ЧУВСТВО СВОБОДЫ
— Кто он? — С жаром спросил он, больно хватая Химе за плечи и поднимая над полом. — Кого ты сейчас представляла? Отвечай мне! — Резко тряхнув, потребовал он. — Никого! — Истошно кричала девушка, глотая предательские слезы. — Я клянусь, никого! — Лжешь, — злобно процедил шиноби сквозь зубы, после чего бросил несчастную на холодные доски. — Как будто ты не знаешь, — тихо молвила она, не в силах более сдерживать обиду. В поиске хоть какой-то защищенности Химе подтянула к груди колени, обняв их так, как ребенок обнимает любимую игрушку. — В моей жизни всегда был только один любимый мужчина, — обронила она, нарушая тяжелую тишину комнаты. — Это ты, — последнее Юи сказала столь тихо, что была уверена, что ее не услышат. Глаза Мадары на миг расширились в удивлении, он обернулся к беззвучно рыдающей девушке, опустившей голову на колени; так она плакала в далеком детстве, когда вконец отчаивалась, не видя ни в ком поддержки. После ее слов он почувствовал такую легкость во всем теле, словно и не весил вовсе, как пушинка. Юи любила его? Всегда любила его? Но тут он очнулся от сладкой сказки. — Всегда? — странным тоном вопросил он, словно подозревая в чем-то. Девушка никак не отреагировала на его слова, но то ему было и не нужно. Глаза мужчины налились кровью, он неистово сжал кулаки, да так, что от напряжения во всем теле проникся соответствующей дрожью. Химе так и не поняла, когда именно он успел исчезнуть.***
Хакайна злилась. Очень злилась на Мадару. Мужчина все время обещал ей встречу, но каждый раз откладывал то из-за дел в клане, то в деревне, то тренировке, то из-за угрозы войны. Каждая их встреча проходила все время в каком-то сумбуре, в мизерном промежутке меж основных дел Учиха — это раздражало ее, но было очень удобно для шиноби. И вот когда, наконец, они назначили четкую дату полноценного свидания, Мадара просто взял и не явился! А ведь она весь день готовилась: приводила себя в порядок, готовила ужин, заморочилась с интерьером. Хам! Да как он посмел ее проигнорировать? Женщина проклинала любовника всеми известными словами, в гневе разнеся весь праздничный стол, весь антураж их предстоящей ночи. Она ненавидела его в те минуты, желая собственноручно прирезать этого нахала при любом удобном случае. На шум прибежала соседка, так же как и Хакайна, снимавшая в этом доме комнату, но не успела она и войти, как разъяренная женщина швырнула в сторону подруги первое, что попалось под руку. Она еще долго кричала, била посуду, совершенно не думая в этот момент о том, что может кого-то разбудить — ей было плевать. Плевать на всех, кроме себя. Словом, это, можно сказать, было ее кредо по жизни. Наконец, она выдохлась, без сил упав на усыпанную лепестками постель. Злость и обида раздирали сердце, выливаясь из ее души потом горьких слез непередаваемого отчаяния. Хакайна так старалась завладеть вниманием мужчины, делала все, что он попросит, была для него той, кем он хотел, чтобы была. Что еще ему было нужно? Мадаре не надо было даже просить, она всегда с блеском угадывала все его желания, даже те, о которых он и сам не мог подозревать. Что с ней было не так? Она не понимала. Чувство жалости к самой себе, гнев и обида взяли вверх над, казалось бы, сильной и независимой женщиной так, что она ни сразу заметила незваного гостя. Почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд, Хакайна отняла лицо от многострадальной подушки и обернулась. На нее было жалко смотреть: отчаявшаяся, заплаканная, с потекшим, некогда ярким макияжем, — ее искренне хотелось обнять и выслушать, приглаживая растрепавшиеся волосы. Возможно бы, мужчина так бы и поступил, не будь он так зол в этот момент. — Что ты здесь делаешь? — утирая щеки, произнесла женщина в искреннем непонимании; они никак не ожидала увидеть его, да еще и в такой час. — Что с тобой? — холодно бросил ей шиноби. — А впрочем, неважно, — не дав той и шанса вымолвить слово, он порывисто вошел вглубь комнаты, идя точно в