шею. — Как я хочу придушить тебя, — с холодной ненавистью во взгляде просипел он прямо ей в лицо, четко и медленно выговаривая каждое слово. После его пальцы сжались сильнее на ее шее, отчего девушка невольно запрокинула голову назад, желая ухватить последние глотки ускользающего от нее кислорода. Слезы молча катились из глаз. Она не могла говорить, лишь отчаянно вцепиться в его руки и одними губами спросить мучивший ее вопрос: за что? Сознание медленно, но верно покидало ее, но на последних секундах, будучи уже на краю беспамятства, Химе уловила последние слова, сказанные в ту ночь ее братом. — За то, что люблю.