Эмбрион

И кажется даже, что всю жизнь ты истратил, Посвятил её им, ими ведь наслаждался И ночами, и утром, на солнце яркое глядя. Каким же глупцом, Иккинг, милый, ты был. Как смотрел на драконов, их учил; обучался, Но ведь мог же оставить в покое сей груз, Тихо смывшись в сторонку, пропустив же укус, Что беременность дал. От него не смотался. Почему ты остался? Почему? Мне скажи! Я в глаза твои, всадник, взглянуть бы хотела, Чтоб узнать: ты боишься стать духом из пепла, И не страшно ли было не рыться во лжи?..

      "Нет, это уже грань безумия! Я не могу этого хотеть! Он мой отец, а не еда. Успокойся!" — но взять себя в руки было чертовски сложно. К счастью, спасение уже было близко. Пока Стоик где-то там копался в поисках чего-либо съедобного, Беззубик откуда-то утащил целую корзину с рыбой, с сырой рыбой.       — Но я ведь не буду... — хотел было произнести Иккинг, но голод победил. Его лютый аппетит рос с каждой новой секундой, а потому парень поднялся, всё ещё слегка шатаясь, на ноги и стал буквально-таки проглатывать одну рыбу за другой, отбрасывая в сторонку их кости, совершенно не беспокоясь о чистоте комнаты. Ему плевать на это.       Когда отец вернулся в комнату, то ужаснулся: его сын стоял возле корзины, с недовольством заметив, что еды больше нет. Его голодные глаза рыскали по комнате с поисках хоть чего-то, что могло бы утолить его бездонный голод. Но вот, наконец-то парень обратил внимание на мужчину, стоявшего возле двери. Он держал в руках небольшой железный поднос, а на нём... еда. Иккингу было плевать на то, чем это было, плевать, что есть и что пить. Главное поглощать. И как можно больше, дабы не было желания предаться каннибализму. Где-то в глубине своей человеческой души Иккинг боялся этого, боялся, что не сдержится и разорвёт своих родных или, что вполне вероятно, порвут на части его самого, не слушая возражения вождя, который ни за что бы там не поступил со своим сыном.       "Ну же! Соберись, тряпка!" — голова шла кругом. Хэддок уже не понимал, кем является на самом деле: человеком или вечно голодным драконом, для которого нет ничего, что было бы важнее еды и тепла.       Но тут-то отец посерьёзнел и схватил сына за плечи.       — Иккинг! Иккинг, очнись! — его голос парень еле-еле слышал, но тот всё же пробивался с силой в его сознание.       — Папа... я должен тебе рассказать...       Голова гудела жутко, особенно в те моменты, когда Хэддок пытался заглянуть Стоику в глаза. Казалось, эта задача невыполнима.       — Тихо. Сядь, тебе нужен отдых. После пожара, конечно же, понимаю, что тебе могло стать плохо, но чтобы настолько... — Обширный ещё что-то хотел сказать, но Иккинг протянул руку вперёд, велев ему тем самым помолчать, дабы он мог высказаться.       Шатен сбивчиво дышал, его сердце учащённо билось, но сии слова всё же вырвались из его уст:       — Отец... я беременный от Беззубика.       Гробовая тишина. Иккинг не спешил объяснять. Ему было сложно говорить, он моргнул несколько раз, а потом увидел искажённое в диком удивлении лицо Астрид: её губы неестественно вытянуты, а уголки слегка опущены к низу, глаза широко открыты, нос немного сморщен, рот же чуть-чуть приоткрыт. Но парень всё понимал, знал, насколько безумно и неправдоподобно это звучит со стороны, но, впрочем, они не стали обвинять его во лжи или чём-либо подобном, ибо его живот, который, казалось, рос по минутам, говорил сам за себя.       "Это правда", — дошло до Стоика. Он застыл в том положении, в котором был, но потом собрался с духом и выдавил из себя несколько слов:       — Можешь... объяснить?..       Больше ничего говорить и не стоило. Иккинг ждал этого вопроса, стоило в начале подождать, когда они немного отвиснут и смогут более-менее нормально воспринимать информацию.       Парень рассказал им почти всё: о том, что сперва происходило с Беззубиком, о его беспокойстве, которое возрастало со временем, о книге, найденной в семейном погребе (Стоик же всего раз прервал парня, именно на этом месте, сказав: "Я думал, что от нашего старого дома ничего не осталось") и том, какая информация была в ней. Впрочем, Иккинг, почувствовав, что его горло при рассказе будто бы сжимает чья-то невидимая рука, остановил рассказ, взяв книгу в руки и протянув её папе. Астрид, которая уже порядком отошла от шока, посетившего её в начале, стала читать. Понимание приходило к ним.       Вскоре оба начали говорить нечто вроде "Мы тебя поддерживаем", "Всё в порядке", "Ты правильно поступил", но Иккинг чувствовал, что эти слова практически не были искренними. Ложь, гнусная ложь. Отвращение читалось на их лицах. Похоже, думали те о том, каким именно образом Беззубик передал парню эмбрион. Это действительно мерзко, нечего уж говорить. Но сквозь туман, застилавший его ум, ярче всего заискрились в голове слова, сказанные отцом шёпотом:       — Дожили, викинги от драконов беременеют...       Разочарование слышалось в его голосе. И лёгкая примесь паники.       Сперва они хотели замять дело и скрыть Иккинга от глаз остальных жителей, но ребята из школы драконов желали видеть своего наставника, а Астрид не желала больше молчать. Она даже и не знала, как после этого ей относиться к всаднику. Он был ей приятен, был её другом, но теперь... как смотреть на него без отвращения? Как поддержать в таком деле?       Но знали бы они, что творится в этот миг в голове у самого Иккинга: "Какие же они аппетитные, какие чудесные. Кровь, текущая в жилах, пульсация сердца..." Казалось, парень приходит в состояние экстаза уже от самих мыслей. Ему хотелось съесть человека, но проблема в том, что он — не дракон. Благо, Беззубик рядом. Ночная фурия раз за разом носила еду Иккингу, поддерживала огонь и удерживала всадника от глупостей.       Хэддока это немного начало раздражать даже, но родство с драконом, связь, которая была между ними, не давала обидеть сие существо.       В это время живот рос. Внутри парня росло маленькое, крохотное существо, которое когда-то станет большой и величественной ночной фурией. И кто знает, быть может, род сих драконов возродится, быть может, когда-то у Беззубика будет своя стая. Это успокаивало Иккинга, не давало окончательно сойти с ума, хотя, нужно признать, тот порядком двинулся умом уже.       Ночная фурия тёрлась о парня своей мордочкой, тем самым дополнительно согревая. К нему долгое время никто не заходил. И тут Иккинг прикрыл всего на несколько мгновений глаза, но уже не смог их открыть, нырнув в странное, жуткое сновидение, в котором всего его друзья и родные ненавидели. Они с невероятной злобой и агрессией смотрели на парня, который руками прикрывал свой огромный живот.       Иккинг кричал им:       — Я всё равно его рожу! Вам не переубедить меня!       Но, кажется, никто его ни в чём убеждать и не собирался... люди шли на Хэддока с топорами, мечами, факелами и любыми предметами, способными причинить вред ему. Они хотели убить беременного парня.       Спал шатен недолго, вынырнув из сна в холодном поту, а потому тут же подбежал к огню, дабы хорошенько погреться, почти что касаясь руками его. Иккингу хотелось спрятаться, уйти, убежать, улететь куда подальше, но он никак не ждал того, что произошло в следующие десять минут.