сторону ее лежбища. Нетрудно было догадаться о его намерениях. — Что ты делаешь? — воскликнула Хакайна, отчаянно сопротивляясь, но тот быстро скрутил ей руки. — Я же говорила, та ночь была ошибкой и больше не… Он навис над ней, крепко держа тонкие запястья над головой строптивицы. Жаркое дыхание мужчины опалило щеки: — Брось, — с эротичным хрипом, от которого у нее прошлись мурашки по всему телу, прошептал шиноби. — Ты была в восторге, — она хотела было возразить, — не лги, что это не так. — Тон его голоса, неподражаемый тембр. Казалось, только лишь от его слов Хакайна могла растаять, соглашаясь на все, что угодно. Он пылко поцеловал ее, одной рукой перехватывая ее запястья, другой же с завидной легкостью освобождая женщину от предметов туалета. Она сделала слабую попытку к сопротивлению. Не получилось. В следующий миг мужчина уже проник в нее, тем самым заставляя несчастную невольно открыть рот. Хакайна обожала его пальцы, хоть никогда в жизни не призналась бы в этом. Не думая, что делает, она начала было отвечать шиноби на его ласки, мужчина усмехнулся сквозь поцелуй. — Как ты кричала мое имя, — практически не отрываясь от ее губ, говорил он, сгорая от животной страсти. Три пальца резко проникли в ее лоно, и девушка вскрикнула, уже скоро превращая этот вскрик в стон наслаждения. — Ну же, — движения становились все жестче, но ей это только нравилось, темп нарастал, Хакайна из последних сил сдерживала в себе рвущиеся наружу стоны, благо ее благоверный помог в том девушке, вновь затыкая ей рот страстным поцелуем. Она отчаянно мычала сквозь плотно сомкнутые губы своего любовника, руки уже были свободны, а потому она то запускала их в светлые волосы, то опускала на спину, лихорадочно проводя ногтями по его тренировочной кофте. — Аааа! — Больше не в силах сдерживаться кричала она. — Тобирама! Да, — блаженно стонала она, сохраняя рваное дыхание, в то время когда мужчина перешел на ее шею. — Ааа! А! Тобирама, прошу, только не останавливайся! Аааа! — Жалостливо просила Хакайна, готовая сделать все, что угодно за продолжение. Темп ускорился, а она только и могла, что повторять его имя.***
Утро было тяжелым. Мадара проснулся позже обычного и с дичайшей головной болью. «Что значит поздно ложиться», — подумал он, проклиная свои ночные бдения и зарекаясь, что более ни разу такого не повториться. — «Точно, Юми. Надо бы ее выпроводить, пока не поднялась шумиха. Хотя… Уже восемь. Проклятье». Жизнь в Конохагуре начинала кипеть рано, уже часов с шести можно было заметить оживление на улицах, а кто-то просыпался и того раньше, прямо с первыми лучами солнца. По сравнению с ними Мадара был той еще совой. Умываясь на заднем дворе, он заметил кузена. — Ты почему еще не на тренировке? — строго заметил ему Мадара, вытирая шею и грудь полотенцем. — У меня перерыв, — в непонимании произнес юноша. — А ты чего это, только поднялся? — плохо скрывая ехидную усмешку, заметил шиноби. — Не твое дело, — хмуро выдал мужчина. — Молчу-молчу, — поднимая вверх руки, пролепетал Кейджи; он сразу догадался о причине недосыпа у брата. — Хакайне привет, — бросил он перед тем, как скрыться за калиткой. А ведь Мадара так и не пришел к ней сегодня ночью. Вспомнив об этом, мужчина начала догрызать досада. Отличное начало дня. Оказалось, Химе проснулась незадолго до него и уже успела убрать свое ложе, оставалось лишь сменить одежду. — Это я, не бойся, — постучавшись, произнес Учиха, дабы девушка лишний раз не расходовала чакру. — Ты уже на ногах? — хмыкнул он, задвигая за собой седзи. Мужчина осмотрел ее с головы до ног: единственное отличие от прошлой Юи — убранные в высокую прическу волосы, да и отсутствие былых боевых отметин. — Отличная мазь, спасибо, — холодно произнесла девушка, проследив за взглядом Учиха. — Не мог бы оставить меня на пару минут? — тактично проговорила она, намекая на свою необходимость переодеться. Мадара хотел было выйти, но в последний момент передумал, заметив на шее Химе странную отметину. Он