Не трогай меня

Там у пианино Я слушал её, И когда она начинала играть, Я затаивал дыхание. Там у пианино Я стоял возле неё, И казалось, Что она играет лишь для меня. Автор Тилль тяжело выдохнул и присел на край кровати. После бурной попойки, которую они устроили сначала с Ларсом и Думом на кухне, а после и с остальными согруппниками, но уже в баре, все расползлись по домам: все, кроме Флаке, который в очередной раз ушёл в состояние «неситеменяяпадаю» и теперь преспокойно отсыпался дома у Тилля. Линдеманн посмотрел на мирно сопящего клавишника и улыбнулся. Он давно понял, что далеко не равнодушен к этому милому и нелепому парню, который постоянно спотыкался и падал, но потом вставал, сконфуженно улыбался и шёл дальше. Фронтмен аккуратно и неуверенно погладил согруппника по голове, как терпеливая и заботливая мать гладит своего нерадивого сына. Наконец, он прогнал своё замешательство и, встав, ушёл на кухню готовить поздний завтрак. POV Флаке Как же болит голова! Просто раскалывается! Я завозился на кровати и попытался сесть, но после двух, крайне неудачных, попыток отказался от этой идеи и решил ещё немного поваляться. Я открыл глаза и огляделся. Так. Комната явно не моя. Ах, точно! Мы бухали с парнями в каком-то баре близ дома Шнайдера, а потом я отключился и… И Тилль донёс меня до своего дома? Да. Судя по всему – донёс. Я не мог понять своего согруппника. В последнее время он стал всё чаще задерживать на мне свой глубокий пронзительный взгляд и периодически оставлял мои вопросы ему без ответа, а лишь вздыхал и молча уходил. Год назад я понял, что этот мешок мяса, груды мышц и костей очень мне нравится. Я постоянно испытывал потребность быть рядом с ним и ужасно боялся, что Тилль всё поймёт и ещё неизвестно как отреагирует, поэтому я ходил, яки тень отца Гамлета, и тихо мечтал о взаимности. А теперь он ведёт себя как-то двусмысленно, и я теряюсь в собственных догадках и надеждах. Тут в комнату вошёл и сам Линдеманн и, подойдя к кровати, сел на самый её край. Матрас жалобно пискнул и сильно прогнулся под тяжёлой тушей, так что я немного скатился в сторону вокалиста. - Выспался, алкоголик? – улыбаясь, спросил мужчина. - Иди ты в жопу! – я недовольно выглянул из-под одеяла. Тилль хмыкнул и наклонился ко мне чуть ниже. - Раздвигай. Моему негодованию… Ну, вы поняли. - Чёртов извращенец! - А чёй-то сразу извращенец?! – хохотнул фронтмен и отстранился от меня подальше. - А чёй-то я сразу алкоголик?! – я фыркнул и опять забрался под одеяло. - Ещё спрашиваешь?! Столько выбухать даже я не могу! Да что там я! Шнайдер и Пауль, вместе взятые, столько не пили! Я сконфузился и, сев на кровати, поплотнее закутался в одеяло. - Не преувеличивай. Повисло неловкое молчание. Тилль смотрел на меня и всё больше впадал в раздумья, а мне дико хотелось его обнять и… и попросить не отталкивать. Наконец, Тилль заговорил: - Есть хочешь? Я приготовил нам завтрак. - Угу. У тебя есть что-нибудь от головы? И тут Линдеманн улыбнулся и ехидно ответил: - Топор. Я вспомнил, что примерно та же ситуация была у меня дома, когда Линдеманн нажрался, а утром просил таблетку. Я хмыкнул. - А если серьёзно? – я поморщился от нового прилива боли к вискам. - Пошли на кухню. Там есть. И позавтракаешь. Я улыбнулся и встал с постели. - А где моя одежда? – я заозирался по сторонам. - На кресле посмотри, - ответил Тилль, уходя на кухню. POV Тилль Я смотрел на то, как он ест и улыбался. Мне хотелось, чтобы этот человек всегда был со мной, чтобы сидеть вот так утром, пить вместе чай, болтать о всякой фигне, обсуждать планы в музыке, и выбирать, какое пиво вкуснее. Такая близость, близость духовная, была мне намного дороже, чем близость физическая. Мои раздумья Флаке прервал лёгким касанием кончиками пальцев моей щеки. Я поднял голову и попытался сосредоточить своё внимание на том, о чём меня спрашивал клавишник, а не на своих мечтах: - Тилль, всё нормально? – Кристиан выглядел взволнованным и немного удивлённым. - Да-да, всё хорошо, - мой ответ явно не выглядел убедительным и поэтому Флаке сделал свой голос чуть твёрже: - Тилль. Если тебя что-то беспокоит – можешь рассказать. Я выслушаю. Хотя… Тебе ведь никогда не требовался психоаналитик? Я улыбнулся: - Ну да. Аналитик… Психо… Какое противное слово, не находишь? Что-то среднее между аналом и психозом. Флаке хрюкнул в ладони, давясь смехом и омлетом: - Анальный психоз. Так вот что такое анальная кара! Мы расхохотались и, в конце концов, пришли к выводу, что психоаналитик не занимается психологией, а, в общем-то, карает. Анально. Тут мой телефон ожил и поехал по столу, отдавая вибрацию в столешницу. - Да? На том конце кто-то зашелестел пакетиком и прохрипел грозным басом в трубку: - Что ты сделал с Флаке? Я сначала недоумённо посмотрел на телефон, потом на клавишника. - М? – очевидный вопрос в данной ситуации. - Блядь, Тилль! Обычно в такие моменты Пауль ржёт, ты же постоянно виснешь! - Блядь, Рихард! Обычно в такие моменты я ем, ты же постоянно мне мешаешь! Если бы я мог сейчас видеть этого засранца… Ставлю шиллинг на то, что он сейчас обиженно поджал свои капризные губки! - Я тоже ем, - ну, я даже не знаю, что мне на это ответить… - Мне тебя по головке погладить за такую самостоятельность? Тут Рихард подавился и заржал: - Ага! По головке! Я понял всё извращение, которое в сей момент прокручивалось в распутной башке гитариста и возмутился: - Ты на что мне тут намекаешь, паршивец?! - Бля, Тилль, уймись! У нас на такое только Хайко способен! - ЧТООООО?! – достаточно узнаваемые интонации. Ага, похоже, Пауль стоял рядом. Ну кто-то сейчас оберёт знатных люлей… В трубке послышались гудки. Мгм, кажись, уже огрёб! Так ему и надо – извращенцу! Так! Стоп! А почему на это способен Пауль?! До этого молчавший Флаке, медленно вытирая пальцы салфеткой, терпеливо осведомился: - Что случилось? Я задумчиво посмотрел на него. - Похоже, что у Пауля произошла переквалификация в ориентации…