стремительно настиг Сенджу и, взяв одной рукой за подбородок, резко повернул ее голову в сторону: — Что это? — строго выдал он, переведя взгляд с места укуса к глазам девушки. — Очень смешно, — прыснула Химе, но поймав негодующий взгляд шиноби, поняла, что он не притворяется. — Ты сейчас серьезно? Делаешь вид как будто ничего не было? Боже, Учиха, я думала, ты взрослее, — разочарованно произнесла она, одарив Мадару соответствующим взглядом. Юи только хотела было развернуться, чтобы взять свое кимоно, как ее поймали за локоть и резко развернули обратно. — Ты с татами что ли упала? — искренне не понимал он, взбешенный беспричинным наездом. — Головой приложилась? Что ты несешь?! — Не ори на меня! — Яростно вырывая свою руку, гаркнула на него Химе, но тут же сообразила, что натворила, и в панике отпрыгнула от шиноби, как от чумного. — Не трогай, не подходи ко мне, — со страхом в глазах пригрозила она, выставляя вперед руки. Мадара шумно вздохнул, успокаивая и без того расшатанные нервы: — Кто это сделал? — относительно спокойно произнес он с закрытыми глазами, после чего посмотрел на Химе холодным взглядом. — Ты издеваешься…?! — Ее перебили. — Кто. Это. Сделал. — Четко выделяя каждое слово, прогремел шиноби. — Жалкий трус и моральное убожество! — Не своим голосом кричала на него доведенная столь бессовестным лицемерием девушка. — Все?! Вопрос исчерпан?! А теперь будь добр, — ангельским голоском пропела она, после чего вновь вернулась к несвойственному ей, низкому и злостному тону: — выйди! Так Мадара оказался за дверью, прибывавший в шоке от произошедшего. Беда мужчины была в том, что он всегда оставался слишком логичен и последователен в своих суждениях, а потому сейчас его мир с треском рушился. Что это, черт возьми, сейчас было?! Благодарность за спасение от сумасшедшего братца? Блеск! Вот и помогай после этого женщинам! И с чего это вдруг ему знать, откуда взялся этот странный укус? А это был конкретный укус, синяк точно принял форму человеческой челюсти. Что за страсти творились в его спальне прошлой ночью?! А главное — с кем? — Милые бранятся, — не удержался от язвы Кейджи. Ой, зря он это сделал; Мадара был не в лучшем расположении духа. В мгновение ока Учиха схватил самодовольного мальчишку за шею и, подняв его на полом, со всей силы впечатал в несущую стену. Бедолага даже не успел никак среагировать. — Согласен, — прокряхтел он, — не лучшая из моих шуток. — Это ты, говнюк? — прогремел мужчина, прожигая несчастного мангекье. Теперь-то Кейджи было не до каламбура. — Мадара, ты спятил? — в ужасе и негодовании воскликнул подросток. — Отвечай. Ты был сегодня у нее? — почти утверждая, произнес он, сильнее сдавливая пальцы на шее у ребенка. — Я не понимаю, о чем ты, — отчаянно хватаясь, за его мускулистую руку, просипел несчастный, у которого, к слову, уже глаза стали закатываться от нехватки воздуха. Мадара чуть ослабил хватку. — Где ты был сегодня ночью? — У себя. — С кем? — Да ни с кем, я просто спал! — Уже отчаянно верещал мальчишка, чуть ли не фальцетом. Наконец, его отпустили, точнее бросили на пол. — Сгинь, — все еще не убирая мангекьё, пробасил шиноби, отчего Кейджи в ужасе попятился назад и, на ходу поднимаясь, улепетывал от разгневанного брата, то и дело спотыкаясь и судорожно оборачиваясь на его фигуру. «Если не Кейджи, — думал Мадара, возвращая глазам прежний окрас, — то кто тогда?»***
«Учиха Мадара. Сукин ты сын», — думал Тобирама, теперь окончательно убедившись в личности сестринского любовника. Мужчина только лишь хотел внушить Юи отвращение к этому подонку, в его обличье склонив девушку к близости, а заодно, наконец, дать волю собственным чувствам. Но кто мог знать, что так все обернется. Она любила его? Любила его?! Да как такое вообще возможно? Тобирама упорно отказывался в это верить, хотя каким-то шестым чувством все же знал об этом еще с подписания мира. Мужчина вспомнил, как в детстве Хаширама с Юи вечно пропадали где-то, позже он выяснил, кто был тому причиной. Брат тоже хорош! Тобирама готов был спорить, что тот с самого начала знал об их интрижке. — «Теперь понятно, отчего он в свахи набивался. Предатель!» Сенджу чувствовал себя всеми преданным: преданным Юи, преданным Хаширамой — самыми дорогими ему людьми. Но тут он вспомнил свою Юи. Несчастная, напуганная девочка. Его девочка. Вспомнил, как нещадно ударил ее, а ведь она даже не догадывалась, за что. От этого, должно быть, было больно вдвойне. Тобирама чувствовал себя последней сволочью и безвольным слабаком, из-за дурацких эмоций так глупо проигрывающий эту войну. В последнее время он сделал много ошибок, слишком много, самой крупной из которых было обидеть Юи, тем самым собственноручно толкнув ее в объятья этому сучьему отродью. Теперь все должно быть иначе. Он выбрал нужную тактику. Все же его визит к сестре не был бессмысленным, теперь он знал своего врага в лицо, плюс ко всему, более, чем возможно, послужил поводом для его ссорой с девушкой, — а это было уже немало. Сейчас же Сенджу должен был стать для сестрицы лучшим другом и максимально незаметно для нее настраивать Юи против возлюбленного. «В конце концов, — заключил Тобирама, — она не виновата в том, что произошло. Это Учиха задурил ей голову, — был уверен шиноби. — Теперь-то я позабочусь о том, чтобы он и на километр не приближался к Юи». Но девушка и без вмешательства брата (как она думала), не желала видеть Мадару. После произошедшего он окончательно упал в ее глазах, и пониже Тобирамы. Тот хотя бы осознал свою ошибку и пытался извиниться, другой вопрос, что Юи этого не позволила. Учиха же имел наглость делать вид, будто ничего и вовсе не произошло! Это уже не шло ни в какие ворота. Девушка жалела только об одном, столь скоропалительно покидая противный ей дом, — что не высказала Мадаре всего, что о нем думала. Она уже проклинала те минуты признания, на которое ее вдруг прорвало сегодня ночью. «Проклятье!» — Тут воскликнула она в своих мыслях. — «Он же теперь знает, что я к нему чувствую. Позор. Какой позор». — Проклинала себя Юи, вспоминая, как Учиха выудил из нее это заветное признание. Теперь от иронии и насмешек ей не спастись. — Боже, за что мне все это, — схватилась за голову Химе, словно готовая рвать на себе волосы. Наконец, она добралась до своей комнаты. Скоро уже должен быть обед. Как же на него ей не хотелось идти. Все утро девушка пыталась избегать брата и, надо отметить, у нее это неплохо получалось. Но, как назло, работы сегодня у Юи было немного, а потому с каждым разом улизнуть от вездесущего Тобирамы становилось непросто. Сейчас у нее был перерыв. Она сидела на полу в своей комнате, отчаянно обнимая колени. Плакать не хотелось. Вернее, это требовалось, но сама девушка ненавидела свои слезы, потому и не позволяла им вырваться наружу. — Скорей бы вернулся Хаширама, — жалостливо пропищала она в коленки. Юи как никогда чувствовала себя одинокой: поругалась с Ишимару, с Тоби, Мадарой, оставалась только Киоко, но она была не тем человеком, с которым Химе хотела делиться своими переживаниями. — Так, хватит! — Разозлилась сама на себя девушка и поднялась на ноги. — Мне просто нужно немного отвлечься. Она уже очень давно не уделяла внимание одной из своих ключевых страстей. Когда она в последний раз была в седле? Наверное, только месяц назад, когда продвигались к месту заключения мира. Подумать только. Целый месяц! В былые времена Юи и в страшном сне такое не могла представить. Тогда она, можно сказать, жила в седле, почти каждый день проводя в дороге. Жизнь кочевницы вполне приходилась по вкусу девушке. При всей своей трудности и даже опасности она давала Химе несравненное чувство свободы, которое не променяешь ни на что другое. У нее не было дома, а значит ничто ее не тяготило, не висело цепью на шее, — то было несравненным плюсом. И все же. Глубокими ночами девушка мечтала о теплом и сказочном месте, именуемым домом. Коноха. Юи и представить не могла, что когда-нибудь захочет защищать нечто подобное. Не просто семью или друзей, а место. Что-то большое и, казалось бы, неодушевленное. Она искренне не понимала, почему люди продолжают защищать землю, на которой родились. Это же просто земля. За горным перевалом и в другом конце мира будет точно такая же. Так в чем различие? Она не понимала, почему некоторые продолжают сдерживать осаду, готовые положить на то свою жизнь и жизни своих друзей и семей, вместо того, чтобы просто уйти. А сегодня Юи сама готова биться до потери пульса за Конохагуре, при этом прекрасно понимая всю свою ничтожность, как война. Это место стало для нее особенным, действительно особенным. Здесь в мире жили некогда кровные враги и потихоньку присоединялись и другие кланы. Нара, наконец, подписали мирное соглашение и тоже вошли в список официальных жителей деревни, а вскоре, Юи верила, десятки враждовавших семей присоединяться и, подобно Учиха и Сенджу, будут жить в мире. Деревня, в представлении девушки, невольно приобретала черты некой утопии, своеобразного рая на земле. И она искренне отела сохранить этот крошечный оазис надежды и любви в пустыне холодного и жестокого мира. Но даже при всей своей безграничной любви к Конохагуре Химе не могла позволить этому месту лишить ее того глотка свободы, что жаждала ее душа. Девушка ясно понимала свое место в обществе и возложенные на себя обязанности. Она так хотела всегда оставаться полезной, что едва не упустила момент, когда погрязнет в трясине бесконечного быта. Рутина убивала Химе, лишая жажды к жизни. Девушке смертельно требовался выплеск закостенелых чувств. Она хотела, как и раньше, расправить крылья своей безграничной свободы. Свободы от обязательств, от быта, от того, кто она. Химе так хотелось хоть на пару минут снять с себя маску Сенджу Юихиме и вновь стать простой Юми. Девчонкой без рода и племени, кочевнице без семьи и друзей, одной наедине с целым миром. Джун безумно был рад ее видеть. Не мудрено, из-за бесконечных дел в деревне Юи навещала его раз в два-три дня. И это по сравнению с тем, сколько времени они проводили вместе в прошлом. — Ну тише, мальчик, тише, — шептала она, не желая привлекать лишних свидетелей. У конюхов был перерыв, а посему конюшни оставались пусты и ничто не помешало девушке проникнуть сюда. Правда, она находилась здесь на птичьих правах. Ну не пристало молодой барышне разгуливать в мужских штанах, а ездить верхом неженской посадкой так и подавно. — Я тоже соскучилась. Эй! Не кусайся! — Седлать рысака было слишком затяжно по времени, потому Химе решила на этот раз обойтись одной лишь уздечкой. — Хоть вспомню, каково это ездить без седла. И как она жила без конных прогулок все это время? Ветер дул в лицо, едва не срывая соломенную конусообразную шляпу, что скрывала убранные под нее, длинные кудри. Она обожала скакать галопом.***
Проводив посланцев из Конохи, молодой феодал, изрядно в последнее уставший от прелестей политической жизни, отправлялся в свою загородную резиденцию, решив сделать себе небольшой подарок в виде пары дней отдыха. Охота, рыбалка, вечера у камина — все что ему сейчас было нужно. Дорога была неблизкой, тем не менее от кареты мужчина отказался, не смотря на все уговоры своего управляющего. Но приказ господина не обсуждается, так что в который раз Фудо получал то, чего желал. «Как скучно», — думал он, в то время как его конь перешел на шаг. — «Тоска». — И его мысли были не столько о конкретно этой поездке, сколько о жизни монарха в целом. Все предсказуемо, один день сменяет другой, но их содержание никак толком не меняется. Его дядя, чьим приемником был молодой правитель, быть может, и привык к такой пресной жизни, но мятежный дух темпераментного мужчины не мог смириться с этим бременем. Фудо был не по годам умудренным и проницательным молодым человеком, прекрасным стратегом и справедливым руководителем, не лишенным доброй доли надменности, которая в той или иной степени присуща всем членам аристократии. Но при всем при этом в столь сильной и несгибаемой личности жил маленький мальчик, по-детски жаждущий хоть каких-то приключений. Рутина убивала его, лишая жажды к жизни. Вдруг со стороны леса, через который и лежал его путь, послышался дикий ржач перепуганной лошади. Конь выскочил на дорогу, едва не сбивая конвой, и угрожал броситься в бой со своими собратьями. Тут же началась неразбериха, кто-то из лошадей служащих феодала предпринял попытку встать на дыбы, желая ударить неприятеля передними копытами. — Угомоните его! — Повелел государь и в следующую секунду с упреком глянул на одного из своих солдат: — Меч в ножны. Не сметь убивать животное. «Без седла? Узда на месте. Тогда где всадник?» Вы, двое, — обратился к сопровождающим, что ехали позади него, — проверить лес. Найдите мне хозяина этого коня. «Где я тебя мог видеть?» — спрашивал он себя, ясно заметив в лошади знакомые черты. — Господин, Вы уверены, что к нему полагался всадник? — Вопросил усатый мужчина, выступавший начальником охраны. Конь дико ржал, яростно пытаясь вырвать свою узду из его рук. — Он совершенно дикий! — Дикий, говоришь? — Усмехнулся мужчина, спрыгивая со своей лошади. — Повелитель, не стоит… Фудо сделал жест, говорящий о том, что не о чем беспокоиться. Опустив ладонь, он подошел ближе, но конь от этого стал вырываться только отчаянней, словно рвался туда, откуда только что выскочил: — Держите его крепче, капитан, — произнес Фудо, внимательно вглядываясь в морду мечущийся лошади. — Господин, — со стороны леса выбежал запыхавшийся юноша, которого феодал совсем недавно послал найти всадника. — Мы нашли его. Деревенский мальчишка, лет шестнадцати. Его придавило деревом. Должно быть, когда оно падало, лошадь испугалась и сбросила седока, а сам он угодил под… — Я понял, — махнул ему Фудо; он терпеть не мог долгих изречений. — Мальчишку достали? — Да господин, ему сейчас оказывают первую помощь. Лошадь вновь гневно взбрыкнула, едва ли на этот раз не задевая молодого правителя. — Притащите его сюда, — презренно фыркнул, испугавшийся было мужчина. — Не то эта кляча не угомонится. Сказать по-хорошему, Фудо даже несколько завидовал этому мальчишке: такой преданности животного своему хозяину он не видел очень давно. В последний раз это было лет пять назад. В то время молодой человек любил наперекор ненавистному дяде выбираться к обычным людям: в город ли или деревню. Тогда он хотел подбить знать фактически на революцию, настроив знатных господ против своего же родственничка. Все это делалось исключительно на благо родины, но кто это понимал. Фудо хотел перекроить веками укоренившуюся военную систему, прекрасно понимая, что самураи — далеко не единственная военная мощь страны, и для его дальнейшего процветания просто необходимо рассмотреть шиноби, как равную военную единицу. В то время судьба послала ему единомышленника в лице небезызвестного всем Сенджу Хаширамы, так же желавшего переменить мир. — Вот он, господин, — проговорил молодой воин, видя как его товарищ помогает раненному мальчику выбраться на дорогу. Животное вновь возобновило сопротивление; для феодала было очевидно, что оно рвалось к своему хозяину: — Пусти лошадь, — флегматично произнес Фудо, обращаясь к командиру отряда. — Н-но… — Пусти, я сказал, — холодно прогремел мужчина. Капитан подчинился. — Тише Джун, не буянь, — сопровождающие парня мигом отскочили от него, испугавшись темпераментного рысака. — Успокойся. Я здесь, видишь? — мягко произносил юнец, нежно оглаживая блестящую шею. — Джун? — прыснул ироничным смехом капитан. — Отличная шутка, молодой человек. Вы дали этому чудовищу столь говорящее имя*? — Он просто не со всеми ладит, — без доли злого умысла произнес мальчишка. Статный, крепкий мужчина, из всех своих сил сдерживающий этого монстра, был в полном недоумении, наблюдая за тем, как этот самый «Джун» мирно похрапывал возле какого-то низкорослого мальчишки. — Красивый у тебя конь, — произнес Фудо каким-то странным тоном, — как, говоришь, его имя?